В поисках свободы

***

Просто ли отказываться от второго шанса? Этери переминается с ноги на ногу у большого зеркала. В коридоре пусто и почти темно, если бы не маленькая лампа на стене, что проникает в душу тонкими лучами. Ей не привыкать к сложным решениям и противоречивым выборам, но сомнения роем кружат в сердце, пробираясь в самую глубокую часть души — туда, где спрятана Женя и её большие понимающие глаза. Между борьбой и возможностью женщина выбирает мучительно, долго перебирая исходы ответа и резкости, которой совсем не хотелось проявлять. И ни к чему не приходит, разбивая любимую кружку о кафель от слишком глубоких мыслей. Отказ от Жени значит для нее куда больше, чем она могла ожидать. Этери не любит клубы, толпу и длинные разговоры, предпочитая им пару бутылок вина и какой-то нехитрый ужин, чтобы не умереть с голоду. Но когда пальцы тянуться к телефону каждые десять минут, чтобы написать на номер, который она знает наизусть, нет ничего, что может остановить её от ночи с кем-то, кто заглушит этот ужас потери. Даже если это Даня с его дурацкими выражениями Она выбирает любимый брючный костюм, гладит его до зеркального состояния и почти не задумывается о страхе, который копиться в душе. А вдруг это конец? Кольца обжигают ладонь, словно предупреждают о чем-то, что ожидает вдалеке, но ещё не сбылось. Но Тутберидзе не умеет слушать знаки. Женщина думает никуда не собираться, позвонить Глейхенгаузу и сказать, что она передумала и хочет вечера в одиночестве, правда говорить ему ничего не желает. Объяснять и заставлять волноваться не в ее стиле. Когда дело не касается Жени, конечно. По всему телу пробегают мурашки, унося лишнее мысли за пределы этого вечера и дома. Телефон вибрирует где-то в соседней комнате, растворяясь в шуме квартиры и дождя за окном. Женщина любит ливень и то, как стук капель по окну заслоняет глупые мысли. Ей всегда казалось счастьем наблюдать за тем, как природа очищает мир. — Я не смогу, прости, — Этери надевает длинные серёжки, слегка касаясь холодными пальцами шеи. Глейхенгауз привык отменять встречи, даже если попросил о ней сам. Их «отношения» лишь фикция, просто вечера без продолжения. Ему всё равно на неё, а ей на него, потому что любви не существует. Когда Этери поняла, что Женя для нее значит слишком много, она ощущала себя слишком молодо и тогда, кажется, это чувство было. Но теперь есть только желание, даже к той, что казалась особенной. Извинения Дани — формальность. Ей не важны причины и следствия, поэтому она сбрасывает звонок, и отключает звук телефона. Большего ей не надо. Что ей хотелось в этом мире, кроме человеческого тепла? Или тепла единственного человека, которому не все равно? Женщина насыпает корм в миску, слегка поглаживая шерсть спящей Тионы. Единственное создание в холодной Москве, которое любит ее несмотря ни на что, уже давно с грустью смотрит на неё, засыпая радом с кроватью. В её жизни давно не было порядка. И хаос то совершено прекрасен и красив, как в той самой песне противного Костова, то отвратителен до ужаса. Тутберидзе ненавидит новую компанию бывшей ученицы, но что может сказать? Она ведь давно не имеет права лезть в жизнь Жени. В кармане пальто лежит открытая наспех пачка, которую она почти не выпускает из рук, потому что только ментол на губах заглушает безумные мысли. — К черту всё, — женщина стучит дверью, пытаясь успокоить нервы, словно ничего не случилось. Ей плевать на то, что пальто пропахло дымом. Она опирается о стену лифта, нервно дергая ручку сумки. Голову тянет болью от бесконечных переживаний. Ливень за окном квартиры в миг превращается в бурю, словно бушует не стихия, а сердце расколотое пополам. Этери думает вызвать такси и поехать на другой конец города, чтобы ее уж точно никто не узнал и ничего не рассказал, в элитное место, где можно было бы самой подобрать, не спрашивая согласия, но это слишком банально. Какая разница, где снимать очередную неопытную девушку? Молодость в общем-то одинаковая, и у богатых, и у бедных. Поэтому она выбирает бар в соседнем доме. Она была здесь когда-то, несколько раз обжигаясь о несовершеннолетних, но сегодня это было не важно. В этом прогнившем заведении пахнет потом и дешевым пойлом, но никто из ее знакомых не ходит в такие бары, поэтому она может быть спокойной. Она привыкла к другому отношению и алкоголю, но вечер, чтобы забыться, должен быть не похож на обыкновенные реалии. Горькая жидкость обжигает горло, стопоря чувства и эмоции. За стойкой приятный парень лет двадцати, и возможно его бы можно было заманить и использовать, но она здесь не за ним. — Такая женщина в таком баре и пьет только ром. Что у вас случилось? — бармен учтиво касается руки, нарушая личное пространство. От этого прикосновения противно, словно от измены. — Ничего такого, что могло бы касаться простого бармена. Парень пожимает плечами и трет стеклянный стакан со сликшом печальным видом. — Это для вас от девушки в чёрном, — бармен с тоской подносит руку к жидкости, зажигая искры сердца прямо в бокале. Этери смотря на то, как пылает гладь напитка, щелкает длинными пальцами. Звук громко врезается в память, но растворяется в шуме бесконечных голосов. На той стороне бара, уткнувшись в бокал, сидит знакомая фигура, что пытается не упасть прямо на стойку. Девушку становится бесконечно жаль, ведь она кажется здесь лишней. Но свои светлые чувства, Тутберидзе прячет слишком глубоко, чтобы о них задумываться. Вечер приобретает слишком интересные обороты. — Тебе нельзя пить, ты же знаешь, — Этери осушив бокал, приближается к девушке, что пытается казаться трезвой. Пьяный взгляд Медведевой не может сосредоточиться на одной точке, но она точно понимает, кто стоит перед ней. — Мне плевать, что ты думаешь. Резкая фраза пугает, но впутывает их в игру, равной которой кажется нет. Маленькие шалости в их встречах тоже всегда были о такой внезапности. — А если честно? Этери наклоняется близко, чтобы не давать собеседнице время подумать и вздохнуть. — А если честно, мне похуй. — Женя похожа на побитого котенка, который больше не надеятся на внимание и научился быть жестоким. Тутберидзе задевает её плечо, закрывая путь обратно. Эта бездушная война должна продолжаться, несмотря ни на что. Она привыкла к этой резкости со стороны девочки, но её холодный голос ранит чуть сильнее, чем предполагалось. — Женька, перестань, — холодные руки касаются исхудавших плечей девушки в коротком платье. — Что перестать? — Медведева облизывает губы, с которых градом скатывается какой-то жутко разбавленный алкоголь. Женя, как и Этери, не имеет привычку ходить в дорогие бары, хотя может позволить себе многое, но ей приятнее пить несусветную гадость и слушать пьяные окрики девушек, которым вряд ли исполнилось даже восемнадцати. Сюда пускают без разбору, а значит есть шанс смешаться с толпой и стать невидимой на пару часов. Этери знает эти принципы, а ещё игру, которую затеяла та, что так откровенно соблазняет её, но отказать себе в удовольствии не может. В помещении слишком жарко. Или ей так кажется, после одного коктейля и карих игривых глаз. Чёрные лямки короткого платья Медведвой скользят по мокрой от духоты коже прямо пред глазами, заставляя Тутберидзе быстрее дышать. Сентябрь выдался на редкость спокойным, и продолжал бы удивлять её, если бы фигуристка не выпила залпом ещё один стакан с сомнительной жидкостью и утащила её за руку в толпу, где друг к другу жались нетрезвые подростки. Она приехала сюда не за танцами, но такой расклад даже радовал её, ведь ненавистный день обрёл новые краски. В таком баре не редкость экстравагантное поведение, и Женя, ведущая её под руку в танце не смущает работников и посетителей, все заняты своими делами и, кажется, не заметят, даже если они прямо сейчас поцелуются. Девушка медленно двигается в такт музыке, так как умеет только она, и стонет прямо в ухо бывшему тренеру, случайно зацепив лямку платья на плече. Она развратна и прекрасна в этом хаусе настолько, что у женщины от удовольствия по телу бегут мурашки. Этери громко дышит не в силах сказать слов, но ей нужно, чтобы это прекратилось, иначе она окончательно плюнет на свою напускную порядочность. Она успела выпить только пару бокалов чего-то непонятного в баре, но Медведева пьяна по-настоящем и ей плевать на всех. Она играет и дразнит, потому что знает, что будет наказана. Женщине хочется привезти её домой и выпороть до огромных синяков, чтобы она больше никогда не смела ездить в такие заведения сама и бездумно пить. Медведева флиртует со всеми, кто попадается ей на глаза, игриво улыбается какому-то мужчине, потому что не понимает последствий. Тутберидзе еле удерживает её за бедра, когда чужие руки очень настойчиво пытаются схватить её и увести куда-то. В такие моменты становится очень жутко, ведь если бы они случайно не попали в один бар с девушкой могло бы случится что угодно. Этери ловит себя на мысли, что тоненькую Женьку грубые руки и вовсе могут сломать пополам. Может потому что её собственные ладони на бёдрах до боли знакомой девушки кажутся подходящими и самыми ласковыми? — Расстегни пуговицы до груди, — шёпот обжигает тело, заставляя забыть обо всем. Этери послушно цепляет их ногтями, не в силах противостоять напору девушки, и смотрит ей прямо в глаза. Затуманенный взгляд хранит слишком много тайн. Медведева всегда была способна вывести её на глупость, гипнотически влияя на всё тело. Тутберидзе любила играть, но в те игры, где она вела, а не её вели, потому что доверять разбитой, нетрезвой Жене было, вероятно, большой ошибкой. Но что тренер могла поделать, когда её любимая ученица звала её за собой? — Красивая. Сразу видно, что ехала с расчётом на то, чтобы кого-нибудь подцепить, — Медведева перекатывает слова на языке, почти в полную прижимаясь к женщине. На них наваливается душная толпа, где невозможно сделать вздоха. Этери хочет ответить ей, что-то колкое, но маленькая ладонь пробирается под расстегнутую рубашку и бельё, вызывая её стон. — Сказала та, кто пришла пить в этот захолустный бар, где никто не ищет отношений. Женя медленно сжимает грудь, царапая длинными ногтями кожу, но не получает возражения, потому что знает, как действовать, чтобы получить стон Медведева изучила тренера, все её желания и предпочтения слишком давно. Но лишь одного она так и не поняла. Женя сама по себе была чистым удовольствием, любое её прикосновение, даже неприятное с другими, заставляло стонать от удовольствия. Но иногда даже этот идеал сходит с тормозов. Этери плевать, что она заставила расстегнуть рубашку, здесь и без того полно людей, что раздеваются из-за жары, но ей не плевать на её слова, которые, как всегда, бьют в цель. — Всегда надеваешь это белье, когда хочешь трахнуть какую-нибудь молодую девчонку? Или у тебя есть другое? — Женя руками притягивает бедра собеседницы, уже не обращая внимания на других поклонников, — случайный секс, без обязательств — это так похвально, но как же чувства маленьких девочек? Ты же любишь их разбивать. Этери наконец понимает, какую игру Медведева затеяла. Девушка способна ревновать так, что дрожат стены, она способна ранить и говорить правду, но внутри неё остаётся испуганный и преданный ребенок, который хочет тепла. Это тренер прекрасно знает, как и знает её наизусть. — Они хотя бы лучше тебя. И никогда не врут. Ты когда-то тоже такой была: маленькой и светлой, правда слегка запутавшейся, — но теперь ты не такая. Твои канадские мальчики тебя испортили, — Этери умеет играть в такое, даже если чувствует, что скоро перейдёт грань. Женя сжимает её кожу ещё сильнее, закипая от злости, и кажется готова забыться прямо здесь и сейчас, вернувшись за барную стойку. — Ненавижу тебя, ненавижу! — девушка смотрит прямо в глаза и резко ударяет по лицу, зеркаля ситуацию своего ухода. Пьяная толпа вокруг движется в танце под какую-то незатейливую музыку, и не обращает внимание на сцену совсем рядом. Медведева бьёт её, быстро и мягко ударяет по всему телу, видимо боясь задеть. Этери знает, что заслужила это, но не заслужила её глаз наполненных слезами. Она ударила в самую точку и добралась туда, где всё ещё жила маленькая девочка Женя. Аккуратными движениями Этери застегивает рубашку, уклоняясь от размазанных ударов, и притягивает ученицу к себе. От фигуристки несёт дешевым алкоголем, но волосы и кожа всё ещё пахнут молоком и цветами. Женщина вдыхает этот запах, боясь окончательно опьянеть от этой близости, которую так ждала. Ей нельзя было пить, потому что алкоголь, особенно некачественный и в большом количестве, как было с ней обычно, превращал её в малышку, не способную держать в себе то, что её разрывало. Этери любит эту искренность и нежность, но переживает, что это однажды доведет Женю до плохого. Больше никаких баров, особенно таких дешевых и почти незаконных. — Ненавижу, — повторяет девушка, уже не сдерживая своих эмоций, когда холодный ветер касается её лица. Женщина, схватив их вещи со стульев, спокойно выводит девушку на улицу, стараясь держать её за талию, чтобы она не упала. — Врешь, — Тутберидзе отодвигает чужие волосы, закрывающее лицо, чтобы увидеть, как на карие глаза накрывает очередная лавина. Женя жмётся к ней, громко рыдая и пачкая наскоро надетое пальто слезами. Бледные руки держаться за её плечи так, словно ищут спасения. — Вру, — ещё громче плачет девушка, не в силах больше кричать. Горячие дыхание обжигает кожу в месте, где Женя прижимается лицом и дарит совсем другие, почти ложные, чувства спокойствия и радости от того, что девушка снова рядом. Ветер жжет лицо, но холод сентябрьской ночи не может закрыть в её душе нежность и страх. От квартиры женщины до этого бара всего десять минут пешком, вероятно поэтому они обе выбрали его в череде бесконечных других, и только сейчас Тутберидзе наконец благодарит себя за этот с первого взгляда ленивый и неудачный выбор. Дождь давно закончился, но приятного в погоде все ещё мало. И везти Женю домой, отдавать в руки Жанны, которая, наверняка, волнуется, было бы слишком странно. — Тери... — женщина вздрагивает от обращения, громких всхлипов и целует Медведеву в лоб, чтобы хоть немного успокоить бурлящее сердце.