***
для атмосферы: кис-кис — молчи. Каролина аккуратно повернула ключ в замочной скважине. Практически бесшумно открыла тяжёлую серую дверь и переступила порог квартиры, так же стараясь не создавать ни единого звука. Девушка поставила черный тряпочный портфель рядом с деревянной тумбочкой в прихожей. Затем присела, чтобы развязать шнурки. Поношенные чёрно-белые конверсы — вечная классика, в какой-то мере отражающая дух софт-гранжа. Хотя, на миниатюрной блондинке с её тридцать шестым размером, они смотрелись скорее мило. Не успев даже снять второй ботинок, девушка услышала шаги в спальне. Хватило секунды, чтобы понять, что дома отчим. Для Каролины его существование стало самым страшным проклятьем…FLASHBACK
В этом году рождественские каникулы не приносили такой радости, как раньше.«Год и четыре месяца, как тебя, папочка, нет с нами… Я надеюсь ты всё видишь и слышишь. Безумно люблю тебя.»
Запись в дневнике Каролины, в канун нового года. Пока девчонка выводила в толстой тетрадке эти строки, за стенкой слышались крики, стуки, шлепки и посуда, разбивающая о плитку. Десятилетней девочке ничего не оставалось, кроме как подпереть дверь стулом и плакать, только так, чтобы никто не услышал.THE END OF THE FLASHBACK
— Вот ты где, дрянь малолетняя, — еле связывая слова прорычал высокий мужчина средних лет, выходя из комнаты пьяной походкой. Он резко подался в сторону Каролины, явно испытывая необъяснимую и неконтролируемую агрессию к молодой девушке. От неожиданности она дёрнулась, отодвигаясь назад, и ударилась головой об угол тумбочки. Слезы навернулись на глаза, но Каролина старалась не подавать виду. Девчонка схватила портфель, и поспешила выбежать из квартиры, зная, что могло бы произойти, если бы она осталась. На лестничной площадке тремя этажами выше она была в безопасности.Знала, что отчим так пьян, что не сможет подняться. Покой.вот чего ей по-настоящему хотелось. То, что она чувствовала при разговорах со старшей сестрой, которая приезжала по праздникам, или, если повезёт, даже с Итаном, но в разы — в тысячи раз — сильнее. Чтобы этот покой не был соизмерим со всем огромным миром. Обволакивающим дымом, тёплым пуховым одеялом. Ей даже нравилось вот так плакать. Это освобождало. Она вдруг осознала, что все-таки она обычный человек, такой же как и другие. Она исправна, душа её живая, и она, черт возьми, умеет чувствовать так сильно, как никогда прежде не чувствовала. Даже влюблённость в длинноволосого брюнета никогда прежде не казалась ей такой же человеческой, как эти неуправляемые слёзы, на холодных ступенях подъезда, казавшегося абсолютно чужим и противным, перед целой вселенной звёзд и пылинок, просматриваемых через небольшое окно. Влюблённость в Итана…да, именно это, как ей всегда казалось, делало её живой, хоть и не отрезвляло, а безумно пьянило. Первые годы она смаковала свои чувства, использовала их как топливо и вдохновение. А потом это превратилось в бремя — в тяжеленную скалу на маленьких хрупких плечах. Губило, съедало изнутри, отравляло. Казалось, что черепная коробка — газовая камера, а Торкио — гребанный фашист, крутящий вентили этой камеры. И, вот, она снова окунулась с головой. И детская влюблённость превратилась в огромное взрослое чувство. Она получила обухом по голове, и все стены в её сознании мигом порушились. Внутри остались лишь обломки и столб болезненной пыли. Да, ей абсолютно точно хотелось бы найти свой дом. А в мысли врезалось лишь тонкое осознание того, что ей бы очень хотелось, чтобы её дом был рядом с Итаном.