Так позволь, я сыграю тебе

— А неплохие выходные, верно? — не то констатировал, не то спросил Угэцу. Поезд уже набрал скорость, и он смотрел, как чернота за окном периодически сменяется огнями городов и городков. — Слушай, а вот если записать огни нотами, учитывая яркость как длительность звучания, что получится? — Верно. — Ятаке тоже посмотрел в окно. — Скорее всего, выйдет какофония. Но, возможно, тебе откроются тайны вселенной. Попробуй, если хочешь. — Хочу. — Угэцу зевнул. — Но спать я хочу больше. …Накануне они действительно заснули поздно, хотя и не под утро, и завтрак оказался ближе к обеду. Время ушло бестолково и весело, а в середине дня, как оказалось, их пригласили на концерт — шестьдесят три минуты гаку-бива, с аутентичными костюмами и небольшими историческими вставками. Мать Угэцу занималась вопросами сохранения национальной культуры, и в проведение концерта была вложена значительная доля ее усилий. — А зачем ты после концерта свалил в магазин? — поинтересовался Угэцу. — Только не рассказывай, что за уникальными струнами. — Подумал, что вам нужно поговорить в семейном кругу. — Умник. А если бы этого вовсе не требовалось? Или если я не хотел разговаривать «в семейном кругу»? — Ты бы просто пошел со мной. Для тебя не существует проблемы поступить так, как ты хочешь, в любой ситуации. Угэцу ничего не ответил. — Так вы поговорили? — спросил Ятаке через несколько минут. — Да. Они жалеют, что утратили душевную связь со своим ребенком и хотели бы видеться чаще. Полагаю, у них кризис какого-то возраста и переоценка ценностей. — А у тебя? — У меня все хорошо. — Мурата. — Что ты хочешь от меня услышать? Я очень люблю их, но почти не знаю. Не знаю, чем они жили эти годы, о чем думают, какие взгляды исповедуют. В какую следующую страну поедет мама, какие бактерии изучает отец… — Бифидобактерии и их роль в противоопухолевой иммунотерапии. Угэцу вскинул бровь. — Он и тебе успел похвастаться? Ятаке пожал плечами: — Он любит свою работу и гордится ее результатами. Что в этом плохого? Я тоже радуюсь, если у нас получается выступить без косяков и завести зал. Угэцу посмотрел на него долгим и внимательным взглядом. — Твой Накаяма — идиот, — сказал он наконец. — Учиться рядом с тобой столько лет и не заметить — черт с ней, с влюбленностью, но просто не заметить, какой ты, не понять, что такие не каждый день встречаются… Точно идиот. — Он был влюблен в Кадзи. Тебе ведь не нужно объяснять, как это сказывается на людях? Угэцу отвернулся к окну. В темном стекле бледным пятном отражалось его лицо — будто одинокий призрак. — Так твои родители решили снова сойтись? — спросил Ятаке, возвращаясь к более безопасной теме. — Не знаю, — Угэцу вынырнул из своих размышлений. — Я все время хотел спросить об этом, а потом подумал: зачем? Они взрослые люди. Если они решат снова стать семьей, думаю, они скажут мне об этом. А сейчас… мне кажется, они пока сами не знают, чего хотят. Поэтому и тебя пригласили. Ну знаешь, на случай неловких семейных ситуаций удобно, когда в кругу общения есть незаинтересованный человек. Всегда можно рассказать ему про бифидобактерии и лютню бива. — У них что-то меняется, но они не знают, к чему это приведет. — Вроде того. — Угэцу подпер рукой подбородок. — Слушай, Ятаке. А вот если бы Акихико решил вернуться ко мне, что бы ты почувствовал? Если не учитывать, что Накаяма расстроится. Что бы чувствовал лично ты? — Не знаю. — Ятаке задумался, между бровей пролегла чуть заметная морщинка. — В первую очередь мне бы стало жаль Харуки, это верно. Я… наверное, я бы разозлился. Эти перемены всем трудно дались. Какой смысл возвращаться и начинать все заново? — Ну… в надежде, что получится лучше, например? — Для этого один из вас должен измениться, изменить себе. И кто это будет? — Полагаю, что никто. — Угэцу сполз в кресле пониже и положил голову на плечо Ятаке. — На самом деле я не хочу его возвращения. Я хочу покоя. Хочу, чтобы все оставалось так, как есть сейчас. Он уже почти спал. Ятаке наклонил голову, стараясь не слишком наваливаться на Угэцу, и тоже задремал. Ему даже успело присниться предрассветное море, на берегу которого Угэцу, босой и в полурасстегнутой белой рубашке, играл на скрипке что-то очень красивое и пронзительное, не существующее в этой вселенной.

* * *

— Вот черт! — воскликнул Угэцу, когда они уже подходили к его дому. Был вечер среды, и короткий отдых успел стереться из краткосрочной памяти. — Забыл забрать на кафедре папку с нотами. Придется возвращаться. — Тогда я к себе. — Ятаке поудобнее пристроил рюкзак на плече. — Глупости. Держи ключ, подождешь меня дома. Можешь приготовить кофе. Ятаке медлил протягивать руку. — И ты вот так легко раздаешь ключи кому попало? Угэцу хмыкнул. — Почему нет? Скрипка со мной, а больше там нет ничего, что было бы мне дорого. Все заменяемо. А во-вторых… — Он положил руку на затылок Ятаке и прижался к его губам, наплевав на осторожность. — Ты не кто попало. Он вложил ключ в ладонь Ятаке. — Я быстро. Ноутбук в твоем распоряжении. Порно в папке с надписью «Порно». — Лучше я дождусь тебя, — глаза Ятаке смеялись. — Никакое порно не может с тобой конкурировать. Угэцу и вправду вернулся быстро, не прошло и получаса. Дверь была открыта. Он легко спустился по лестнице, вслушиваясь в неразборчивые звуки музыки. Сообщить о своем появлении Угэцу в голову не пришло — он отвык от этого. Предупреждать «я дома» уже давно было некого. Он не собирался подслушивать, просто задержался в коридоре, чтобы положить скрипку, и остановился. Это была сырая, явно недописанная мелодия, но в ней было что-то очень живое, как в трепетании листвы. Угэцу представился мокрый ночной парк, обвисшие от дождя тяжелые ветки, луна, проглядывающая в просветах невидимых туч. Он даже почувствовал запах влажной земли и озона — так ярко представилась ему эта картина. — Что это? — спросил он, входя в комнату. — Извини, я случайно услышал. — Черт. — Ятаке оторвался от листков с нотными строчками, куда, очевидно, только что вносил правки. — Я хотел показать тебе, но не так. И не сейчас, когда это еще даже не музыка. — А все-таки? — Угэцу присел на пол рядом с ним. — Я все равно уже услышал, так что рассказывай. — Помнишь, ты предложил мне написать песню для Харуки? — Ятаке почесал ручкой в затылке. — В общем, я решил попробовать. — Ого! Круто. — Угэцу почему-то стало неприятно, хотя он действительно сам подал эту идею. — И что получилось? — Пока не очень. — Ятаке включил воспроизведение заново. — И это не песня, просто инструменталка. Текст не складывается. Я даже не знаю, что хочу сказать. — Я почему-то думал, что в ней будет больше солнца. — Угэцу внимательно вслушивался в обрывочную мелодию. — Накаяма же вроде бы вносит свет в твою жизнь. — Здесь не столько о нем, сколько обо мне. Как у Сато. — Дождь, ночь и одиночество? — И луна. — Ятаке собрал в стопку раскиданные листы. Взгляд Угэцу упал на верхний. — Что? «Дождливая луна»*? У тебя не нашлось другого названия для этого трека?! — Прости. Я не виноват, что твое имя лучше всего подходит для этой темы. — Это имя — идея моей мамы. Позвони и пожалуйся. Она не будет тебя убивать, ты ей понравился. — Не буду. Мне нравится твое имя. — Потому что оно лучше всего передает одиночество? — шутливый тон Угэцу исчез, как будто он не мог больше его поддерживать. — Потому что нет ничего более унылого, чем луна, скрытая облаками? — Нет. — Ятаке уверенно покачал головой. — Дело не в унынии. Дело во внутреннем спокойствии. Смотри, здесь человек гуляет ночью по дождливому парку, один. И он принимает это как реальность. Не строит иллюзий, не прячется в фантазиях. Есть только он, луна и дождь. И если ты можешь принять это — ты сможешь пойти и дальше. Может быть, там будут солнце и радуга, а может, и нет. Но ты становишься сильнее, когда остаешься один на один с луной и не страшишься этого. — Ладно, — сказал Угэцу, глядя перед собой. — Оставляй свою «Дождливую луну». Но пообещай, что я первым услышу окончательный вариант. — Конечно. С кем мне еще советоваться? — Хорошо, — Угэцу пристроил подбородок на руки. — А знаешь, с чем у меня ассоциируется твое имя? — С человеком, с которым ты время от времени спишь? Угэцу отмахнулся от его иронии. — Что-то плотное… теплое… сильное… и при этом быстрое. Даже не знаю… ты случайно не ездишь на байке? Ятаке отрицательно покачал головой. — Жаль. Я бы напросился покататься. Тебе бы подошло что-нибудь легендарное, вроде Z1 от «Кавасаки». Пожалуй, именно так я тебя вижу — теплый ветер в лицо, мощный мотор, дорога и чистое небо над головой. — Спасибо. Кстати, тебе бы тоже пошел байк. — Скрипачу? — Да, а что? Скрипка — это всегда бесконечность, как и дорога. Вот флейтистам байки не идут. И виолончелистам тоже. И даже ударникам. А скрипачам — очень даже. Что-нибудь футуристичное, хищное, вытянутое, матовая чернота и блестящий металл. Как будто застывшая в движении соната. — Вау, — сказал Угэцу. — Ты меня впечатлил. Дважды за вечер. Определенно сейчас моя очередь. Он потянул «молнию» на джинсах Ятаке, другой рукой снимая с него очки перед поцелуем.