***
— Выходим, строимся! — вклинивается вопль в мои думы. Мы, как стадо баранов, забегали у автобуса, почти солдаты, но не нюхавшие настоящей жизни, оболтусы. Вчерашние детки, внуки, сыночки пытались построиться по росту, мне повезло, я самый высокий, встал, стою. Наблюдаю за тараканьими бегами, которые ломятся при вспышке света, кто куда. Капитан, лет тридцати, с титановым терпением, скрутив руки на груди, наблюдал танец туземцев. За выяснением кто выше, кто ниже, за мельтешением бритых голов и разнообразием оттопыренности ушей. Наконец, пихаясь, толкаясь, разношерстная команда построилась. Капитан встал напротив нас, осмотрел строй и стал толкать речь. — Товарищи призывники! Оставляем все капризы. Здесь нет мам и пап, привыкайте выполнять приказы! Теперь я вам и за мамку, и за папку! Я ваш ротный. Зовут меня Виктор Евгеньевич Захаров. Со всеми вопросами ко мне со словами, товарищ капитан, разрешите обратиться! Это понятно? Все в разнобой замяукали, мол, да. — Сейчас строимся по двое в ряд и дружно идём на территорию части, получаем обмундирование и в баню! После в расположение роты и обед по расписанию! Строй-ся! За-а мной! Мы выстроились по двое и пошуршали за капитаном. Получив обувь, форму, головные уборы, то есть, кепку, пошагали в баню намывать лысые головы. Оделись, бля-а… без слёз не глянешь…! У меня короткие штаны, а рукава… твою ж медь…! В обувь, вообще не влез! Мелкие пацаны, как в мешках из-под картошки, только в пятнышко, камуфляж, бля-муха! Шагаю в армейских тапках к капитану. — Товарищ капитан, разрешите обратиться? — Обращайтесь, боец. — Тут, такое дело… В общем, форма мне мала, в обувь не влез. — докладываю и смотрю на отца роты сверху вниз, ростом он мне до плеча достаёт. Ротный задрал голову, смотрит на меня. — После обеда пойдём на вещсклад и подберём тебе, надеюсь, что нибудь. Кстати, боец, имя, фамилия твоя? — Канир Мушкин-Горан. — представляюсь. На лице капитана удивление, размышление… — Ты чё, мусульманин? — Нет, русский я. Родился и вырос в городе N. Бабуля русская, дед русский… хм… родители тоже. — чуть не бреханул, папка да батя, вовремя прикусил язык. — А откуда такое имя и вторая фамилия? — От второго деда, у него, где-то в роду, кого-то так звали. Имя передаётся внуку. — А он кто? — Он геолог, русский. — Вот же, угораздило меня с тобой влипнуть… — чешет затылок. — Ладно, с формой попробуем, что нибудь решить. — и уже не мне. — Рота, «стройсь»! И пошагали мы на обед, я в тапочках шлёпаю, пацаны ржут. — Броня крепка и тапки наши быстры! — Человек-паук не боится никого, кроме человека-тапка одного! — Бойся меня, человек-паук! — отвечаю на шутку. Ребята взрываются смехом. Потому что тот кто про паука брякнул, тощий — руки, ноги тонкие, длинные, лопоухий и большеглазый. Точно паучишка. Впоследствии к нему присохла кличка Паук. А ко мне, не-а, не муха, Гора, из-за роста и второй фамилии. В общем, доковыляли мы до столовой, дали нам пятнадцать минут на поглощение, не очень аппетитной трапезы, что делать, жрать надо. Кто успел, кто не успел пожрать, построили и повели в казарму. «Кэп» отдал приказ-наставление, зацепил меня и поволок на склад за обмундированием. И нихрена там не нашли! Потащил меня в штаб к командиру части на приём. — Товарищ командир, можно к вам? — Ну, заходи, капитан, что тебя привело ко мне, что за боец, и что у него за внешний вид? На блины собрался? — Вот, поэтому поводу, я к вам. Нет на складе его размера, нет формы, нет обуви. Разрешите на склад н/з сходить? — Вот оно, что… Сейчас отдам распоряжение. — крутит полевой телефон. — Лидочка, соедини меня со складом н/з. — ждёт ответа. — Петрович, сейчас к тебе капитан Захаров придёт с бойцом, надо парня одеть. — … — В том и дело, ничего не подобрали, рост у него два метра. — … — Ага, лады. — и уже нам. — Шуруйте на склад, потом доложишь, Виктор, о результате. — Есть, доложить! — Идите уже… Выходим, слышу краем уха: — Вымахал, твою мать… Пф… он-то ещё ниже капитана…! Проторчали на складе часа три, подобрали мне форму, которая была предназначена для команды ВОХР. Устаревший вариант. Капитан Захаров позвонил командиру и мы пошли опять в штаб. Стоим на «ковре» кабинета, командир буравит меня взглядом, брови вверх, вниз, вверх, вниз… думает. — Вот, что мне с тобой делать а, боец? — Не могу знать… — отвечаю. — Звать-то, тебя как? — Канир Мушкин-Горан. — Мусульманин, что ли? — таращит на меня глаза. — Нет, русский… — Канир Мушкин-Горан… Мушкин… а полковник Мушкин тебе не родственник? — Дед. — Во! — вскидывает указательный палец к верху. — Весь в деда! Захаров, видал? У самого полковника внук не уклонист! Я ж у него под началом служил, он меня мышью называл, но это, забыть! Ясно? — Забыл уже, товарищ подполковник! Только дед, сейчас, генерал-майор. — Кхе… надо же… Твой дед из меня офицера сделал. — Это он может, до сих пор командует, но уже дома. — Как он, не болеет? — Да, вы, что?! Он знаете какой? Как огурец, ни разу к врачам не обращался, сердце … тьфу … тьфу… тьфу… Я позавидую! — ага… капсулу никто не отменял, апгрейд, ё-моё… — Старой закалки мужик! Привет ему передавай от Шуршина. — Передам. — Текс, значит так. Идёте сейчас на склад, пусть с тебя мерки снимут. Отдельный заказ сделаем. Кто ж знал, что такой здоровяк к нам придёт служить… Всё, топайте. Через две недели я получил форму и на присяге стоял, во всём по росту и размеру. Слушал напутственную речь приглашённого военного пенсионера, о тяготах армейской жизни, и так далее, и тому подобное. А закончил он, как Ленин на броневике, вытянув руку вперёд, потряс кулаком и закончил словами: — Здесь вас быстро отвыкнут водку пьянствовать и беспорядки нарушать! В добрый путь, сыны! В общем, началась служба.***
Сладко сплю, подпрыгиваю от вопля. — Рота, подъём! Бляха-муха, шесть утра, поспать бы ещё… А вот хрен! Летим на зарядку, поскакали, попрыгали, побегали и отправляемся галопом приводить себя в порядок. Потом наводим марафет в расположении роты. Кровати, под линейку, заправляем, бежим на построение и затем на завтрак. Начался новый день сурка. Стоим втроём в курилке, но как не странно, сами не курим, трещим ни о чём, ржём, мимо шагает прапорщик Сальцев. Этакий, колобок на коротких ножках. Главное фамилия себя оправдывает. Весь лоснится от пота, воротник рубашки мокрый — подмышки пропитались также. Мы притихли. Прапор пошёл дальше, потом поворачивается к нам и кричит. — Эй, вы, трое, оба ко мне, что смотрим, тебе говорю! Стоят, как три тополя на Плющихе среди берёз! Пересматриваемся между собой, кого зовёт, нихрена не понять. Глазки у него поросячьи, узенькие. Оп, катится к нам сам, подкатился, смотрит на нас, поиграл бровями, махнул рукой и покатился по начальной заданной траектории. — Пипец… — восклицает Павел, он же Паук. — Чё, хотел…? — Пока совершал телодвижения, мозг стёк на воротник! — поясняет Серёга или просто Серый. Сдружились мы, внешне абсолютно разные, а вот характерами сошлись. Мы, как лесенка дурачков, я самый высокий и здоровый. Серый ростом метр восемьдесят, тоже крепкий парень. А Паук, чуть ниже, метр семьдесят, с набором суповых костей. Как-то схлестнулись на общей теме, ну и завязалась дружба, конечно, мы со всеми общаемся, но… В общем, держимся друг друга. — Эх, сейчас бы пожрать… — мечтает Паук. — Я бы, чего нибудь, сладкого употребил. — поддержал Серый разговор. — Да… а я бы, бабулин тортик схомячил… Знаете, какой моя бабуля тортик готовит?! Язык проглотишь! — я тоже впал в сладкую мечту. — Ой, не трави душу! Я бы просто, хотя бы, пожрал! — Паук, ты оборотень! В полнолуние, ты превращаешься в прапора Сальцева и поедаешь всё на своём пути! — Ха-ха-ха! Катится и впитывает! — ржу я. — Кто, это у нас тут, впитывает не то, что надо? Бегом на спортплощадку! — прерывает нашу смехопанораму капитан Захаров, ротный и отец родной. Бежим в указанном направлении, рота уже почти вся на месте, ждём опоздунов. Ух, сейчас нас будут иметь, в групповом варианте, до седьмого пота. Бежим по полосе препятствий, тут прыгнул, там прополз… Разгоняюсь, чтобы в прыжке подтянутся и перевалится через деревянный щит… Но что-то пошло не так… Спотыкаюсь и на всём скаку, влетаю в деревянную стенку головой… Открываю глаза и моему взгляду открывается калейдоскоп из двойных лиц, они кружат по кругу… моргаю, до ушей доходит глухой утробный звук слов. — Ско-о-ольк-о-о па-а-альце-е-ев… Смотрю на двух капитанов, моргаю, сливаются в одного. — Рядовой Мушкин-Горан, тьфу, твою ж мать, язык сломаешь, Канир, сколько пальцев? — и тычет мне, козу из пальцев в глаза. — Два. — шепчу, голос куда-то пропал. — Вот и ладушки. Ребята, тащите его, вон туда, на травку! Надо бы его в медпункт отвести… Подхватили меня пацаны, передвигаю ноги, как пьяный. До травки дошли, там меня и вывернуло, эх, весь обед насмарку, точняк, сотрясение. — Ну, ты, Гора, летел… Думали, что шею свернул…! — высказывается Серый. Вот, что со мной не так, здоровый мужик, а травмы нелепые собираю. — Да-а… Большой шкаф громче падает. — делаю вывод. — Ты ж, Гора! Значит, камень и твердыня! — подбадривает меня Пашка. — Ага, которая осыпалась в трусы… — дополняю. После спортплощадки, оттранспортировали меня, на своих двоих, в медпункт. Короче, положили в санчасть с сотрясением мозга, ха-ха, оказывается, ещё есть, что сотрясать! После осмотра отправили в палату, которую уже занимал мелкий крендель, который беспрестанно трындел, явно положили с диагнозом, словесный понос. — Слышь, слышь…? — зовёт меня, болезный, бля, поспать не даст. — Слышь? Я в процедурке аскорбинку видел, целую неделю хожу, она там стоит, так кисленького хочется… А если я пойду и чуток, из баночки спи#жу…спи#дю…? — В будущем времени этот глагол не употребляется. — говорю. — Почему? — Услышат, перепрячут. — Куда? — А я почём знаю! — охренительный разговор, главное содержательный. — Дай поспать, башка трещит. — Эх, ладно, тоже посплю, без кисленького, а так хочется, может просто попросить… Как думаешь, если попросить, дадут? — Ага, а потом ещё поддадут… — «Чегой-то»? Я ж, попрошу… — Всё, я сплю! — И я. Так кисленького хочется-а-а… — Бля#ь, да иди ты… Попроси! — Точняк! И пошлёпал, как стадо бизонов из палаты, а когда он вернулся, я уже не слышал, уснул. Снится мне сон. Лежу я на огромной кровати, вокруг полумрак. Занавески на открытом окне колышутся от лёгкого ветерка, слышен стрекот кузнечиков… В комнате, кроме кровати, на стене большущая плазма, под ней комод, а на нем пять горящих свечей. Рядом находится входная дверь. По обе стороны от кровати, тумбы с маленькими светильниками, подползаю к одному. Щёлкаю кнопкой, свет есть, такой же тусклый, как от свечей. Краем глаза вижу движение, поворачиваю голову, в дверном проёме хрупкая фигура… Заходит в комнату… А это она, незнакомка с вокзала! — Выключи свет. — шепчет, я щёлкаю кнопкой. Девушка одета в длинный халат, на японский манер, подходит к комоду и задувает свечи, оставляя горящей только одну. — Раздевайся. — шепчет приказным тоном. Смотрю, а я уже голый и руки мои стянуты шёлковой лентой, и привязаны к спинке кровати. Постель прогибается под весом лёгкого тела, которое седлает мои бёдра, а стройные ноги обхватывают меня. Незнакомка остаётся в халате, он скрывает, всё самое интересное, но это не важно, потому что она завязывает мне глаза. Я могу только чувствовать. Чувствовать лёгкие прикосновения теплых ладоней к моей груди, она трогает мои губы пальцем, гладит и неумело целует, неумело, но так сладко… От неё пахнет жасмином, так по домашнему, как будто я у себя дома, а во дворе цветёт жасмин, распространяя своё благоухание. Все происходит в тишине, она не произносит ни слова, только тяжёлое дыхание, её и моё. В окно проникают звуки ночи, дуновение тёплого ветра, он обволакивает и остужает жар тел. Я возбуждён до предела! Но девушка, не спешит приступать к дальнейшим действиям. А мне, до скрежета зубов, хочется проникнуть в её жаркое нутро! Пробую намекнуть ей, сказать, но она накрывает мой рот ладонью. — Ш-ш-ш… И опять поглаживания, о, да-а… возьми моего дружка, приласкай… Грёза гладит мой член, берёт его в руку, водит по головке пальцем, а я истекаю, хочу большего, приподнимаю бёдра и она принимает мой намёк, чёрт… Я погружаюсь в её горячее местечко, там так тесно, она охает и её попка соприкасается с моими яйцами, да-а-а… Я полностью в ней! Незнакомка начинает двигаться вверх, вниз, вверх, вниз…стонет и ускоряется в движениях, как же мне хорошо… Тишина, которую нарушают шлепки об мои ляжки, её стоны, стрекот и шелест занавесок… Кончаем крича в унисон! Её губы произносят фразу, вот совсем не в тему, да ещё мужским голосом и она начинает трясти меня за плечи. — Эй, ты чего? Тебе плохо? Резко открываю глаза, надо мной перепуганная мордаха моего соседа по палате. — Тебе плохо? — Что? — никак не могу выплыть из сна. — Ты так орал, перепугал меня до смерти! Я чуть аскорбинкой не подавился! Прикинь, мне медсестра всю баночку отдала, я подошёл и попросил, а она отдала! — Бля… — вот же ёкараная тарахтелка. — Вот и исполнилась твоя мечта о кисленьком! — встаю с койки, прихватив полотенце, в трусах мокро, пипец, обкончался во сне, такой сон… Блина-а-а, вот просто реальный, охренеть и не встать, спермотоксикоз вылез наружу… Моюсь, привожу себя в порядок в душевой, стираю трусы, шаркаю назад в палату. Смотрю на время, 18:20, значит можно пойти поужинать, идём, с тарахтелкой, в столовую. Сижу ем, а этот всё, бу-бу-бу, да, бу-бу-бу, аж, еда со рта сыпется, тьфу, чтоб тебя… — Слушай, ты когда нибудь молчишь? — спрашиваю его. — Ага, когда сплю, а чего? — Ничего, так поинтересовался, ешь. — угу, молчит он, когда спит, эта трандычиха и во сне бубнит, вот же, птица говорун. Лежу на койке после ужина, завязываю жирочек. Закинул руки за голову и пялюсь в потолок. Фоном трескотня соседа, так-то он парень хороший, чуток наивный, но добрый, ну и приставучий как репей. Трещит как радио, так даже веселей, а то от скуки в палате, сдохнуть можно. Смотрю в потолок, но вижу там, не лампочку с плафоном, а сидящую девушку на моих бёдрах. Чёрт, жаркий сон, а мозг нарисовал, просто, офиги-ительную фантазию! Самое интересное, ведь, я же даже не думал о незнакомке с вокзала! Так чего она мне приснилась и почему именно она? Не одна из многих тёлок, что у меня были? Странно, но, чертовски жарко!***
После двух недель пребывания в санчасти, меня выписали и я вернулся в расположение роты. Встречали меня, как бойца вернувшегося с секретного задания. Все гомонили, смеялись, похлопывали по плечам, но вся эта суета была уютной и даже родной. И потекли армейские будни, дни и ночи… Ночь была моей и моей фантазии, где был жаркий секс и, как будто любовь… На одном из построений, командир объявил, что на носу тактические учения на полигоне, типа, готовьтесь. В общем в назначенный день выехали всей частью, домчали с ветерком, выгрузились и стали разбивать лагерь. Натянули палатки, собрали кровати, короче, палаточный городок вырос за день, шуршали как заведённые, с перерывами на пожрать. Туда, сюда, обратно и наоборот, в 22:20, откинув копыта, я видел десятый сон, вырубило моментально, как только голова коснулась подушки. Стою на дороге, среди деревьев грунтовая трасса для бега, а на ногах у меня… лыжи… а мне бежать… Стою, как в известной шутке, про лыжи на асфальте и долбанутости. Мимо меня бегут пацаны, машут руками, мол, догоняй! За ними следом капитан, высоко поднимая колени и поочерёдно хлопая по ним руками… А за ним прапорщик Сальцев… Ох#еть…! На голове ободок с заячьими ушами, в кителе, а в области предполагаемой талии, одета балетная пачка! А из-под неё торчат семейные трусы в ромашку, такой крупный рисунок, один цветочек, в аккурат, расположился на толстом заду! Гляжу, а на волосатых, толстых ногах у прапора, лабутены! Останавливается он возле меня, отдаёт честь, поднеся руку к заячьим ушам и спрашивает: — Что стоим, как три тополя на Плющихе среди берёз?! За-а-а мной! — и побежал сверкая красными подошвами. Пи#дец…это чё, за учения? Все сошли с ума? И тут появляется командир части, бля, на коне! — Ну, — говорит. — хватайся, сейчас в миг домчим! Глядь, а у меня в руках хвост коня, а перед глазами жопа, этой же коняги! Подполковник обутый в ковбойские сапоги со шпорами, бьёт лошадку в бока и у меня заводится мотор, прикреплённый к спине! Чувствую, пропеллер набирает обороты… срываюсь с места и еду с воплем: — Что за х#йня?! А конь на бегу поворачивает ко мне голову и орёт: — Рота-а-а подъём! Открываю глаза, я весь потный, вытираю тыльной стороной ладони лоб и вслух говорю: — Ох#еть… бля… фух… сон… Так и крышей поехать можно… Позже рассказываю пацанам свой сонный фельетон, они ржут, как мерены. А потом, прапор, бля, теперь без смеха и слёз не смогу на него смотреть, пацаны прыскают, хрюкают, пытаются скрыть ржач, а он тащит нас на инструктаж учить, как правильно бросать гранаты. — Гранату надо бросать, так… — выжидательно делает паузу, отставляет толстый указательный палец к верху, видит, что слушаем, продолжил, сделав умное лицо. — Что бы кроме вас самих ещё кого нибудь убило! И на собственном примере, слава богу, с учебной гранатой, показательно выдёргивает чеку, делает замах… И роняет гранату себе за спину! Ага, чтоб ещё кого нибудь убило… — Ну, как-то так, бойцы! — о, блин, выкрутился, типа. В последнюю ночь на полигоне, приснилась моя грёза, моя незнакомка, всё так же, как и в предыдущих снах. Только теперь мои руки свободны, я не секс-пленник. У девушки, снова, бразды правления, всё так же руководит процессом. Она насаживается на мой член… Так хорошо, влажно, горячо… Я держу её за попку и засаживаю ей, как можно глубже, её стоны, мои… Полы халата распахиваются и я кончаю… С ужасом… У неё член…! Маленький, розовый ЧЛЕН, твою мать! С утра, как сомнамбула, таскаю, складываю. Разбираем лагерь, а перед глазами маленький, аккуратный, розовый член и никому не расскажешь, про такой сон, полный бред! Видать мозг устал, да и не только мозг перегружен, устал я, как собака, с этими учениями, целый месяц проторчали в поле, хочется уже быть в роте, а там сон наладится. Я в этом абсолютно уверен! Больше никаких розовых членов! Дни летели, приближая к заветному слову, дембель. Решили с пацанами, как кончится служба, друг другу в гости рвануть. Я пригласил к нам на дачу, самое то, там и баня, и бассейн, и домик со всеми удобствами, красотень будет…! Шашлычок поедим и пивка попьём! Пережить бы зиму, а там, весна и домой. Сны, с моей больной фантазией, больше не снились, видать, было, что-то психологическое. Среди мужиков, вот мне во сне член и явился. Сейчас, по большей части, снится семья и дом, хотя и приезжали мои ко мне с гостинцами, всё равно, по ним скучаю. Серый, как увидел мою сеструху, так как помешался! Говорит, что влюбился и ни какие доводы на него не действуют, ей всего шестнадцать лет, а этот упёрся, мол, подожду когда вырастет. Маринка хохочет и нос задирает, тоже мне, красавица полей и огородов! Малолетка ещё, а глазки, дружбану, строила, вот же ж… Я Серёгу понимаю, сестра у меня красавица и умная девчонка, но ждать взросления, это ж можно с глузду съехать! А если она перерастёт свою симпатию, что тогда? Ладно, поживём, увидим, что гадать на кофейной гуще. Не, Серый, конечно, парень, что надо, да и на морду лица, можно, так сказать, красивый, но жить и столько ждать…? Что-то я ему не завидую. Шагаем по плацу, погода мерзотная, почти конец февраля, валит мокрый снег, плац заваливает на глазах. С первого взгляда, лежит снег, а под ним вода, чувствую, обувь промокла, ноги начинают мёрзнуть, хорошо, что сегодня банный день, отогреемся — иначе соплей не оберёмся. Наконец, ротный устал нас мучить, видать у самого ноги поплыли в башмаках, дал команду на «хаус». В казарму завалились все мокрые, как цуцики, похватали банные принадлежности и капитан повёл нас в баню. Разделись, в помещении жарко, вода горяченькая, намыливаемся, греемся, гремим тазами, ржём. — Эх, Гора-а-а… — сидя своим суповым набором в тазу, молвит Пашка. — Как я хочу к тебе на дачу-у-у… поплавать в тёпленьком бассе-ейне после парилочки-и, навернуть шашлыка-а-а… с пива-асиком… — мечтательно тянет. — Всё будет и пива-асик, и шашлычо-ок, и парилка с бассейном! — подтверждаю обещание. — А к нам Маринка заглянет? — О-о! — бью себя ладонью по лицу. — Серёга, ты о чём нибудь ещё мечтаешь? — У него мозг разжижился, на почве любви-с! — хохочет Паук. — Чего сразу разжижился? Нормально всё у меня… просто… — И просто, просто, просто, сосиска! — пропел Пашка и снова ржёт, бровями играет и смотрит на полувозбуждённый член Серого, а я вместе с ним и покатываемся от смеха. — Да, ну, вас… — обижается Серёжка. — Да, припрётся она, куда денется. Мои пир закатят на весь мир! Они у меня очень гостеприимные. А малая уж не упустит случая вкусного пожевать! — успокаиваю обиженного. — Скорее бы де-ембель… Аха, смотри на Серого, он потерян для приличного мужского общества! — смеётся Пашка. Смотрю на Серёгу, моська мечтательная, улетел в мечты, замер с мочалкой. Тёр подмышку, так и замер с поднятой рукой, однокрылый мечтун. — Серый, Серы-ы-ый… — ласково зову, ноль внимания, я как заору. — Серёга! — отмирает, смотрит не понимая, чего от него хотят. — Ты в полёт собрался, подбитый птиц? — Почему? — а поза, всё та же, морская фигура «мечтун» замри, ёшкин кот! — Руку опусти, здесь посадочная полоса коротковата! — ржу. — Да, иди ты…! — хохочет и кидает в меня мочалкой, я ловлю её в полёте, изображаю однокрылую птаху и ржу. После бани пришли в казарму, развесили шмотки в сушилке, поставили на просушку обувь и спали все этой ночью, как сурки, ну не считая дежурных, тумбочку никто не отменял. Приснилась мне моя незнакомка. После продолжительного времени впервой. Но сон был другой, мы с ней гуляли по улице, она мило и застенчиво улыбалась и шептала мне в ухо, прильнув к боку. — Ты мой! — Кто ты? — спрашиваю. — Ты вспомнишь… — Когда? — Скоро… — и растворилась дымкой, хоп, и я один. — Эй, ты где? — стою посреди поля, солнце светит, птички поют, трава высо-окая и живая. Живая от звуков, стрекота кузнечиков, жужжания разных летающих насекомых, от дуновения ветра и офигенного разноцветья. Лето. — Ты где? — ору и слышу шелестящий шёпот. — Скоро… Проснулся до вопля о подъёме. Лежу кумекаю, но мозг скрипит и не хочет запускать шестерёнки, завод кончился, а ключик, что бы завести механизм, спёрли. Дожидаюсь вопля дежурного и встаю.***
Незаметно наступила весна. Настроение подскочило до шкалы, выше нормы, душа поёт, скоро домой! Юх-ху! Ещё месяц и всё, дембель! В сослуживцев, вот прямо во всех, вселился бес, чуют скорую свободу… А там и поспать, и пойти куда хочешь, и ни каких воротничков, кружка кройки и шитья… И девочки-и… эх, дом, мой милый дом! Может найду и тебя, моя грёза из сна…? Я же знаю, что ты реально существуешь… Мы познакомимся и может я тебе понравлюсь… Почему, вот только, она смотрела на меня с обидой? Но я постараюсь загладить свои грехи. Если я её чем-то обидел…? Только не помню я её, хоть убей! Всех своих баб помню, а её нет в памяти! Кто же она, моё наваждение, с болотным цветом глаз? Пленила меня, чёрт…***
Вот он май, МОЙ МАЙ! Стоим последний раз на плацу, нам на смену уже пришли новобранцы. Ага, свято место пусто не бывает! Слушаем подполковника Шуршина, отца-командира. А грудную клетку разрывает… дышу через раз, весь я уже за воротами войсковой части. Фух, вот и всё, сумки в зубы и на выход. Выходим с пацанами за КПП, машем дежурному бойцу, у того и улыбка на лице, и тоска в глазах, ничего и у тебя будет праздник. Отходим от части, торможу, бросаю сумку у ног, поднимаю руки к верху и ору во всю глотку. — Эге-ге-ей! Сво-о-обо-о-ода-а-а! Пацаны подхватывают, прыгаем, аки, кони и ржём не хуже! Люди идут, шарахаются, а нам по фиг, у нас свой личный праздник! — Мужики к кому первому прём? — спрашиваю. — Давайте, ко мне? — предлагает Пашка. — А, давай! — орём хором с Серым хором и опять хохочем. — Ну, вперёд, на покорение свободы! Тогда я ещё не знал, что гулять мне на этой свободе осталось не долго…