17 марта 2018 года

Для Антона следующий день начинается с запаха вкусных оладий, которые его мама печет каждый раз, когда Антон приезжает. Это для них что-то вроде их традиции, потому что Шастун умудрялся не есть никаких других оладушек, кроме маминых. Он открывает глаза, сумбурно осматривает помещение, в котором находится: короткий диван, коллекционные детские машинки на полках, старые шторы. Обои, на которых он рисовал роботов, фотографии, грамоты, которые он в первое время привозил родителям. Все такое родное, давнее, но не забытое. Шатен встает, разминает затёкшие конечности, на мгновение улыбается, потому что в кои-то веке он дома, закрывает глаза и смотрит в окно, за котором красуется тень прекрасного воронежского пейзажа. Он скучал. По родному городу, родителям, виду из окна, Башмаку, который бегает по квартире и лает так, что не дает спать. По всему этому. По спокойствию. И сегодня у него есть планы. Антон встает, плетётся в кухню, и, стараясь максимально не выдавать свои движения, всплывает в кухню: мама стоит за плитой, что-то напевая, и Антона это успокаивает безмерно. Он закрывает глаза, стоит с несколько минут, а затем подходит, обняв маму со спины. — Доброе утро, самая лучшая хранительница домашнего очага на свете, — лепечет он, улыбаясь ей в плечо, а затем отходит к шкафчикам, в которых обычно лежит кофе. — Доброе утро, соня, — слышится в ответ, и он улыбается, потому что только от мамы такое и слышит. Ире обычно не принципиально до скольки он спит, а Арсений… Арсения уже нет. В его жизни. — Будешь кушать? — Буду, — бурчит в ответ Антон, а затем плюхается на стул на кухне. Он на этом стуле ещё лет в 5 сидел, кушая мамину кашу, а сейчас вот так.. — Ма. — Да, солнышко? — в ответ спрашивает Майя, поворачиваясь к парню. Тот неказистый, в коротких шортах, которые носил еще в универе, безразмерной футболке, весь растрёпанный. — Можно я на дачу? С Башей. — он ловит на себе непонятливый взгляд, потому что Башей Башмака называл только Арсений, поэтому он быстро поправляется. — С Башмаком. — Конечно, только обещай держать меня в курсе, — ласково проговаривает женщина, подходя к парню и трепля его за волосы. — И мы с Софийкой заедем к тебе через пару дней, ладно? — Да, мам, я скажу, когда будет лучше, — выдыхает он, а затем улыбается, чувствуя, как ему тепло. Арсений в свою очередь спит очень и очень плохо. Он просыпается от яркого солнца, бьющего в лицо, потому что, очевидно, не соизволил задёрнуть на ночь шторы, тянется к тумбе за маской для сна, натягивает ее и пытается сосредоточиться на сне. У него была странная ночь. Сначала снилось что-то неясное, будничное, типа гастролей или это был тур, но в один момент все как-то стало… По-другому. В его снах, с чего-то вдруг, Антон сделал ему предложение на концерте, и, наверное, самое странное было то, что никто никак на это не отреагировал. Ну то есть, как «никак», никто их не осудил. Просто радовались как за обычную свадьбу. Фанаты что-то кричали, Стас пожал им руки, а Дима и Серёжа заобнимали. И это все казалось таким.. правильным? Дальше брюнету снилась свадьба. С какого черта у них была свадьба — непонятно, но там фигурировали вторые опасения Попова — его родители. Точнее, его отец, который улыбался, разговаривал с Антоном про охоту, и, кажется, был рад…? Рядом стояли родители Шаста, тоже о чём-то болтали, улыбались. Да ну, бред какой-то. Арсений никогда даже не допускал мысли о том, что его Отец может быть рад ну, тому, что его сын гей? В пизду вообще. Голубоглазый плотнее натягивает розовую маску для сна — да, розовую, ещё и плюшевую, — и пытается снова уснуть. Выходит..никак. Он ворочается, не находит себе места, и постоянно возвращается к своему сну. Думает: нет, ну с фанатами так точно не выйдет (не со всеми), а вот что если отец все же…? Блять. Он ведь себя знает, сейчас додумается до того, чтобы всем все нахуй рассказать. А оно ему надо? Нет. Оно ему не надо. Сейчас не надо, потому что непонятно к чему приведёт вся эта ситуация, да и, понятное дело, приведёт она только к одному — к концу. Ему и так с жопой хватит поездки в Воронеж, которая черт знает как пройдёт. К слову, именно это поездку он и запланировал на эти сутки. Ах да. Он решил, что им с Антоном явно нужно поговорить, хотя бы поговорить, а единственное место, где Шастун может быть — Воронеж. Попов отгоняет от себя эти мысли, однако, сон уже свалил далеко и на долго. Что же. У него есть время, чтобы все обдумать, от чего мужчина медленно встает с кровати, и плетётся в душ. Там всегда лучше думается. После сорокаминутного душа, Арсений все же выплывает из ванной, стряхивая с себя холодные капли. Ему удалось кое-как освежиться, кое-как собрать мысли в кучку, и поразмышлять над тем, что именно он скажет Антону по приезде. Во-первых, они, безусловно, обсудят собственные чувства. Без этих драм, наигранных обид, возмущений и прочего. Затем попробуют найти выход из ситуации: доказать отцовство Шаста, попробовать поговорить с Ирой, если нужно будет, в общем, найти решение, сделать рокировку, как уже говорил Арсений. Вечер наступает слишком рано, он не успевает нормально поесть, собрать чемодан, выспаться, потому что все время крутит в голове мысли, которых, буквально, рой, и каждая стучит молоточками с такой силой, что хочется разбить голову о стену. Весь перелёт он на иголках. Не спит всю ночь — ебать, выспался с такими снами, — думает, что сказать Антону, потому что все мысли, которые он надумал утром — выветриваются при взлёте. Прилетает с такой же грузной головой. До дома Антона доезжает в таком же состоянии, еле собирается с духом, надеясь, что родители Шаста не спросят зачем он тут, стучит в дверь и ждёт. Просто ждёт. — Арсений? Боже мой, а ты чего тут? — удивлённо проговаривает мама Антона, приглашая мужчину зайти. — Простите, а Антон тут? — мнётся он, так и не заходя, на что слышит лаконичное «нет». — Он приехал вчера весь вымотанный, забрал Башмачка и сказал, что приедет через пару дней, мол, ему подумать нужно.. — проговаривает она, хмуря брови. — Вероятно, он на даче. А что случилось? Что-то с проектом? Ты ведь для чего-то приехал… — Вам потом Антон все расскажет, — натянуто улыбается Арсений, поворачиваясь назад. — Я.. простите, мне поговорить с ним нужно, надеюсь, я не слишком груб. Он резво убегает, спускаясь по ступеням, а затем думает о том, как добраться до ебаной дачи. В итоге, за незнанием маршрутов, выбор падает на такси. Дай бог, чтобы Шаст приехал на машине, и обратно они поедут нормально. Если поедут «они». Он добирается лишь к вечеру, потому как машин не найти, ехать черт те сколько, да ещё и пробки (и это в Воронеже!). Подходя к нужному дому, Арсений жутко волнуется. Первый запал прошёл, и теперь он абсолютно в себе неуверен. Ему нужно собраться с мыслями, поэтому он стоит у забора, мерно ворочая мысли в голове. Сейчас. Он соберётся. Антон приехал буквально в отчий дом. Ему слишком хорошо здесь: абсолютная свобода, тишина, атмосфера какого-то советского союза, любимая собака, которая оближет его с ног до головы. Шастун проспал почти весь день, а потом читал новости про отмену съёмок. Стыдно ли ему? Нет, ему похуй. Он абсолютно пустой, ему хуево и ему похуй. Шатен сидит в гамаке, наблюдает за тем, как солнце постепенно садится и переводит взгляд на огонь, и мысленно проводит ассоциации с Поповым: такой же неугомонный, прекрасный и можно обжечься. Нет, серьезно, жечь он умеет отлично. Особенно мосты, которые они возвели за то время, пока были вместе. Башмак скачет вокруг своего хозяина, скулит, носится с палками, а под конец вечера просто лежит рядом и смотрит на огонь вместе с Антоном. Не только Шастун умотался за день. — Вот так да, — вслух говорит он, достаёт телефон и включает запись на фронтальной камере. Вряд ли это что-то прощальное, скорее всего один из его мини-дневничков с отдыха, когда они с Поповым не рядом. Теперь они уже никогда рядом не будут. — Привет, Арсений, — мнется он, в камеру не смотрит, только руку поворачивает на костёр и на небо, — Сегодня красиво, а я второй день в Воронеже. Без тебя. Я скучаю. Мне очень больно и плохо без тебя, но это пройдёт, и я тебя однажды отпущу.. Я не знаю, честно, почему так случилось... Хотя нет, я знаю, — он шумно сглатывает, смахивает влагу в уголках глаз. — Я очень сильно виноват. И как это исправлять я не знаю, потому что я всегда такого боялся где-то в подсознании, знаешь, Арс.. Но я был уверен, что такого и не случится. — Шастун всхлипывает, нажимает на стоп и кидает телефон на маленькую подушку, зарывается в плед и одной рукой переворачивает решётку, стоящую на огне. Парень тянется за стаканом с пивом, немного отпивает и снова смотрит на небо. Оно такое же красивое, как глаза Арсения. Такое же голубое, с такими же нежными облаками, как проблески в радужках у мужчины. Такое же незабываемое, недосягаемое и, кажется, теперь чужое. Оно так же далеко, как и Арс сейчас. А Попов, стоящий сейчас за калиткой, оказывается, чуть ближе, чем рассчитывает Антон. У него в руках бутылка виски, потому что на трезвую голову о таком разговаривать сложно, а ещё он надеется, что Баша его не выдаст, потому что он уже минут двадцать не может войти. Просто не может. Его переебывает, он не знает как решиться и как начать говорить, у него ноги немеют, сердце стучит как бешеное и, если честно, хочется немного помереть, лишь бы ничего не решать. Но он же взрослый мальчик, да? В итоге собачий лай все же разносится близ брюнета, он сначала шикает, чтобы пёс угомонился, но в конце концов решает, что, вероятно, это знак и ему уже хватит тянуть с этим всем. И так уже сколько тянет. Он слышит недовольный крик Шаста, который говорит псу заткнуться, слышит отчаянный стон, а затем подходит со спины, наблюдая за тем, как мохнатый ластится к хозяину, пытаясь облизать лицо младшего. Он что.. плачет? Да нет, показалось. — Башмак, отвали, а, — на стоне выдает Антон, и, очевидно, все же не показалось. Не то чтобы шатен рыдыет, но в голосе явно слышится отчаяние и дрожь. — Вон, на столе сосиски, жри их. — А если я не ем сосиски? — тут же отзывается Арсений, который присел на колени, начиная почёсывать за ухом пса, тут же к нему подбежавшего. Тот его помнит, они много раз виделись. Да сам по себе он любвеобильный. Не Арсений. Пёс. — Можно мы лучше поговорим? Он смотрит на парня, замечая как тот меняется в лице, кусает губы и надеется, что его не выгонят прямо сейчас. Просто молится об этом всем богам, потому что разговаривать действительно нужно. Арсений смотрит на округлившиеся глаза, видит как тот ловит ртом воздух, стараясь понять что ему нужно говорить, хмурится, а затем встает с гамака, отходя на пару шагов назад. — Ты.. — кое как проговаривает младший, а затем снова воздухом давится. Чего он тут делает вообще? Он в Питере должен быть! Не тут, а со своей девушкой, в своей квартире, он же сам Шаста прогонял, что происходит вообще? — Что ты тут делаешь? Антон злится. Чувствует, как где-то внутри закипает ярость, потому что, блять, что это за детские драмы? Конец — значит конец, зачем все опять усложнять? Зачем все это разносить, когда все и так ясно: Попов его ненавидит, у него новая любовь, а Шастун тут вообще третий лишний, у которого скоро будет, блять, своя семья. — Пора бы уже поговорить, — коротко выдает Арс, поднимая бутылку вверх. — Как взрослым людям. — А, ну окей, Башмак тебя с удовольствием выслушает, — тут же бросает Антон, сжимая зубы и начиная собирать вещи, чтобы уйти в дом. — Я не понимаю Арс, у тебя своя любовь, новая, лучше чем я, я, блять, дефектный, у меня беременная девушка, между нами ничего не может больше быть. Тебе остаётся только меня добить, так чего ради ты тут? — Как раз таки ради тебя, — лаконично отзывается Арсений, даже не задумываясь. Он всегда и все ради него. — Давай обсудим, а потом сделаем выводы. Он идёт за парнем, в надежде, что тот позволит, слышит, как резво тявкает Башмак, и сверлит парня умоляющим взглядом. — Даже Баша хочет, чтобы ты меня послушал, — Антон первое время бесился, что он так называет его собаку, потому что для него форма «Башмак» более.. привычная? Но со временем он свыкся, даже умилялся и переодически сам так его называл. Шастун глаза закатывает, сам в плед кутается, чтобы спрятаться и пьёт пиво. Он молча кивает, запускает пальцы в волосы. Он начинает мять плед, смотрит не на Арсения, а на веранду за ним. — Ладно, — коротко выдает Шаст, потому что выбора, у него, кажется, нет, да и сам факт того, что Арсений тут.. В пизду. Хотя бы расстанутся по-хорошему, без этой хуйни.