17 марта 2018 года

Пусть ложь сердец прикроют ложью лица. Ульям Шекспир, Макбет, акт 1, сцена Vll Предыдущие сутки в компании любимого человека для Иры Кузнецовой казались раем. Антон Шастун беспрекословности выполнял все её просьбы и маленькие прихоти, буквально, носил на руках, заласкивал и залюбливал так, что та, собственно, и не особо замечала понурых взглядов и обеспокоенного тремора, когда он, сидя за столом, нервно дергал ногой. — Тош, ну кофе разольёшь, прекращай, — надув губы щебетала девушка в такие моменты, на что Шастун лишь улыбался и кивал, мол, да, прости. Собственно, за эти сутки Арсений на связь так и не выходил, а в вечер, когда Антону позвонил Сережа, он и вовсе запаниковал, сбрасывая звонок. Не потому что ему плевать, а потому что не знает что говорить. Что потерял Арсения загородом в Воронеже, и, возможно, того уже даже в живых нет? В пизду. Конечно, с ним все хорошо. Антон уже успел обойти всех в округе и кое кто сказал ему, что видел высокого брюнета, который ловил машину ночью. Очевидно, Арсений все же уехал. Второй звонок раздаётся уже ночью. Шаста это не особо напрягает: он сидит на веранде, почёсывая за ушком Башмака и курит. Безусловно, сначала он дергается: вдруг Арсений? Но нет. На экране высвечивается знакомое «Косичка», от чего парень сначала закрывает глаза, выдыхает, а затем все же снимает трубку. — Уже поздно, я планировал идти спать, — лаконично выдает шатен, незаинтересованно глядя в пустоту перед собой. — Ты охуел? — с порога выдает Матвиенко, который, почему-то, разговаривает шёпотом. — Что ты, блять, с ним сделал? Это пиздец, Антон, это полный пиздец, что можно было сказать, чтобы вот настолько человека закопать? Ты совсем больной? Знаешь же к чему это приводит, знаешь, что с ним будет, блять. — Не ори, — тут же выдает Шаст, нервно сглатывая и останавливая движения рук на холке пса, от чего тот недовольно урчит и ластится ближе. — Серёг, мы расстались. Окончательно и бесповоротно, я больше ему ничего не смогу сделать, я все, Сереж. — Что «все», блять, Шастун? — рычит в ответ старший после долгой паузы. — «Все» - не несу больше отвественности за моральное состояние человека, который, на минутку, тебе нихуя не чужой? «Все» - устал постоянно добивать его? Или «все» - наигрался? Что «все», Антон? Я даже поговорить с ним не могу, понимаешь? Он сидит на полу в комнате уже двое суток, пьёт таблетки, запивая их виски, и, будь уверен, если бы я не приехал, он сегодня же словил бы передоз, потому как я только что отговорил его закидываться транквилизаторами. — Не утрируй, — кое как проговаривает Антон, в надежде, что Серёжа действительно просто выводит его на эмоции. Арсений же не может наглотаться таблеток из-за него..? Не может же. Или может? — Ты же не всерьёз, да? — Не всерьёз, Шаст? — тут же во весь голос взвывает Матвиенко, от чьего голоса и тона Антон тут же превращается в маленького мальчика, которого некому защитить. — Шаст, я максимально серьезно, у меня в руках этот сраный тер.. тералиджен, хуй знает что это, но я зубами у Арса из рук его выгрызал. Антон молчит. Не знает что говорить, потому что даже предположить не мог, что вот так все будет. То есть, ну, Арсений же в первый раз в норме был? Нашёл себе эту девушку, даже сам говорил, что они с Антоном все, больше друг другу никто. Так что же случилось сейчас? Почему сейчас все не так, как рассчитывал Шаст? — Короче, блять, не приближайся к нему ясно, — в конечном итоге выдает Серёжа, высыпая таблетки в унитаз и нажимая кнопку слива. — Все, что нужно, я от тебя узнал, но больше.. Никогда, Шаст. Ни при каких обстоятельствах. Антон слышит в трубке рваные гудки в момент, когда Серёжа снова выходит в холл, замечая Арсения. Тот сидит с бутылкой в руке, пялится в стену и нервно дергает ногой, потому что его снова начинает накрывать. — Сереж, я без таблеток истерить начну, тебе оно не надо, — равнодушно выдает брюнет, не отрывая глаз от стены и делая глоток. — Оно надо тебе, — возражает мужчина, присаживаясь рядом. — Давай, Арс. Я все стерплю, ты знаешь. — Мне. Не нужна. Жалость. — сквозь зубы цедит Попов, чувствуя, как начинает дышать размереннее, и его злость сменяется болью. — Я тебя не жалею. Серёже Арсения не жалко абсолютно. Он слишком хорошо знает Арса: тот не позволит жалости. Пусть он сейчас выглядит как труп, вероятно, за эти два дня истощив в себе все возможное, у него красные глаза, руки в крови и уже пробившаяся щетина вкупе с растрёпанными волосами, но жалости он не вызывает. Серёже за него больно. Он, буквально, чувствует каждой частичкой своей души всю ту боль, что чувствует Арс. Он подавлен, он разбит, он, практически, убит самим собой. И если он сейчас не выговорится, если не даст себе волю, то так и останется запертым в собственном рассудке. Он весь осунулся, кажется, что похудел раза в два, хотя, вероятно, он и не ел ничего. Это же Арсений. — Мы расстались, — с истерической улыбкой твердит голубоглазый, а затем чувствует, как Серёжа прижимает его к себе. — Арс, все нормально, ладно? — голос успокаивающий, тёплый. Если кому-то сказать, что он - Сергей - может быть таким, они не поверят. Но для Арсения он любой. — Послушай, это не конец жизни. Да, больно, да, жжется где-то внутри, но все проходит. Со временем все равно проходит. И Арсений ему верит. Верит, потому что сам говорил ему это, когда тот расстался с Машей. Потому что слишком долго вытаскивал его из этой ямы. А теперь сам угодил в неё. И сам не знает что делать. — Нет, Сереж, — кое как проговаривает он, закрывая глаза. — Это конец. Все, ничего больше. — Не неси чепухи, Арс, — начинает злиться Матвиенко, когда тот обессилено повисает на нем. — Посмотри вокруг, мир не крутится вокруг Шаста. Смотри, вон, весна, скоро лето, все оживает, солнце светит, и с тобой все хорошо будет, веришь? — Я ни во что не верю, — шепчет Попов, пальцами цепляясь за край чужой футболки. — Ни в себя, ни в то, что все будет хорошо, ни во что. Без него вообще смысла нет. Ничего не имеет смысл, Сереж. Шастун тушит сигарету, проходит в гостевую спальню, потому что оставаться с Ирой не может, садится на кровать, даже не разуваясь, смотрит в стену и... И всё. Внутри нет абсолютно ничего и, если честно, Антона это пугает до ужаса, даже больше, чем мандраж перед ебучими концертами. Парень запускает пальцы в свои волосы, закрывает глаза, опускает голову вниз и позволяет себе завыть в голос. Ну, а что? Может себе позволить — он проебал любимого человека. В любом случае, Ира спит, а звукоизоляция в доме просто отличная. Антон делает глубокий вдох, падает на подушки, уктнув в них нос и снова начинает завывать, а щеки начинают обжигать горячие слезы. Ладно, он хоть и мужик, но мама говорила, что мальчики тоже могут плакать. Но только плакать, а не истерить, так что в данной ситуации Шастун реально Тося. Ему плохо. Абсолютно ебано из-за того, что он всю свою жизнь теперь вынужден быть рядом с той, кого он не любит. Но больше ему ебано из-за того, что Арсений сейчас изводит себя. Ему больно даже сквозь тысячи километров, он чувствует, что его мальчику плохо, он знает это. Но он хотя бы дома. С ним все в порядке, он жив, рядом Серёжа, а значит все будет хорошо. Спустя несколько минут истерики Шастун переворачивается на спину, упирая взгляд в потолок. Таблетки. Арсений действительно думал… Он мог? Антон мог потерять его? Вот так просто, даже не узнав об этом? А тот даже не позвонил бы.. Арсения могло не стать. Пиздец. От одной мысли Шаст снова начинает задыхаться и уже было хватается за телефон, чтобы набрать знакомый номер, но вовремя себя тормозит: что он скажет? Что наврал ему и все еще любит? Ещё больнее сделает, потому что у них никакой возможности быть вместе. Что беспокоится? Тоже не вариант. В общем, говорить-то особо и нечего. Шатен так и засыпает в раздумьях в момент, когда Арсений вырубается на чужих руках. Оба не видят снов. Оба зависают в прострации. Обоим сейчас не страшно. Просыпается Антон от того, что длинные волосы лезут ему в лицо, от чего он понять не может, он же засыпал в гостевой, какого хрена? Очевидно, Ира, проснувшись поздно ночью и не обнаружив будущего мужа в постели, решила, что лучшим вариантом будет улечься под бок, чем разбудить его. Антон измученно стонет, поворачиваясь на другой бок, закрывает глаза и размеренно дышит, вспоминая вчерашнюю ситуацию. Все еще пиздец. Он снова дергает ногой, закинув одну на другую, кусает губы, а затем чувствует, как чужие руки касаются его торса. — Доброе утро, малыш, — мурчит девушка, сладко потягиваясь, а затем смотрит в изумрудные глазки. — Я так и не поняла почему ты не дошёл до нашей спальни, но решила, что это не проблема, поэтому легла тут. Девушка улыбается, оставляя нежный поцелуй на уголке губ парня, звонко зевает, а затем встает, подходя к зеркалу, сквозь него же, спустя пару минут, замечая ошалелый взгляд Антона. — Что случилось? — обеспокоенность спрашивает она, поворачиваясь на парня, а затем переводит взгляд на постельное белье. Со стороны Кузнецовой на уровне его бёдер красуется ярко-алое пятно, слишком выделяющееся на фоне белоснежной простыни. — Ир, это..? — тут же начинает паниковать Шастун, потому что, он, блять, про все эти штучки читал. И про выкидыши, и про маточное кровотечение, и про самопроизвольный аборт. Он, конечно, парень говно, но не безответственный. — Что это? Девушка, в свою очередь, округляет глаза, прекрасно понимая что в данный момент происходит. Стоит ли упомянуть, что она прекрасно знает о отсутствии ребёнка? Не думаю. Стоит ли упомянуть, что все происходящее — ежемесячное событие в жизни любой девушки? Пожалуй. — Антош, не волнуйся, — кое как проговаривает она, ладошками накрывая свой живот. — Это.. Такое бывает. Ну, на ранних сроках, когда яйцеклетка в матку проникает и… — Не в таких количествах, я читал, Ир, — ошарашено проговаривает парень, а затем резво поднимается. — Одевайся, срочно, поедем в больницу, это ненормально, Ир, я не хочу, чтобы с тобой или ребёнком что-то случилось. Кузнецова не до конца понимает что происходит, потому как на сто процентов уверена, что до Антона дошло, а затем облегченно выдыхает, даже начинает улыбаться, но вовремя возобновляет театр одного актера, тут же резво собирая вещи. Ничего. Прорвётся. Единственной проблемой во всем происходящем было то, что Антон наотрез отказывался заниматься с ней сексом, поэтому объективно, причины забеременеть по-прежнему не было. — Я готова, Тош, — выдает девушка, когда Шаст заводит машину. — Садись, аккуратнее, сейчас все хорошо будет, — на панике проговаривает парень, а затем выжимает сцепление, чтобы на второй скорости рвануть в сторону Воронежской областной больницы. Шастун чудом умудряется довезти их до больницы, по пути несколько раз чуть не врезавшись в проходящие машины на обгоне, но все же, он хороший водитель, поэтому добираются они быстро и без происшествий. Иру тут же направляют в гинекологию к дежурному врачу с пометкой «экстренно», поэтому, забежав в кабинет, девушка как-то непонятно тупит глаза в пол и ждёт. — Проходите, садитесь, — проговаривает парень лет 30, примерно ровесник Антона. — Полное ФИО, дата рождения, полис, паспорт, какой срок, как давно кровотечение? — Э.. — заминается девушка, а затем лезет в сумочку, доставая из неё паспорт, в который тут же вкладывает яркую купюру. — Пусть будет срок 3 месяца, а кровотечение останется нормой. Она выжидающе смотрит на мужчину, поднимая бровь, а затем закатывает глаза. — Это всего лишь критические дни, но мне позарез нужна ваша помощь, понимаете? — она выуживает ещё одну купюру, а затем перекладывает ее к первой. — Я буду очень благодарна. — Кхм, что же, ну, — мнётся парень, а затем перенимает паспорт. — Посидите тут, ладно? Я проверю вашу медицинскую карту. — Безусловно, — щебечет в ответ девушка, а затем наблюдает как врач покидает кабинет. Он выплывает из кабинета, тут же стопорясь на месте: и что вот ему делать? С одной стороны, деньги нужны, с другой — это статья. Хотя об этом же никто не узнает..? Или.. — Антон? — тут же отвлекается он, завидев в дали знакомый силуэт. — Шастун, ты? Шаст как-то непонятливо и испуганно озирается, надеясь, что это не фанаты, а затем натыкается на знакомый взгляд мужчины, который движется прямо на него. — Борька, — улыбается Антон, тут же пожимая чужую руку и обнимая парня. — А ты чего тут? Бля, мы не виделись столько лет.. Как ты? Как Арина? Как малышка Настенька? Борис Велишаев — лучший друг детства Антона до знакомства с Дмитрием Позовым. Ужасный юморист, ужасный актёр, зато отменный врач, который выучился в Петербуржском МЕДе, но, почему-то, вернулся в Воронеж. — Боже, да, лет сто, не меньше, — смеётся мужчина, а затем как-то неловко в пол смотрит. — Да вот, второго ждём, Настюхе уже 7, а сейчас курирую свою же жену на богатыря. — Да лааадно, поздравляю, — выдает Шаст, а затем вспоминает: он вообще-то тоже почти отец. — А я вот тоже, ну, типа, девушка беременна, только так и не понял что с ней, проснулись, простынь в крови, охуел от жизни, примчал сюда. А тут ты. — Уф, — выдыхает мужчина, хмуря брови, потому как это не ведёт ни к чему хорошему. — Ну ты не переживай раньше времени, всякое случается. Не буду грузить терминами, главное, чтобы врач хороший попался, а там все вытянуть можно. А у меня тут тоже одна попалась, прикинь? Бабки предложила, чтобы я ей справку о беременности выдал, сказал, что кровотечение в норме. У самой просто месячные начались. В этой Москве все с ума посходили, чего только не выдумают. Антон хмурит брови. Не много ли совпадений для таких случаев? — А как зовут? — тут же спрашивает он, на что видит, как врач открывает чужой паспорт. — Кузнецова Ирина Викторовна, — бубнит под нос Боря, а затем поднимает глаза. — Только я не говорил, это типа врачебная тайна же. Ты чего? Мужчина замечает как меняется выражение лица Антона, прослеживает линию между своими же словами, а затем открывает рот в немом звуке, не зная что сказать. — Ты.. блять, я.. я отказался, Антон, — тут же выдает он, на что видит, как тот ведёт головой из стороны в сторону. — Нет. Выпиши ей справку, буду должен.