17 марта 2018 года

Антон выезжает этим же вечером. Ещё вчера он вернулся в Москву, чтобы в случае чего реально выехать искать Попова, разобрался с Кузнецовой и дал маме слово, что все обсудит с Арсением. Майя чрезмерно настойчиво просила рассказать правду, чтобы хоть как-то разобраться в ситуации, однако Антон, со свойственной ему инфантильной натурой, все еще думал, что это все испортит. Очевидно, разговаривать через рот его не учили. Шатен берет билеты на самый поздний сапсан, чтобы через 4 часа оказаться в Петербурге, не берет с собой даже банальные вещи, чтобы переодеться, ничего. Только документы и зарядку. И то, чтобы иметь возможность написать Попову. Попов же, тем временем, напрочь игнорирует звонки от Серёжи, лежит на огромной кровати в номере, который они периодически бронировали с Антоном, когда у Арсения останавливался Матвиенко, закрывает глаза и пытается понять что происходит в его жизни. И не то чтобы они не могли снять номер для Серёжи, нет, просто все вместе они оказывались в Петербурге только на гастролях, а единственный Шастун, ночующий у Арсения — лишний повод для фанатов. Сначала все складывается не так, как нужно. Арсений все еще думает над тем, что все это — один сплошной розыгрыш. Что вот, сейчас Антон позвонит и скажет, что все это неправда. Затем в голову приходит осознание, что это ни черта не тот случай, когда все можно свести на «нет». Не может Ира в один момент перестать быть беременной, не может Шастун резко его полюбить и не может все резко стать хорошо. Засыпает брюнет с мыслью о том, что безмерно этого человека любит, что не хочет его терять, и что прямо сейчас хотел бы позвонить ему. Собственно, это оказывается его последней мыслью. Мужчина проваливается в беспокойный сон, его постоянно что-то тревожит, становится неимоверно жарко, а когда он распахивает глаза, ему и вовсе кажется, что он и не просыпался. На часах красуется 3 часа ночи, от чего Попов судорожно выдыхает, а затем хватается за телефон. Снова пропущенный. Снова от Антона. Причём, буквально, 10 минут назад. Голубоглазый пытается отойти ото сна, чтобы хоть как-то понять что происходит, слегка испуганно нажимает на звонок, потому что понятия не имеет, что могло случиться поздней ночью, а затем слышит чрезмерно бодрое для этого времени «ало». — Что-то случилось? — сразу же выпаливает старший, обеспокоено комкая пальцами одеяло под собой. — Да, типа того, — слышится из трубки, а затем Антон закашливается. — Ты можешь дверь открыть? На улице холодно, а я ветровку надел. Попов стопорится. В смысле? Какую дверь? Что происходит вообще? — Подожди, я ничего не понимаю, — выдает он, зажмуриваясь, а затем до него начинает доходить. — Подожди, ты.. Блять, Антон, я не.. — Что ты «не»? — хмурит брови шатен, тут же напрягаясь. — Я не дома, — кое как проговаривает Арсений, на что слышит лишь затяжное молчание. Пиздец. Он же сейчас подумает, что Попов у кого-то. — Понятно, — сухо выдает Шаст, а затем было планирует сбросить трубку, как его прерывает резкий голос Арсения. — Гранд-отель, — выдает старший, сам особо не понимая зачем он это говорит. Он безмерно Шаста хочет увидеть, но он понимает, что это неправильно. Но все же делает. — Наш номер. — Я буду через полчаса. Собственно, за эти полчаса Арсений успевает привести себя в порядок, сходить в душ на нервах, прибрать постель, пролистать всю ленту инстаграмма, и лишь услышав стук в дверь, осознать что происходит. Антон действительно тут. Прямо за дверью. Сейчас. От этой мысли брюнета начинает колотить, но, вопреки своему же тремору, он подходит, проворачивая ручку. — Привет, — выпаливает замёрзший Шастун, чьи щеки, буквально, пылают. То ли от неловкости ситуации, то ли от холода - непонятно. Понятно только то, что он не знает что говорить. — Привет, — так же сумбурно проговаривает Арсений, отходя в сторону, чтобы парня пропустить. Тот спешно проходит, шмыгает носом, тут же стягивая с себя ветровку и ботинки, останавливается в коридоре и молча смотрит на мужчину, бегая глазами по его лицу. Даже что говорить не знает. Хотя сказать нужно многое. — Я должен кое-что сказать, — все же выдавливает из себя Антон, так и стоя на пороге. — Может, пройдём в комнату? — предлагает Попов, на что младший качает головой. Если его сейчас выгонят, то хоть идти далеко не придётся. — Ладно, хорошо. — Ира не беременна, — тут же тараторит Шастун, сжимая зубы так, что у него желваки начинают ходить ходуном. Арсений сначала тормозит. Медленно кивает, отводя взгляд куда-то в сторону, затем проходит вглубь номера и садится на кровать. У него в голове сейчас полный швах, потому что только что его догадки себя оправдали. Антон все это придумал, чтобы просто расстаться с ним. Все изначально было спланировано. Пиздец. Антон же не особо понимает что происходит. Плетётся за Поповым, присаживается рядом, тупит взгляд в пол и не знает что говорить. — И зачем ты пришёл? — все же выдает Арсений, глаз не поднимая, потому что они у него, буквально, застланы. — Побольнее сделать? — Арс.. — тут же стонет Шаст, закрывая ладонью лицо. — Нет, конечно же нет, Боже. Я.. Хотел чтобы ты знал, не знаю я, просто мне показалось, что ты должен знать. — Что ж, — хмыкает Попов, промаргиваясь, чтобы не выдать себя. — Я знаю. Что дальше? — Я тебе соврал, Арс, — решает сказать Антон, чтобы дать этому дураку понять, что все еще любит его. Всегда любил. А тогда, в Воронеже, специально сказал, что нет. — Я тебе специально соврал. Брюнет же понимает все совсем не так, как должен. Он все еще в ситуации с Ирой, и слова Антона звучат сейчас как лезвие: так же безболезненно, но смертельно ранят. Он специально соврал про Иру. Специально. Чтобы все это закончить. — Я тебя ненавижу, Шастун, — еле шепчет старший, опуская голову на ладони. — Я тебя ненавижу, слышишь? Ты.. господи, как же сильно я тебя ненавижу. Арсений чуть ли не задыхается, закусывает щеку до крови, судорожно выдыхает, склоняется к собственным коленям и протяжно стонет от невозможности всего происходящего. Нельзя так с людьми. Просто нельзя. А то, что Шастун это делает — добивает в конец. Зачем? Просто зачем? — Арс.. — осторожно зовёт его парень, хоть и слова бьют поддых. — Прости, слышишь? Я не хотел. — Да что ты за человек, Шаст? — совсем тихо выдает голубоглазый, поднимая глаза на младшего. — Зачем ты это делаешь? Неужели я заслужил это все? Я любил тебя, Антон. Я тебя люблю и сейчас, а ты.. Ты приходишь лично, чтобы сказать мне, что специально врал про беременную невесту, чтобы от меня избавиться? Ты.. Он не договаривает. Резко встаёт и подходит к окну, потому что воздуха становится безмерно мало. Вдыхает его, царапает ногтями подоконник, пытается дышать, но выходит, честно говоря, очень и очень плохо. Антон, в свою очередь, замирает. Стоп, что? Нет.. Он же не мог подумать, что.. Только сейчас до Антона начинает доходить весь цимес ситуации. Он ошарашено округляет глаза, открывает рот, словно хочет что-то сказать, но тут же его захлопывает. Часто моргает, а затем резво с места подрывается, чтобы к брюнету подойти и его лицо в собственные ладони взять, повернув на себя. — Идиот, — отчаянно выдает Антон, глядя прямо в голубые глаза. — Не об этом соврал, слышишь? Не о Ире, не о беременности. Я сказал, что не люблю тебя и не любил никогда. Вот моя ложь. Это единственное, в чем я когда-либо тебе врал, дурак. Шастун не умеет красиво говорить. Не его это. Ему проще доказать, чем проговорить, поэтому сейчас, чтобы хоть как-то все это устаканить, парень тянет Арсения на себя, коротко целуя в уголок губ. За губами следуют щеки, скулы, прекрасный нос-кнопка, которую он так любит, веки, лоб и снова губы. Он зацеловывает его, извиняясь, доказывая, что любит, прижимает ближе, чтобы больше не отпускать, а затем слышит сдавленный стон, когда голову Попова к своей груди прижимает. — Я ничего уже не понимаю, — слабо выдаёт Попов, позволяя себя обнимать. — Мне плохо. Антон отрывает его от себя, вглядывается в сапфиры напротив, а затем впивается в губы поцелуем. Настоящим, целостным, таким, какими целовал его раньше. Таким, которым он показывал свою любовь. И Арсений отвечает. Ещё не до конца понимает что происходит, но перемежает руки на чужие плечи, ведёт ими по задней стороне шеи, пропускает язык в чужой рот и отдаётся. Целиком и полностью, как и раньше. Мужчина осторожно касается кончиками пальцев щеки парня, губами смещаясь чуть левее — в центр, а затем, когда чувствует, как ему отвечают, слегка углубляет поцелуй, позволяя лепить из себя как из пластилина. Он чувствует, как руки Шаста оглаживают его талию, то поднимаясь к лопаткам, то успокаивающе поглаживая поясницу, и от этой невообразимой нежности, коротко стонет в поцелуй, показывая: не останавливайся. А остановить все это сейчас действительно смерти подобно. Это не те поцелуи-прелюдия, в которых они изучают друг друга, нет, это поцелуй-прощение. Когда отпускаешь все, что было, говоря: вот он - я, и я твой. Арсений запускает руку в чужие волосы, склоняя голову в бок - чтобы не цепляться, - а второй рукой упирается в плечо парня. Он целуется мокро, нежно, то и дело отрываясь для нового глотка воздуха, но в конце концов снова оказывается в плену тёплых губ. И это так правильно, что хочется утонуть во всем этом, застрять в моменте до скончания веков. Где-то внутри чувствуется волна удовольствия, тянущаяся патокой от живота до самого горла, и Попов языком касается нижней губы Антона, зализывая его многократные ранки, от того, что тот постоянно кусает её. Теперь он не позволит ему нервничать. Когда он все же отрывается от него, по телу уже разливается волна спокойствия: все хорошо. Он рядом.