18 мая. Вторник. 17:00
Мысли… тысячи мелких мыслей на самые разнообразные темы то и дело сбивали его с необходимого настроя. Они не позволяли сосредоточиться хоть на чем-то одном. Сначала Амир случайно поймал себя на размышлениях о своей прошлой жизни и тех ублюдках, что, как он наделся, уже отдали богу души; затем мысли уплыли к невидимым тварям, что не давали ему житья после Белого дождя из-за его же чертового слишком высокого фона, который они могли распознать на расстоянии; а далее все вернулось к родителям, о которых все еще никто ничего не знал… Как и объяснял Беляев, нестабильный Измененный в первые свои дни после пробуждения находился буквально на эмоциональных качелях, что, в общем-то, и не являлось чем-то особенно странным, учитывая разрушение прежнего мира и последствия катастрофы, которые и обычного-то человека легко доведут до нервного срыва. Однако подхлестнутые неприятными воспоминаниями, тревогами или мыслями о врагах, да еще и в сочетании с гормональным сбоем из-за изменения энергетического и физического тел эти эмоции создавали внутри настолько убойную солянку, что держать себя в руках становилось все сложнее и сложнее с каждой минутой. Успокоиться не получалось от слова «совсем». В пору было уже просить еще одну дозу стабилизатора или простого успокоительного, вот только лаборанты отвечали все на один лад: «Пока для этого не будет серьезных показаний, нечего баловаться не совсем безопасными веществами». «Не безопасными, говорите, а?! А я, по их мнению, безопасный?! Почему мне становится только хуже?! Пусть я сейчас и на нуле, но еще немного, и я вновь начну обрастать плесенью из-за своих же эмоций!» ― Тц! «Чтоб вас, заразы! Когда уже всё затихнет?!» Непрекращающиеся звуки из коридора отвлекали Амира от попытки погрузиться в себя не меньше. Закрытое крыло ЗОРа, в которое временно определили Шахриева после короткой тренировки в специальной камере, по идее, должно было быть абсолютно тихим, но уборщики и лаборанты не прекращали свою деятельность, стараясь вывести плесень из отдельной душевой в рекордные сроки. И это лишь сильнее напоминало о том, чем именно их коллеги в белых халатах вывели его из себя ранее, чтобы проверить, на что способен новый Высший. «И что теперь мне остается, черт подери?! Медитация? Успокоиться?! Вы же не абы кто, в конце-то концов, почему никаких вестей о моих родителях?! Я же – Пятый! Разве мои нужды не в приоритете?!» ― Ваш-шу… аргх! ― хоть и озлобленным шепотом, но удержаться от ругательств в адрес всех и вся вокруг него Шахриев уже не мог, все чаще то закатывая рукава на выданной ему белоснежной особой рубашке, что не развалится от его фона, то откатывая их обратно. Пуговица на левом манжете таки не выдержала этой пытки и стрельнула к двери напротив, на мгновение отвлекая и Беляева, находящегося в этой же комнате. Однако вмешиваться Андрей не стал, потому вернулся к чтению принесенной им же книги. «Все в порядке, расслабься… давай же!» Восстановить дыхание получалось с трудом и ненадолго. Все еще сорванное эмоциями, сиплое и жадное, оно никак не хотело выравниваться. Чтобы хоть как-то отвлечься от беготни работников где-то за дверью в комнату, Амир сосредоточился на нем, стараясь глубоко вдыхать и медленно выдыхать до тяжести в животе, при этом ни о чем вообще не думая. Впрочем, очень быстро стало раздражать даже это, а все еще влажные волосы неприятно охлаждали кожу, будто контрольный в голову. «Не могу!» Амир взволнованно и в который раз приоткрыл правый глаз, проверяя местоположение Беляева, заставившего его медитировать. Старший мелиор, нагло занявший кровать подопечного в его новой комнате, никак не отличавшейся от предыдущей, продолжал как ни в чем не бывало почитывать какую-то книжечку, каждый раз слишком шумно переворачивая страницы. После странного и явно тревожного входящего звонка по мобильнику Андрей вдруг решил позаниматься непонятной херней тет-а-тет, не объясняя, почему это внезапно стало так важно. «Не из-за душа ведь?» Тяжелый выдох наставника сразу дал понять Шахриеву, что его заметили, так что юноша прекратил эти нелепые игры и сел на полу поудобнее, спиной откинувшись на стену. Теперь льющийся из окна над ним свет почти не разгонял мрак на его лице, отчего подсвеченные ультрафиолетом радужки стали куда заметнее, прибавляя Высшему пущей невменяемости. ― Ты ведь понимаешь, что мне сейчас не до этого? ― намеренно небрежно уточнил он, посмотрев в потолок, чтобы не встречаться с Беляевым взглядом. Утро (точнее, обед) выдалось чересчур нервным, да и остальная часть дня – не лучше. Кормление через вену получилось не очень эффективным. Неудачный эксперимент с плесенью, едва не вырвавшейся за пределы лаборатории, заставил лаборантов выпроводить Амира и его наставника в отдельное здание. Принятие душа едва не закончилось вселенской катастрофой. О родителях Шахриева все еще не было ничего известно. А температура хоть и не одолевала больше, но головная боль по-прежнему била по мозгам… ― Давай отложим на завтра? ― Амир все же перевел внимание на усевшегося Беляева, отложившего книгу в сторону. Пронзительный взгляд старшего мелиора приятно мерцал. В полумраке освещенной лишь одним окошком комнаты глаза человека смотрелись пугающе и красиво. Оставалось надеяться, что за этим не последует чего-то помощнее, но верилось с трудом. ― Ты злишься? ― с усмешкой предположил Амир, не зная, чем вызван этот внутренний свет, прорывавшийся наружу сквозь ядовито-зеленые радужки. Не думал же он, что у новоиспеченного мутанта все получится с первого раза? ― Я просто… Родители где-то там, понимаешь?.. Они ведь… Ну… мои родители. Я беспокоюсь о них. И вся эта хрень… Какая, к черту, медитация?! Серьезно?! Ты ведь… Эм… Видимо, не понимаешь, ― сделал вывод Шахриев, перестав усиленно жестикулировать и вновь схватившись за манжеты на правой руке, чтобы сдернуть рукав с локтя: девать беспокойные пальцы было некуда – если не занять их хотя бы этим, то вскоре они найдут цель поживее, чтобы удушить ее к чертовой матери. Физиономия же Беляева в ответ на слабую речь Шахриева ничуть не изменилась. Молчаливый монстр, продолжающий сверкать радужками, не повел и бровью, наплевав на его оправдания, что начинало всерьез подбешивать: так-то Амир к нему в напарники и не напрашивался, а значит и виноват в ожиданиях этого Высшего не был. «Больной взрывоопасный бесчувственный ублюдок, повернутый на своей работе, ― добавил Шахриев мысленно, начиная откровенно злиться уже конкретно на Беляева. Десятая попытка успокоиться и войти в легкий транс, предпринятая в этот же момент, успешно провалилась. Амир устал, да и думал совсем не об энергии и прочем идиотизме, что теперь являли собой реальное положение вещей. Сейчас он хотел тупо выйти на улицу и подышать свежим воздухом. В одиночестве. Без сопровождения Беляева и нотаций. ― Мог бы и отвалить уже». ― Пока не узнаю, что с ними все хорошо. Или… ― юноша удрученно качнул головой, не собираясь произносить подобное вслух: даже мысль о смерти родителей заставляла его задыхаться. ― В общем, не сегодня, Андрей. Не могу я… Я просто… Не… не сегодня. Амир убедительно кивнул сам себе в подтверждение своей же речи и отлип от стены, намереваясь подняться. Что бы там себе не напридумывал бывалый Высший, он в этом принимать участие не планировал. ― А если… не… «хорошо»? ― крайне сдержанно и с короткими паузами поинтересовался Беляев, резко подавшись вперед, отчего близ него в пространстве образовалась световая дорожка от глаз. Андрею хватило жалкого мига, чтобы сократить расстояние между ним и своим подопечным и присесть вдруг напротив того, не позволив ему подняться. Оказавшись с бывалым монстром настолько близко, Шахриев, лишившись от испуга подсветки глаз, впервые почувствовал, как на спине зашевелились волосы. Амир и до этого не раз выводил наставника из себя, но теперь, кажется, в последний. ― Что, если их больше нет? ― жуткий напыщенно-равнодушный взгляд Беляева приковывал все внимание, а слова кипятком обжигали горло. Андрей придвинулся еще ближе и процедил уже сквозь зубы гораздо тише: ― Что, если не увидишь их больше? М?.. Что тогда? Траур? Слезы? Уйдешь в запой? ― Ты… верно, шутишь? ― поверить в ужасающе-холодный тон Беляева было непросто. В голосе наставника присутствовало не просто безразличие, а скорее, пренебрежение к тревогам подопечного, словно все доводы Амира – это… какой-то детский лепет или вроде того. ― Я… уже все сказал. ― Глаза юноши вновь блеснули светом, хоть и слабее, чем у Андрея, но это давало понять, что решение он принял безоговорочное и назад не сдаст, а будет напирать и дальше… Амир даже угрожающе приподнял руку и почти коснулся плеча наставника, намекая на то, чтобы тот отошел подальше: получится, вызвать плесень или нет, плевать – пусть знает, что и он готов укусить. Беляев подобное непослушание, на первый взгляд, проигнорировал, только шумно выдохнул, как если бы вдруг сильно разочаровался в своем протеже. Странный же запах, который Шахриев уловил через мгновение, рассыпался у его лица теплым воздухом, размывая и очертания бывалого мелиора. Рука подопечного моментально потяжелела и плетью свалилась на пол. Что происходит, Амир понял с большим опозданием, уже не имея возможности воспротивиться. Тошнота неожиданно подкатила к горлу, но на свободу, к счастью, не выбралась, да и нечем: полученные через вены добавки вряд ли можно бы было выблевать. ― Т-ты… какого… черта? Зачем?!.. ― сказать что-то еще у парнишки уже не хватило сил. В уши вдруг до противного зашелестело пространство, а облик человека напротив окончательно расплылся, превратившись в черно-белое мутное размазанное пятно краски. «С-сука!.. Мразь!.. На хрена?!» ― Слушай… мой голос, ― речь Беляева зазвучала тихо, но твердо, поднимая отключавшееся сознание из глубин насильно вызванного опьянения. Амир понимал, что его буквально против желания вырубают, погружая в гребаную медитацию, о которой твердил наставник, и ничего не мог с этим поделать, а закипавшая внутри ярость, проявлявшаяся несильным свечением около тела, ничуть не помогала. ― Закрой… глаза. И пусть Амир волей случая получил равный Беляеву по рангу навык, но обессиленный экспериментами и вчерашними злоключениями сопротивляться он был не способен, а потому послушно выполнил приказ. Да и Пятый Пятому рознь, учитывая разницу между количеством единиц излучения. К тому же опыт играл здесь немалую роль. ― Я – не враг тебе, парень. Я просто хочу помочь. Доверься же мне и дыши… глубоко… Голос старшего мелиора становился все тише и отдаленнее, пока вовсе не превратился в приглушенный пространством шепот, едва прорывающийся сквозь шипение белого шума. ― Слышишь? слышишь… .лышишь… ..ышишь… …шишь… ― вопрошал он еле заметным ветерком и многократным эхом, направляя подчиненного в нужную ему сторону. ― Это… Оно. (Посмотри… не спеши… послушай… Это – оно…). Микроскопические частицы энергии (Этот шум… все вокруг… Не отворачивайся…), сталкиваясь друг с другом (Их миллионы… Нас миллиарды… проводники…), трутся боками, взаимодействуют (Просто слушай… сосредоточься… Мы даже внутри тебя…) и вызывают столь монотонный звук (Так звучит весь наш мир… Это – звук тишины...). Слушай его (Не противься… не отворачивайся…) и отдайся ему (Мы поможем… Иди за нами… Иди внутри нас…). Не противься, Амир (Мы хотим лишь помочь… Мы на твоей стороне…). Он поможет найти тебе путь назад… (Следуй за нами… Слушай… Мы поможем тебе вернуться…) Амир все еще окончательно не потерял сознание, хоть весь этот шепот, накладывающийся друг на друга и создающий тревожное эхо, и погружал куда-то настолько глубоко, что, казалось, назад уже даже не выбраться, однако голос Беляева все же исчез. Вслед за ним растворились и мысли, как таковые, оставляя лишь ощущения и монотонный шум, переставший разделяться на составляющие. Ни Беляева, ни выделенной новой комнаты, что лишний раз напоминала своей пустотой об отнятой у Амира свободе, ни посторонних звуков, что совсем недавно не давали ему сосредоточиться, ни головной боли... Только устойчивый многомерный шум, что иногда срывался на легкий звон, и пронзительный белый свет, затягивающий взгляд плотной вуалью. Уже вскоре и это молочное полотно принялось трансформироваться. Серебристые всполохи появлялись то тут, то там, не пугая и не привлекая никакого внимания. Они воспринимались как нечто обыкновенное, привычное, что итак всегда было рядом, просто раньше не замечалось. Даже собственное тело Амира превратилось в дрожание мириад поблескивающих частиц, наползающих друг на друга и составляющих тысячи полых нитей, по которым, опять же, бежали все новые и новые волны энергии, закручивающиеся в спирали и выбирающиеся за пределы физического тела настоящими языками пламени или дымом, что рассеивался в пространстве дальше и олицетворял собою форму его фантома. И где-то там, внутри этого необычного, плотного и одновременно туманного тела, в самом нутре этой странной субстанции, представляющей собой запутанную сеть светящихся «дорог», двигалось что-то еще. Иное. Черное. Жуткое. Оно поглощало всю ту энергию, что выплескивалась из яркого сгустка в районе солнечного сплетения, и развивалось, жило, изменялось, заполоняя все существо Шахриева, не способного справиться с его образованием. Амир знал, что это такое, и также отчетливо понимал, что побороть эту дрянь, продолжавшую поглощать все его тело, не сможет никаким образом, тем более не здесь, не в непонятном «где», в которое отправил его наставник. И дикий страх, неуправляемый, захлестывающий с головой, отбивающий напрочь другие эмоции, что могли бы помочь с ним справиться, наступил наравне с этим знанием. Необузданный страх умереть, задохнуться от своей же силы и никогда уже не очнуться, не увидеть желаемой свободы, ни встретиться с неизвестно куда пропавшими родителями… Амир сделал лишь шаг, что и стал спусковым крючком. Высший бросился прямо вперед, чтобы вырваться из серебряной ловушки, ставшей его неизмеримой клеткой, но даже не представлял, как может здесь двигаться и воздействовать на окружение. Он тщетно стирал с себя черное нечто, выбиравшееся наружу тонкими переливающимися нитями и старавшееся его поглотить так же, как и ядро в солнечном сплетении. Оно заполняло каналы, затапливало меридианы, казалось, сносило все магистрали, умудряющиеся не мешать существованию других «дорог»… Впрочем, к несчастью, от себя убежать невозможно, и черная удушающая паутина по-прежнему стремительно оплетала и руки, и ноги, запрещая Шахриеву продолжать бег. Очень быстро она намертво приковала его к такому же бело-серому, перемещавшемуся вместе с движением частиц полу, что наползал на ноги Амиру и будто бы хотел утащить его в свои недра, но не решался. Задыхаясь от боли, от невыразимого ужаса и отчаянного непринятия своего нового «Я», Шахриев вконец сложился от всего этого пополам, слишком отчетливо чувствуя, как неведомая неуправляемая сила разъедает все его внутренности, атакуя и ядро или просто пытаясь заменить собой яркий свет. Только это бушующее неугасающее пламя, слепящее солнце меж ребер растворено ею быть не могло. Оно пылало так яростно и так дико, что обжигало лучами все тело, но, однако же, не вредило тому, что убивало остальные ткани. Оно… сосуществовало с тем, что являлось плесенью, продолжавшей блуждать по «венам», и, возможно, даже подталкивало ее к саморазвитию, вновь и вновь восстанавливая каналы, что теперь становились гораздо крепче и уже не могли быть уничтожены так легко ни светом ядра, ни черной паутиной. «Н-не могу… Не могу… Что за… хрень?.. Эй?!.. Андрей?! Чертов ты… монстр! Где же ты, черт тебя подери?! Вытащи меня отсюда!.. Слышишь?! Аргх!» И пусть способность к проявлению мыслей к Амиру все же вернулась, плесень все еще буйствовала и рвала парня на частицы, замещая собой и кровь, и все ткани, и мышцы... Амир знал, что сейчас в его теле нет никаких органов, в нем вообще ничего нет, кроме энергии, сплетающейся в человеческий силуэт, но по-прежнему ощущал именно это. И затихать эта боль даже не думала. Первозданной стихией плесень бушевала внутри Шахриева. Необузданной. Неизмеримой. Она шумела величественным водопадом и ускоренно пенилась. Поглощала... Амир не мог ощущать здесь время, это было еще одной пыткой, что не спешила заканчиваться, но итог оказался один – тело полностью оплело седыми поблескивающими нитями и черным, похожим на ворс грибком, превращая Шахриева в заросшую серым мхом статую. Ни пошевелиться. Ни вдохнуть. Ни закричать… «Л-ладно… ладно… Это… нереально. Всего лишь транс… Тихо. Успокойся!.. Ты сможешь…» Однако вопреки его мыслям и ожиданиям иллюзия вовсе не отступила, продолжая вполне реально душить затягивающей все вокруг тьмой. Амир не должен был здесь заботиться о дыхании, это место ведь даже не имело плотного измерения, и все же воздуха критически не хватало. Плесень вязко обволакивала ноздри, копошилась в ушах, проникала в глотку, закрывала обзор, жалила склеры тягучей болью… «Не надо!.. Пожалуйста! Я… не могу! Беляев, с-сука?!.. Пожалуйста! Вытащи меня отсюда!.. Кто-нибудь… Ну пожалуйста!..» ― Амир?! Амир?! Амир? Амир? .мир. ..мир. .мир. ..мир… Такой знакомый испуганный голос, кольнувший в еще не окутанное в плесень сердце… ― Ма… ма?.. ― губы поглощенного серым «мхом» юноши с трудом разлепились, разрывая с заметным шелестом заплесневелые путы. С глаз сорвался целый пласт «паутины», мешавшей видеть. ― Мам?!.. Где ты?.. Помоги мне! И хоть Амир понимал, что здесь ее совершенно точно быть не могло, он безуспешно и судорожно продолжал искать взглядом хоть намек на ее присутствие, однако белое, вспыхивающее серебром пространство вокруг ни на каплю не изменилось. Рядом с Шахриевым никого не было. И все-таки: ― Амир? ― позвал тише все тот же голос, неуверенный, спрашивающий, так похожий на мамин. Или же… не похожий? Может, всего лишь женский? Или… чей он вообще и знаком ли ему вовсе? ― Ма-ам? ― не менее неуверенно переспросил юноша, мгновенно переключившись на этот зов. Беспокойство, тревога, необъяснимое чувство потерянности… Оплетенное плесенью тело и чернота прямо внутри него перестали вдруг волновать совсем, отойдя почему-то на задний план. ― Амир?! ― мужской шепот, надрывный, предсмертный, горький, коснулся освободившегося слуха и так же быстро затих, заставляя Шахриева обернуться, с шумом сбрасывая с себя жуткую оболочку. На сей раз перед ним все-таки оказался человек. Мужчина. Не слишком стройный, приземистый, темный… Он помнил его. Точнее, знал, что обязательно должен помнить, но чем дольше Амир всматривался в заостренные черты этого человека, тем все меньше его узнавал. И даже сама эта комната… шелестящая отовсюду энергия медленно надгрызали его существо, искажая, стирая, лишая жизни… Человек становился блеклым, размывался и вместе с тем переставал вызывать эмоции. ― Амир… ― Рядом с этим мужчиной появилась и темноволосая женщина, так похожая на самого Амира, улыбающаяся так нежно, по-матерински, только кроме этой пугающей, болезненной для сердца схожести он ничего в ней заметить не смог. Ни эмоций, ни чувств, ничего… Будто бы прямо сейчас напротив него находились незнакомые ему люди, на которых вообще плевать. И все же, несмотря на это, тот факт, что они продолжали таять, вызывал внутри нечто, очень похожее на подавленную печаль. И таких становилось больше… Возникали из ниоткуда, замирали на пару громких, зовущих в отчаянии мгновений, рассыпались серебряной пылью, оставляя после себя пустоту. Вот только эти дробились быстро, словно бы их корни, вплетенные в сердце Амира, не влияли на него так сильно, они были чересчур слабыми, незначительными. И Шахриев их даже узнавал... сначала. Затем все эти люди превращались в отрешенные и незнакомые силуэты, что поглощались светом и которые по-прежнему продолжали звать, возникая и растворяясь: ― Амир?.. ― Амир? ― Амир?! ― Амир? ― Амир?.. ― Амир! ― Амир? «Хватит!» Мысленный крик Шахриева темным вихрем пронесся по всему радиусу, взрывом нитей из плесени сметая вокруг всех и вся и шипящим протяжным шумом стирая остальные звуки. Тем самым шумом, который он был обязан слушать. Силуэты совсем незнакомых ему мужчины и женщины истлели последними, вернув комнате первозданный вид… Амир в панике, жалкой попытке удержать эти образы от распада распахнул глаза и уставился на потолок. Белый, безликий, натяжной, словно распятое полотно. Жадное тяжелое дыхание ранило горло и ноздри, пересохшая глотка колола жаром, колотящееся от ужаса сердце давило грудь. До боли. До хрипа. До холодного пота, от которого слиплись волосы… ― Получилось? ― тихий голос Беляева будоражащими мурашками прокатился по рукам парня, вырывая его из рук вязкой паники, жаром и холодом блуждавшей по его телу. Мелиор-наставник как и прежде почитывал книжку, развалившись на кровати Шахриева и делая вид, что все совершенно в порядке, однако, почувствовав взгляд встревоженного Амира, переставшего задыхаться, Андрей отнял взгляд от страницы и посмотрел на перепуганного подопечного. ― Что ты… сказал?.. ― ужаснувшись своему охрипшему голосу, юноша невольно коснулся солнечного сплетения. Под ребрами пекло также сильно, как в глотке, и немного сводило болью. Там что-то было. Жаркое. Сильное… Что-то огненное… ― Я не… знаю. Я… отключился? ― Ну да, ― отреагировал крайне спокойно мужчина, отложив наконец книжку в сторону. Почему-то в таком обычном движении Амир заметил что-то знакомое. Дежавю. ― У тебя… получилось. Ты вошел в транс. ― Глаза Высшего ожидаемо блеснули салатовым светом и сразу погасли. ― И, похоже, тебе было страшно. ― Серьезно? ― Чувство удушающего страха все еще ускоряло сердечный ритм. Но чего Амир испугался? ― Не помню. Все белое. А потом черное. Изнутри. ― Он провел кончиками пальцев по животу, безрезультатно пытаясь вспомнить, что же его так взволновало. В голове, впрочем, царил настоящий хаос из мутных обрывков закончившегося кошмара. Он помнил, что было жутко, и знал, что опять туда не хотел. ― И всё. В ответ же на его заявление в комнате на противно-долгую изнуряющую минуту повисла неприятная тишина, давая ему погрузиться в странные, необъяснимые мысли гораздо глубже. Беляев, в противовес диким эмоциям парня, дразня его нервы еще сильнее, до жуткого пустым взглядом пялился на обложку книги, которую снова взял в руки. Амир, в том числе и поэтому, тупо не знал, куда бы себя девать. Хотелось… кричать, реветь, бушевать, очень сильно ударить или даже убить… Но за что? И, что куда интереснее этого, кого? ― М-м… ― Словно не обращая никакого внимания на его абсолютный раздрайв, Беляев вдруг невозмутимо поднялся с кровати, прихватив с собой книгу: похоже, ответы Амира его не особо тронули, либо же он это умело скрывал. ― Ты о родителях спрашивал… ― резко перевел Андрей тему, не глядя на растерянного подопечного, взглядом ищущего на полу вчерашний день. ― Да? ― не понимая, зачем, удивился Амир, поднимая на наставника взор. ― Да. Наверное. Больница… Они живы? ― легкое безразличие в собственном же голосе чуть кольнуло Шахриева в сердце и тут же отпустило. «Я действительно спрашивал? Но когда? Разве это так важно?..» ― Шансов мало, ― с сочувствием произнес Беляев, неоправданно медленно направляясь к двери, словно бы нарочно оттягивая время. ― Ясно, ― отчужденно прошептал подопечный, смотря в спину бывалому мелиору и окончательно запутываясь в собственных мыслях. Откровенный бедлам, что царил в голове, безудержно раздражал, не позволяя нащупать нить истины, которая, казалось, истончалась с каждой секундой, но была для него все еще уловима. Как назло, в ответ на чрезмерное умственное напряжение задолбавшая, к черту, мигрень резкой болью дернула затылок, возвращая юношу в ненавистную ему реальность и заставляя зашипеть от боли. На этом Амир оборвал любые попытки понять и докопаться до сути, лишь бы хоть немного утихомирить симптомы. ― Ты куда? ― решил уточнить он у наставника сквозь мучительный стон, ненароком отметив, что у Беляева куда больше эмоций по поводу его семьи, чем у него самого. «Как-то неправильно… Странно. Неплохо ведь жили. Вроде…» ― Недавно… прибыли группы из зоны Шторма. ― Беляев рассказывал ранее об аномалии на территории третьей гильдии, поэтому Амир мгновенно понял, о чем идет речь. ― Хочу посмотреть, что там с ними случилось и кого привели. ― А-а, ― протянул юноша равнодушно, не очень понимая, почему бывалого мелиора волнует подобная чепуха. Заинтересован в этих людях Амир абсолютно не был, пусть в списке Штормовиков и присутствовала Дарина. ― Понятно. Удачи тогда. ― Ага, ― как-то вяло Беляев махнул юноше на прощание рукой, открыл дверь под его пристальным взглядом, ненадолго замер... ― Завтра… на миссию… мы отправимся вместе, ― сообщил Андрей с легкой, но заметной грустью, однако спросить, все ли у него в порядке, Амир не успел: ― Отдохни, ― попросил мелиор и поспешно вышел. Двери за ним тихо закрылись. С той стороны уже не раздавалось и звука. Теперь раздражителей стало гораздо меньше, да и в целом внутри самого парня почему-то стало спокойнее. И все же Амир продолжал смотреть на белое полотно двери еще долгие пять минут, узнавая в них белоснежное пространство из невнятного кошмара, почти полностью выветрившегося из головы. «Что-то случилось. Здесь. В этой комнате», ― он точно знал это. Чувствовал. Понимал… Только что? И почему внутри… такая странная пустота, словно больше в этом чертовом, погруженном в безумие мире его уже ничего не держит?..***
18 мая. Вторник. 17:45
Огонь, слишком яростный, красный и плавящий все вокруг, давненько пожрал всю пустую комнату, жарким пламенем облизывая стены и максимально упроченное стекло, что должно было его сдержать, но даже на нем уже разъедалось покрытие. Оставалось лишь с ужасом наблюдать, насколько же сильно улучшился и изменился навык огненного мелиора, стоило тому перепрыгнуть порог четвертого ранга и подняться значительно выше, и стараться не допускать мысли о том, на что был бы способен Интэритас, возьми он шестой порядок. ― С-саня… ― испуганно-обеспокоенно прошептал Токарев, не в состоянии отвести немигающий взгляд от бушующей за стеклом стихии. Человек там, внутри специальной защищенной комнаты, истошно кричал от боли, срывался на ругань матом, просил потушить осточертевшее помещение, но его не слушали, продолжая свой эксперимент. Ассовцам, отвечающим за безопасность, было жизненно необходимо выяснить предел этого мелиора и разработать верное решение, что даст и ему, и несомненно им власть над такой способностью. Иначе Зеленский станет еще опаснее, как для других, так и для себя, ведь рано или поздно, но бесконтрольное умение ударит по самому хозяину, попытавшись поглотить его ядро. Впрочем, бывший Четвертый и без того умудрился заполучить звание «Погибель» более трех лет назад, а теперь слишком быстро перешагнул двадцать пять единиц и переставать наращивать фон даже не думал. Наблюдавший снаружи Токарев еще крепче прижал к себе папки, с которыми направлялся к Денисенко с докладом: отчет о зоне Шторма подождет, даже если его уволят. ― П-постарайся… у-у-успо-коиться! ― проорал он товарищу за покрывающимся дымкой стеклом, желая помочь другу хоть чем-то. ― Возьми себя, черт возьми, в руки! ― Как, блядь?! ― слегка обожженная ладонь шарахнула о прозрачную преграду, оставляя на ней отпечаток гари и крови. Разъяренный Зеленский выплыл из-за стены огня вслед за этим и уставился на Токарева сияющими алыми радужками, перекрывавшими светом зрачки. Его длинные неухоженные волосы, как и несколько дней не сбривавшаяся щетина, обгорели наполовину, до странного чудно́ завившись у краев. Сорванное же дыхание оставляло запотевшие пятна на заляпанном стекле, а обнаженное тело покрылось копотью и кое-где жуткими ожогами. ― Это… хреново… пламя… не гаснет! Моим шмоткам… пиздец! Мне́, блядь, пиздец!!! Ты вконец ослеп?! Смотреть на друга в таком плачевном состоянии было до удушающей злости противно, хотелось закончить эксперимент прямо сейчас, вытащить его оттуда, помочь, но пока раны для самого мелиора не станут критическими, это не остановят. Алексей лишь угрюмо спустил на нос очки, покрывшиеся влагой. Мир вокруг непривычно поплыл, мешая различить дрожание губ Зеленского или морщинки у его глаз. Темные язычки пламени на собственной голове факелом потянулись к потолку, нагревая воздух с этой стороны и затягивая линзы пеленой. ― Придумай что-нибудь, ― устало выдохнул не менее вымотанный Токарев, ускоренно собиравший информацию о главных звездах зоны Шторма. Данных, как назло, было столько, что в голове образовался ком из разрозненных записей, фотографий, событий... Некоторые из них просто не хотели усваиваться. Безразличный же тон товарища взбесил Александра окончательно. Зеленский с психом ударился головой о стекло, попытавшись его то ли пробить, то ли вырубиться самостоятельно, но неожиданно сделал трещину на его поверхности. И не только на ней. Лоб окрасился густой кровью, ручейком заструившейся по переносице и почти сразу присохшей из-за температуры. ― Чё за... нахер? ― мелиор ошарашенно провел пальцами по разорванной коже, невольно прикидывая в уме, с какой силой же он приложился о преграду, которую просто так не выбьешь. Неуемный же красный огонь, подогретый новой вспышкой короткой боли, моментально проник в мелкое отверстие на стекле, нитями просачиваясь сквозь него, будто расплавленный пластик. Прочная структура, выдерживающая высокие температуры до двух тысяч градусов, стала каплями стекать вниз, увеличивая разрыв... Обалдевший Зеленский, опиравшийся на преграду, вывалился наружу вместе с тающей пластиной и грохнулся перед другом на четвереньки. Получив благодаря кислороду второе дыхание, пламя двинулось к новой цели под обалделый взгляд отпрыгнувшего Токарева. Огневик четвертого ранга так-то и не был слабаком, но такой жар мало кому по зубам. ― Остановись! Зеленский выполнить бы его приказ не смог, но, к безопасности обоих, потерял сознание раньше, чем спалил друга дотла, и распластался на полу в луже расплавленного стекла. Питавшийся от него огонь моментально погас, лишь чуть-чуть надкусив одну из папок с отчетами. ― З-зараза, ― прошептал Токарев, делая еще пару шагов назад. Сердце заместителя Западников бешенно колотилось в груди, будто бы после внезапного пробуждения от ночного кошмара, дыхание же вконец перестало подчиняться, а противная дрожь блуждала по всему телу, вновь и вновь вызывая бесконтрольное пламя на голове. Как бы Токарев ни старался, но смотреть на Зеленского и видеть в нем все того же давнего друга, с которым вместе прошли через ад, было сложно. ― Еще бы чуть-чуть, ― раздалось неподалеку, нагнетая эмоции. ― А? ― Токарев на автомате резво обернулся к заговорившему, еще во время маневра узнавая ненавистный голос. Беляев важно шагал вдоль светлой стены коридора, поигрывая книжкой у себя в руках и неотвратимо приближаясь к бывшим коллегам. Увидеть его сейчас было все равно, что получить в морду красной тряпкой. ― Ну не при мне же, ― с укором посмотрел Андрей на темное срывающееся пламя, пляшущее на голове огневика. В свое время в особое подразделение «Чистильщики» Беляев попал именно за взрывоопасность, но рядом с ним всегда было необходимо сильнее контролировать навыки, чтобы самому не подорваться и заодно не утащить его за собой. ― Ты-то когда пятый апнешь? Этот вон уже перепрыгнул. ― Мелиор, вновь играя на нервах, кивнул на Зеленского с толикой пренебрежения. Данный товарищ особо бесил Беляева по вполне объяснимой причине. По этой же причине Саня бесил всех в своем окружении, за что и получил звание «Интэритас». ― Шел бы ты… ― Токарев насильно пригладил рукой волосы, успокаивая огонь. Обузданный и ослабленный своего хозяина он не ранил, ― куда шел. ― Непременно. ― Противно-нахальная улыбка исказила красивое лицо Беляева, дернувшего бровями, но в этот раз ее быстро сменило искусственное беспристрастие, за которым упрямо прятались истинные эмоции. ― Я все же решил ту проблемку с Амиром. ― Не дожидаясь приказа? Токарев не осуждал. В момент эксперимента, подобного тому, что только что проходил Зеленский, Амира заставили рассердиться, и ключевую роль в его гневе играл страх за родителей, о смерти которых ЗОРу уже стало известно еще пару часов назад. Однако Пятому терять контроль над своими способностями нельзя: слишком многие могут пострадать. Валявшийся на полу Зеленский прямое тому доказательство. ― Ему… это было нужно, ― Беляев с усмешкой переступил руку бывшего чистильщика и поплелся дальше, не собираясь дожидаться ответа: в любом случае статус Мирового давал Андрею почти ту же власть, что у Денисенко, а потому и действовать он мог свободнее остальных. Стирать же коллегам память стало почти привычкой. Снова и снова, лишая их ключевых воспоминаний, боли, страха, грусти, связей с родными… личности ради всеобщего блага, службы и долга. Всего-то, подумаешь, это просто… Беляев беззвучно и тяжело выдохнул, стараясь не сорваться на газ, и опять вымученно усмехнулся, откровенно устав от ненавистного ежесекундного контроля, к которому, казалось, давно привык. «Жаль, что самому себе стереть память никогда не получится», ― проскочила бесполезная мысль в его голове, не получившая дальнейшего отклика.