Демоны тоже поют

Прямо сейчас я лежу в холодной луже. Дождь лил ещё несколько дней и закончился только к сегодняшнему утру. За это время я не сделал ровным счётом ничего. Сидел в Котле и проклинал успевшего надоесть всем Судью. Хотя в этом есть и свои плюсы. Благодаря нашему горе-воспитателю, я не так много зацикливался на мыслях, которые уже давно пытаются меня съесть. Дождь заставляет меня думать о том, чего я обычно пытаюсь избежать. Холод прорывается под кожу. Воду я не переношу, но лужи люблю. Таким образом я смываю с себя всю ту дурь, которая набивается мне в голову во время дождя. Или я просто перекрываю одну грязь другой? Кто знает? Лично я уже давно перестал понимать, что я знаю, а что нет. Кто я вообще такой? Позор рода человеческого или ядовитый ползучий гад? Я могу пожирать людей одним своим взглядом и при этом всём оставаться тряпкой. Ничтожной, никому не нужной тряпкой. Мне вбили это в голову ещё в детстве. Дома не было ни дня, чтобы кто-нибудь не припомнил бы мне о том, как я ужасно выгляжу, или как криво держу ложку без одного пальца. Здесь же я понял, что с такими проблемами сталкивался чуть ли не каждый местный. Но совсем не многие понимают: что значит разрываться между двумя своими ипостасями. Я говорю о том месте, куда попадают некоторые из здешних ребят. Место, о котором говорить не принято. Ведь ТАМ ты уже не ты, а кто-то другой. ТАМ просыпается другая часть тебя, которую ты так долго пытался спрятать. Или так только у меня? Голова начинает болезненно пульсировать от этих мыслей, но я продолжаю думать. Раньше ведь я просто терпеть не мог змей. Они вызывали у меня отвращение. Вечно ползают по земле под ногами у более сильных существ. Но став змеёй, начинаешь осознавать насколько был не прав. Это что-то вроде моего проклятья. Орфей, оказавшийся змеем. Ирония. Голова болит всё сильнее. Неужели, когда-нибудь я сам сгублю свою любовь? Голова уже готова взорваться. Во рту появляется привкус рвоты и я морщусь в попытке не закричать. Ногти больно впиваются в мокрую землю. — Вставай. Звонок на обед был, — из агонии меня вырывает Дионис. Не сказать, что он мне противен, но именно в этот момент я бы не хотел видеть никого. Я часто так делаю: причиняю себе боль, просто думая о чём-то. Дому не нравится, когда о нём слишком много думают, ещё и в не самом позитивном ключе, и таким образом он наказывает неверных. Между тем, Дионис тянет ко мне единственную руку. Я хватаюсь за неё и резким рывком меня отрывают от холодной мокрой земли. В столовой было неприятно тихо. Оно и неудивительно. Четвёртая только недавно попрощалась с Лордом. В знак уважения, все вели себя тихо и эта тишина угнетала. Даже Король с Панком не кидались едой, как обычно, а спокойно перебирали в тарелках то, что кто-то посмел назвать «пищей». Звонок с обеда. Обычно он означал, что все начинали кричать ещё громче и, толкая друг друга, выбегали в просторные коридоры. Сейчас же все остались на местах. Нежить оглядывается и не понимает, чего же мы все ждём. — Не нравится мне всё это, — вздохнул Дионис. — Звучит как-то странно. Нежить трясёт меня за руку и крутит вокруг уха пальцем, как бы спрашивая, какой именно звук не понравился Дионису. — Тишина, малыш, — объясняю я. — Тишина всегда странно звучит. К нам подбежал маленький Пёс и дрожащей ручкой протянул мне записку. Все уставились на него и стали буквально пожирать глазами. Записка? Серьёзно? Оглядев столовую, я увидел, что Псы передали записки всем вожакам. Уходить от нашего стола Пёсик явно не собирался и Эвридика, злобно зыркнув на бедного мальчика, резко метнул взгляд в сторону, без слов говоря, что ему здесь не рады. Испуганный щенок дёрнулся и помчался обратно к своему столу. Я даже не стал раскрывать посланную нам бумажку и просто передал её Панку и Королю, которые быстро развернули это подобие туалетной бумаги и стали бегло просматривать строчки. С каждым словом их глаза становились всё шире. — Думаю вам стоит на это взглянуть, — Панк протянул записку и первым её схватил Роза. Все Черти пристально следили, как одна эмоция на его лице сменяется другой. — ДА У НЕГО СОВЕСТИ НЕТ! — Роза вскочил с места, громко ударив по столу ладонью, прижав записку. Вмиг столовая будто взорвалась. Логи забегали между столами, а испуганные Фазаны старались не попасться никому под ноги. Мне передали записку и, перечитав её дважды, я не выдержал: — Да вы, блять, издеваетесь? В записке кривым почерком было написано, что главный Пёс просит вожаков всех стай собраться в Кофейнике для обсуждения какого-то важного вопроса. — Это подлость! — прокричал Стервятник, заглушая общий гул. — У людей траур! — Я сочувствую, — совсем не сочувственно сказал Помпей. — Но это не меняет дела. Стервятник презрительно скривился и все Птицы тут же повторили его гримасу. На выходе из столовой образовался затор. Мы с Чертятами отошли в сторону, чтоб не давиться в дверях вместе со всеми, потому к Кофейнику мы шли, замыкая колонну из людей и животных. По дороге в место обсуждения, я, почёсывая грязную голову, думал о том, как же хорошо сейчас было бы спокойно лежать в холодной луже и не думать ни о чём, ни о каких «важных вопросах» или самодовольной псине, которая посмела возомнить себя самым великим существом на земле, которая решила, что может заполучить власть в свои кривые лапы и недооценила своих конкурентов. Такое, по истине скотское, поведение никто терпеть не намерен. Нежить пытался поспеть за нами. Он дёрнул Фармацевта за джинсы и стал махать руками, спрашивая, что сейчас будет. — Это война, мелкий, — вздохнул Фарма. — И совсем скоро она будет окончена. — Да будет благословенна душа Помпея, гори он в аду, — зачитал подобие молитвы Дионис. Стая одобрительно кивнула. Каким бы дерьмом ни был человек, душа его заслуживает покоя. Дальше все Черти шли молча.

***

Первым из Кофейника вышел довольный собой Помпей. Другие вожаки не разделяли его восторга. После этого «совещания»на душе лежал неприятный осадок. Хотелось плюнуть Помпею в лицо и забить ногами, пока он не перестанет дышать, ибо одно его существование вызывало приступ рвоты. С этими мыслями я вышел в коридор последним, следуя за  Стервятником и Слепым. Рыжий предпочёл остаться в Кофейнике. Все уже собрались расходиться, как вдруг раздался стон Лэри: — Господи! Помпей направлялся к четвёртой и все тут же вернулись на места. Было видно, что он совсем не нервничает, в отличие от остальных присутствующих. Закурив, Пёс стал вещать что-то о старом Законе. Я его практически не слушал, но суть его речи до меня всё же дошла. «Закон выбора». Никто уже и не вспомнит когда, кем и зачем он был придуман, настолько он был стар. Смысл его был в том, что член стаи должен защищать своего вожака любой ценой и в случае чего — ценой жизни. Помпей, с видом победителя, расспрашивал Сфинкса нет ли в их стае последователей данного правила. Он ликовал. Эта глупая скотина думает, что уже победил, что ему теперь всё можно! Он просто издевается. Специально вспоминает былые времена, что бы все понервничали. И оторваться он решил не на ком-то, а на Четвёртой. Одной из самых сильных и опасных стай в Доме, а может даже самой опасной. Он переоценил свои силы и Сфинкс решил ему это доказать. Он рассмеялся. Громко и искренне, прямо в лицо Помпею. Тот опешил. Великий Пёс явно не ожидал, что кто-то посмеет осмеять его. Внутри себя я аплодировал Сфинксу. У нас с ним не самые дружные отношения, но мы и не враги. Я уважаю Сфинкса и именно сейчас моё уважение к нему возросло в несколько раз. Удивлённый Помпей, сдерживая нарастающий гнев, удалился вместе со своими щенками и все также стали разбегаться по спальням. До нашего адского Котла мы снова шли молча. В комнате я обессиленно рухнул на пол, смотря в посеревший от времени потолок. Какое-то время все молчали. Тишину нарушил запевший вдруг Дионис: — Сегодня на площади собрался народ. Все смотрят счастливо, кого стражник ведёт… Стая подхватила его песню: — На плаху поднялся смиренный подлец Он жизнь завещал положить на свинец. С души спал тяжёлый камень. От того, что вся стая сейчас здесь и поёт «Поминальную песню висельника» становится намного легче, так как этот повешанный не один из нас. Следующие строчки пою я один: — На шею ему надевают петлю   И думает он: что же я тут творю? И снова спальня наполнилась голосами: — Я убил свою честь и предал отца   Не лежать мне в гробу из святого свинца. Мы сочинили эту песню уже давно, но случая для её исполнения всё не было. И вот он: момент, когда эта песня оказалась как нельзя кстати. Помпей будет повержен, все это понимали. Сегодня все будут праздновать его кончину. — В свинцовом гробу его труп не лежит.   Он в пламени адском за грехи все горит.   Наш подлец побеждён, толпа ликовала,   Пока на плахе безжизненно тело лежало…