Демоны тоже поют

Слишком темно. Я иду по мокрой траве босыми ногами и единственная волнующая меня мысль — как же тут всё-таки темно! Я не вижу куда иду, но продолжаю передвигаться в неизвестном направлении. От холода тело пробивает дрожь. В какой-то момент я перестаю чувствовать траву пальцами ног и появляется ощущение, будто я уже не иду, а ползу по ней. Перебираю траву длинным хвостом. Мелкие сущности, замечая меня, стараются убежать куда подальше, лишь бы не оказаться в моей пасти, а мне слишком лень охотиться на них. Невольно вспоминается день, когда среди поэтов я однажды услышал историю о таинственном Лесу и понял, что не один я здесь сумасшедший. Тогда мне подумалось, что либо это место место действительно существует, либо всех накрыл массовый психоз, ибо в здравом уме немозможно такое выдумать. Лучше бы это всё-таки был психоз, так как находиться здесь долгое время просто невозможно. Я не хочу. Я боюсь того, что ждёт меня за следующей сосной. Я никогда не хотел быть Ходоком и каждый раз проклинаю судьбу за этот «дар». Дому это не нравится. Если тебе «посчастливилось» стать Ходоком, то будь готов к тому, что ты теперь часть Дома. Часть этого огромного организма. Чёрт, я начинаю завидовать Слепому. В этом плане он куда лучше меня. Да любой Ходок в Доме в любом случае лучше меня. Я слишком труслив. Боюсь этой темноты и холода, что преследует меня в этом чёртовом Лесу. Но к Дому не принято испытывать ненависти. За это следует своё наказание. Я бы рад никогда не появляться в гуще всех этих огромных деревьев, но Дом, в качестве профилактики, тащит меня за собой и не отпускает, пока сам того не захочет. Если так посмотреть, то я такой же Прыгун, только вот меня заносит не в город, а в этот долбанный Лес, гори он адским пламенем. Мимо проскакивает мышь и я кидаюсь на неё, так как чувство голода берёт верх. Единственный клык впивается в плоть визжащего от боли животного и я начинаю разрывать его на части. Отрываю по кусочку и заглатываю. Кровь стекает по зубастой морде на холодную землю. Становится противно от самого себя. Я сворачиваюсь клубком и закрываю глаза в надежде на то, что как только они снова откроются я буду где угодно, но только не здесь. С клыка всё ещё капает чужая кровь. Можно подумать, да кто я вообще такой, чтоб лишать кого-то жизни? Но ведь это простая борьба за выживание. Либо замочишь ты, либо замочат тебя. Я это уже давно понял. Никому нельзя показывать свои настоящие эмоции, потому что однажды тебя самого могут сожрать. Но нужно знать, какие эмоции можно показывать перед тем или иным человеком. Это я понял уже ставши змеёй. Добыча должна видеть в тебе идеал, чтобы ей самой хотелось залезть тебе в пасть, а противник должен наблюдать перед собой, способного на любую хитрость, ползучего гада. Он должен испытывать не страх, а ненависть. Должен желать разорвать тебя на мелкие лоскуты кожи. Нужно уметь жалить, чтобы не быть ужаленным самому. Голова начинает буквально раскалываться. Я жмурюсь ещё сильнее. В какой-то момент в кромешной тьме передо мной появляются два жёлтых кошачьих глаза. Просыпаюсь и вижу перед собой Сфинкса. Я сижу на кафельном полу туалета с бутылкой неизвестного мне содержимого. Да уж, тоже мне вожак. Сейчас я больше смахиваю на бомжа с улицы. Но внешний вид волнует меня в последнюю очередь. Я больше не в Лесу и это главное. Во рту всё ещё присутствует металлический привкус крови и я запиваю его настойкой. — Путешествуешь? — спрашивает Сфинкс, стоя облакотившись на одну из дверц кабинок туалета. — Иди нахуй, — откидываю голову назад и бьюсь ею о холодную стену. Сфинкс ухмыльнулся. Он здесь важная шишка, но только не для меня. Его присутствие начинает раздражать. — Чего тебе? — спрашиваю я устало, даже не желая слышать ответ. — А что, я уже не могу просто в туалет зайти? — очень хочется врезать ему. Хотя, думаю, будь на его месте кто-то другой, мне было бы плевать кому врезать. — Можешь, — я пытаюсь встать, опираясь на стену. — Но какого хрена ты смотришь на меня, как на собачку в цирке? Сделал дела — вали обратно к деткам. — А я между прочим с добрыми намерениями за тобой тут следил. — Засунь свои добрые намерения себе в жопу, — обессиленно вздыхая я, стараясь удержать равновесие. Настойка снова льётся мне в горло, но за пару глотков бутылка оказывается пустой. Я снова вздыхаю и иду к Сфинксу. Он выпрямился. Откуда ж вы такие высокие берётесь? Смотрю в его ухмыляющееся лицо и кое-как сдерживаюсь, чтоб не вмазать ему. Мы сверлим друг друга глазами ещё несколько секунд, пока я не решаю уйти подальше от этой гнетущей атмосферы. Ноги совсем не держат, то ли от усталости, то ли от привычки ползать. Приходится опираться на стены, чтобы дойти до родного Котла. Не знаю, остался ли Сфинкс в туалете или ушёл по своим несомненно важным делам, но то, что он вывел меня из себя неоспоримый факт. В данной ситуации Сфинкс — это как раз таки противник. И прямо сейчас мой пьяный мозг проявил слабость. Я ведь действительно мог наброситься на него, но благо хоть какая-то часть разума смогла удержать меня от этой ошибки. По дороге в спальню, меня встречают Король и Панк. — Нихера себе! — вскидывается Король при виде меня. И правда, видок у меня что надо. Босые ноги уже посинели от холода, одежда Диониса, больше меня в несколько раз, грязная и кое-где мокрая, отросшие до плеч грязные волосы сильно спутаны, в левой руке пустая бутылка, а правой я держусь за любые предметы, только бы не упасть. Ещё и очки где-то выпали, поэтому ориентируюсь я только на ощупь. Вот это вожак, что и говорить… — Твою ж мать… — протянул Панк. — Мужик, я в шоке, что ты вообще на ногах стоишь. — Ничего, — уверяю я состайников, — переживу. — Ну нет, — Панк подходит ближе и я наконец могу чётко видеть его лицо, — так дело не пойдёт. Король спрыгивает с коляски на грязный пол и кричит: — Сюда его! Панк берёт меня, неспособного на сопротивление, на руки и усаживает в коляску. Король прыгает другу на спину. — Ну что, погнали? — спрашивает Панк, схватившись за ручки коляски, и, я клянусь, это была самая близкая к смерти поездка в моей жизни. Мы гнали так, что народ кое-как успевал отскакивать с дороги. Король звонко смеялся со спины Панка, а тот всё ускорялся. Бутылка вылетела из моей руки ещё в начале пути и наверняка разбилась, но единственное, о чём я думал в тот момент: «Если есть в мире высшие силы, то пусть они сделают так, чтоб мы доехали до спальни живыми». Видимо мои молитвы были услышаны, ибо уже скоро мы были в Котле. Панк поднял коляску на передние колёса и я буквально вывалился из неё на пол. Ещё никогда я так не радовался холодной земле. Встать уже просто не было сил, поэтому я просто приложился щекой к полу, не способный больше ни на что. — Вот! Поглядите-ка! — укалал на меня Король с Панковой спины. — Вожак скоро коньки отбросит, а мы тут матрасы протираем! — Ничего, — говорит Эвридика лёжа на кровати Фармацевта. — Выпьет чего-нибудь из запасов Фармы и будет живее всех живых. — Ой вожачеее! — завизжал Король, каким-то образом оказавшихся рядом со мной и схвативший меня за грязную рубашку. — На кого ж ты нас оставляешь?! — Панк громко смеётся. — Заткнитесь, суки, — устало выдавливаю из себя я, придавленный Королём, который уже во всю распластался по мне. — Дайте хоть помереть спокойно. — Смерть нам только снится, — говорит вошедший в комнату Дионис, переступая через меня. Он падает на свою кровать и смотрит на меня. — Это моя рубашка? — Это твоя одежда, — слегка исправляю его я. — Эх, Орфей, — опирается на меня локтем в край обнаглевший Король, — прояви хоть каплю сострадания. Как же ж мы без тебя-то? — А Дионис с Эвридикой вам на что? — я решил продолжить рассуждать о том, что будет со стаей в случае моей внезапной кончины. — Один пьяница, другой конченый садист, — заключает Панк. — Так себе кандидатура, честно говоря. Король тут же закивал, подтверждая слова друга, пока в его голову не прилетела подушка Фармы. В ту же секунду по комнате полетели предметы и остатки еды. Все что-то кричали, не забывая чем-нибудь кинуть в оппонента. А я всё так же лежал на полу, радуясь, что моя тушка упала именно здесь, возле входа, а не где-то по середине комнаты, где сейчас располагалась самая настоящая свалка. Чёрт, как же я устал…