Квартира 52

Ливай взял за правило мыть полы на этаже раз в неделю. Десять ступенек вверх и вниз вместе с лестничной площадкой он отмывал водой с добавкой пахучего средства для пола. Видимо, так проявляло себя желание навести порядок в доме, в котором никто не убирал, на одном этаже жил бездомный, а на другом моргала как ненормальная лампочка. Может, это шифр запертого в недрах дома соседа, набивающего по азбуке Морзе послание? Как в нашумевшем корейском фильме «Паразиты», только по-шахтовому. Что-нибудь в духе: «Вытащите меня из этой проклятущей квартиры! Мой замок окончательно сломался! А если я выбью дверь, то дом рухнет!» Ливай хмыкнул, представляя, как истерически набирает подобное послание, оказавшись в таком критическом положении. Как бы он выбрался, если однажды его дверь стало невозможно открыть? Ну, всегда есть способ выйти через окно. Позвонить в какую-нибудь службу, чтобы спасатели поднялись к нему по выдвижной лестнице снаружи. А если не приедут? Посчитают вздором? Ну, тогда надо прыгать. Третий этаж ведь не девятнадцатый, как в митраской квартире. Но, с другой стороны, зачем прыгать, если он оказался никому не нужен? В смысле, ведь уже нет никакой гарантии, что приедут медики или вообще кто-нибудь приедет. Скорее всего в конце такого побега его ждет смерть от потери крови, если не мгновенная смерть — внизу лежат осколки бутылок и черт его знает что. Тогда пришлось бы сидеть дома. Говорить с Зиком через дверь. А когда тот наконец-то съедет, то Ливай выбьет злосчастный вход и обвалит на себя весь дом. Вот так. Исход, достойный этого места. В чем-то благородный, но такой безрадостный и несправедливый! Фантазия отчего-то сильно разгулялась. Ну уж нет, лучше бы за ним приехали, спасли от верной смерти. Мир ведь не без добрых людей, как показал жизненный опыт Ливая. А у него в голове просто водятся разные глупости. Последним лучше не давать ходу, а то так можно быстро крышей съехать... Тряпка (старая футболка) елозила по железобетонной лестнице и, как надеялся Ливай, отмывала грязь. На влажной, темной поверхности сложно было что-либо различить. До того как мыть, он метлой вымел сор, занесенные с улицы песок и землю — и от каждого взмаха все мелкие частички поднимались вверх, а самые крупные из них оседали с легким стуком. Иногда после засухи пыль летала в воздухе, ее было так много, что в носу возникал нестерпимый зуд, и приступ чихания. Удивительно, что же тогда происходит на других этажах? Там все, наверное, покрыто толстым слоем, сколько же это отмывать! В доме о чистоте можно забыть — уборщики здесь не водились. Лифт тоже не работал, спасибо, что хоть мусоровоз заезжал, так бы во двор пришлось выходить в противогазе. И все люди, кто тут есть, топали по лестницам. Поднимались, спускались, вверх-вниз на работу и с нее, туда-обратно в магазин и из него, вперед-назад на гуляния и с них. Но чем больше Ливай убирался, чем чаще он обдумывал причины появления грязи на его лестничной площадке, тем больше, шире, объемней становился вопрос: а где, собственно, эти топтуны? Кто они? Чем заняты? Если работают в шахте со всеми вспомогательными заводами, то как добираются? Почему Ливай не столкнулся ни с одним из них за три месяца жизни здесь? Так странно — следы есть, а никого нет. По ночам, вечерам и утрам народ шумит, но его не застать ни в какое время суток. Жители хоть физические оболочки имеют, или это у Ливая слуховые галлюцинации? Спустившись на один лестничный марш, он принялся мыть в затемненном уголке. В непроглядную мглу и ведущие вниз ступени он старался не смотреть и мирно доделывал свои дела. За спиной открылась дверь — это вышел Зик, решил выйти в магазин. По крайней мере Ливай предположил, что туда — сам он больше ни в какие места особо не заходил. Нога не везде позволяла бродить, а на коляске далеко не уедешь, тротуар в Шахтовом не предназначен для езды. Зик старался не марать отмытый пол и ставил ногу медленно, обдумывая каждый шаг. Ха, будто это ему поможет пройти незамеченным — Ливай обернулся и увидел круглые отпечатки рифленой подошвы на полу. Покачал головой и пошутил: — Следишь за мной? — Что? Вовсе нет! — растерялся Зик и остановился рядом. Выглядел он очень взъерошено и серьезно. — Это игра слов, — Ливай искоса посмотрел на его лицо. — Ну, «след» и «следишь». — А. А, это ты так шутишь, хах. Понятно. — Тц. Иди уже, что встал. Его послушались, но спустились лишь на пару ступенек ниже. Ливай прополоскал половую футболку в ведре, расправил ее, заломил под мышками и уложил на деревянную швабру. Краем глаза он смотрел, как Зик за ним наблюдал. Даже можно не спрашивать, что привлекло его внимание, в Ливае все было хорошо. Тапки с цветочным принтом, серые носки с пятнышком от расплескавшейся воды, затрапезные треники, розовые резиновые перчатки почти до локтя и косынка. Старая любовь Ливая к этому головному убору прижилась еще с детства, когда мама была жива и, надев косынку, снизу доверху отмывала комнату, в которой они жили. Это уже после болезни она слегла, и Ливаю досталась участь ухаживать за ней и домом. Он старался, повторял все увиденные действия и завязывал под затылком платок с вечно скомканными краями. Мама при этом смеялась, говорила, что забавный ты ребятенок, Ливаюшка, подзывала и снимала с него косынку. А Ливаюшка опять надевал, а она опять смеялась. Такие вот развлечения. Она любила чистоту и уют, но свое тело на работе проституткой не уберегла, заболела, а после умерла — денег на лечение не было… В общем, памятная привычка. Да и к тому же благодаря ей пряди у лица в глаза не лезут — особенно сейчас, ведь волосы-то ощутимо отросли. Через недели две придется ходить с хвостиком, пора уже браться за ножницы! Зик все стоял и стоял. Никак не мог отвести взгляда от белого платка на голове. Ливай не хотел это комментировать, объясняться, отстаивать себя, но молчание не оставляло никакого выбора. Он буркнул через плечо: — Что-то не так? — Нет, все в порядке. И вновь тишина. Так и что же он встал как истукан? Непонятно, что и думать. — Ты идешь в магазин? — Да. А что? — Просто так. Не хочу покрываться ночью холодным потом от того, что кто-то после кабака ломится в мою дверь. — Нет, нет. Это не про меня. Я вообще обычно не сильно пью. — Да? Ну, здесь больше делать нечего, нетрудно скатиться. — Ты и тут будешь мыть, что ли? В темноте? — неожиданно спросил Зик. — Не-а. Дальше чужая территория. — Может быть тогда тебе поднять наверх ведро? От удивительного предложения Ливай обернулся, сильнее стиснул швабру. Физиономия Зика, обычно иронично-гордая, выглядела очень скромно, то есть физиономией теперь назвать ее язык не поворачивался. Вообще Ливай и сам мог управиться — не мешок картошки же, а лишь ведро, которое он в задумчивости зачем-то спустил вниз и не заметил. Но раз предлагают, то лучше не отказываться. — Да, почему бы и нет. Ко входу подними, дальше я сам. В ответ на согласие Зик слегка улыбнулся и с готовностью поднял ведерко к открытой двери. С площадки он спросил: — Тебе еще нужна помощь? — Дальше я сам. Спасибо. — Всегда обращайся. Ливай хмыкнул и побыстрее уткнулся в пол. Зик уверенно спустился с их этажа и даже не затормозил на втором, которого опасался. «Всегда обращайся», — надо же, какой он дружелюбный. Ластится, да непонятно почему. Уж не думает ли теперь, что его соседу не под силу ведро поднять? О-о, ну нет, в следующий раз надо будет отказать и все самому сделать, чтобы никто даже заподозрить Ливая в слабосилии не мог. Протирая пол по оставленным следам подошв — все ради совершенства, до которого тут никому нет дела — Ливай изгонял из головы пустые переживания о себе. Наверное, пора поднять старую тему и сказать Зику «спасибо» за конверт с птичкой? Это очень много для него значило, но, как ни странно (или наоборот, закономерно?) об этом желании он быстро позабыл и с ленью решил, что приступит к нему при случае.