Квартира 52

Будильник зазвенел будто бы в ту же секунду, когда закрылись глаза. За окном давным-давно рассвело, на часах шесть утра — время собираться на работу. Но проще сказать, чем сделать, особенно когда сверху разлеглось тяжелейшее одеяло, мягкими складками уткнувшееся прямо под бока. Просыпаться совсем не хотелось. Голова тяжелая, в раненом глазу пульсировал какой-то сосуд и отдавал в виски, никакой утренней легкости не было и в помине. Лениво выпрямившись на кровати, Ливай прислушивался к боли и корил себя за то, что ночь провел за мыслями о Зике. Конкретное их содержание даже не вспомнить, просто стыдливые переживания, смешанные с путанными фантазиями «а что, если бы мы узнали друг о друге позже». Глупая суета. Она не стоила того внимания, которое ей было уделено. Ко второму звонку будильника Ливай окончательно проснулся, но боль в виске не согнал. В ванной он разглядывал изменения в бельме, смотрел вверх, вниз, влево-вправо, слегка давил на упругий белок и никак не мог избавиться от неприятных ощущений. Возможно, вечером туда что-то попало, неплохо бы сегодня защитить глаз от лишних опасностей и надеть повязку. Вытаскивая ее из шкафчика над раковиной, он подумал, что если так пойдет дело, то одной кератопластикой, на которую еще нужно докопить, не обойтись. Как обычно в организме что-то где-то ослабло, надо все перелечивать и придется опять платить, платить и платить, чтобы стать полноценно здоровым, каким он был всю свою жизнь. — Что ж все так сложно… — посетовал Ливай, смотря на себя в протертую часть запотевшего зеркала. Отражение без всякого сочувствия уставилось в ответ, и эта постная мина Ливаю не понравилась. Он поджал губы в знак легкого неодобрения, потом еще сильнее, потом, напрягая щеки и брови, сделался похож на выразительную маску разгневанного демона. Получилось смешно, но срочно пришлось бросить гримасничанье — из комнаты заорал будильник, говоривший о том, что до выхода осталось пятнадцать минут. Работа его ждать не собиралась. Быстрейшим образом нацепив повязку, одевшись, позавтракав приготовленными на скорую руку бутербродами с маслом и залив их сладким чаем — на полноценную еду уже не было времени — Ливай поспешил к выходу. Но перед тем, как дернуть дверь на себя, посмотрел в глазок: Зик в толстовке с джинсами копался в телефоне и ждал, прислонившись к косяку своей квартиры. Ливай тихо отворил дверь. Высунувшись, он вкрадчиво задал один из вопросов, который многих ставит в тупик: — Ты гей? Зик нервно вскинул голову. — Ты давно тут так стоишь? — Нет. Секунду, может, две. — Мог бы дать знать. Вообще-то ты напугал. — Так гей или нет? — Нет, не гей. Я бисексуален, а что? — раздраженно бросил Зик, пряча телефон в карман. — Неужели работяги, пусть даже и бывшие, с пидорасами не водятся? Закрывавший дверь Ливай сделал вид, что замок настолько сложен, и для вращения ключа нужно использовать всю мощь обоих мозговых полушарий. Сам он обдумывал, как поинтереснее ответить на провокационный вопрос. — Думаешь, я похож на того, кто не водился бы? — Честно? Да. Ливай обернулся и уставился на Зика, чье лицо не выражало ни капли обычной шутливости. — Даже после вчерашнего? Тц, неудивительно, что тебя поперли с прошлой работы, ты же такой дурак. — Я не дурак! Просто говорю, что вижу, — Значит, видишь не то. Я бы не стал изображать из себя гомофоба, только потому что среди большинства это нормально. — Это радует, — чуть более миролюбиво сказал Зик и замолчал. Жаль. Вчера, когда он дал волю языку в переписке, получилось забавно. Когда они спускались на второй этаж, Ливай остановился. Он не поверил своим глазам — тут светло! И сразу стало видно всю грязь: бетонный пол весь в занесенной с улицы пыли, а крашеные стены стояли покрытые темно-серыми разводами, как если бы кто-то елозил плечом. В углу, откуда обычно доносились высказывания Тоби, лежал сор из тканевой ленты, блестящей целлофановой упаковки и мелких крох то ли еды, то ли черт знает чего. Видимо, он ночевал тут, приткнувшись прямо к двери. — Я все-таки не удержался и вкрутил вчера здесь лампочку, — пояснил Зик. — Честно говоря я ожидал худшего, — сказал Ливай, оглядевшись. — Разве ты не видел второй этаж при свете? — Нет. С Тоби я познакомился практически сразу после приезда, и он попросил не включать свет, иначе ему сложно спать. — Думаешь, ты сделал все правильно? — Что в этом неправильного? Он никому не мешает. — Мне мешает. — А мне нет. — А вдруг нападет? — Ну не напал же. — Неужели он не мог бы спать где-нибудь в другом месте? — Я думаю мог бы, но здесь ему удобнее, — с раздражением ответил Ливай и, отмахнувшись от прилипшей темы, продолжил спускаться. Дотошность Зика играла на нервах, тут хочешь-не хочешь станешь адвокатом бомжа просто из чувства протеста. Взбесило неимоверно. Ливай поступил так, как поступил, это всех устраивало. Нахлынувшее непримирение с существованием этой черты в Зике мучило Ливая вплоть до выхода из подъезда, а потом, к счастью, отпустило. Идя по улице, он не мог не отметить, как у них двоих отлично получается игнорировать прошлые события, или хотя бы делать вид, что все хорошо. Несомненно у Зика есть много разных мыслей насчет вчерашнего случая и того, что произошло на заводе, но почему-то их он не озвучивал. Зато прицепиться к теме бомжа — это святое. Почему? — Если хочешь, мы там можем все отмыть сегодня. Как тебе идея? — неожиданно предложил Зик, когда они уже прошли соседний дом и приближались к дороге. — Было бы неплохо, — с легкой подозрительностью в голосе согласился Ливай. — Но не сегодня. Зик вопросительно посмотрел на него. — М-м, меня с утра донимает боль то ли в голове, то ли в глазу, не разобрать. — Это поэтому ты сегодня как пират? — Да. Пока еще двуногий. — Думаешь, это как-то связано с той травмой? — Может быть, не знаю. Дальнейшие выводы он оставил при себе. На подходе к местечку возле автобусной остановки, откуда они обычно расходились в разные стороны по своим компаниям, Зик пожелал ему, чтобы боль не помешала работе, и быстренько сбежал к знакомому коллеге. По крайней мере Ливай решил, что его компаньон тоже инженер-конструктор, сам он мало с кем был знаком, узнавал только на лицо. Его окликнули две женщины, внушительного склада дамы, с которыми приходилось разделять один офис, и которые помогали освоиться в профессии. Стоило ему подойти, как тут же начались эмоциональные и громкие расспросы: что за повязка, цел ли глаз, что с его здоровьем, что сказал врач. Ливай всех успокоил, убедил, что не умирает, но когда обернулся, то увидел заинтересованное лицо Зика. Тот чуть ли не отгибал уши в сторону расшумевшейся компании — так хотелось знать о чем говорят. Зик не стал таиться, лишь пожал плечами и отвел взгляд. Затем подъехал автобус, и во всеобщем оживлении сделать вид, что ничего не было, стало еще проще. Именно так Ливай и понял, что Зик не чувствовал себя правым к нему лезть. Это сразу вызвало торжество мрачной прелестности: умиления, смешанного с самоутверждением. Вот, значит, как его уважают! После пришло непонимание — а почему же Зик тогда вообще с ним разговаривал? — а затем все поездку по ухабистой дороге Ливай провел то волнуясь, то отчего-то тяготясь. Его сердце билось громче обычного, а смотреть на затылок Зика было и приятно, и боязно — вдруг обернется? Спросит, все ли в порядке, что-то не так? Самому бы знать.