История пыли

— Я начну с того, — выдохнул Хенджин — что это я поцеловал Минхо. Не он меня. Они с Чанбином расположились в той же комнате, в которой еще вчера была пьянка. Чанбин, севший на диван, выглядел максимально спокойным, но Хенджин знал, что все не так. Они встречались уже достаточно давно для того, чтобы он изучил его повадки. Это жизненно необходимо, если хочешь обмануть человека. Сначала — изучи. Только потом обманывай. — Мне должно стать от этих слов лучше? — бесцветно спросил Чанбин. — Просто даже если ты сейчас решишь, что мы расстаемся, я хочу, чтобы ты не потерял из-за меня друга. Минхо бы никогда так с тобой не поступил, если бы не я. Я виноват. — Ты его заставил? — Нет, но я… Я знал, что он не сможет отказать. — И что заставило тебя это сделать? Вот он — момент истины. Самое время рассказать Чанбину все. Только вот с чего начать? Когда все это началось? Почему этот разговор им вообще нужен? — Мне иногда кажется, что я совсем тебя не знаю, Хенджин, — подсказал Чанбин, — и иногда круто, что у меня такой загадочный парень. Но иногда я будто нарочно сую руки в огонь. Так что… Помоги мне разобраться. Ох, если бы Хенджин мог. Он ведь и сам себя не знал никогда. Воруя мамины красивые заколки, он раз за разом слышал: «Ты что, девчонка?». «Тебе хочется, чтобы все считали тебя девочкой?» «Может тебе еще и платье купить?» Хенджин платьев никаких никогда не хотел. Ему вообще девчачьи штучки были неинтересны. Он любил играть с другими мальчиками в мяч. Бесстрашно лез в любые кусты. Каждое лето приносил домой в волосах клеща, а то и несколько. Он лазал по деревьям, разбивал коленки. Даже дрался пару раз. Куклы, чаепития, косметика — все это было ему неинтересно. Ему просто очень нравились мамины заколки. И то, как она смотрит на него, когда он их ворует. Потому что она смотрела на него. Не мимо. Не в дневник или учебник. Не в тарелку. Не на дно своего стакана — это она любила больше всего. Стоило Хенджину просто пройти мимо нее с яркой заколкой на голове, как она бросала все и мчалась за ним. Заваливала всеми этими вопросами. Требовала ответить, зачем он это делает. Сейчас Хенджин понимал — он просто привлекал ее внимание. Но тогда он первый раз задумался — а кто он? Почему ведет себя как девочка? Шли годы, и его характер становился мягче. Кусты он обходил за три километра. Он любил нежно-голубые вещи, хотел проколоть ухо и покраситься в блондина. Он полюбил сладкое, очень сильно полюбил, и довольно быстро располнел. Он хотел быть красивым как все эти красивые люди в телевизоре. Но видел только толстого прыщавого мальчишку. А мать снова гонялась за ним, вопрошая, кто он. Верещала, что устала покупать новые вещи. Запрещала ему приближаться к холодильнику после пяти. Говорила, что дети в школе его засмеют и будут издеваться. И была совершенно права. Школу Хенджин закончил с целым ворохом комплексов. Уже очень худой — весь вес ушел в рост где-то в 16, и абсолютно не представляющий, что делать со своей жизнью дальше. Ему нравилось рисовать. Он был хорош в актерской игре. Он не был достаточно умным для «серьезной» профессии. Красота и худоба — вот и все, что у него было. Так ему казалось. В модельной школе, на которую он насобирал денег каким-то чудом, так никто не считал. Он был не самым высоким и далеко не самым красивым. Еще и полноватым. И все пошло по кругу. Снова над ним издевались, снова он себя ненавидел. Мать кричала, что пора бы уже определиться с тем, кем он хочет стать. Ей было плевать, кем. Просто уже хоть кем-то. Будто это так легко. Жизнь разваливалась на куски так стремительно, что Хенджин перестал пытаться ее собрать. Так в его жизни появились клубы и случайные парни. Очень много случайных парней. Он редко ночевал дома, чем злил мать еще сильнее. Хенджин знал, что так жить нельзя. Он просто никак не мог понять, как жить можно. И как жить нужно. Когда-то тогда и возникла эта идея о контроле. Он себя распустил. Стал позволять слишком многое. Конечно же у него ничего нет — он ведь совсем не старается, чтобы хоть что-то получить. Он зажрался — во всех смыслах. Мать была права. И он перестал есть. Срывы случались. Срывы были жесткими. Но он всегда знал, что после них нужно делать. И незаметно это вошло в привычку. Он худел очень быстро. Покрасился в блондина, проколол уши. И внезапно начал нравиться окружающим. Внезапно за ним начали бегать все, а ему оставалось только выбрать лучшего. Ему нравилось, что все его хотят. Нравилось, когда люди смотрели на него так, будто вокруг больше никого нет. Один парень, катавший его полночи по городу на кабриолете, сказал, что он красиво фотографирует. И Хенджин понял, что ему это правда нравится. Пошел на курсы, закончил их в числе лучших. Начались выставки. Иногда он снимал для разных журналов. Жизнь возвращалась в норму. И тем страшнее было потерять контроль. Потом появились Чанбин и Минхо. Чанбин был богат — это Хенджин понял уже только по его одежде. Минхо был красив. Чанбин смотрел на него невероятно преданными глазами. Минхо — внимательно и изучающе. Чанбин засыпал его подарками. Минхо — вопросами. Было бы неправильно сказать, что Хенджин Чанбина просто выбрал как лучший вариант — он и правда ему сильно нравился. Но неправильно было бы сказать, что он не выбирал совсем. С Чанбином было просто. Он не задавал лишних вопросов. Верил во все, что Хенджин рассказывал. И он очень его любил. Он любил его так сильно, что Хван и сам начинал себя любить рядом с ним. И конечно же он тоже его любил. Любить его было просто, потому что рядом с ним Хенджин чувствовал себя в безопасности. Он знал, что Чанбин его никогда не осудит. Никогда не заподозрит в чем-то. Не станет кричать и выяснять отношения. Чанбин был терпеливым. И до безумия милым и нежным. Иногда даже слишком. Рядом с ним Хенджин знал, чего хочет достичь. Каждый его день наполнялся смыслом. Он чувствовал себя полноценным. Счастливым. Здоровым. И иногда даже сам начинал в это верить. — Я тебя люблю, — сказал Хенджин, — только тебя. Он мой друг. Я знаю, наши отношения выглядят странно, но я правда не чувствую к нему ничего. А в тот вечер он просто… Пришел такой весь грустный. Я сказал ему, что нельзя так себя вести, нельзя ставить крест на своей жизни. Он начал со мной спорить, не хотел, чтобы я лез, и я… — Решил, что лучшим решением будет наглядно показать, чего он лишается? — Хотел его отрезвить. Не знаю, как еще это объяснить. Ты бы его видел, он был не в себе… Ложь. Он снова ему врет. — Мы действительно немного увлеклись. Он не оттолкнул меня сразу, я его тоже… Но мы говорили потом. Он меня не любит, причем уже давно. И я его не люблю. — Я это все знаю, Хенджин, — вздохнул Чанбин, — и ты знаешь, что я это знаю. И что, если бы ты сразу все это сказал, у меня бы даже вопросов не возникло. Но ты попросил меня оставить тебя на время. Вот это мне хотелось бы обсудить сейчас. Зачем тебе нужно было время, если в этом не было ничего серьезного? Чанбин был влюблен, но не был дураком. Хенджин сразу понял это. И, быть может, пришло время ему открыться. Сказать все как есть. Попросить помощи — ведь один он не справляется. Рассказать, сколько раз сбегал в туалет на свиданиях, потому что переел. Рассказать, сколько раз прятал еду, пока тот не видел. Рассказать, как выблевывал все утренние блинчики, принесенные в постель. Все полезные десерты, захваченные по пути домой. Как по три раза чистил зубы — чтобы Чанбин не узнал. Сколько еды из холодильника просто выкинул — чтобы не догадался. Как иногда падает в обмороки. Как тяжело даются все прогулки пешком, хотя это он и придумал иногда просто гулять вместе. Надо же было как-то сбрасывать наеденное на ужине. Рассказать, что все их отношения строились на лжи. Рассказать, что Чанбин просто не замечал то, что Минхо увидел чуть ли не при знакомстве. Рассказать, что не есть для Хенджина важнее, чем быть честным. Таков ведь был план? — Я просто… Я задумался о своем поведении, — начал Хенджин, — о том, как иногда в клубах танцую с другими парнями. Как строю им глазки и даю купить выпивки. И как постоянно со всеми флиртую. Мне кажется, я поступаю с тобой нечестно. — Я знаю, что тебе нужно внимание. — Мне нужен ты. И меня немного пугает, что… — Что меня недостаточно? — Это не так! — воскликнул Хван. — Просто иногда мне будто нужно… Сверх меры. Понимаешь? Больше, чем я могу переварить. — И это не было проблемой для меня. — Но я же вижу, как ты грустишь. — Потому что я все еще волнуюсь, что недостаточно хорош для тебя, — признался Чанбин, — ты же такой красивый. Ты талантливый. Тебя все любят. Никто не любит так сильно, как я, но… Вдруг тебе этого хватит? Вдруг ты выберешь много людей, которые любят меньше, чем одного меня? Я жить без тебя не могу, Хенджин. Я не знаю, как. — Тебе и не надо. Я никуда не денусь. Я просто… Я хочу быть лучше, но я не знаю, как. — Тебе не надо быть лучше. Ты идеален. Верно. В глазах Чанбина Хенджин идеален уже сам по себе. Рассказать ему все было бы ошибкой. — Так ты не злишься на меня? — уточнил Хенджин. — Я злюсь. Злюсь, что ты вообще затеял всю эту драму вместо того, чтобы решить все сразу. Зачем надо было меня отсылать? Ты мне не доверяешь? Не веришь, когда я говорю, что люблю тебя таким? О нет, Хван в это верил. И в этом и была проблема. Чанбин видел его определенным образом. И Хенджин был готов жизнь положить на то, чтобы Чанбин и дальше любил его. И пускай Минхо со своими советами идет куда подальше. Он любит Чанбина. И Чанбин его любит. Остальное неважно. — Ты сможешь меня простить… За все? — робко спросил он. Со тяжело вздохнул. — Только если ты скажешь, что это не повторится. Я не могу больше мучиться. Я хочу просто любить тебя и знать, что ты меня тоже любишь. Что тебе никто другой не нужен. — Тогда я перестану подкатывать к парням в клубах. Нужна была жертва. Чанбин уже верил ему, он уже его простил. Но Хенджин давно уже думал о том, что пора как-то перестать испытывать его терпение. Объявить об этом сейчас было лучшим решением. — Ты не… — Нет, Чанбин. Я все решил. Мы уже давно вместе, и я хочу, чтобы мы были… Семьей? Я могу так сказать? Я хочу быть только твоим. Боишься кого-то потерять — привяжи его к себе покрепче. Хенджин без Чанбина не выживет. — Я тоже хочу быть твоим. И чтобы ты был только моим. — Значит, ты меня простишь? — Скажи мне последнюю вещь, — попросил Чанбин, — у вас точно больше не было ничего кроме поцелуя? Сердце Хенджина сделало кульбит. Нет, Со определенно не может знать о том, как Минхо запустил руку ему в штаны. Минхо не стал бы говорить. — Ничего, — твердо говорит Хван, — мы только целовались. Дольше, чем стоило бы, но… Больше ничего. И Чанбин его обнимает. Все возвращается на свои места. — Так что там с парнем Чана? — заговорщицки спрашивает Хван, когда они вместе заваривают чай. — Симпатичный, — пожал плечами Чанбин, — живет в Сеуле. Учится на архитектора. Смотрит на Чана влюбленными глазами. Рядом с ними прямо неловко — прямо чувствуется, как сильно они друг друга хотят. Отвратительно. — Мы были такими же поначалу, помнишь? Ты никак не мог перестать на меня глазеть. — Я и сейчас не могу. А ты всегда поглядывал на мою ширинку… — Я и сейчас думаю только о ней, — он быстро наклонился к Чанбину и поцеловал его в нос, — так он тебе понравился? — Нет, — ответил Чанбин, — не очень. — Ты же сказал… — Да, он классный. И я правда думаю, что они с Чаном нравятся друг другу. Но есть в нем что-то… — Чанбин поежился и повел плечом, — он будто на витрине, знаешь? Весь такой как на ладони — смотрите, какой я есть. Но на самом деле прячется за стеклом. Не знаю, как еще объяснить. — Думаешь, он обидит нашего Чанни? — Боюсь, он может что-то сделать, из-за чего Чан захочет обидеть его. Понимаешь? Хенджин не успел ответить — за входной дверью послышались шаги. — Поговорили? — спросил Чан строго, войдя внутрь. Оба кивнули. — И вы снова вместе? — Мы и не расставались, — напомнил Чанбин, — но все хорошо, если ты об этом. — А где Минхо? — спросил Хенджин, выглянув в окно. — Мы… Мы тоже поговорили. И он сказал, что хочет побыть один. Хенджин ему не поверил. Они с Минхо может и нечасто обсуждали Чана, но сам Хван хорошо знал обоих. Минхо никогда не хотел быть один на самом деле. Проблема заключалась в том, что Чан этого никогда не понимал и не замечал. Хенджин желал им счастья, но в глубине души знал, что ничего не выйдет. Чанбин, вроде бы, тоже, хотя надеялся он куда активнее. — И где же он тогда? — Я не знаю. Вряд ли с ним здесь что-то случится, — резко ответил Чан, а затем, сделав глубокий вдох, ушел в другую комнату. — Он злится, — заметил Хенджин шепотом, — давно его таким не видел. Их дружба с Чаном всегда в большей мере строилась на том, что Чанбин дружил с Чаном. Но это не значило, что Хван его не любит или не считает настоящим другом. В тот день, когда он написал ему, что всегда готов поговорить — он был честен. Он уже заботился о Чане и был намерен продолжать это делать. И его нисколько не пугала резкость Чана… Вернее, пугала конечно, но боялся он не за себя. Только за самого Чана. Все знали, какие успехи он сделал в терапии за последнее время. Не хотелось бы снова видеть, как он страдает и наступает на те же грабли. — Я тоже, — ответил Чанбин, — с ним что-то не так. Я это сразу почувствовал, но не смог придумать, как спросить. Думал, он вечером расскажет, но пришел Феликс и… — Думаешь, это его вина? — Не знаю. Может, он просто из-за бабушки переживает. Чанбин был внимательным другом, но в чтении людей он был не слишком талантлив. В их паре за это отвечал Хенджин. И если способностей Чанбина хватило на то, чтобы заметить проблему, то Хенджин должен понять, в чем ее источник. — Хочу увидеть этого Феликса, — твердо сказал он.