История пыли

Жизнь шла своим чередом. Минхо начал репетиции и теперь почти все время проводил либо в танцевальном зале, либо на тренировках. По вечерам обкладывался льдом, читал мантру против срыва, хотя мороженого хотелось до безумия. Он не был толстым, но на выступлениях нужно было выглядеть безупречно. Именно это он повторял Джисону снова и снова, когда тот звал его сходить куда-нибудь вместе или посмотреть дома фильм, закусывая волнительные моменты пиццей. Он звал его в парк есть сладости. В кино — жевать попкорн. Минхо сначала сильно раздражался, а потом понял — еда просто очень много для Джисона значит. Для него это, должно быть, было волнительно — позвать кого-то вместе поесть. Поэтому Минхо пообещал ему, что после премьеры куда-нибудь сводит. Он был готов на все, лишь бы Джисон перестал упоминать вредную еду. А еще ему хотелось его порадовать. Он не сразу за собой это заметил, но, когда все-таки да, уже было поздно. Ему нравилось, когда Джисон велся на его провокации. Смеялся над его шутками. Обижался и дул губы. В Джисоне было столько жизни, что Минхо, долго ощущавший себя полумертвым, тянулся к нему неосознанно. Джисон не скрывал своего интереса к Минхо. Делал намеки, прямо предлагал сходить на свидание. Напрашивался в гости, предлагал погулять вместе после репетиций. Минхо льстило внимание — было бы совсем лицемерно обманывать себя. Но в то же время он чувствовал усталость. Он смотрел на Джисона — бодрого, открытого, с яркой улыбкой и теплым взглядом — и вспоминал, как когда-то смотрел на людей так же. Он тянулся к Чану так же, как сейчас Джисон тянулся к нему. Он знал, что Чан сделал в итоге с ним, и его тошнило от мысли, что он может то же самое сделать с Джисоном. Он не хотел причинять боль. Он не хотел страдать. Поэтому, как это ни банально, быть друзьями было самым правильным решением. Мог ли он влюбиться в Джисона? Что ж, этот вопрос он и сам себе задавал иногда, как бы сильно ни пытался от него отгородиться. Джисон был очень активным и позитивным человеком. Несмотря на конфликты в семье, коих было немерено, он не замкнулся и не обозлился на весь мир — только на эту самую семью. Он был готов верить людям. Готов был любить и быть любимым. Одно осознание этого делало Минхо хорошо. Но еще он был шумным. Все время совал нос не в свои дела. Пытался заботиться. И до смешного четко видел все, что чувствует Минхо. Улыбался он, хмурился или смеялся — Джисон точно знал, о чем он сейчас думает. Это не подкупало. Это пугало до ужаса. Минхо не привык быть настолько голым. Не привык, что, несмотря на толстенную броню, кто-то видит его насквозь. Что кто-то понимает. Что кто-то ведет себя так, будто готов подхватить в любой момент, если вдруг Минхо начнет падать. Минхо боялся упасть. И еще больше боялся, что никто не поймает. Поэтому от проницательности Джисона он шарахался. Отводил взгляд. Застегивал куртку. И беспрестанно отнекивался. Мол, нет, я совсем не об этом думал. Нет, откуда тебе знать, что я чувствую? А Джисон знал. И смотрел еще так, будто говорит какие-то обыкновенные вещи. Будто бы он не был первым, кто вообще разглядел в Минхо живого человека, кого хоть сколько-нибудь волновало, о чем он думает и что чувствует. Джисону хотелось довериться. Минхо пообещал себе этого не делать. Во всяком случае, не полностью. Он рассказал ему про Чана и Хенджина. Рассказал по фактам, без лишних соплей и чувств, но по матам понял — Джисон суть уловил верно. Его отношения и правда были в полной жопе. А еще Джисон нашел в интернете видео с выступлений Минхо и… Минхо даже не знал, что умеет так смущаться. Джисон скинул ему 30 сообщений с 30 разными эпитетами, восхваляющими его талант, красоту и сексуальность. Потом Джисон нашел другие выступления. Потом — сайт их труппы и скупил все записи уже легально. Порывался купить фото с подписью, но Минхо отговорил — сказал, что распишется бесплатно. Джисону хотелось верить даже в этом, хотя лести Минхо ужасно не любил. Он знал, что хорош, но никто прежде не реагировал на него так бурно и так ярко. Никто не хвалил его так долго. Минхо это раздражало. Джисон давно отобрал у него оружие, которым Минхо бы мог отбиваться, защищая израненную душу. Теперь его искренность ломала броню. Под которой не было ничего. Минхо разрывало от желания оттолкнуть и подпустить ближе. Пришлось даже ограничить физический контакт — Джисон часто лез обниматься. Минхо велел контролировать свои эмоции и касаться его только в экстренных случаях крайней нужды. Он часто ловил себя на желании сказать грубость — потому что было слишком страшно. И еще чаще ловил себя на желании просто улыбнуться. Это было вообще за гранью дозволенного. Будь его жизнь фильмом, такие ужасы бы даже в кино не показывали. Неизвестно, чем бы все кончилось, если бы не репетиции. Минхо, как и планировал, отдавался им полностью. Убирал телефон, болтал с коллегами и очень много танцевал. Снова и снова, пока икры не начинало сводить от нагрузки. После — зал, чтобы растянуть мышцы и не страдать на следующий день. Джисон к затишьям в чате относился крайне лояльно. Терпеливо ждал ответа и общался сам с собой, по несколько часов пересказывая Минхо свои новости. Ехать домой никогда не было скучно — рассказов Джисона хватало на всю дорогу. Иногда Джисон поджидал его у студии, и они шли до метро вместе. Иногда заходили за кофе. Минхо ненавидел себя за счастье, которое испытывал в эти моменты. Дата премьеры все приближалась, у Минхо становилось все меньше свободного времени, а Джисон и не думал расстраиваться. Наоборот — подбадривал. Хвастался полученным билетом. Спрашивал, стоит ли одеться официально. Переживал, все ли поймет в постановке. Он ждал премьеры не меньше Минхо, и, когда тот это понял, не сдержал слез. Никто прежде не ждал его выступлений. Они всем нравились, но никто их не ждал. Это чувство убивало в нем всю черствость. Белый флаг был уже наготове и, если бы не Хенджин, наверняка был бы уже поднят. Хенджин считал, что после всего случившегося они все еще друзья. Минхо конечно не говорил обратного, но сам уже ни в чем не был уверен. Он скучал по ним, но легко отгонял это чувство, стоило только вспомнить все, что происходило последние месяцы. Хенджину он отвечал подчеркнуто холодно, про себя радуясь, что он хотя бы встретиться не предлагает. От Хенджина Минхо узнал, что Чан продал дом бабушки. Деньги родители предложили оставить ему. На них он снял новую квартиру — поближе к студии и побольше. Было и без подсказок очевидно, что квартира побольше нужна была потому, что жил он теперь не один, но Хенджин все равно пояснил. Новость о парне не стала откровением. Не было даже больно, скорее… Мокро. Минхо словно бы усадили задницей в лужу, из которой он уже давно вылез. И даже штаны успел высушить. О своих отношениях Хенджин ничего не говорил, а Минхо и не собирался спрашивать. Он закрыл для себя эту главу окончательно. Он не мог помочь Хенджину. Он был плохим другом Чанбину. Ни с тем ни с другим он ничего не мог поделать. Пришлось сильно налажать, чтобы наконец это осознать. От Хенджина Минхо узнал, что они все собираются прийти на премьеру. От этой новости стало так тошно, что Минхо не сдержался — написал Джисону и поделился всем, что об этом думает. «Ну и пускай. Просто смотри на меня. И танцуй.» — ответил он. «Я буду думать, что ты танцуешь только для меня. Я не спрашиваю разрешения.» Минхо ответил смайликом с закатанными глазами, но вплоть до генерального прогона представлял, как на него смотрит Джисон. Танцевал для него, хотя едва ли мог себе в этом признаться. В день премьеры он волновался. Очень сильно. Слишком сильно для того, кто танцует большую часть своей жизни. Другие участники труппы сильно на него за это разозлились — обычно он был тем, кто всех успокаивал, а теперь сам только и делал, что бегал до кулера. Режиссер вообще посчитал это дурным знаком и в свойственной творческим личностям манере предложил все отменить. Минхо отказался. — Просто сегодня будут все мои друзья, — сознался он. — Я давно их не видел. Кто-то что-то сказал про парня, но Минхо отмахнулся. Из-за кулисы зал было видно плохо — слишком темно. Всех, кого удалось разглядеть, Минхо видел в первый раз. Он помнил место, на котором должен сидеть Джисон, но никак не мог вспомнить, ближе оно к левому краю или к правому. Это нервировало еще больше. Его шлепнули по заднице — на удачу. Пора было на сцену. Он глубоко вздохнул и вышел. Сосчитал до трех. Сделал первый шаг. Он танцевал для друзей, которые, вероятно, скоро перестанут ими быть. Все они были по-своему искалечены, и Минхо, который видел все их шрамы, отчетливо понял, что больше не может на них смотреть. Потому что — забывает о своих. Никто из них не был виноват в том, что с ними случилось. Но и Минхо не мог больше пытаться им помочь. Он танцевал для Чана, которого вообще не хотел видеть. Это была не злость — просто понимание, что больше этому человеку нет места в его жизни. Совсем. И он собирался сказать ему об этом после шоу. Дружбы не вышло. Он танцевал для Джисона, о котором, как он понял утром, он больше не мог думать без улыбки. С которым так отчаянно хотел дружить, потому что не верил, что может предложить большее. У Минхо ничего, кроме него самого, не было. Да и от него самого немногое осталось. Друзьям расставаться проще, чем любовникам. Так ему казалось. И он собирался рассказать обо всем этом Джисону после шоу — и пускай он сам думает, хочет ли таких отношений. Он танцевал для себя. Для себя старого — сломленного и практически раздробленного. Перебитого чужой болью. Того, кто не умел вовремя отворачиваться. Того, кто вечно получал за это. Он танцевал для нового себя. Сильного. Уверенного. Заботящегося о себе. Благодарного самому себе. Того, кому больше не нужно чужое одобрение и чужая любовь. Того, который сам умеет обращать на себя внимание. Того, кто справился еще не до конца, но обязательно справится. Он был сам себе зрителем и танцором. И даже если думал он о Джисоне — о себе он тоже думал. И это чувство окрыляло. Минхо никогда прежде так не танцевал. Но теперь будет. Джисон, сидевший во втором ряду чуть слева, кричал и хлопал громче всех. Лицо его было мокрое то ли от пота, то ли от слез. Чертовски хотелось его поцеловать. До тошноты страшно было сорваться и правда это сделать. Взгляд скользнул по рядам и быстро нашел остальных. Хенджин тоже громко хлопал и качал головой, поджав губы. Чанбин был более сдержан. Чан, судя по лицу, был ошарашен. Блондин рядом с ним хлопал исключительно из вежливости. Затошнило. Минхо ушел переодеваться. Выходить к ребятам страшно не хотелось, он даже подумал написать Джисону и свалить через черный ход есть бургеры, но вовремя вспомнил все, о чем думал во время танца. Поэтому принял душ, влез в спортивный костюм и пошел обратно в зал — уже не через сцену. Хенджин вырос перед ним так неожиданно, что Ли отшатнулся и схватился за сердце. — Я должен тебе кое-что рассказать. Я знаю, что ты не хочешь вовлекаться, но, честное слово, я не знаю, как еще помочь Чану без тебя. Минхо должен был сказать «нет». Но лишь молчал и слушал. В итоге к компании он вышел на деревянных ногах. Джисон налетел на него первым, обняв и осыпав комплиментами, которые Минхо пропустил мимо ушей. Все его внимание было приковано к Чану. В сердце скрипело. — Мы уже познакомились, — кивнул Чан. — Я и не знал, что в деревне был еще кто-то нашего возраста. То есть знал конечно, но… Почему все-таки я тебя не видел? — Я нечасто играл с другими детьми, — пожал плечами Джисон, спрятав руки в карманы штанов. Выглядел он сейчас куда приличнее Минхо — даже галстук какой-то нелепый повязал. — Но я помню Феликса, хоть мы и не играли. И брата твоего тоже помню. — Да… — блондин сконфуженно кивнул. — Даже не знаю, стоит ли извиниться, что никогда не звал играть. Бабушка не разрешала мне с тобой играть, говорила, что ты… — Придурковатый. Да, — Джисон сказал это как-то слишком легко. — Так многие говорили. — Минхо, это Феликс. Мой парень, — поспешил сменить тему Чан. — И друг детства, как я понял, — холодно ответил Минхо. — Да, типа того, — усмехнулся Чан мертвыми глазами. — Там долгая история. — В ней фигурирует твоя попытка самоубийства, годы терапии и возобновившиеся панические атаки? Было слышно, как подметают балконы. — Минхо. — Он сказал тебе, зачем вам вторая комната? — спросил Минхо уже у Феликса — Это из-за тебя. Он боится, что ты застукаешь его в панике. Или что он тебя ударит. — Прекрати. — Я не знаю, зачем тебе эти отношения, Феликс, — Минхо игнорировал. — Но ты можешь построить свое счастье и без несчастья других. Может, тебе даже ваша история кажется романтичной, но это не так. Один из вас убьет себя из-за второго. И если вы не слушаете своих друзей, — он кивнул на Хенджина, — то послушайте постороннего. — Сука! — прошипел Чан и, сделав выпад вперед, врезал Минхо по скуле. Сильно защипало. Картинка раздвоилась. Хенджин вскрикнул и подхватил Минхо. Чанбин ринулся к Чану, который заносил кулак для нового удара. Феликс молча бледнел. Прямо перед носом возник затылок Джисона, а в следующий момент из носа Чана потекла кровь. Джисон уж было ринулся в бой, но дорогу преградил Феликс. — Хватит! Мы уходим! — это он уже Чану и, оглянувшись на Минхо, добавил. — Извини. Это не твое дело. Чан выпутался из крепких объятий Чанбина. Свирепо посмотрел на Минхо, затем на Феликса. Смягчился. И смиренно побрел следом. — Это конец, понял? — крикнул он напоследок. — Раньше тебя, — парировал Минхо. Некрасиво вышло. Но наверно глупо было надеяться, что будет иначе. Стоило Чану уйти, как все внимание само собой переключилось на суматошного Джисона. Он бережно придерживал его лицо пальцами, осматривая место удара. Хенджин что-то лепетал на фоне. — Так это ты, сука? — прошипел Джисон вдруг, переводя взгляд на блондина. — Не надоело портить ему жизнь, а? Какого хрена ты вообще полез к нему? Снова нужно, чтобы кто-то подрочил? Минхо и Хенджин вскрикнули одновременно. Джисон пылал гневом и даже не думал смущаться. Минхо перевел усталый взгляд на Чанбина. Тот ответил ему ледяным спокойствием. Это был конец. — Пойдем, — Минхо взял Джисона за руку. — Спасибо, что пришли. В последний раз. — Бинни, я не… — раздалось за спиной, когда они почти покинули зал. — Я устал, — сухо и безжалостно. — Поеду. Они дошли до ближайшего магазина. Джисон купил льда и протянул Минхо. Сил идти куда-либо еще не было, так что они уселись на лавочку прямо у супермаркета. — Расскажи мне все, — потребовал Джисон. Рассказать получилось еще быстрее, чем у Хенджина. У Чана, наверно, эта история заняла бы страниц 90, но для Минхо была просто набором фактов. — Пиздец, — сказал Джисон. — Я думал, все про брата знают. Он конечно редко выходил, но даже я его видел. — Жаль, что вы не были знакомы, — на самом деле Минхо было плевать. Но история действительно была бы совсем другой. — И после такого они решили жить вместе? — возмутился Джисон. — Они друг для друга как… Не знаю. Открытая рана? И Чан даже о своих панических атаках решил не говорить? Притом что бросил терапию? Минхо оставалось только кивнуть. Он понимал, почему Хенджин к нему обратился. После возвращения Чан совсем замкнулся на себе и Феликсе. Бросил терапию. Стал чаще пить. Хуже работать. На волнение друзей никак не реагировал, повторяя, что в порядке. Как Хенджин узнал об атаках, Минхо не уточнял — вероятно, Чанбин застукал его. Минхо не собирался вмешиваться, но вся история потрясла его настолько, что он просто не мог остаться в стороне. Может, у него вышло бы, но Чан был прямо в зале, не было времени думать. И Феликс, из-за которого Чан уже однажды пытался покончить с собой, тоже. Хенджин знал, что Минхо скажет все прямо и больно. И что это последний шанс достучаться до друга. — Я не должен был вмешиваться, — вздохнул Минхо. — Так глупо. — А я не должен был его бить, — вымученно просопел Джисон. В его голосе звучали двадцать лет воспитания и нравоучений. Минхо такое слышал не раз и не два, а потому хорошо отличал искреннее «мне жаль» от «мне сказали, что я должен извиняться». Джисону не было жаль на самом деле, но Минхо то ли избытка эмоций, то ли из-за привычки вредничать решил ему поверить. — Думаешь, я это заслужил? — спросил он, скосив взгляд на быстро опухающую даже подо льдом щеку. — Блять, нет конечно! — Джисон потер лицо руками. — Чан тот еще мудак, как оказалось. Но я знаю, что не должен был бить его в ответ. Чем я тогда лучше него? — Для меня ты точно лучше, — Минхо попытался улыбнуться, но вышло не очень. — Ты же не меня бил, а за меня. — Слушай, — Джисон вздохнул. — Я понимаю, что для тебя это может выглядеть миленько, но на самом деле это совсем не мило. Я знаю. И если бы били не тебя, а Хенджина, например, ты бы сейчас меня осуждал. — Я бы не стал. — Все так говорят. А потом я бью их близких и… — Джисон осекся. — Ты… Бьешь людей?.. — Проблемы с контролем гнева. С детства. Со мной поэтому никто не хотел дружить. Точнее, хотели, но потом я кого-нибудь кусал, или бил локтем в глаз, или еще что… И родители запрещали им со мной играть. А я только больше злился. Придурковатый, вспомнил Минхо. Так вот что имелось в виду. — Да вы с Чаном нашли друг друга, — вздохнул Минхо. — Ну, или оба нашли меня. — Тебя я бить не буду. — Он тоже так говорил. — Но я… — Да забей. Кажется, я вас таких агрессивных сам выбираю. Лед быстро таял. По щеке Минхо покатились тоненькие ручейки, но Джисон достал откуда-то салфетку раньше, чем вода успела залить джинсы Ли. Он вытирал воду бережно, стараясь лишний раз не задевать опухшее место. Взгляд его был таким серьезным и сосредоточенным, что у Минхо потеплело на душе. Он не знал наверняка, но чувствовал, что забота выглядит как-то так. — Я хочу тебе кое-что рассказать, — произнес он и тут же мысленно выругался. Он клялся, что об этом никто никогда не узнает. Это никому не нужно: у всех своя жизнь и свои проблемы. Кому какое дело до его прошлого? Да ему и самому до него дела давно нет. А теперь что? Решил рассказать первому, кому, кажется, наконец-то не все равно? Первому, кто вот так вот возится, кто смотрит… Так? Дурак. Ты же его потеряешь. — Я никому не рассказывал еще, — тем не менее продолжил он. Что это? Хочешь его отпугнуть? Как ты можешь ныть и стенать, что тебя никто не любит, когда сам же вот так отпугиваешь людей? Давай, расскажи ему. Ага, расскажи. А потом смотри, как он виновато улыбается. Как реже отвечает на сообщения. Как жалуется на занятость. Как уходит навсегда. Твои проблемы — это твои проблемы, Минхо. Оставь их при себе. — Окей, — очень серьезно ответил Джисон и подтянул ноги, обнимая колени. Взгляд у него был все такой же внимательный. Минхо разрывало изнутри от этого взгляда. Он уйдет. Вот увидишь — уйдет. Джисон ведь как лучик света. Как ясный день. Он шумный, яркий. Его всегда так много, и он излучает столько всего… Он раздражает. Он такой… Он Хан Джисон. Таких больше нет. А ты решил отпугнуть его. Дурак. — Мой старший брат меня бил, — выдохнул Минхо. Он говорил спокойно, но внутри все обрывалось как после прыжка в трубу в аквапарке. Он летел куда-то, кругом были одни цветные пятна. И жопу жгло. Ну, лицо в данном случае, но это не так важно. — Ясно, — ответил Джисон просто. Ну а что он мог еще сказать? Он просто снова потянулся с салфеткой к его лицу. — Не так, как обычно старшие бьют младших, — продолжил Минхо. — Я знаю, что все дерутся и все такое, но мой брат, он… Я думаю, он садист. Типа, настоящий. — Ты можешь рассказать мне все, что хочешь. Или остановиться сейчас. — Я… Я не знаю, — голос Минхо вдруг предательски захрипел. — Я правда никому не рассказывал. О таком ведь не рассказывают обычно никому? — По-разному. Я тоже никому не говорил о своих проблемах, но мне было некому. А тебе есть, кому. — Ты тогда… Дослушай, ладно? — как же жалко это звучит. — Разумеется. — В общем, я не помню, когда это началось. Он будто бы всегда меня бил — так я это помню. С ним рядом всегда было страшно, даже если родители были рядом. Я не хотел брать его за руку. Я не хотел играть с ним. У меня была истерика каждый раз, когда он пытался взять меня на руки. Это мои самые ранние воспоминания о нем. Просто страшно. Постоянно. А потом он… Душил меня подушкой. Заставлял прыгать на детальках лего. Привязывал меня за горло к стулу на колесиках и катался по квартире. Заставлял есть мыло и всякие специи. И смотрел всегда так… Как на куклу. Типа, видел, как девочки кукол носят? Просто за волосы по земле волочат. Вот и он так на меня всегда смотрел. Будто я не живой. Будто не человек. Джисон не реагировал. — Потом он начал… Не знаю, делать всякое. Прищемлять мне пальцы дверью. Кидаться в меня всякими вещами и… Бил меня, если я пытался уворачиваться. Он будто проверял, выдержу ли я. Выживу ли я. — А родители что? — О, родители. Ну, они у нас были конечно, но… — Минхо мотнул головой и усмехнулся. Его глаза начали слезиться, чего он никак от себя не ожидал. — Я правда не знаю, почему они ничего не делали. Может, не видели. Может, считали, что само пройдет. Брат никогда не бил меня при них, да и вообще старался бить так, чтобы на него это не повесили. Однажды он… Черт. Минхо помолчал, собираясь с духом. Он действительно еще никому об этом не рассказывал, поэтому даже представить не мог, как эти слова будут звучать за пределами его головы. — Он прижег мне руку сигаретой в двух местах ночью. Зажал голову подушкой, чтобы никто не слышал, как я кричу, и… Прижег. Он даже не курил. А утром мама… — лед в пакете растаял окончательно, и Минхо убрал пакет от лица. — Мама зашла ко мне и… Сказала, что все чувствует. Сказала, чтобы я бросал курить, а иначе она расскажет отцу. Представляешь? Мне было десять, кажется. Не хотел бы я быть таким дерьмовым родителем, как она. Всегда думал, что, когда вырасту, всегда буду замечать, если другим плохо. Вот и вырос на свою голову. Вот и замечаю. Минхо, наконец, повернулся к Хану. Тот не двигался на протяжении всего рассказа, и, если честно, Минхо меньше всего был готов увидеть все тот же внимательный взгляд. Только вот по щекам его текли слезы. — Да чего ты, — Минхо усмехнулся, хлюпнув носом. Он натянул рукав на пальцы и попытался вытереть лицо Джисона. — Потом все хорошо стало. Он поступил в универ и съехал жить в общагу. Он больше никогда меня не бил. — Вы видитесь сейчас? — Иногда маме удается заставить меня приехать на праздники, и да — мы тогда видимся. Но мы об этом не говорим. Не знаю, помнит ли он вообще. Считает ли это нормальным. Я вообще о нем ничего не знаю сейчас. Джисон, помня о том, что Минхо не разрешал к себе прикасаться слишком часто, все же аккуратно положил руку ему на плечо. Потому что знал, что должен. Потому что если это не та самая критическая ситуация, тогда что это? — В общем, я рассказал это потому, что реально считаю, что притягиваю к себе таких людей. С проблемами гнева. Таких, которые однажды меня ударят, даже если обещают этого не делать. — Я не… — Все в порядке. Правда. Мне уже не десять. Я могу за себя постоять. Не хочу, чтобы ты давал обещаний, которые не факт, что сможешь выполнить. Лучше вообще их не давай. Мне же потом будет легче. — И ты правда хочешь со мной дружить? — робко спросил Джисон. — После того, что видел? После того, что было с тобой? — Ну… Да? — Минхо улыбнулся. — Это глупо наверно, но это так. Я правда источник всех своих проблем и прекрасно это знаю. — Но ты не виноват… — Перестань. Я рассказал тебе не для терапевтических бесед. Мне не нужна жалость. Не нужно сочувствие. Мне просто было нужно, чтобы хоть кто-то знал. Понимаешь? Джисон кивнул. — Только… — он прикусил губу, явно подбирая аккуратную формулировку. — Ты сказал, что он прижег тебе руку. И там наверно… След остался? — Остался. Вот тут, — Минхо кладет два пальца на плечо. Шрамы давно не болели, но их расположение он прекрасно помнил. — Но тогда Чан… В смысле, вы же были вместе. Он видел тебя голым. — Оу, — Минхо усмехнулся. — Он никогда не замечал. Повисла тишина. На удивление она не давила ни на одного из них. Сейчас она была просто необходима обоим. Минхо — чтобы осознать, что Джисон никуда не убегает. Сидит, вот, все еще рядышком. Даже руку с плеча не убирает. И смотрит перед собой пустым взглядом. Джисону — для чего-то другого. Для чего-то большего. — Забавно, да? С ним я спал, и он не знал. А с тобой я не спал, но ты знаешь. Джисон вдруг целует его. А Минхо вдруг Совершенно внезапно Отвечает. — Что мы имеем в итоге? — вздохнул Минхо, разминая шею. — Я собирался сказать Чану, что мы больше не увидимся. Помириться с Чанбином. Выстроить четкие границы с Хенджином. И окончательно зафрендзонить тебя. Джисон подполз ближе, шелестя простыней, и чмокнул его в плечо. — Лох ты, получается. — И не поспоришь, — усмехнулся Минхо. — Сумасшедший день какой-то. Они помолчали. Джисон ластился, не прекращая, обнимая и поглаживая спину. Минхо плохо помнил, как они доехали до его дома. Смутно помнил, как пытался себя отговорить, умоляя подождать хотя бы утра, когда его состояние будет более стабильным. Однако стоило Джисону спросить, уверен ли он, что хочет этого, как последние нотки разума покинули его воспаленный мозг, и он сам полез целоваться. Он отдался (именно таким словом это ощущалось) Джисону прямо на кухонном столе, разрешив поставить себя раком. Они разбили сахарницу и свернули вазу с сухоцветами. Минхо не то чтобы никогда не думал о сексе с Джисоном, но всегда представлял себя сверху. Но вот Джисон начал его целовать, и Минхо сразу понял, чего хочет. Джисон, кажется, был тоже шокирован, потому что, как они выяснили двадцать минут спустя, он с утра даже готовился, надеясь, что истинные чувства Минхо возьмут верх. Он и правда видел его насквозь. — Так тупо было смотреть, как ты маешься, — посетовал он. — Я к тебе и так и эдак. И видно же, что ты тоже хочешь, а все притворяешься. Я тебя чуть не укусил пару раз. — И что остановило? — Любовь, — Хан глупо улыбнулся. Так случился второй раунд. «Правильный», на этот раз. После они долго лежали в тишине. — Чанбин как-то напился, — начал Минхо. — И поделился историей, как потерялся в детстве. А потом нашелся, но не для своих родителей. Типа, его занесло в параллельный мир. Такой же, как наш. Мне когда Хенджин рассказал о Енбоке, я сразу об этом вспомнил почему-то. — Может, Чанбин и прав, — произнес Джисон, — может, все вы здесь оказались по какой-то ошибке, и это не ваш мир. В вашем мире у тебя заботливый старший брат, а этот просто хочет своего настоящего брата обратно. И родители твои на самом деле не твои, поэтому и делали вид, что ничего не замечали. И Енбок, может быть, тоже залетный. Последовал за Чаном, когда родители увезли его в Пусан, только вот вместо Пусана попал в наш мир. И Чан тут злой. А еще тут Феликс, который Чана никогда не знал и никуда не уезжал, а поэтому Вселенной пришлось избавиться от Енбока. — Это почему? — Ну не может же быть в одном измерении два одинаковых человека, — Джисон сказал это так, будто это имело очень много смысла. — И то верно, — Минхо не стал его разочаровывать. — Местные, получается, только ты, Хенджин и Феликс? — Ну да. Кто-то же должен был помочь вам адаптироваться. У Вселенной все четко. — А может это вы залетные. Из своего чудесного мира, где никого не бьют и ни над кем не издеваются. А у нас тут все злые и любят драться. Поэтому ты не вписываешься в компании, а Хенджина может терпеть только Чанбин. Мог, то есть. Феликс ведь тоже злой, на самом деле. А Енбок всей этой злости не выдержал и слег. — Пф, — Джисон закатит глаза и обнял Минхо. — Разве может быть злым мир, в котором я тебя так сильно люблю? Минхо улыбнулся, но отвечать не стал. — Хороший этот мир или плохой, — сказал он, — все мы однажды станем пылью, и это будет неважно. И мир этот станет пылью. — Такая вот История Пыли, — напел Джисон. Песня действительно была хорошей.