Подстилка.

Вся эта ситуация неимоверно бесит Хибари, и, что самое раздражительное, он все никак не может избавиться от этого надоедливого чувства, которое вызывает в нем мальчик с карамельными глазами. Да если б он только знал, что станет так реагировать на этого глупого омегу, не стал бы ставить ему тогда такие условия. Но ведь прошлого не вернуть, зато тело омеги совсем рядом, и этим можно воспользоваться. — Ну пойдем... — на губах альфы опять появляется все та же кривая улыбка, когда он окидывает презрительным взглядом ученика, сдерживать себя все труднее. Он уже на грани и почти не может контролировать свои далеко не положительные эмоции, когда этот мальчишка так близок, когда в едва заметном запахе омеги чувствуются нотки страха. Это кажется чем-то естественным и неправильным одновременно. Но ненависть настигает его огромной волной, словно цунами, потопив разум, слишком внезапно, чтобы успеть вовремя прийти себя и остановиться. Хочется видеть на этом еще детском лице боль и отчаяние, а никак не нежную улыбку, и эти желания сводят с ума, заставляют поддаваться такому сладкому безумию, утягивающему в свои зыбучие пески все глубже, едва ли не лишая воздуха. — Хорошо, — покорно соглашается Тсуна, даже не пытаясь что-либо возразить. Он боится, но лишь мягко улыбается в ответ, и это выражение лица мальчика поражает искренностью, на разбитых губах расцветает слишком красивая улыбка, когда омега смотрит на Хибари, и это ломает остающиеся барьеры спокойствия, дикий зверь вот-вот вырвется, делая то, что уже умеет в совершенстве. Разрушать. А мальчик, словно бы не чувствуя исходящей от учителя угрозы, беспрекословно идет следом за ним, хоть он уже и сам успел запомнить дорогу. Он просто не может позволить себе идти рядом. Весь путь они проводят в молчании, только звуки улицы несколько скрашивают все, отвлекают, не дают погрузиться каждому в свое безумие. Тсунаёши знает, что сейчас не будет так, как было до этого, он прекрасно понимает, что преподаватель сейчас хочет отыграться на беспомощном омеге за все свои неудачи сегодня и за плохое настроение. Этот день явно не из легких... Но его надо пережить и идти дальше. Так просто надо. Вот, они проходят в дом, Савада поспешно разувается, проходя немного, но не смея делать лишних движений. "Бесит он меня, неимоверно... Опять улыбается", — все еще больше звереет историк, понимая, что еще чуть-чуть, и он встретит это личико со стенкой. — Поднимайся наверх, — небрежно подталкивает шатена в спину, когда оба стоят у лестницы на второй этаж. — Первая дверь справа. И разденься, — холодно бросает альфа, направляясь в другое место. Мальчик же идет, куда ему сказали, попутно стягивая рубашку и расстегивая ремень на штанах... Сейчас ему действительно даже не стыдно, а несколько страшно, ведь он совсем не знает, чего ждать от любимого учителя. "Наверное, у Хибари-сана сегодня что-то случилось, раз он такой агрессивный", — все еще наивно предполагает Тсуна, в комнате аккуратно складывая свои вещи, полностью обнаженный садясь на край кровати. Признаться честно, это несколько смущает. Когда преподаватель проходит в комнату, сразу натыкается взглядом на нагого мальчишку, отмечая синяки на хрупком теле. — Что, папаша вчера постарался? — усмехается, медленно подходит к своей жертве Кёя, пристально смотря на ученика. — Да, — кратко отвечает омега, тяжело вздохнув. Эти упоминания и слова не остаются бесследными, его голову сразу же занимают тяжелые воспоминания и мысли. — Это не важно, Вам все равно, — несколько грустно улыбнувшись, совсем тихо и неуверенно произносит Тсунаёши. — Нет, почему же все равно? — наигранно приторно отвечает тот, подходя к шатену вплотную. Ему невольно хочется... и он позволяет себе. Замахнувшись, размашисто бьет подростка по щеке. Её сразу же обжигает ударом, и мальчик даже не сразу понимает, что сейчас произошло... А главное, за что? — Шлюха, — с упоением проговаривает Хибари, удовлетворенно наблюдая за реакцией Тсуны. — Ты подставлялся вчера отцу? — грубо прижимая юношу к себе, ногтями скользя по его спине, намеренно доставляя такую боль. — Нет, — голос его дрогнул, он, опустив взгляд, пытается собрать мысли, но ощущение того, как сердце рвется на куски от этих слов, только усугубляет все. "И он тоже", — с диким отчаянием звучит голос в голове ребенка. Ведь этот удар был в самое сердце. — Что так? — не унимается учитель, с ехидством произнося каждое слово. — Неужели не захотел сделать папе приятно? — со сквозящей желчью в голосе проговаривает. Когда он так делает, гнетущее чувство внутри успокаивается, но на замену приходит другое. Каждую ночь тщательно воссоздаваемый мир мальчика трещит по швам. Он молчит в ответ, он не знает, что говорить, наверное, даже если бы он мог подобрать слова, он бы не смог сказать ни одного из них. Внутри все сжимается в болезненный ком, он до крови прикусывает нижнюю губу, которая уже была разбита. Мысли мечутся в голове, но, главное - не заплакать. — Шлюха, — он словно смакует это слово, так и называя сидящего перед ним омегу. — Такой молодой, а уже столько партнеров... Скажи, ты даешь кому-нибудь просто так? — усмехается брюнет. Он знает, что нет. Но ему до безумия нравится унижать. Альфа сам не замечает, как внутри что-то ломается, как все чувства уходят, остается гнетущая пустота, которая всасывает в себя остатки эмоций, словно черная дыра. Он уже и сам не знает, чего хочет на самом деле. — Нет, — сдавленно отвечает, потому что боится не сказать ответ на поставленный вопрос. Медленно, на маленькие кусочки, внутри все раздирает от боли. "Он прав... Отец прав", — судорожно сознание подкидывает самые ужасные картины его воспоминаний, все это разводит панику в разбитом сердце, внушает страх в ослабшую душу. По щекам прокатились слезы, все внутри холодеет, а снаружи словно остается лишь оболочка. Эта боль никогда не прекратится. "Пора бы и привыкнуть, Тсуна", — насмешливый голос продолжает издеваться над разумом. Внезапно слезы Тсунаёши отрезвляют вошедшего во вкус Кёю. "Что я делаю?!" — с неким ужасом осознавая, что творит, мысленно одергивает себя учитель истории. Сжав зубы от злости на самого себя, он выпрямляется, отходя от причины его минутной слабости и сумасшествия. Отворачивается к окну, якобы всматриваясь в пейзаж на улице. — Вон, — только и может произнести, совершенно не понимая, зачем он все это сделал и почему. От этого леденящего душу тона становится только хуже. "Уж лучше бы унижал", — отчаянно думает мальчик. Быстро собравшись, он буквально выбегает из дома, слезы градом катятся по щекам. Всхлипывая, судорожно вдыхая порции воздуха, слишком трудно бежать... и больно. Почему так больно? Он останавливается в каком-то пустом сквере, несколько часов проплакав. Сидя у заброшенного фонтана безлюдной улочки, он давится истерикой, пробуя на вкус вдребезги разбитые надежды, познавая лимит страданий на этот день, которые он заслужил. Спустя время сил на совсем бесполезные стенания и рыдания больше нет, и он медленно поплетется домой, где его ждет что-то, что он с уверенностью может назвать отличным и вполне соответствующим завершением этих мучительно долгих суток. — Вернулся, потаскуха? — ухмыляясь, встречает своего сынишку. — Мне приготовить поесть? — словно не замечая оскорбительных слов, проходит на кухню, выдавливая из себя улыбку. — Не смей меня игнорировать! — резко прикладывая мальчишку головой о косяк, отчего тот, глухо застонав, сжимает зубы, чтобы случайно не прикусить себе язык и не издать больше ни единого звука. — Шалава малолетняя, — отпуская из стальной хватки и ударяя его ногой в живот, разозленный альфа уходит в комнату, демонстративно хлопнув дверью. Мальчик так и остается сидеть на кухне... Немного отдышавшись, поднимается, направляясь в свою комнату, падая на кровать. Слезы снова срываются с ресниц, капая на подушку. "Мамочка, только один вопрос... Зачем я вообще появился на свет?" — будучи в полной безысходности, мысленно он представляет себе образ единственного близкого сердцу человека. После того происшествия Хибари долго не мог понять, что же на него нашло. Почему он вдруг так возненавидел мальчика, которого, к слову, он не видел уже пару дней. Что вдруг в нем так повернулось?.. То ощущение дикой ненависти и странного, съедающего чувства. Ведь это эти эмоции он, видимо, так хотел заглушить... Все же, совесть взяла свое, и он исправил тройку в журнале на пятерку. "Вот только Тсуне это знать не обязательно", — мысленно отметил преподаватель, все еще мучаясь мыслями об этом омеге.