Часть 4. Во всем виноваты птички
13 мая 2021 г. в 15:55
Ася сидела, прижавшись к Севастьяну, и вспоминала всю свою жизнь. Казалось, ничто не предвещало такого исхода. Ася видела себя учительницей, женой, матерью, но никак не провокатором.
— Севастьян, — будучи до сих пор не совсем трезвой, произнесла молодая женщина. — Я недостойна тебя…
— Это почему же так? — спросил Севастьян.
— Потому что недостойна, — повторила Ася.
Что-то в глубине души подсказывало Севастьяну, что нужно не упускать момент и выяснить всю правду. Однако как это сделать, молодой человек никак не мог решить. Додавливать жену не хотелось, на уточняющие вопросы Ася не отвечала.
«Давай, что ли, как тогда», — подумал Севастьян и пошел на кухню за вином.
К некоторому удивлению Севастьяна, Ася пить отказывалась.
— Чтобы погоны были не последние, — предложил Севастьян, протягивая Асе бокал с вином.
— И звания шли только вперед, а не назад, — продолжила Ася.
«Это уже интересно», — подумал Севастьян и чуть пригубил вино.
К изумлению молодого человека, Ася тоже не стала допивать содержимое бокала до дна.
— Давай, что ли, за долгую и счастливую жизнь, — предложил Севастьян.
— Севастьянка, давай все вопросы на трезвую голову, — ответила Ася, ставя бокал на стол. — Иначе мне завтра плохо будет. На полутрезвую, то есть.
— Ася… — осторожно начал Севастьян, отставив в сторону бокал. — Почему же ты говоришь, что недостойна меня?
В слезах Ася встала и, достав из Уложения программу, протянула супругу.
— Моя, Севастьянка, — произнесла Ася. — Лично писала, сама. Чистейшая двести семьдесят первая. Ни один адвокат в двести семьдесят вторую не переквалифицирует, если сразу же не обнаружат.
Севастьян бегло пробежался глазами по программе. Насчет статьи Уложения Ася не врала.
— И к чему это? — спросил молодой человек.
— Севастьян, — произнесла Ася. Молодая женщина залпом допила остатки вина и добавила. — Будешь моим соучастником? Если судьбе будет так угодно, я буду на суде молчать так же, как молчала на прошлом.
Севастьян ничего не ответил и убрал программу к своим документам.
— Понимаешь, Севастьянка, — начала Ася. — Я пошла против своих убеждений. И пока ты вычислял гимназисточек, обещал им уголовный барак на Карийской каторге, доводил до истерики и бил по лицу, а потом отдавал на руки родителям, я слова тебе не говорила. А сейчас… Севастьян! Я Володю вспомнила! Несчастного сына несчастной Геллер, которая сейчас, по сути, в содержанках ходит. Чтобы с внуками не разлучаться. Да, я понимаю, она могла хоть каждый день к нам ходить, чтобы внуков воспитывали бабушка с дедушкой, но она не смогла так! Пошла в содержанки, чтобы дать малюткам достойную жизнь!
— Не в содержанки, а замуж, — ответил Севастьян.
— А она хотела замуж? — спросила Ася. — Никто не знает. Может быть, ей это замужество вообще не нужно было!
Ася вздохнула и сказала:
— Я недостойна тебя, Севастьянка… Развод сразу после приговора суда? Тогда ты, может быть, в звании не потеряешь. Или… Ну давай заплатим людям и они скажут, будто бы видели, как я в гостинице с неизвестным мужчиной занималась непотребством… Синод удовлетворит прошение.
— Ася, ты что хочешь? — спросил Севастьян.
— Воплотить программу в жизнь, — ответила молодая женщина.
— Уже не получится, я забрал ее, — сказал Севастьян.
— Значит, напишу новую, — произнесла Ася.
Молодая женщина расплакалась, а потом, приобняв супруга, уснула.
Ася проснулась на следующее утро от того, что невыносимо хотела пить. На столе, неподалеку от кровати, стоял кувшин с водой и уже наполненный стакан. Ася встала, залпом осушила его, налила себе еще воды, снова выпила, а потом выглянула в коридор, чтобы увидеть, где сейчас Севастьян.
— Вечернее продолжение празднования явно лишнее было, — произнес молодой человек. — У тебя веки чуть припухли.
— Севастьянка, прости меня за все сказанное и отдай программу, — ответила Ася.
— Не помню, — соврал Севастьян. — Вот не помню, о чем мы с тобой вчера разговаривали. И про программу ничего не помню. Может, ее птички унесли?
— Никакие птички ее не уносили, — сказала Ася. — Ты ее забрал.
— Найду — отдам обязательно, — ответил Севастьян и ушел на службу.
Оставшись одна, Ася растеряно огляделась. Программы в обозримом пространстве не было.
«Убрал к себе и, наверное, сожжет от греха подальше», — подумала Ася.
Чувство, что она осталась в дураках, не проходило. Вчерашний пьяный монолог казался донельзя мерзким, а подобная откровенность, как считала Ася, вообще никому не была нужна.
«И зачем было все это говорить? — подумала молодая женщина. — Чтобы еще и Севастьян переживал из-за того, что мне как-то не так? Так бы только мне одной плохо было…»
Ася тяжело вздохнула. Чувство, что она предала взгляды, не проходило, а только начало усиливаться. Понимание того, что одно дело — пугать каторгой нерадивых гимназисток, а совсем другое — и вправду сломать чью-то жизнь, мучило и тревожило.
«Как можно жить спокойно, зная, что из-за тебя за правду кто-то отправился в крепость или рудники? — подумала Ася. — Мне уж точно никак…»
Асе было жаль Севастьяна, которому попалась такая никчемная жена, свои взгляды, которые были поруганы, идеальным образом написанную программу… Сев за стол, Ася попыталась по памяти воспроизвести все то, что писала недавно, но мысли отказывались приходить так же легко, как приходили в прошлый раз.
Немного болела голова после излишне выпитого алкоголя, проснувшийся сын настойчиво хотел играть с матерью, а не один.
— Дима, — грустно сказала Ася. — Мать для тебя ничего не сделала, никакого нового общества. Просто родила.
Решив хоть как-то скрыть чувство вины перед сыном за игрой с ним, Ася немного отвлеклась. Однако уже позже, вспомнив все то, о чем думала совсем недавно, молодая женщина поняла, что ей стало куда тяжелее, нежели утром.
К приходу Севастьяна Ася попыталась изобразить полное спокойствие, но это ей совершенно не удавалось. Увидев на лице супруги если не все, то минимум половину переживаний, молодой человек сказал:
— Ася, каждый выполняет свое дело. Одни детей учат, другие преступников ловят.
— Третьи людские жизни ломают, — добавила Ася и, подумав, спешно прибавила. — Это я о себе.
— Агнесса! — начал Севастьян. — Хватит! Сколько можно уже? Ты помогла мне, выполнила свою часть работы — все! Забудь уже!
— Севастьян, где программа? — спросила Ася.
— Я же утром сказал: птички украли, — ответил молодой человек. — Прилетели и украли.
— Севастьян, прошу тебя, отдай мне программу, — уже с начинающимися слезами попросила Ася. — Пожалуйста!
— У меня ее нет, она у птичек, — упрямо отвечал Севастьян.
Молодой человек подошел к столу, увидел наброски, отдаленно напоминавшие программу, взял их и сказал:
— А это зайчику отдам, пусть он читает. Ему все равно в лесу заняться нечем.
— Севастьян! — воскликнула Ася. — Какие птички? Какой зайчик? Зачем тебе все это?
— Для того, чтобы тебя не осудили по двести семьдесят первой, как ты вчера сама сказала, — ответил Севастьян. — А птичек и зайчика никто не осудит.
Ася расплакалась. Молодая женщина понимала, что сама виновата в том, что вчера затеяла этот разговор и сегодня не спрятала программу, однако что-то сделать уже было поздно.
— Севастьян, — как можно спокойнее произнесла Ася. — Прошу тебя, умоляю… Верни мне документы.
— Ищи птичек и их проси, — ответил Севастьян. — Они же все унесли.
— Отдай хотя бы то, что забрал для зайчика, — попросила Ася.
— Зайчик уже прибегал и все забрал, — сказал Севастьян.
Понимая, что добиться своего будет невозможно, Ася замолчала.
«Что поделать, буду писать снова. Заново. Не бросать на видных местах, учиться обходить хотя бы своего мужа. Смогу — пойду искать единомышленников, не смогу… Значит, толку от меня не больше, чем от Зои Михайловны».
Тем временем Севастьян подошел к Асе и, приобняв ее, сказал:
— Забудь об этой программе, Асенька, она тебе не нужна. Не пригодится. А зайчик прочитает ее и выбросит. Или морковку завернет. Или в печке стопит.
«Или следующие погоны пойдет получать….» — мысленно добавила Ася.