Путь жандарма

      Ася слабо понимала то, что говорит. В голове вертелась назойливая мысль: «Севастьян меня проверяет. Он узнает, что я плохо отпиралась, предлагала майору себя, и выгонит меня из дома».       Однако ни о какой проверке речь не шла.       — Документы, мадам Лыкова, не теряются, — сказал жандарм. — Ни в коем случае. А вынимать из дела я их не буду. Не считаю нужным.       — Я хочу поговорить с мужем, — произнесла Ася. — Я должна поговорить с мужем! Я просто обязана понять, что здесь произошло! В чем дело!       — Перед судом поговорите, если получится, — ответил жандарм.       До самого позднего вечера Ася никак не могла поверить в то, что произошло. Она легко призналась в том, чего не совершала, пыталась как-то помочь мужу, но не представляла, что именно произошло недавно.       Мысли о будущем пугали. Ася боялась даже думать о том, что скоро будет суд, а в том, что он будет в ближайшее время, молодая женщина даже не сомневалась.       На третий день заключения на прогулке Ася заметила Севастьяна. Сердце молодой женщины забилось чаще и, сделав вид, будто она подходит к какому-то незнакомому человеку, чтобы не привлекать внимания, Ася сказала:       — Севастьян… Что произошло? Как так получилось?       — По-видимому, Агнесса, неладное заметили еще тогда, когда я принес вам последнее слово Фигнер, — ответил Севастьян. — Потом, когда чертежи Кибальчича взял. Когда другие документы носил. Заподозрили что-то, начали следить… Промахнулся, когда взял из дома остальные документы вместе с тем, что должен был вернуть. Нет, Агнесса, разумеется, я их не достал. Сразу понял, что взял лишнее, достал только то, что хотел положить на место. Но люди быстренько сориентировались. Постановление на обыск — все увидели. А так бы, Агнесса, все равно бы пришли с обыском. Да только домой. Как говорит отец, больше позора было бы, только и всего.       — Севастьян, — сказала Ася. — Не смейте выставлять себя организатором! Женщин не вешают, это Перовской не повезло. Вы — простой любящий муж, который не сумел вовремя донести на жену, только и всего.       — Агнесса, от греха подальше, лучше отойдите, — произнес Севастьян. — Не стоит своими руками создавать себе неприятности.       Тяжело вздохнув, Ася сделала несколько шагов в сторону.       — Лыкова! — раздался голос сбоку. — Куда пошла! Велено гулять здесь!       — Прошу прощения, задумалась, — ответила Ася и вернулась в свой угол двора.       Суд начался через неделю. Изумившись столь скоро проведенному следствию, Ася постаралась максимально привести себя в порядок, чтобы достойно выглядеть на суде.       Они с Севастьяном сидели на некотором отдалении друг от друга, справа и слева стояли жандармы с саблями наголо.       Ася тяжело вздохнула. Если прошлый суд ей дался как-то легче, то теперь хотелось только одного: чтобы все как можно быстрее окончилось.       Прокурор монотонно зачитывал обвинение.       — Подсудимая Лыкова! — раздался голос судьи. — Озвучьте суду вашу позицию по отношению предъявленному обвинению.       — Ваша честь, — начала Ася. — Я полностью согласна с доводами прокурора в целом, но не разделяю позицию в том, что Севастьян Михайлович принимал равноценное со мной участие. Вина Севастьяна Михайловича заключается только в том, что он не смог вовремя донести на свою жену. И, наверное, в том, что он снабжал свою супругу информацией.       «Это же уже доказано, от этого не уйти…» — вздохнула Ася.       В перерыве между заседаниями молодая женщина с тоской посмотрела на супруга.       — Севастьян, — едва слышно прошептала Ася. — Поддержите мою версию, не наговаривайте на себя лишнего. Кто председательствующий? К чему готовиться?       — Председательствующий — Асадчий, — ответил Севастьян. — Тот самый, который Зою на две недели осудил. Вы бы не щебетали слишком много, Агнесса, может быть, к вам бы он сочувствием тоже проникся.       — А что я такого сказала? — изумилась Ася. — Что виновной себя не признаю? И что же в этом плохого?       — Плохого в этом то, Агнесса, что ваши шансы на смягчение приговора ускользают сквозь пальцы, — сказал Севастьян. — Что если господин Асадчий посчитает, что здесь не двести семьдесят первая, а двести семьдесят вторая, то пятнадцать лет каторги или десять тюрьмы — разница есть, согласитесь. И наличия беременности здесь маловато будет, чтобы десять лет тюрьмы получить.       Приговор выносили ближе к вечеру. С замиранием сердца Ася вслушивалась в казенные строчки, пока дело не начало подбираться к самому главному.       — …Лыкову Агнессу Викторовну… признать виновной… — сердце Аси заколотилось в разы сильнее, — по статье двести семьдесят второй… к ссылке в каторжную работу в сахалинских рудниках на четырнадцать лет…       Ася больше ничего не слышала.       «Если мне — четырнадцать лет на Сахалине, то Севастьяна мне больше не увидеть», — подумала Ася и с трудом сдержалась, чтобы не заплакать.       — …Лыкова Севастьяна Михайловича… признать виновным… по статье двести семьдесят второй… к заключению в крепости Александровской тюрьмы на двенадцать лет… — услышала Ася.       — Поздравляю, Агнесса, добились своего, — сказал Севастьян. — Вас признали организатором. Но о здравии раба Божьего Николая вам всю оставшуюся жизнь молиться. Сахалин, Агнесса. Не Акатуй. Месяц каторги идет за год. Это если без замечаний, но вы же не Зоя. Кроме того, вам каторгу на тюрьму по состоянию здоровья заменят. По красной изоляции, Агнесса, пойдем. Больше десяти человек в камере уж точно не будет, а вам, по-видимому, в одиночке сидеть. Вряд ли еще жандармских жен там встретите.       Молодой человек перевел дух и сказал:       — Простите меня, Агнесса. Сломал вам жизнь.       — Кто еще кому ее сломал, — ответила Ася. — Может быть, женились бы вы на другой женщине — верны бы царю на всю жизнь остались.       — Я не желаю обсуждать подобную тему, Агнесса, — произнес Севастьян. — Не желаю.       — Простите меня, Севастьян, — вздохнула Ася.