Путь жандарма

      По какой-то непонятной причине Ася никак не могла приспособиться к новым для себя условиям, хоть каждый день напоминала себе, будто молитву, слова Севастьяна.       «Живу в доме, учительствую, ношу обычную одежду, гуляю сразу, как посчитаю нужным, живу почти что на поселении и не сталкиваюсь с остальными каторжанами, — мысленно повторяла молодая женщина. — Домашние дела по основному дому лежат не на мне, нас за деньги кормят, а помыть пол раз в неделю — это не работа».       Ася понимала, что им живется даже еще лучше, нежели предполагал в своем приговоре господин Асадчий, и, если не считать того, что хозяин безбожно задрал цены на жилье, а за питание они платят дополнительно, хотя в большинстве случаев в крупных городах хозяйка включает в стоимость проживания что-нибудь горячее дважды в день, все действительно можно назвать морским курортом.       За какую-то копеечную оплату Севастьян сортировал бумаги в конторе. Цена его труда была безобразна низка, зато занятие занимало часть свободного времени и создавало иллюзию занятости и полезного дела.       — Севастьян, — до боли сжав руку мужа, сказала Ася, стоя вечером на берегу Татарского пролива. — Это же конец революционной деятельности. Такой бесславный. Начался черт знает как и окончился ничуть не лучше.       — Агнесса, не будем делать скорых и неправильных выводов, — ответил Севастьян. — Видно будет. Посмотрим. Сориентируемся в ситуации. Разберемся.       — Я боюсь проговориться при Гинце, — прошептала Ася. — Боюсь сказать лишнее, даже когда мы в комнате одни, даже шепотом говорить боюсь…       — Это естественно, осужденные должны бояться начальства, — произнес Севастьян. — Контролируйте себя, Агнесса, следите за языком.       — Мне рожать в его доме, — сказала Ася. — И, помня прошлый раз, я так скажу, Севастьян: иногда не до того, чтобы за языком следить. Жена услышит — все ему передаст.       — Тебе есть, что скрывать? — спросил Севастьян.       — Ненависть к царю, — ответила Ася.       — Думаю, это будет не новостью, — сказал Севастьян.       Ася вздохнула.       — Не представляю, как здесь можно жить по своей воле, — произнесла молодая женщина. — В глуши. В звании генерала.       — Может быть, не по своей воле живет, а потому, что отправили, — ответил Севастьян. — Меня тоже могли хоть куда отправить.       Вспомнив, что Севастьян уже в отставке, Ася сказала:       — Вот вернемся мы в город… Я надеюсь, что вернемся, получим разрешение. Я-то себе учеников найду. Учительница французского всегда нужна. В гимназию, разумеется, никто не возьмет, а для частных уроков еще ни один дурак справку о политической благонадежности не просил. Тебе-то что делать?       — Агнесса, о другом думайте, — ответил Севастьян. — Вы — лишенная всех прав состояния, я тоже. Потом, когда придет время, только к крестьянам приписаться сможете. Ребенок будет крестьянского сословия. Нужно будет, Агнесса, переступить через гордость и написать прошение на имя императора. Что бес попутал, не ведала, что творила. Покаяться, в конце концов. О себе подумать, потому что по правилам, которые есть сейчас, вам еще какое-то время играть. Поизворотливее быть. Вы не так давно правильно поступили, когда не стали устраивать представление после своей ошибки, так и сейчас нужно действовать. Время идет, прошения рассматриваются небыстро. Сегодня перепишете мое прошение и отправим. У нас год на то, чтобы уж точно в дворянском сословии домой вернуться.       Ася, до сих пор ни разу не задумывавшаяся о том, что ее лишили прав состояния, только сейчас осознала, что уже не является дворянкой. И если относительно себя ее это мало волновало, то мысль, что их будущий ребенок будет жить до сих пор в сословном обществе, но не в том сословии, пугала.       — Хорошо, Севастьян, — ответила Ася.       Вернувшись в дом, Севастьян зажег свечу, открыл чернильницу и начал писать прошение.       — Агнесса, переписывайте, — сказал молодой человек.       Ася пробежалась глазами по тексту прошения.       «Осознавая всю тяжесть своего проступка, смею просить о милости», «жгучий стыд и раскаяние заставляют меня дерзнуть написать сей документ», «прошу о милости, в полной мере осознавая свою недостойность», — гласили фразы.       — Я не могу это писать, — твердо сказала Ася.       — Агнесса, расскажите, что было, когда вас не так давно вывели из дома, — произнес Севастьян.       — Хозяин привел в какую-то избу, сказал кому-то, чтобы всыпал пять розог, а перед этим сходил за врачом. В ответ на вопрос: «Пять или, все-таки, пятьдесят», было сказано: «Пять. Это тоже меньше ста». Потом врач пришел с каплями. Потом я молча юбку задрала. Потом капли выпила. Домой пошла, — явно нехотя ответила Ася.       — Я вас не осуждаю, вы сделали все правильно, — сказал Севастьян. — Так и надо было поступать. Только, конечно, не надо было трепаться перед этим. Но подумайте и ответьте на очень простой вопрос: по вашей логике как вы должны были поступить?       — Честные люди поступили бы иначе, — вздохнула Ася. — Сказали бы, что скорее отравятся, нежели даже пуговицу на платье расстегнут. Силой бы заставили раздеться — потом бы напоказ яд выпили. Но, как видите, Севастьян, я — просто бесчестный человек. Которому своя рубашка ближе к телу.       — Так будьте и дальше бесчестным человеком и просто перепишите это прошение от своего имени, — ответил Севастьян.       Ася молча взяла бумагу и, злясь на себя, переписала текст прошения. С трудом поставив внизу подпись, молодая женщина сказала:       — По-моему, вы меня сейчас еще сильнее унизили, нежели тогда…       — Не унизил, Агнесса, а будущее вам пытаюсь обеспечить, — произнес Севастьян. — Сословие вернуть.       — Честные люди до конца жизни бы боролись против сословий, — вздохнула Ася. — Я — бесчестный человек.       — Вы просто понимаете, как нужно поступать, — ответил Севастьян.       Дверь комнаты отворилась.       — Лыкова, — произнес начальник. — Встать.       У Аси все поплыло перед глазами.       — Бороться против сословий, будучи на каторге — это хорошо сказано. На выход.       «Надо было тише говорить», — подумала Ася.       Молодая женщина молча шла в избу, после чего, переступив порог, почувствовала, что у нее плывет перед глазами.       Вскоре пришел врач. Едва взглянув на Асю, мужчина сказал:       — Руку дайте.       Ася молча протянула руку. Врач посчитал пульс и сказал:       — Осужденная больна. Пульс слишком высокий. Да и, судя по виду, вот-вот сознание потеряет.       — Мне ради нее легавую камеру городить? — спросил начальник. — Дай соль понюхать.       «Зато узнаю, чем соль пахнет», — подумала Ася.       Врач поднес к лицу молодой женщины маленькую стеклянную бутылочку. Резкий запах ударил в нос Аси и она скорее отодвинулась в сторону.       — Вот и повеселела, — произнес начальник и обратился в сторону. — Десять горячих.       Ася молча стояла, не до конца понимая ситуацию.       — Или сейчас мне балаган ждать? — спросил начальник Асю. — О том, что если верхнюю пуговицу на платье кто-либо посмеет силой расстегнуть, из лазарета весь опий пропадет, а наутро врач будет смерть констатировать? Имея мужа-жандарма, тобой же втянутого в преступную деятельность, не смешно так даже думать?       Осознав, что ее попрекают не только недавними словами, но и мужем, Ася с ненавистью посмотрела на начальника, но ничего не сказала.       — Помоги Лыковой, — сказал начальник. — Не жалеть, бей в полную силу.       Все с той же ненавистью Ася сама задрала юбку. Понимая, что после всего того, что произошло здесь, она единственное, что может и должна сделать, так это навсегда забыть о попытках послужить народу, оставив это более принципиальным и идейным людям, молодая женщина подумала:       «Вам, Агнесса, теперь остается всю жизнь молчать о своем позоре».       Голова кружилась, мысли путались. В этот раз, казалось, боль телесная вышла на первый план, затмив боль душевную. С трудом стоя на ногах, Ася дрожащей рукой взяла стакан с успокоительными каплями и, едва не уронив, выпила содержимое.       — В лазарет забрать? — спросил врач.       — Доведи до дома, — сказал начальник и обратился к Асе. — За этот месяц вписываю нарушение режима.       Ася, чуть пошатываясь, шла по улице.       — Какая-то ты нервная, — сказал врач.       — Ничтожество, вот и нервная, — ответила Ася.       — Непоследовательная, а не ничтожество, — уточнил врач. — Если и вправду балаган хотела устроить, то не стоило.       — Я бы не решилась, — вздохнула Ася.       — Ровно, без замечаний жить надо, — сказал врач. — Поняла меня?       — Поняла, — прошептала Ася.       Молодая женщина вошла в дом, дошла до комнаты и сказала супругу:       — Отправляйте, Севастьян Михайлович, что хотите и куда хотите. Потому что мне сейчас остается или травиться, или всю жизнь молчать о своем позоре. Я выберу второе. Буду пассивным наблюдателем.       Севастьян внимательно выслушал Асю, узнал все то, что только что произошло.       — Агнесса, успокойтесь, — сказал молодой человек. — Я же вам сказал сегодня на берегу залива: не надо спешить, надо думать. Надо смотреть по ситуации. Все будет видно со временем. А пока что нужно приспособиться к ситуации, жить так, как этого требуют правила.       — Я не могу, Севастьян… — прошептала Ася. — Я сегодня точно лишний месяц заработала. А вдруг не последний?       — Значит, извольте постараться, чтобы он был последним, — ответил Севастьян и приобнял супругу.