Путь жандарма

      Ася лежала, беззвучно плача и глотая слезы.       «Ничтожество, — думала молодая женщина. — Предательница взглядов… Еще хуже Зои, Зоя хотя бы не в меру наивна была, а я…»       Если бы не новая жизнь, Ася бы так и лежала, проклиная себя, однако навредить ребенку молодая женщина не хотела.       — Севастьян, — повернулась к мужу Ася. — Пожалуйста… Попроси разрешения сходить в лазарет. За успокоительным, то не взяло. Если не отпустит, просто холодной воды принеси да побольше.       Севастьян вышел из комнаты. Через стену было хорошо слышно, как супруг просит разрешения на поход в лазарет.       «Вот дура, — подумала Ася. — Комната-то посреди дома, с любой точки наши разговоры слышны… Нельзя здесь говорить ни о чем!»       Вскоре в комнату вернулся Севастьян.       — Держи, Ася, — произнес молодой человек, протягивая стакан.       — Спасибо, — прошептала Ася.       Молодая женщина чуть приподнялась, дрожащей рукой взяла стакан и выпила содержимое.       — Может, хоть сейчас возьмет… — тихо сказала Ася.       Тем временем, Севастьян пошел возвращать стакан.       — Если надо — выведи ее, своди пару раз вокруг дома, постойте где-нибудь недалеко, — услышала Ася голос начальника. — Пусть постоит на холодке. Это же вообще немыслимо, устроила здесь черт знает что! И объясни, что не в ее интересах скандалы устраивать.       — Хорошо, — ответил Севастьян.       Когда молодой человек вернулся в комнату, Ася сказала:       — На улицу не хочу — уже темно. Объяснять необязательно, я все прекрасно слышала. Такое чувство, что мы живем… В бывшей кладовке. Ну не верю я, что эта комната была создана для людей.       — Как знаешь, — произнес Севастьян.       Молодого человека немного смущало то, что они в доме постоянно на виду, однако умение вовремя замолкать и не обсуждать лишнее при чужих ушах помогало ему.       «А если бы мне пришлось писать помилование… — подумала Ася. — Если бы нас по другой статье осудили… Я бы не смогла. Я бы предпочла умереть, не предав взгляды. Нет, конечно, беременную бы вешать не стали, но я бы не стала ничего писать! Зная, что Севастьяна расстреляют. А была бы не беременная — может, и лучше. Сдохла бы, зато не столкнулась бы с таким позором… О котором не расскажешь, а если расскажешь, то далеко не каждому!»       Ася встала и чуть обмахнулась.       «Мысли эти, мысли… — подумала молодая женщина. — Как жить дальше? Что делать? Как? Как жить дальше? Не сдохла за взгляды, значит, надо жить. Но как… Как жить дальше-то!»       Ася нервно взялась руками за стол.       — Агнесса, давайте сменим обстановку, вам нужно выйти на воздух, — сказал Севастьян, видя, что с супругой что-то не то.       — Агнесса опозорена навечно, — ответила Ася. — Ее даже не столько приказ Гинце опозорил, сколько ваше, Севастьян, требование!       — Агнесса, не надо кричать, вас слышно на весь дом, — произнес Севастьян. — Пойдемте, нужно выйти на улицу.       Глядя на Севастьяна, который буквально выталкивал во двор супругу, хозяйка спросила мужа:       — Что он заставил ее сделать?       — Написать прошение на имя императора о восстановлении во всех правах состояния, — раздалось в ответ.       Ася с тоской смотрела на звездное небо и вытирала слезы.       — Севастьян! — воскликнула молодая женщина. — На мне вечный позор за свои поступки! Этому не будет прощения никогда! Никогда, Севастьян!       — Агнесса, успокойся, — ответил молодой человек. — Успокойся уже ты, в конце-то концов! Мне по лицу тебе врезать? Я бы врезал, мне нетрудно, да вот что-то не очень хочется замечание в личное дело получать. Ты что такая дурная, когда беременная? Думаешь, мне сейчас легко? Кому сейчас легко? Мы в лесу, Агнесса! Как ты сама говорила, мы почти в Америке! Держаться надо, Агнесса, а не истерики закатывать!       Не прекращая плакать, Ася пошла в дом.       — Лыкова, стоять! — раздался голос начальника. — Легавых камер нет, а вот карцеров достаточно. Там будешь истерики устраивать. А еще там сыро, холодно, вонь и дышать нечем. Или молчишь, или там кричишь.       Ася ничего не ответила. Увидев, что начальник ушел, молодая женщина скорее проскользнула в комнату.       — Ася, давай вместе полежим, — тихо сказал супруге Севастьян. — Здесь, если потесниться, мы оба уместимся. Давай поговорим о чем-нибудь. О ком-нибудь…       — О Диме… — прошептала Ася и снова залилась слезами.       — О том, что мы с тобой еще ни разу не ходили влево вдоль пролива, — ответил Севастьян, тоже взгрустнув от мыслей о сыне. — Мы с тобой, Ася, на морском курорте. Здесь лес, тишина, чайки и волны. Ты почти что свободна, только живешь на морском курорте…       Под неторопливые слова супруга Ася уснула, прикоснувшись губами к его руке.       — Агнесса-Агнесса, — прошептал Севастьян. — Нет бы, чтобы на своем топчане уснуть, надо было здесь… От капель, что ли, в сон так резко потянуло?       Рано утром Ася проснулась от того, что Севастьян пошевелился, попытавшись найти более удобное положение. Понимая, что мужу да и ей стоит спокойно поспать хоть пару часов, Ася выскользнула из-под одеяла и забралась в свою постель.       Однако сон уже не шел. Злость на себя не проходила, а слезы снова начали подступать к глазам.       «При Гинце плакать не стоит», — подумала Ася.       Молодая женщина попыталась успокоить себя тем, что она дождется того, что начальник уйдет в контору, Севастьян тоже уйдет, потом она как-нибудь отведет уроки, а потом спросит разрешения и выйдет на улицу, однако это не приносило никакого успокоения.       Севастьян проснулся на удивление быстро, будто сразу почувствовав, что Ася встала.       — Еще рано, — прошептала Ася, повернувшись к Севастьяну. — Пару часов можно поспать.       Не желая разгуливать мужа, молодая женщина замолчала и сделала вид, что спит.       Когда пришло время вставать, Ася с изумлением заметила, что она, оказывается, какое-то время поспала. Одевшись и приведя себя в порядок, Ася почувствовала, что не в силах выйти из комнаты.       — Севастьян… — прошептала Ася. — А если сказать, что я больна? Ты принесешь мне поесть сюда.       — Агнесса, что с тобой? — уже обеспокоенно и без вчерашнего раздражения спросил Севастьян. — Ты же, все-таки, здравомыслящий человек, не моя слишком впечатлительная сестра.       — Я не хочу никого видеть, — уже громче сказала Ася. — Пожалуйста, Севастьян, скажи, что я больна.       Севастьян ничего не ответил, однако когда пришло время выйти к завтраку, Ася осталась в комнате.       Молодая женщина легла на топчан и заплакала.       «Да что же это со мной? — подумала Ася. — Почему так жестоко голову сносит? То в прошлый раз, пока Диму ждала, так было, то в этот…»       Погруженная в свои мысли, молодая женщина даже не заметила, что дверь комнаты открылась и в нее вошел начальник.       — Лыкова, встать, — услышала Ася.       Молодая женщина повернула голову, увидела начальника и, испугавшись, встала.       — Дай руку, — сказал мужчина.       Ася молча протянула руку.       Начальник пощупал пульс, а потом произнес:       — Пульс в норме, температуры нет. Вписываю замечание за попытку уклониться от работ?       Ася промолчала.       — Ты сейчас не в салоне, а на сахалинской каторге, — сказал начальник. — Пошли.       «Ну пошли, — подумала Ася. — Куда вот только?»       Ася шла по заснеженной дороге и понимала, что здесь, в этих краях, ее переживания вряд ли будут кому-то интересны и нужно просто взять себя в руки и выполнять то, что от нее требуется.       «А от тебя требуется не так уж и много, — мысленно сказала себе Ася. — Молчать и учить детей».       Незаметно для себя молодая женщина увидела, что они подошли к зданию тюрьмы.       «Не верю… Не может быть!» — подумала Ася и остановилась.       — Чего стоишь, мне позвать кого-то и сказать, чтобы тебя вели? — услышала молодая женщина и тихо ответила. — Нет. Прошу прощения, задумалась.       Едва Ася вошла в здание, в нос ударил резкий запах затхлости. Дышать стало куда труднее. Тем временем, начальник сделал несколько шагов и открыл одну из деревянных дверей.       — Подойди, — сказал он.       Ася сделала пару шагов вперед и увидела крошечное помещение без окон и с подобием более-менее широкой лавки внутри.       — Или балаган оканчивается прямо в эту минуту, или вписываю попытку уклониться от работ и заключение в карцере сроком на шесть суток, — произнес начальник. — На хлебе и воде с горячим питанием на каждый третий день. Теперь вопрос: как твое самочувствие? Ты здорова или больна?       — Здорова, — прошептала Ася.       — Пошли обратно, — скомандовал начальник.       Ася молча возвращалась в дом. На душе было еще хуже, нежели утром. Придя домой и увидев обеспокоенного Севастьяна, молодая женщина шепнула мужу:       — Водил на карцеры смотреть. Вечером расскажу.       Наспех позавтракав, Ася пошла проводить урок. Кое-как взяв себя в руки и постаравшись провести все на достойном уровне, тем более, что хозяйка явно по указанию мужа несколько раз будто случайно проходила мимо или заходила в комнату, чтобы взять нужные вещи, Ася отвела занятие.       — Ася, — едва окончился урок, сказала женщина. — Хочешь чай?       — Хочу, — ответила Ася.       Кроме того, что молодая женщина толком не успела поесть утром, приглашение на чай означало какую-то беседу. И Ася надеялась, что эта беседа будет информативной, а не в виде еще одного выговора.       — Асенька, деточка, садись, — сказала хозяйка. — Ты не подумай, меня никто не просил с тобой побеседовать, я сама хочу.       Собрав остатки воли в кулак, Ася села за стол.       — Тебе плохо? — спросила женщина.       — С того самого дня, как сюда высадились, — честно ответила Ася. — А вчера вообще невыносимо стало.       — За что сослали? — раздался вопрос.       — Двести семьдесят вторая, — произнесла Ася.       — А я не знаю номера наизусть, — сказала хозяйка.       — За попытку ограничить царя в правах, вовремя раскрытую, — ответила молодая женщина. — За бунт против власти верховной, попытку заговора.       — Я не хочу сейчас читать проповеди — не моя забота, — произнесла хозяйка. — Но, деточка, тебе разве не хочется домой вернуться скорее? Раз тебе плохо с того самого дня, как сюда высадились?       — Хочу, — вздохнула Ася. — Не могу сдержаться.       — Я знаю, понимаю, слышала такое… — начала хозяйка. — Для политической покуситься на неприкосновенность тела — оскорбление всей жизни. Для бывшей дворянки вдвойне оскорбительно такое. Но ты ничего не изменишь.       — Ничего не изменю, я просто бесчестный человек, — ответила Ася. — Скотина бессловесная. Я не подняла шум вчера, я испугалась сегодня, только заглянув в карцер. Я должна была сказать, что от работ даже не пытаюсь уклониться, должна была проехаться по царской власти. Но не сказала, промолчала, не проехалась! Было дело, я однажды сказала одной мадемуазельке, что ей стоит не в революцию лезть, а сидеть дома и растить детей. По-моему, мне тоже пора понять, что я сама недалеко ушла от нее и тоже должна буду сидеть дома и растить детей. Что больше я ни на что не способна. И что единственное, что я могу сделать — это не бросать своим видом тень на настоящее революционное движение.       — Голубушка моя, вот скажу я хозяину, что ты меня сейчас агитировала — худо будет, — произнесла женщина.       — Значит, такая судьба, — ответила Ася. — Значит, Севастьян уедет с острова через год, а я — когда смогу.       — Ты постарайся как-то выйти из всего этого с меньшими потерями для себя, — сказала хозяйка. — Здесь не лучшее место, чтобы ребенка воспитывать. Твой ребенок должен воспитываться среди свободных людей, на материке. А то муж скажет, что уедет не один и в своих словах будет прав.       О подобном варианте развития событий Ася даже не задумывалась, поэтому не сумела сдержать слез.       — Ты сейчас поплачь и прекращай, больше не надо, — произнесла хозяйка. — Отлежись, если надо, я же вижу, что ты едва сидишь. И живи дальше.       Ася практически залпом выпила нетронутый стакан с чаем, после чего сказала:       — Если позволите, я к себе.       Ася лежала и чувствовала, что ее потряхивает.       — Голуба моя, да что же с тобой творится-то? — спросила женщина, заглянувшая в комнату сквозь незакрытую дверь. — Может, и вправду жар у тебя?       Хозяйка пощупала руку Аси, потрогала лоб, но так и не почувствовала даже отголосков температуры.       — Твой муж вернется — пусть за врачом сходит, — произнесла женщина. — Может, он что толковое скажет.       Ближе к обеду домой вернулся начальник, чуть позже — Севастьян.       — Пусть майор сходит в лазарет и приведет к своей жене врача, — сказала хозяйка.       — Если бы Лыкова была не беременной, то я бы велел высечь ее, как положено, а не вокруг полумер топтаться, — ответил начальник.       — Я скажу майору, чтобы он шел в лазарет? — спросила хозяйка.       — Пусть идет, послушаем врача, — согласился начальник.       Врач, пришедший к Асе, посмотрел на молодую женщину, пощупал пульс, приложил руку ко лбу, а потом сказал:       — Я еще вчера говорил, что осужденная больна. У нее, наверное, нервы. Пусть отлежится два-три дня.       — Пусть отлежится, — мрачно ответил начальник. — Лекарства нужны?       — Зачем беременную мучить каплями, пусть так отлежится, — произнес врач. — Через три дня легче не станет — могу снова ее осмотреть.       — Можешь идти, — сказал начальник.       Оставшись наедине с супругой, Севастьян тихо спросил:       — Ася, это ты из-за вчерашнего прошения так? Не выдержала. Или из-за того, что потом было?       — Не знаю, Севастьян, — вздохнула молодая женщина. — Из-за всего сразу, наверное…       Вечером, когда Асе стало чуть легче, молодая женщина вместе с мужем пошла на залив. Честно рассказав об утреннем походе к тюрьме и о разговоре с хозяйкой, Ася произнесла:       — Севастьян, все просто. Я тут с ума потихоньку схожу. Наверное, в этом дело.       — Как говорила мама, родишь и полегчает, — ответил Севастьян.       — Хотелось бы в это верить… — вздохнула Ася. — Но… Не уверена. Да и ждать слишком долго.       — Не дольше, чем уже прождала, — произнес Севастьян.