Путь жандарма

      Ася все лежала на кровати и никак не могла успокоиться. Осознавать, что ее взгляды разбились и превратились в пыль при первой же трудности, оказалось слишком мучительно.       «Я — никто, — думала Ася. — Едва попалась ситуация чуть сложнее, нежели проблемы с инспектрисой и Геллер — я сразу побежала в кусты. Помчалась прятаться…»       Перед глазами Аси встали купе поезда, каюта парохода, дом Гинце и учительствование вместо тюрьмы.       «Что можно ожидать от народа, если ты, часть народа, ведешь себя как последний трус… — подумала Ася. — Кто должен был отказаться снимать комнату? Кому не по убеждениям должно было быть учительствовать вместо тюрьмы? Кто провел полтора года на морском курорте и пинал балду? А кто-то в это время страдал в рудниках…»       Ася не сомневалась, что предала все идеи, которые только могла предать.       «Народ несчастный, но тупой, — подумала Ася. — Как и писал Герхард Артурович. А я не тупая, зато дура. Идиотка. Предательница взглядов. Ничтожество. Ноль без палочки. Я даже не бессловесная скотина, у меня была тысяча возможностей показать свои убеждения. Но я… Как когда-то Зойке сказала, выбрала для себя тепленькое местечко жены жандарма. А сейчас прикрываюсь тем, что жена жандарма в отставке…»       Устав плакать, Ася встала, села за стол и, не обращая внимания на то, что сидеть было просто невозможно, начала вспоминать один случай на Сахалине.       «Я бы тогда ударила себя? — подумала Ася. — Или, как и положено трусливой скотине, отдернула бы руку в последний момент?»       Эта мысль начинала мучить.       «Вроде, я с замахом рукой целилась, — попыталась вспомнить молодая женщина. — Хотя кто его знает, попала бы или нет… Может, в ребра бы попала. В лазарете бы от какой-нибудь заразы сдохла…»       Этот поступок казался Асе единственно правильным за все время, проведенное на Сахалине.       «Но сдохнуть была не судьба, — подумала молодая женщина. — Потому что сдохнуть по-геройски могут кто? Герои. А не те, кто перед этим провел не пойми сколько времени на облегченных условиях, а потом резко поддался чувству».       Разум подсказывал Асе, что уже давным-давно стоило встать, но молодая женщина никак не могла позволить себе это сделать.       «Не захотела отмучиться на каторге — отмучишься здесь, — мысленно усмехнулась Ася. — Сперва там было как-то не очень, теперь здесь будет как-то не очень».       Наконец, ощущения взяли верх над разумом и Ася буквально соскочила со стула, снова рухнув на кровать.       «Не так жить нужно! — подумала Ася. — Не так! Или служить народу до конца или даже не пытаться позориться!»       Тем временем, Севастьян шел на встречу с Виталием. На душе было чуть муторно: мысли о том, что он только что поднял руку на жену, пусть и заслуженно, не радовали. Севастьян подошел к клубу, сел на лавочку рядом и начал ждать бывшего сослуживца.       Виталий пришел вовремя. Увидев Севастьяна, молодой человек обрадовался, а потом спросил:       — Чего такой смурной? Не рад встрече?       — Мать отругала за то, что Агнессу побил, — ответил Севастьян.       — Насколько я помню, Агнесса передумала и больше не считает, что муж вправе наказывать жену, — уточнил Виталий.       — Совершенно верно, — подтвердил Севастьян.       — А за что побил? — спросил Виталий.       — За то, о чем филер отчитывался, — ответил Севастьян.       — Мне филер об Агнессе вообще ни в чем не отчитывался, — сказал Виталий. — Говори уже как есть, раз начал.       — Агнесса вчера напилась, потом филер ее пытался домой привести — она его послала. Как же это так, она же верная жена и приличная женщина. А потом он ее городовому сдал. Который уже передал Агнессу мне, — рассказал Севастьян.       — Мое мнение не изменилось: жену бить нельзя, — ответил Виталий.       — А еще вторая проблема, — начал Севастьян. — Слышал, может, вдруг кто рассказывал. Я сдал экзамен за университетский курс. Мучил себе голову проклятой цивилистикой [1], к чертовой матери она мне не нужна! Латынь припоминал, попутно годы учебы вспоминая. Философов, которых счастливо забыл в свое время, пытался хоть как-то запомнить. Сдал этот дурацкий экзамен. На четверку, Виталя! На четверку! Мне бы и тройки хватило — лишь бы сдать! Пошел подавать документы как присяжный поверенный. И знаешь, по какой причине они мне отказали?       — Потому что судимый, — ответил Виталий.       — Совершенно верно! — воскликнул Севастьян. — Потому что судимый! Вот и подумаешь: может, не зря Агнесса предлагала за границу уехать. Чтобы не тыкали носом все, кто только может!       Севастьян вздохнул и добавил:       — Присяжным поверенным не может стать лишенный прав состояния. Про судимость — ни слова. У меня права состояния возвращены. Я прошение на имя императора писал. И Агнессу заставил.       — Сколько заплатил? — пошутил Виталий.       — Нервами своими заплатил, пока Агнессу убеждал переступить через гордость и написать прошение, — ответил Севастьян. — У нее же новая идея фикс: она — недостойная святого дела революции женщина. Она — предательница взглядов. Она не страдала на каторге, а отдыхала на морском курорте. Нет, конечно, там не было практически ничего из того, чем пугают наивных гимназисточек, разве что Агнесса умудрилась нарушить режим, что ее выпороли, но это был не сказать, чтобы морской курорт. Отпрашиваться по каждому поводу у хозяина [2] — это не в Коктебеле под шум моря отдыхать.       После рассказа о Сахалине, Севастьян сказал:       — Вот как пить дать — они у меня взятку вымогали. Я сказал, что буду жаловаться, а им хоть бы хны. Ну пожалуюсь, даже если не возьмут — пусть хоть нервы им помотают.       Молодой человек рассмеялся и добавил:       — Сколько и кому надо дать, чтобы в звании и по месту службы восстановили? Каяться я умею, прошение красивое вышло.       — Никогда не интересовался этим вопросом, — ответил Виталий. — Пошли, что ли, в клуб, а то сидим на лавке, будто старые сплетницы.       В клубе было немноголюдно. В карты играть не хотелось, бильярд был занят.       — Господин майор, — полунасмешливо, но добродушно произнес немолодой мужчина в форме. — Я знаю, вы нечастый гость в этих стенах, но так долго еще не отсутствовали. Почему в штатском?       — В отставке, ваше превосходительство, — ответил Севастьян.       — В чем провинились? — спросил мужчина.       — Не уследил за своей супругой, которую осудили к каторжным работам, — сказал Севастьян.       — Печально, — ответил генерал. — Какой приговор и за что?       — Четырнадцать лет каторжных работ, Сахалин, — произнес Севастьян. — Статья двести семьдесят вторая.       — Значит, ничего не успела сделать, иначе бы вы овдовели, — сказал генерал. — Наверное, служба вам по ночам снится…       — Бывало, — ответил Севастьян, уцепившись за эту ниточку.       — А как вы сейчас живете, господин майор? — спросил мужчина. — Чем на жизнь зарабатываете?       — Буду откровенен перед вами: по приговору суда я был признан соучастником Агнессы и осужден на двенадцать лет тюрьмы на Сахалине, — понимая, что все его надежды сейчас рухнут, произнес Севастьян. — Недавно вернулись. Супруга не смогла провести четырнадцать месяцев без замечаний, поэтому ей пришлось остаться на пятнадцатый. Я не смог бросить ее одну.       — Все беды из-за женщин, — сказал генерал. — Потому я и не женился. Не хочу, чтобы службе что-то мешало. Понимаю вас, майор. Могу ли помочь? Вряд ли.       — Мне уже была оказана высочайшая милость, государь император удовлетворил мое прошение и вернул мне права состояния, — ответил Севастьян. — Супруга смогла тоже убедиться в том, что государь милостив. Младшая дочь сразу родилась дворянкой.       — Кто я такой, чтобы идти поперек слова государя, — произнес мужчина. — Майор, может быть, вы когда-то интересовались статистикой относительно лихоимства. Сколько эпизодов и сколько дел возбуждается.       — Ничтожно мало, — сказал Севастьян.       — У вас, господин майор, ситуация иная, — продолжил генерал. — Сам государь был милостив к вам. А кто я такой, чтобы идти против его слова? Да и, будем откровенны, вы понесли кару за то, что жену не удержали, не за свой умысел.       «Спасибо тебе, Агнесса, за твои слова на суде», — подумал Севастьян.       — Я помогу вашей беде, — сказал мужчина. — Немного презренного металла и вы сможете вернуться к своей службе. Насколько я помню, вы были усердны, даже слишком усердны. И за свое излишнее усердие даже на гауптвахте были.       — Так точно, — ответил Севастьян.       — Я помогу вам, майор, такие преданные служители закона должны служить ему и дальше, даже если не смогли уследить за своей женой, — произнес мужчина.       Севастьян не верил своим ушам: за взятку его были готовы вернуть на службу. Конечно, молодой человек не считал жандармерию службой мечты, как раньше, однако это был лучший вариант из имеющихся.       — Виталя, — взволнованно произнес молодой человек. — Одолжи денег, прошу тебя.       — Решил дать на лапу и стать присяжным поверенным? — спросил Виталий.       — Нет, меня Иваницкий простить готов, — ответил Севастьян.       — Уверен, что Иваницкому не хватает одного раскрытого дела для следующего звания? — уточнил Виталий.       — Я ни в чем не уверен, но надеюсь, что он от всей души за меня радеет, — сказал Севастьян. — Или о деньгах радеет, здесь не угадать. Но мне особой разницы нет. Если сразу вычислят — ссылка до трех лет, если потом и докажешь свое усердие в службе — выговором ограничатся. Не думаю я, что это тот случай, которого не хватает до звания.       — Будут тебе деньги, Севастьян, — ответил Виталий. — Будешь отдавать из жалования, сразу не потребую.       — Спасибо, — искренне поблагодарил Севастьян.       Севастьян не мог поверить в то, что все так легко прошло, и он вскоре вернется к службе. На всякий случай выждав пару дней и услышав заветные слова о том, что можно выходить на службу, молодой человек объявил за ужином:       — В качестве исключения и во многом благодаря тому, что я признал свою ошибку и получил высочайшее прощение, меня восстанавливают на службе в прежнем звании.       Услышав подобную новость, Ася остолбенела.       «Не может быть… — подумала молодая женщина. — Не может быть!»       Едва дождавшись того, что они с супругом останутся наедине, Ася спросила:       — За какие такие заслуги тебя возвращают обратно?       — Не решаются пойти наперекор воле государя, который посчитал возможным простить нас с тобой, Ася, — ответил Севастьян. Молодой человек помолчал и добавил. — И благодаря тебе, конечно. Благодаря тому, что ты взяла на себя всю вину. Я всю жизнь буду помнить это, Ася.       — Помнить — это хорошо, — произнесла молодая женщина. — В благодарность за это не поднимать руку на жену — еще лучше.       — Постараюсь, Ася, — ответил Севастьян.       Молодая женщина чуть помолчала, обдумывая, стоит ли озвучивать свое предположение, а потом спросила:       — Сколько с тебя взяли?       — Много, Ася, — ответил Севастьян. — Год долг отдавать буду. Ну это с учетом того, чтобы семья не голодала.       — А с меня отказались взять, когда я предлагала, — вздохнула молодая женщина. — Тогда бы и суда не было.       — Совершенно другой случай и ситуация, — сказал Севастьян. — Почти что невинный и раскаявшийся человек получает второй шанс.       — Не захотел быть присяжным поверенным, — утвердительно произнесла Ася.       — Отказали потому, что был судим, тоже деньги, видать, хотели, — ответил Севастьян. — Ты, Ася, статистику не знаешь. И я не знаю. А знаю одно: из тысячи, наверное, случаев только один до оформления дела доходит. Я про лихоимство. Плюс ответственность весьма скромная: деньги отберут и под домашний арест посадят. Почти что ничем не рискуют.       — Что же, — вздохнула Ася. — Лучше так, чем за прилавок.       — И куда же подевались взгляды? — не удержался Севастьян.       — Взгляды бесчестной женщины, которая предала высокую идею, вряд ли должны кого-то интересовать, — ответила Ася. — Будет достойный человек, проведет все достойно — я за него порадуюсь. Что он молодец, все сделал, а я не смогла. А так… Считай, Севастьян, что я такая же часть тупого и необразованного народа — никчемная Агнесса, которой, как крестьянину, своя рубашка дороже к телу. [1] гражданское право. [2] начальник исправительного учреждения (на жаргоне).