Вечная жизнь не обещает вечного счастья

— «Меня не так-то и просто отравить». Спидвагон с ужасом осознаёт что препарат не сработал, но сдаваться так просто он все равно не намерен. Напрягшись всем телом как пружина он выжидает подходящего момента. Офицер наклоняется ближе и шепчет в самое ухо: — «Я так и знал что ты, задумал что-то неладное». Роберт в ту же секунду резко подаётся назад и бьет нациста затылком прямо в нос. Слышится хруст и болезненный вскрик. Штрохайм на мгновение ослабляет хватку и отшатывается, зажимая кровоточащий нос. Роберт тут же переворачивается на спину, в попытке встать со стола. Но он не успевает даже вдоха сделать. Штрохайм в одно мгновение оказывается возле стола, и надавив на шею, пригвождает Спидвагона к столешнице. Вторая рука, зажимает сломанный нос. Роберт шипит, вырывается и отчаянно отбрыкивается ногами. — «Уйди! Отвали блять!», хрипит он. Хватка на шее не иначе как железная, в глазах темнеет. Кончики чужих пальцев обжигающе холодные и как будто пробуривают кожу, пронося холод по самым артериям. " Твою мать! Нельзя терять сознание! " Роберт до крови закусывает язык и из последних сил, наотмашь питает врага ногой. Внезапно давление чужой ладони исчезает и он делает судорожный вдох, наполняя лёгкие кислородом. Смотреть на немца до колик страшно, но Роберт все же решается поднять взгляд. Сидящий за стулом или читающий нотации, Штрохайм не выглядел и в половину так жутко. Фуражка слетела, идеальная укладка растрепалась, а от формы оторвалась пуговица. Но самым пугающим было лицо немца. Глаза, до этого ясные, теперь будто налились кровью. На носу разливается синяк, а ноздри широко раздуваются как у разъяренного быка. Кровь запачкала подбородок и капала на паркет, иногда попадая на белоснежные ворот формы и окрашивая в грязно бурый зубную эмаль немца. Спидвагон сглатывает и сгибает ноги в коленях, пытаясь сделать своё положение более устойчивым. Страшно. До дрожи страшно. Кажется что немец вот-вот как натренированная собака сорвётся с метафорической привязи и бросится на испуганного человека, с первобытной жаждой крови вгрызаясь в чужое горло. В кабинете стоит напряженная тишина, нарушаемая редким стуком багровых капель о доски паркета, да тяжелым дыханием обоих мужчин. Спидвагон сам напряжен как взведенная пружина. До нервной чесотки хочется сорваться с места и спрятаться за тяжелым деревянным столом, скрываясь от опасности. А желательно и спрятаться прямо под тем же столом. Но внезапно вслед за страхом нутро заливает волной адреналина. Перед ним не кто-то даже близко напоминающий Дио. А с человеком вполне возможно справиться. Роберт покрепче сжимает кулаки и встаёт в почти правильную боксерскую стойку. — «Подойдёшь, я тебе рожу сломаю! Мне все равно нечего терять!» Но Штрохайм не трогается с места. Он только смотрит. Прожигает взглядом, будто живьём кожу снимает. А затем медленно поднимает руку. Роберт не отрываясь следит за каждым действием нациста. Пусть тот и сильнее, но напоследок подпортить офицеру его драгоценную шкурку он точно сможет. Они оба прекрасно понимают, кто из них сильнее. И Роберт будто издеваясь игнорирует очевидный противовес в силах. Ему бы уже сползти на пол и в рыданиях умолять офицера простить его. Штрохайм жда…нет, уверен был что так и будет. Поэтому оглушающий удар в нос стал для него такой неожиданностью. Сопротивления он не ожидал уж точно. И даже сейчас наглый британец упускает очевидный шанс вымолить прощение. Вместо страха на его лице видно лишь злобу и решительность. Такой на танк попрет, имея из оружия одну лишь зубочистку. Идиотизм. Не поддающийся здравому смыслу идиотизм. Но делать с этим что-то надо. Немец касается пальцами помятой фуражки и внезапно вскидывает её вверх. Роберт невольно поднимает глаза и пропускает момент, когда немец оказывается носом к носу рядом с ним. Спидвагон сдавленно охает и непроизвольно отшатывается назад. Но сзади оказывается выступающая столешница, и Роберт потеряв опору неловко взмахивает сцепленными руками и заваливается на спину. Резкое соприкосновение со столом выбивает из лёгких весь воздух и Спидвагон инстинктивно зажмуривает глаза. Штрохайм тут же пользуется ситуацией. Одной рукой он надавливает на грудную клетку, а другой на запястья Роберта. Тот взвывает от боли, когда металл наручников впивается в повреждённую кисть. Вес чужого тела не позволяет вновь вскочить. Штрохайм переводит дыхание и как ни в чем не бывало произносит: — А знаешь, моё любимое увлечение это срывать с людей маски и вытаскивать из их собственной зоны комфорта. Какой-то ты сегодня покладистый, я сразу понял, что ты что-то задумал. Алкоголь, твои байки, все это слишком подозрительно. Я притворился, что препарат отравил меня. А ты оказывается собирался позвонить? Всего-то? Я был уверен, что ты попытаешься меня задушить — Теперь жалею что этого не сделал! Выплевывает в лицо немцу Спидвагон. — Ну вот, видишь? Произносит Рудольф почти любовно сжимая подбородок Спидвагона. Тот дёргает головой вниз и немец еле успевает отдернуть руку, прежде чем на его пальцах сжались бы чужие зубы. Штрохайм между тем протягивает руку и берет опустошённый наполовину стакан. — Вот ответь, спрашивает он просматривая жидкость на свет, — на что ты надеялся, когда оставлял такой осадок? И вообще мешать неизвестно какие препараты с алкоголем смертельно опасно, ты не знал? Слава богу, что это было самое обычное успокоительное. Роберт роняет голову на стол и сквозь зубы матерится. Как он сразу не догадался? — Но знаешь, продолжает немец, — мне интересно посмотреть, как на тебя повлияет эта смесь. Вот например в мою военную подготовку входил курс, на котором нужно было горстями жрать всякие таблетки, чтобы выработать иммунитет. А вот реакцию твоего организма на эту бурду мне крайне любопытно поглядеть. — Разбежался! Выкрикивает Роберт сжимая крепче зубы. Штрохайм насмешливо поджимает губы, и поудобнее перехватывает запястья британца. — Вот сейчас и проверю. И с этими словами он до хруста сжимает руки Спидвагона. Тот жмурится и бьется головой об стол. Стон боли прорывается сквозь сжатые зубы. На плотно сжатых глазах проступают блестящие слезинки. — «Ну предположим…» Штрохайм оглаживает крепко сжатые челюсти и хочет было нажать посильнее, чтобы разжать чужие зубы. Но ему снова приходится отдергивать пальцы в ответ на щелчок сжавшихся зубов. — «Гад!» С восторгом выдыхает Штрохайм. И внезапно перекладывает руку на горло пленника, оглаживая проступающую под подбородком венку. Роберт успевает только подумать, что теперь его точно задушат. Но Рудольф, вопреки всему не спешит сжимать пальцы. Вместо этого он мягко проводит по шее до уха и нажимает на болевую точку под челюстью. В ответ вновь сдавленное шипение. Так не пойдёт, нужно чтобы наглец раскаялся в своём поступке. Штрохайм решил, что двух-трёх мольб будет вполне достаточно. Поэтому вновь давит на участок между ухом и челюстью, но на это раз чуть сильнее. При этом он внимательно следит за реакцией. Роберт сдавленно шипит и то и дело отбрыкивается от немца ногами. Штрохайм с неким подобием восхищения смотрит на эту картину. Руки будто живут своей жизнью. Они почти шутливо дергает юношу за ухо и внезапно касаются шрама на щеке. Движения плавные, почти нежные. Так гладят кошку или ребенка, но никак не пленника, только что пытавшегося тебя отравить и почти сломавшего тебе нос. Штрохайм внезапно задумывается, что будь у Спидвагона чуть более пухлые губы и выразительные глаза, его с натяжкой, но можно было бы принять за девушку. Так с этими мыслями офицер не замечает, как его собственные руки в перчатках, заляпанных кровью, уже секунд как тридцать поглаживают Роберту щёку. К Рудольфу приходит странная и невероятно озорная идея. Он приподнимается на мысочки и поднимает ногу таким образом, чтобы его колено упиралось британцу в живот. Роберт пытается было встать, но резкое давление на грудную клетку заставляет его захрипеть и улечься обратно. Между тем Штрохайм освободившимися руками берёт Спидвагона за щеки и крутит его голову в разные стороны. Он кажется делает для себя какие-то расчёты, а потом перехватывает крепче и с остервенением бьет Роберта головой об стол. Тот давится болезненным воплем, когда череп ударяется о твёрдое дерево. — «Блять…» Только и может выдавить он. Затылок печёт и кажется намокает. — «Т-ты мне кажется голову разбил…» Шипит Роберт отчаянно смаргивая и пытаясь избавиться от звёздочек, пляшущих перед глазами. — «Ой, не выдумывай, всего лишь кожу поцарапал», отмахивается Штрохайм. Он приподнимает голову Спидвагона и стирает кровь с разбитого затылка. Задумчиво смотрит на алый сок, окрасивший пальцы. А затем опускает руку и размазывает кровь по губам Роберта. Щедро так, выходя за контур и пачкая белую зубную эмаль. На середине процесса Спидвагон отчаянно мотает головой, из-за чего алая линия надломилась и прошла по подбородку. Немец лениво отмечает, что теперь Роберт больше похож на девушку. И злорадно улыбается. Вот так: унизить, смешать с грязью, да так, чтобы ублюдок от стыда сгорел… Да, определённо. Вторая порция крови практически равномерно размазывается по векам. Спидвагон вновь отчаянно крутит головой, пытаясь уйти от прикосновений. По этой же причине импровизированные тени грязной кляксой размазываются по вискам и переносице. Закончив, Штрохайм отстраняется и придирчиво осматривает собственную работу. В какой-то степени красиво, но чего-то точно не хватает… Точно! Бриташка же бледный как смерть, а у настоящей девушки должен быть натуральный румянец! Он осматривает кабинет в поисках чего нибудь, хоть отдаленно напоминающих румяна. И тут его взгляд натыкается на стоящий на краю стакан с алкоголем. Рудольф хищно улыбается и тянет руку за ним. Идея. Взяв стакан в руку он с долей тоски смотрит на губы Роберта и протягивает: — «Ох, как жаль, твоя помада чуть смажется, но не волнуйся, мы всегда можем её обновить!» Роберт переводит глаза с потолка на нациста со стаканом в руке и сжимает покрепче заляпанные кровью губы. Немец опускает руку на чужую шею и кончиками пальцем поглаживает дёрнувшийся кадык. Затем кладёт всю ладонь и постепенно сдавливает. Спидвагон, запутавшийся в круговерти этих идиотских необъяснимых ласк и боли в запястьях и затылке, сначала даже не замечает очевидную попытку его задушить. Он давится судорожным выдохом и выпучивает глаза. Тело почти конвульсивно дергается, и нацист усиливает хватку. — «Будешь дергаться и я сломаю тебе трахею». И в подтверждение своих слов давит большим пальцем на трахейный канал. Роберт вертит головой и отчаянно пытается схватить ртом воздух. На бледной коже тут и там стали проявляться некрасивые красные пятна. Воздуха почти не остается, перед глазами темнеет, а во рту появляется мерзкий тошнотный привкус. Разум, и без того не слишком ясный, теперь окончательно затуманилась. Сам Роберт сдаваться не намерен, но тело предаёт хозяина и изгибаясь другой вверх, заставляет открыть рот и сделать один единственный вдох. Едва он на миллиметр разжимает зубы, в нижнюю челюсть тут же вцепляются грубыми пальцами, не позволяя вновь сжать зубы. — «С-сволочь». Штрохайм удовлетворенно хмыкает и подносит к лицу Роберта стакан. Тот видя это, отчаянно старается вывернуться из железной хватки, вертясь как уж на сковородке. Но Штрохайм прижимается ближе, блокируя любое сопротивление. Он наклоняет стакан, и янтарная жидкость заполняет ротовую полость. У Спидвагона последние силы уходят на то, чтобы не проглотить эту гадость. Он отплёвывается, и виски пачкает подбородок, стекая вниз по шее и оседает на рассыпанных в беспорядке волосах и воротнике отнюдь не белоснежной теперь рубашки. — «Глотай!» Зло шипит Рудольф и нажимает коленом на рёбра. Спидвагон заходится отчаянным кашлем и наконец глотает алкоголь. Виски огненной волной опаляет горло. Сухо, горячо и до ужаса пряно. Надсадный кашель не даёт и вдоха сделать и Штрохайму приходится убрать колено с сотрясающейся в конвульсии груди. Роберт тут же скрючивается на столе в позу эмбриона. Он отчаянно царапает шею руками, пытаясь вытравить из горла обжигающий напиток. Рудольф даёт британцу пару секунд передышки, а затем хватает за плечи и силой разворачивает к себе, прижимая силой к столу. — «Да, прекрасно!», шепчет он с восторгом рассматривая получившийся результат. Спидвагон скрючившись в три погибели лежит на столе и загнанно дышит. Растрёпанный, заляпанный виски, с размазавшейся кровью на губах и веках, проступивший от алкоголя румянец и алые пятна лишь подчеркивают бледность кожи. Глаза лихорадочно блестят. А глаза у британского придурка… Темные, алчущие и до неприличия блядские. Дышит тяжело, спутанные волосы пахнут виски, а поза такая открыто наивная. Воплощение влечения и похоти. Всё садистское возбуждение вмиг пропадает, оставляя после себя терпко-приторный осадок. Штрохайм кривится. Он ведь может прекратить этот балаган. Подойди, вынь из кобуры старый добрый, прострелянный не в одной битве кольт, приставь к виску. И одурманенный выпивкой бриташка даже не поймёт что случилось. Все так просто. Но вместо этого он кладёт ладонь не заляпанную выпивкой жилетку. Под рукой бешено бьется сердце, Роберт переводит осоловевший взгляд на немца и шумно выдыхает, хватается дрожащими ладонями за чужой рукав. Наручники гремят. Штрохайм как заворожённый смотрит как Роберт с пустыми глазами поднимает чужую руку и льнет к ладони немца. Закрывает глаза и мерно покачивается. На кровавых губах расцветает глупая и до невозможности тёплая улыбка. Штрохайм подаётся вперёд и проводит пальцами второй руки по щеке. Роберт пьяно хихикает и качнувшись ещё раз ухает вниз со стола. Штрохайм чисто инстинктивно подаётся вперёд и ловит тушку британца. Тот обвисает на плече как мешок с картошкой и о чем то неразборчиво ноет. Руки скользят по плечам без возможности зацепиться. А Штрохайм не шевелится, даже не дышит. Роберт поднимает голову и облизывает губы. Стирает кровяные линия языком и кривится. Своя кровь горькая и абсолютно не вкусная. Он утирает рот ладонью и задумчиво кладёт голову на плечо Рудольфа. Тыкается носом в шею, щекоча волосами. Он сейчас больше похож на тесто: мягкий, податливый и совершенно безропотно отдающийся рукам, мнущим и лепящим что-то новое. И Рудольф с неохотой признает, что таким чертов британец нравится ему больше всего. Роберт доверчиво льнет к чужой груди, ища то ли опоры, то ли поддержки. А затем совершенно внезапно закрывает глаза, выдыхает мягкий, тихий как дыхание ребёнка стон в шею и прикасается к щеке немца влажными губами. А затем неуклюже приподнимается на локтях и утыкается ртом почти в уголок чужих губ. Этот невинный жест будто разбивает непроницаемый купол транса и Штрохайм выныривает из омута забытья. Он почти испуганно отталкивает от себя Спидвагона и тот соскользнув с колен и запутавшись в собственном пальто, падает и глухо бьется головой об ножку стола. Рудольф ошалело смотрит на свои руки, все ещё ощущающие вес и тепло чужого тела. Роберт, скрючившись, лежит на полу, закрывает руками голову и кажется плачет. — " Что это блять было? " Вопрос повисает в воздухе так и не получив ответа. Штрохайм и сам пьян, но не настолько, чтобы лезть к незнакомцам целоваться. Он остервенело трёт рукавом то место, куда ткнулись чужие губы. Мерзко, мерзко, мерзко, мерзко, мерзко. Немец бьет себя по щекам, успокаивая скачущие нервишки. Роберт все так же скулит, неловко елозя по полу в попытке встать. Рудольф старается не глядеть в его сторону. Вызывает дежурного солдата и приказывает запереть Спидвагона в камере и вкатить двойную, нет тройную дозу успокоительного. После виски придурок скорее всего все забудет. А если нет, Штрохайм ему в этом поможет. Чертовски гадкое ощущение поселилось под рёбрами. Он не сожалеет о содеянном, ему противна сама суть своего поступка. Эгоистично однако получилось. Увидел реакцию на алкоголь, так всё — вышвыривай британца из кабинета и занимайся своими делами. Нет, что за чушь ему вообще в голову ударила?! Он задумчиво смотрит на свою перчатку. Кровь уже подсохла и теперь покрывает ткань бурыми пятнами. В голове вновь вспыхивает мерзкий, объятый ореолом похоти образ. Спидвагон в тот момент возможно даже не знал, что выглядел соблазнительнее любой женщины. Именно потому что Роберт не женщина. Внезапно перед глазами мелькает образ Роберта в платье и Штрохайм разрывается между желанием согнуться пополам от смеха и зло стукнуть кулаком по столу. И смешно и нелепо. Немец делает глубокий вдох чтобы успокоить мысли. И тут его как током ударяет. Он душит в себе испуганный визг и вскакивает, роняя стул. На заляпанных кровью пальцах потрескивают крохотные разряды. Они прыгают по ткани как причудливые зверьки. Ощущение распирания заполняет собой вены и артерии. Тепло, он чувствует такое странное тепло. Испуганный вздох превращается в восторженный. — «Хамон…»