Вечная жизнь не обещает вечного счастья

— «Как знаешь. В тумбочке комплект сменной одежды, переоденься и заправь постель, сейчас ты под сопровождением моего приближенного пойдёшь в лазарет для принятия лекарств, потом тебе позволено читать, через три часа ужин». С этими словами немец покинул комнату. Хлопнула дверь, и ещё пару секунд царила тишина, нарушаемая лишь тиканьем ходиков. Но вот, буквально спустя ничтожные мгновения Спидвагон сжал изо всех сил кулаки и издал приглушённый вопль злобы. Да что же это было?! Он схватился руками за всё ещё мокрое от слёз лицо и закрутил отчаянно головой, пытаясь вытрясти оттуда неугодные мысли и воспоминания. Где были его выдержка, честь и гордость в этот момент? Куда подевалось здравомыслие? Что вообще двигало им в тот момент, когда он доверчиво льнул к офицеровой груди?! А тот тоже хорош! Почему не оттолкнул? Нашёлся добрый самаритянин! Роберт зло протопал к тумбочке и резко открыл ящик, чуть не выдернув его из пазух. Достал стопку новой одежды и грубо кинул её на смятую постель. Он признаться, ожидал чего угодно: военной формы, обычных серых вещей или нечто подобного, Черт, да припоминая больную фантазию этого ублюдка, даже костюм горничной не стал бы для него столь большим удивлением, но подобного он раньше никогда не носил. Ткань была очень странной на ощупь, слишком мягкая для фетра или льна, но и для шёлка была жестковата. Как будто бархат, но текстура была совсем иной. Спидвагон задумчиво пропустил материю между пальцев, а затем потерся о неё щекой. Внезапно кожу будто укололи крохотные иголочки, а Роберт испуганно отдёрнул руку с обновкой в сторону. Еле заметные разряды хамона пробегали по материи, весело потрескивая. Роберта вновь обуяло любопытство, и он максимально настороженно приложил к ткани ладонь, готовясь вот вот отдёрнуть. Но как ни странно, на этот раз укола не последовало, даже наоборот, приятное тепло окутало руку. Внезапно его мозг прострельнула догадка: эта одежда каким то образом взаимодействует с хамоном! Он поспешил избавиться от смявшейся пижамы и надел новые вещи. Его немного смутило то, что всё казалось слишком обтягивающим. Штаны, рубашка и даже чертова жилетка, как две капли воды похожая на его предыдущую. Все около той же тумбочки обнаружились ботинки с носками. Всё село как влитое, и к Роберту стали закрадываться недобрые подозрения о почве таких осведомлённостей о собственных параметрах. Стоит ему закончить со шнурками, в дверь деликатно стучатся и в ответ на неуверенное — «Войдите» В комнату входит по видимому тот самый приближённый Штрохайма. Теперь, когда рассудок чист Роберт может в красках рассмотреть внешность своего гостя. Перед ним стоял молодой юноша не дурной наружности, с русыми волосами и тёплыми, карими глазами, в которых плясали чёртики. Скуластое доброе лицо покрывала россыпь еле заметных глазу веснушек, а щеки прорезали две ямочки. Высокий и немного тощий, он практически целиком закрыл собой дверной проём. — «Отлично выглядите, ну что-ж Пойдёмте? Я могу взять вас под руку, если идти тяжело». Голос его оказался неожиданно звонким, но вместе с тем звучал мягко и успокаивающе. Этот образ совсем не укладывался в голове. А когда солдат легонько схватил его за плечи и заглядывая в самые глаза обеспокоенно спросил — «Всё хорошо? На вас лица нет!» Лицо Роберта вытянулось настолько, что челюсть заныла. Солдат заметно смутился и пробормотал — «Если вам ещё плохо, я могу сбегать в лазарет и отдать вам лекарство, о, или привести медика, ох, нет, Рудольф прибьёт меня, что же делать?» Юноша перевёл взгляд на стоящего напротив Спидвагона и криво улыбнулся — Извините за этот балаган, я просто волнуюсь немного. — Да ничего, все в порядке, пролепетал Спидвагон тоже натягивая приободряющую улыбку -Мне уже гораздо лучше, я в состоянии самостоятельно идти Солдат тут же воспрянул духом и протянул Роберту раскрытую ладонь с длинными, тонкими пальцами — Раз уж мне приказано сопровождать вас повсеместно, почему бы не познакомиться? Меня зовут Клаус, Клаус МакФорд — Роберт Спидвагон, кивнул мужчина пожимая протянутую ему руку. После знакомства они покинули комнату, Рудольфа нигде не было, но Роберт решил не акцентировать на этом внимание, и Клаус повёл британца вглубь коридоров. — Кстати, можно ли мне задать один вопрос, между делом поинтересовался Спидвагон — Конечно! Вы можете задавать мне любые вопросы — Спасибо, улыбнулся Роберт, ваш английский очень хорош, где вы практиковали его? — Я хоть и вырос в Германии и заслуженно считаю себя арийцем, но родился я в Америке, а мои родители переехали сюда по работе. В голове Спидвагона тут же возникает немного щекотливый вопрос. Он мнётся пару секунд, но потом всё же решается — А, и ещё, может показаться наглостью с моей стороны, но вы упоминали своего главнокомандующего крайне не фамильно, что вас связывает? Клаус неловко чешет висок и улыбнувшись все же отвечает — Мы очень старые друзья, наши родители были очень дружны, а мы с Рудольфом были вместе со школьной скамьи. Знаете, он с самого детства был очень целеустремлённым, но закрытым парнем. Он всегда добиваться своих целей, какой ценой это бы ему не давалось. Он был идеален во всём, кроме общения. Вечно сидел в своей комнате и зубрил всякие заумные книги. Если честно, перешёл на шёпот солдат, у него даже девчонки до армии не было. Там он подцепил какую-то радистку, чтобы слушков всяких не пошло. Со стороны он и кажется холодным и безэмоциональным, но у него есть повод быть таким. — И какой же? Клаус вмиг посерьёзнел, огляделся по сторонам и понизив голос до еле слышного шепота начал рассказ — Эта история случилась 15 лет назад. Мы тогда с Рудольфом были совсем зелёными, только недавно покинули ряды курсантов. Мой друг твёрдо решил дослужиться до высших чинов, и быстро пошёл в гору. Меня же погоны не интересовали, и я спокойно отслуживал свой долг перед Родиной. Спустя буквально пол года, Рудольф уже занимал должность командующего небольшим полком, набранным из поступившего недавно молодняка. Для него это была хорошая возможность показать себя в лучшем свете перед начальством, вот он и пошёл на это не задумавшись даже. В задачу нашего отряда, куда я был взят как заместитель командующего, входило патрулирование окрестностей военного лагеря. Ребята нам попались что надо, задорные, веселые и уж чересчур своенравные. Хотя я в чем то могу их понять, Рудольф был хоть и хорошим командиром, но слишком уж строгим. Правил у него было даже больше чем в воинском уставе. Зато у нас каждый вечер были посиделки у костра. Клаус прикрыл глаза, и продолжал свой рассказ с еле слышным восторженным придыханием: — Как сейчас помню: вечер, тишина, а небо звездное-звёздное, будто кто-то на бархатное покрывало жемчуга рассыпал. Цикады пели, и костёр трещал. Лихо так, не налюбуешься. Один из ребят такой глинтвейн варил на этом костре, вы наверное сроду такого глинтвейну не пробовали. А командир наш на гитаре играл. Красиво, так, с душой. И пел он мастерски, мы часто с ребятами шутили, что ему не в солдаты, а в тенора надо было податься. Припоминаю, как он затягивал нашу народную, так пол отряда к нашему костру сбегалось. Кто то подпевал, кто то в пляс пускался, а наши всё кружками стучали, чтобы командир не сбился. Да, весело было… — А почему было? Задумчиво спросил Роберт, перебив ненароком Клауса. Тот вмиг погрустнел и со вздохом продолжил: — Но недолго так было. Однажды нам сказано было границу охранять, неспокойно тогда было. А жарища стояла…мухи в воздухе заживо жарились! Мы с командиром в палатке тогда были, карту набрасывали по поступившим данным. Рудольф тогда весь отряд в караул выставил, и сказал, чтоб с места не сходили. Ну, а ребята и не послушались, решили, что от одного купания ничего страшного не будет, да и полезли все вместе в воду. Река буквально метрах в 300 была. Ну, и в эту реку бомба упала. Прямо в воду, на наш отряд. Мы когда с Рудольфом из палатки на шум выбежали, на нас кровь буквально с неба полилась, вместе с водой из реки… Жуткое было зрелище. Всех в труху перемололо, только один парнишка уцелел, он отлить уходил, вот его и задело только. Помню, когда Рудольф к нему подбежал, он жив ещё был. Лицо ему все обожгло, да так, что его и не узнать было. И руки оторвало. Он дёргался тогда, как паяц на нитках, все никак глаз открыть не мог — у него веки оплавились. И командира звал. На руках у него и умер. Рудольфа тогда как подменили. Он другим стал, замкнулся в себе, да всё о тех ребятах горевал. Они же все такие молодые были, каждому от силы по двадцать, они ведь даже не повоевали толком… А Рудольф продолжил служить. У него под командованием тогда много отрядов было, и всех он муштровал и наказывал нещадно. Дисциплину на крови строил. Чтобы никогда не повторилось тех событий. По нему не скажешь, но он за близких ему людей — не одну глотку перегрызет. Да только слишком он беспокоится за своих солдат. Меня вон, постоянно подле себя держит. Мне даже с другими зачастую разговаривать запрещено. Он видите ли репутацию бережёт. — А почему вы здесь, а не на фронте? Спросил Роберт раздумывая над рассказом немца. — А, это. Юноша неловко почесал затылок и усмехнулся. — Меня Рудольф пристроил. Мы же с ним всю военную подготовку вместе прошли. Я знаете человек не боевой, я больше планы и стратегии люблю. Можете меня называть трусом, но не будь я в тот день в палатке, меня бы тоже взрывом убило. — Неправда! Вы не трус! Отчаянно воскликнул Роберт хватая Клауса за рукав, -Трус бы даже не побеспокоился о товарищах, он думает лишь о своей шкуре! — А вы до сих пор несёте груз ответственности за погибших друзей! — Ну ладно вам, -смущённо улыбнулся Клаус, — не надо было так кричать. И мы кстати пришли. — Правда? Спидвагон даже не заметил, как они дошли до лазарета. — Я тут подожду, махнул рукой юноша садясь на диван перед дверью с красным крестом. Роберт кивнул и тихонько постучал — «Войдите», раздался из-за двери приглушённый голос врача и Роберт вошёл в кабинет. Сухонький старичок сидел за столом и старательно протирал тряпочкой громоздкие очки, в роговой оправе. — «Садитесь», кивнул он Роберту. Когда Спидвагон сел, врач надел стетоскоп и надавив им на грудь пациента старательно вслушивался в сердечные ритмы. Затем Роберту померили давление и постучали по коленке, проверяя рефлексы. Удостоверившись, что состояние пациента стабильно хорошее, старичок достал шприц и указал глазами на белую кушетку, стоящую у Стены. — Сейчас мы введём в вену два кубика физраствора, и можете быть свободными, пройдите на кушетку, пожалуйста. Роберт скривился. Как же он терпеть не может уколов! Тот случай с сывороткой правды лишь укрепил его веру в то, что иголки и шприцы это сущее зло. Но делать нечего, врач очевидно знает лучше. Поэтому Спидвагон послушно укладывается на кушетку, и упорно разглядывает потолок, пока ему перетягивают руку жгутом и просят поработать пальцами. Когда холодная вата, смазанная в спирте касается руки, Роберт заметно вздрагивает, чем вызывает смешок у врача — Уколов боишься, голубчик? Ну ничего, это на самом деле не страшно, тебе ли уж не знать, что бывают вещи и пострашнее иголок. Когда толстая игла шприца входит в вену, Спидвагон шипит и посильнее сжимает пальцами покрытие кушетки. Врач успокаивающе поглаживает его по руке, и осторожно извлекает из неё шприц. — Ну вот и всё! Вечером снова зайдёте, я выдам вам нужные таблетки. Роберт приподнимается на локтях и хрипло спрашивает: — «Скажите честно, сколько мне осталось?» Худенькие плечи под халатом на мгновение вздрагивают, а потом врач оборачивается и улыбается слегка натянуто. — «С чего такие вопросы? Беспокоит что?» Спидвагон рывком садится — «Не пытайтесь отшучиваться! Я прекрасно знаю, что используя хамон мне долго не протянуть! Мне нужно знать точно! Я же имею право узнать хотя бы примерную дату своей смерти! Лучше уж так, чем жить считая часы. Врач откладывает шприц на каталку и садится за свой стол, снимает очки и тяжело вздыхает. — «Хотел бы я соврать, но ложь это грех. Вам, голубчик жить бы да жить, вопрос только как. Герр Штрохайм ввёл меня в курс дела и о ваших способностях я знаю прекрасно. Сила внутри вас не позволит вам умереть, как бы вы не старались. Даже после остановки дыхания, хамон питаясь вашими тканями будет жить, и соответственно поддерживать жизнь в вас. Вот только не всё так просто и радужно, как кажется… Видите ли, для поддержания жизненных функций тела вовсе не обязательно использовать все его сигнатуры. Боюсь, вы не сможете двигаться, говорить и даже полноценно думать». Роберт рвано выдыхает, и по его виску скатывается капелька пота. — «На вашем месте я бы прекратил эти бессмысленные попытки убить себя. Знаете, я не провидец, я не могу знать какова будет ваша жизнь, я могу лишь прогнозировать, что её оборвёт, -сухо бросил старичок, -вы свободны. Спидвагон кивает, и как можно скорее покидает кабинет. Стоит двери захлопнуться, он приваливается к ней спиной и зло закусывает губы. Старый хрыч! Хоть бы осознавал, о чем говорит. Он открывает глаза и внезапно натыкается взглядом на Клауса, шокировано хлопающего ресницами Роберт смущённо охает и оправдываясь комично дёргает руками — Я…Все в порядке! Просто уколы… Я-я не люблю уколы — Во-о-от как, -протягивает юноша и подаёт руку, — пойдёмте? Роберт кивает головой, и игнорируя протянутую ему ладонь идёт речь от кабинета — Нам в другую сторону, непринуждённо отмечает МакФорд — Да, точно, Роберт поворачивается на каблуках и следует за ждущим вежливо немцем. Тот почему то молчит, а Роберту попросту неловко начинать разговор, да тем он не придумал. Поэтому всю дорогу до кабинета в воздухе висит неловкое молчание. Когда знакомая тёмная дверь показывается на горизонте, Клаус внезапно резко затормаживает и напряжённо прислушивается, а затем неожиданно перехватывает Роберта одной рукой за талию, а другой зажимает рот и резко дёргает в тёмную нишу в стене. Спидвагон испуганно мычит и вырывается, но МакФорд лишь усиливает хватку и зло шикает, призывая к тишине. Краем уха Роберт слышит, как скрипят еле слышно дверные петли, щёлкает замок, а в следующую секунду мимо них проходит никто иной как Штрохайм. Стоит офицерской спине пропасть изведу, как Клаус облегченно выдыхает и отпускает Спидвагона. — Что вы себе позволяете? Возмущенно вскрикивает Роберт, потирая саднящую от давления челюсть. -Извините, извините, — смеётся Клаус, — я слишком долго уживаюсь с Рудольфом, поэтому знаю все его причуды наизусть. Видите ли, мистер Спидвагон, вы малость задержались в кабинете врача, а у командира на этот счёт всё записано и просчитано. Сейчас он наверняка сам пошёл в медблок, проверять что за хрень произошла. Мы малость срезали дорогу, поэтому он ещё не скоро придёт. А пока Рудольфа нет, я с вашего позволения хотел поговорить с вами. Один на один, в его кабинете, думаю он будет не против — Если всё так серьёзно, можно было просто попросить, а не дергать так резко, да и к чему вся эта конспирация? — Но я же извинился! А узнай Рудольф, что мы так просто разгуливаем, нарушая его график, по головке он нас точно не погладит. Особенно меня… Роберт фыркает и подходит к двери, стучит, но потом вспоминает, что кабинет закрыт, и вопросительно смотрит на Клауса. Тот роется в выпуклых набедренных карманах и наконец сияя как начищенный пятак выуживает оттуда ключ. Обычно Рудольф сам открывает дверь или просто вызывает меня в кабинет, но я вовремя подсуетился и сделал слепок ключа — Напомни, почему тебе позволяют свободно входить? — Чтобы по ящикам не шарился — А ключ для слепка ты где взял? — В ящике — Понятно Клаус несколько секунд напряжённо копошится в замке, а затем в его личинке что-то щёлкает, и дверь открывается. Знакомый полумрак создаваемый шторами приятно успокаивает, после белоснежных давящих палат кабинета врача. — Так, ваша комната по коридорчику налево, на двери висит табличка с вашим именем, не потеряешься. А пока, присядьте пожалуйста, я хотел поговорить. С этими словами юноша обходит массивный стол и с нагловатой ухмылкой садится в кресло Штрохайма. Роберт усаживается на краешек стула. — Моя к вам просьба покажется очень странной, но прошу, выслушайте. МакФорд выдерживает небольшую драматичную паузу — Позаботьтесь о Рудольфе Роберт давится воздухом и шокировано смотрит на Клауса. Тот как ни в чем не бывало продолжает — — Видите ли, несмотря на нашу долгую дружбу, мы с Рудольфом ма-а-а-алость плохо ладим, нелегко признавать, но мне сложно держать язык за зубами и не раздражать его. Нам тяжело в одной комнате дольше часа находиться, не то что общаться нормально. А с ним вы неплохо ладите, да и характерами схожи — Но он черт возьми пытался меня убить! — Меня тоже, и поверьте, в разы больше чем вас, -хихикнул Клаус, — но моей жизни это пока что не мешало. — Это какой то абсурд, — простонал Роберт, прикрывая рукой глаза, — он похитил меня, угрожал моим родным, шантажировал, накачивал какой то дрянью, и в целом вёл себя как последний мудак, а вы просите меня позаботиться о нем? — Да, это звучит бредово, но вы просто не узнали его как следует, клянусь, он милейший человек, да и о вас самих не то чтобы нелестно отзывался. — Но… — Позвольте мне объяснить, перебил Клаус вмиг посерьёзневшим голосом, — Клянусь, мне больше некого попросить об этом! Боюсь не могу пока объяснить причину, но я сам точно не уверен в долготе своей жизни. Вы второй человек после меня, которого Рудольф так близко к себе подпустил! Будь мы ему так противны или ненавистны, как вы говорите, он бы давно избавился от вас! А такой заботы даже я не удостаивался! Не хотел говорить, но я слышал ваш в врачом разговор. Рудольф тоже прекрасно знает о ситуации с вашим телом, и он сказал мне, что освободит вас от тренировок, пока организм не оправится! Он сказал, что не хочет чтобы вы умерли! Умоляю вас! Юноша внезапно соскочил с кресла и бухнулся Роберту в ноги, в молитвенном жесте сложив ладони — "Умоляю! Рудольф сильный человек, но без поддержки он не выдержит и сорвётся, а тогда никому не поздоровится! Хоть что-то! Простые разговоры, книги, общение! Я что угодно сделаю, если вы мне с ним поможете! Вы же тоже наверное боитесь остаться один!" Спидвагон порядком опешил от такого. С одной стороны просьба Клауса до неприличия глупа, а с другой лишние союзники ему не повредят, да и если Штрохайм действительно так голоден до общения, как это описывает МакФорд, значит манипулировать им будет достаточно просто. Не хочет чтобы я умирал значит? Да офицер попросту не видит во мне угрозы. Осталось дело за малым, втереться незаметно в доверие, а потом использовать этот шанс. — Ладно, -вымученно вздыхает Роберт, неловко хлопая МакФорда по плечу, -И встань уже с коленей, недовольно бормочет он. Клаус улыбается, легонько хлопает себя по острым коленкам и встаёт. А в следующую секунду дверь отворяется с такой силой, что чуть ли не слетает с петель. В проходе стоит немного взмокший, растрёпанный и чертовски злой Штрохайм. Слегка прищуренными глазами он обводит кабинет и тут же натыкается на замершего в нелепой полусогнутой позе МакФорда. — Ты! Рычит офицер, в два шага оказываясь в метре от стола. Клаус испуганно ойкает и поспешно забегает за стул Роберта, хватая того за плечи и прячась за спиной — Учти Рудольф, я взял этого британца в заложники! В подтверждение своих грозных слов, юноша кончиками пальцев касается шеи Роберта — Клаус МакФорд! — ревет Штрохайм сжимая кулаки, — Я сошлю вас в горячую точку! Прямо сейчас пойду и напишу рапорт! — Не выйдет, мотает головой юноша, поудобнее перехватывая ладонью Спидвагона вокруг шеи. Я малость одолжил твою рапортовую печать. А без неё ты не имеешь права издавать документы. — Гад! Голос Штрохайма настолько тяжелый, что кажется способен отсюда проломить МакФорду череп. — А ведь ты остановился! -хихикает тот, указывая глазами на замершего Роберта, — ты ведь знаешь же, что я не наврежу ему. Ой. Сдавленно охнув, Клаус змеёй выскальзывает из-за Спидвагона и опрокинул стоящий напротив стул, получает небольшую фору во времени ускользает в открытую опрометчиво дверь. Он буквально на миллисекунду задерживается около косяка, махает на прощание Роберту, и отвесив Штрохайму галантный поклон уже убегая кричит — До завтра Рудо-ольф, хорошего дня. В след ему летит пепельница с изящной гравировкой. Когда смех Клауса окончательно перестаёт слышаться, Штрохайм зло скрипит зубами, поднимает пепельницу и закрывает наконец дверь. Роберт сидит на стуле, стараясь даже не дышать. Видеть офицера в бешенстве было непривычно и страшно. Но тот хвала богам быстро успокаивается и садится за свой стол, устало потирая виски. Когда он наконец вспоминает о том, что в комнате он не один, в воздухе повисает вопрос, адресованный не пойми кому. — И почему он такая заноза в заднице? Роберт пожимает плечами. — Ты, Спидвагон вздрагивает, — на первый раз прощаю, но если такой произвол повторится, огребет не только МакФорд, понял? — Да — Прекрасно, теперь иди в свою комнату и читай оставшиеся два часа. Роберт уже было хотел поспешно подскочить с места, даже ноги напряг, но тут в его голову закрадывается одна бесшабашная идея. Он даже не до конца успевает осознать всю её глупость, как рот сам собой открывается и произносит чуть жалобно: — А можно я здесь с книжкой посижу? Рудольф поднимает на него глаза и недоверчиво щурится — Тебя что, МакФорд покусал? А что если нет? — Нет так нет, легонько вздыхает Роберт. И встаёт, намереваясь уйти — А с другой стороны, рассуждает вслух Штрохайм, под надзором тебе будет безопаснее. Врач как раз попросил тщательнее за тобой присмотреть, так что так уж и быть. Он делает неопределённый жест рукой, подтверждающий правоту слов и с головой углубляется в разложенные на столе бумажки. Спидвагон радостно кивает, и чуть более возбужденно чем следовало, подрывается с кресла. Покидает комнату он с въедливым ощущением чужого взгляда, впившегося промеж собственных лопаток. Шарясь по тёмному коридору он чуть ли не на ощупь находит переключатель и зажигает лампочку. Он по памяти и словам Клауса находит свою комнату. Странно, ничего похожего на книжный шкаф в комнате нет. И Спидвагон прокручивается на каблуках вокруг своей оси, в поисках обещанной литературы. Тут его взгляд совсем случайно падает на постель, и Роберт против своего желания легонечко улыбается. На подушке лежит пухлый томик Рэя Брэдбери. Тот самый, оброненный при приступе. Среди измочаленных временем страниц виднеется закладка. Он поднимает книгу и ласково поглаживает её по корешку. А правильно ли он поступил? Верным ли было решение, принятое в спешке и под давлением? А черт его знает. Просто Клаус МакФорд в своём посредственном желании защитить свою шкуру слишком убедителен. А злорадное желание отомстить Штрохайму за издевательство над чужой слабостью, так или иначе перевесило здравый смысл. Роберт в необъяснимом порыве радости прокрутился вокруг своей оси, прихлопнул пару раз каблуками ботинок и направился в комнату в прекрасном расположении духа. Которое тут же уставилось под тяжёлым взглядом офицера. Роберт неуверенно пожевал губу, на чуть согнутых ногах подошёл к стоящему у Стены, прямо под портретом какого знатного немца, креслу и сел. Штрохайм, окинув его напоследок косметически-оценивающим взглядом хмыкнул и снова уткнулся в бумажки. Спидвагон поерзал, устраиваясь поудобнее и зашелестел страницами. Он только относительно недавно открыл в себе пылкую страсть к чтению. До этого у него попросту не было на книги денег, а после основания фонда времени. Практически везде требовался его постоянный контроль. Молодые и неопытные ещё сотрудники часто лажали и нуждались в постоянном повышении проф навыков и инструктажах буквально к каждой мелочи. Но со время неумолимо шло, и на смену новичкам пришли вполне обученные и самостоятельные люди. Затем все его свободное время занимал подрастающий Джозеф. Эрина, как единственный взрослый представитель рода Джостаров Эрина, как единственный взрослый представитель рода Джостаров все время была занята разного рода делами, поэтому воспитание юного Джозефа практически уел ком легло на Робертовы плечи. А он и не сильно то жаловался. Но вот пролетели годы, Джозеф пошёл в школу и Роберт с удивлением осознал, что у него осталось на удивление много свободного времени. Он в одинаковой степени презирал как и балы, так и кино и музеи. Нет, в компании той же Эрины, крайне сведущей в вопросах искусства он хоть немного, но все же чувствовал себя в своей тарелке. Но когда он оставался один, среди нескончаемых людей и пестреющих красками полотен, он терялся и в итоге не получал от приобщения к прекрасному никакого удовольствия. Оперы для него так да были лишь поводом провести время с Эриной и Джозефом. Он любил музыку. Точнее камерную её версию. Он мог сколько угодно слушать пластинки или хрипящее радио, но душные залы и давяще громкие звуки он на дух не переносил. Эрина недовольно называла его социофобом. А Роберту и возразить то по справедливости было нечего. Аргумент -"Ты же богат, найти себе развлечение не по статусу, так по карману тебе точно не составит труда!» В отношении Спидвагона также не имел никакого веса. Ему было слишком непривычно тратить большие суммы. Да и на что? Он редко показывался на людях, поэтому дорогие и красивые костюмы ему были не нужны. У него был один, парадный, который он одевал раз в несколько месяцев. Что касаемо еды, в пище Роберт был неразборчив. Его приютские и уличные корни намертво укрепили в нем истину, что невкусной еды не бывает, а в случае совсем уж мерзкой достаточно просто зажать пальцами нос. Он был равнодушен к сладостям и разным кулинарным изыскам. Жилище его было не нищенским, но скромным и состояло всего из четырёх комнат. Спальни, совмещенной с кабинетом, ванной, столовой и одной пустующей комнаты, которая в будущем стала библиотекой. Мебель он покупал качественную, но в отличие от дома Джостаров все было приземлённым и невзрачным. Детали интерьера и прочие украшения он видел лишь как сборщиков пыли. Похвастаться было не перед кем, а сам для себя Роберт не видел во всей этой мишуре смысла. На друзей он тоже не тратиться, по причине их отсутствия. Хотя нет, одного крайне требовательного друга он однажды все же завёл. Гуляя один раз по переулкам, Роберт наткнулся на старый букинистический магазинчик, и решил просто из скуки зайти. Продавец оказался милейшим человеком и сразу вызвал у Спидвагона тёплые ассоциации. Он раз за разом приходил в этот магазин и мог просто часами смотреть, как старичок владелец перебирает книги на полках. Роберту почему то невероятно чётко запомнились сморщенные, дрожащие немного пальцы, которые с невероятным трепетом и любовью перелистывали ветхие страницы. Букинист объяснил ему тогда, что книги все как бы живые. У каждой особенный запах, шелест страниц у каждой разной, и характеров у книг как у людей, похожих не бывает. И каждая хранит в себе частичку тепла души автора, которую он вложил в написание чудной истории, схороненной в вековом бумажном гробу. — Понимаешь дружок, -жамкая губами говорил старичок, сидя за массивным прилавком и потягивая душистый цейлонский чай, - не бывает плохих историй, человек просто не до конца её понимает. Все люди разные, поэтому и судят они каждый на свой лад. А история, она как инструмент навроде той же гитары. А сыграть разом все мелодии, все лады не один даже самый искусный игрок не может. Такие уж мы люди, никогда нам не понять всей этой красоты слов и мыслей на обычных страницах. — Но почему вы так восхищаетесь книгами? Спросил однажды Роберт, вертя в руках томик в невзрачной обложке. Дедок усмехнулся и задумчиво, с неприкрытой нежностью посмотрел на заставленные полки. — «Потому что нет у меня ничего кроме книг. Юность лихая прошла, я один одинёшенек остался, и вроде Надежд своих молодых не оправдал, да и что теперь с этим поделаешь? А вот здесь, - он погладил корешок с золотистыми инициалами,- моя несбывшаяся жизнь. Тут и любовь, и дружба и приключения и чего только нет того, чего я сам не пережил и не смогу пережить. Я бывает закончу книгу, сяду, закрою глаза и фантазирую, что было, будь я на месте тамошнего героя. И так приятно сразу на душе становится. Будто я и не старик, а лихой пират, или принц в сияющих доспехах. Ты пойми дружок, счастье не только в руках радует, но и в душе. Зачем мне деньги, коли потратить некуда? Зачем мне дама, коли полюбить не дано? Зачем красота, коли показаться некому? А люди почему то упрямо верят, что достаточно для счастья просто быть богатым или красивым. Счастливым человека делают не деньги и не внешность, а такие же простые люди. Не богатые и не красивые, а просто живые. А мы все никак понять этого не можем, бежим зачем то всю жизнь, и только под конец самый понимаем, сколько мы потеряли. А ведь кажется, остановился бы хоть на миг, опустил бы глаза и встретил того самого человека, с которым ты счастлив. Для кого то в деньгах счастье, для кого то в славе и в поклонниках. Только вот все люди разные. Если гнаться всю жизнь за чужим счастьем, своё никогда не нагонишь. И только благодаря книгам я понял эту истину». И Спидвагон весь оставшийся вечер думал над словами старика. И ему невыносимо захотелось понять, как дедушка к этому пришёл. Он каждый вечер приходил в этот магазин. Однажды он попытался купить понравившуюся книгу, но старичок рассердился и отказался её продавать. — Почему нет? Растерялся Роберт. Это же магазин! — Дурачина, на вывеске магазин зачеркнуто и написано букинистический салон — И что это меняет? — Ты не имеешь права выносить книги, только читать — Но это же тоже самое что и библиотека! Но старик всё равно наотрез отказался продать даже самую замусоленную книжонку. Несмотря на очевидный бзик в сторону любви к литературе, пожилой мечтатель всё ещё оставался просто невероятным собеседником. Таких Роберт никогда не встречал и не надеялся на то, что когда-либо встретит. И вот в один день Спидвагон как обычно пришёл к своему приятелю с термосом тёплого чая и пребывая в отличном настроении. Но к его удивлению, за прилавком стоял не старик, а молодой юноша с кислым лицом. На вопрос где в данный момент находится хозяин этого магазина, ему ответили что юноша является сыном того старика. А сам он умер вчера вечером от сердечного приступа. В тот день Роберт вернулся домой на такси. Он сам и водитель сидели на переднем сидении. А оба задних были доверху забиты книгами.