На острове Буяне

      Яр пришел в себя в кровавой купели. Бордовая толща придавливала его сверху и обволакивала со всех сторон, пропитывая тощее едва-едва возродившееся тело. Блаженная материнская утроба, покидать которую ему не хотелось. Тем более зная о том, как жечь будет там наверху. Но за Ярогляда все уже решили. Бледные руки тянулись к нему с поверхности. Еще немного и они выдернут его из уютной глуби в обжигающий мир. Но руки не дергали. Напротив, держали довольно аккуратно, бережно и поднимали постепенно. Яр зажмурился, когда воспоминания взорвались внутри головы ярким вихрем. Молча, он переждал весь этот ужас, пока кто-то гладил его по спине мягкой ладонью. Просвященный нав бы возмутился подобной фамильярности, но ему было не до того. Зубы стучали друг о друга. Вот уж небывальщина — чтобы Яр трясся, аки цуцик от холода. Должно быть, его темная аура совсем истончилась раз ему так хреново. Ни колдовать, ни летать он в ближайшие дни точно не сможет.       Кровь заливала лицо и веки. Откашлявшись, он похрипел голосом, прежде чем смог озвучить интересующий вопрос. Рука на спине дрогнула, остановилась, но ответом тишина. И кто этих трэллов манерам обучает?!       — Сколько времени я восстанавливался? Какой сейчас год? — повторил он.       Снова ни звука. Немой он что ли?.. Так немых в тэллы и не берут: слишком почетная должность, дефекты неприемлемы.       Высказать непутевому все, что о нем думает Ярогляд не успел. Его подхватили и подняли над землей. Он только и смог уцепиться слабыми руками за жилистую шею. Держали его недолго. Пронесли, опустили в благоухающую белладонной воду. От одного запаха Яра разморило. Нет, пожалуй, этот трэлл что-то да понимал. За всю жизнь Ярогляда лечили от солнечных ожогов раза три, но никто ему ванну с белладонной не готовил. Правда, еще никогда его раны не были настолько серьезными. Расслабившись, он со стоном откинулся на бортик и даже не стал возражать, а просто позволил трэллу промыть себе волосы. Те отрасли не сильно. Едва плеч касались. Стало быть, не так много времени он здесь провалялся.       Трэлл работал не спеша, но толково. Видно, что с удовольствием. Закончив с волосами, он смочил в воде губку и неспешно прошелся по ноющим плечам и груди. Странно, но теперь Ярогляд ощущал тепло. Причем, не только снаружи, но и где-то внутри себя. Вот уж точно какая-то бесовщина! Проклятье, снова подцепил?.. Ладно, все, что не горит и серебром не колется — не смертельно. Потом батюшкины целители разберутся.       — Как тебя зовут? — Снова тишь. Яра это уже начинало раздражать. — Почему не отвечаешь? Язык от страха проглотил?       Его купальщик прыснул, а Ярогляд сперва подумал, что ему прислышалось. Поганый трэлл над ним потешается? Да, наверняка Яр сейчас представляет отнюдь не устрашающее зрелище, но так откровенно смеяться над навом все равно неслыханная дерзость. За такое и глотку вырвать не жалко! Ярогляд как раз намеревался это сделать, когда наткнулся на насмешливые глаза. Темно-синие, как северное море. Он, аж, воздухом подавился. Никогда еще Яр те глаза так близко не видел. Ни их, ни носа аккуратного, усыпанного россыпью синеватых веснушек, ни волевого подбородка, ни бледноватых губ хитро усмехающихся, ни ямок на щеках. Морен улыбнулся ему и погладил по щеке, едва касаясь тонкой, только взращенной кожи. Яр было улыбнулся в ответ, но тут внутри него внезапно кольнуло и заболело.       — Что со мной?..       Ярогляд охнул, хватаясь за грудь непослушными пальцами, вывалился из ванной и попытался встать на тонкие, слабые ноги. Под кожей что-то стучало невероятно быстро и казалось оно вот-вот либо разорвет его, либо само расколется на части.       — Нет, стой там! — заорал Яр не своим голосом, отталкивая мореновы руки. — Похоже, меня снова прокляли. Не трогай, — повторил он, когда тритон снова потянулся к нему. — Еще на тебя перекинется…       Он замер, прислушался к себе. Тепло шелестело под кожей и отдавалось странным ритмичным стуком, в животе свернулась клубком странная режущая боль. И будто урчание оттуда… Яр только захотел выругаться, как понял одну важную вещь. Он дышал. Внутри стало нестерпимо больно. Из глаз хлынула вода. Почему у него из глаз льется проклятая вода?! У нави нет слез! Живые мертвецы не плачут. И не дышат.       Живые мертвецы не…       — Нет… нет... не-ет!..       Прежде чем Морен успел помешать, он вцепился зубами в собственную руку. Металл на губах, шелест в мертвых некогда жилах… Быть не может! Ярогляд с минуту тупо смотрел на алые капли, растекающиеся по его синевато-бледной коже. Капли самой настоящей, живой крови. Крови, которой у нави нет.       Дрожащей рукой он стер с лица соленую влагу, коснулся своих губ, вспоминая скользнувшее по ним тепло и вдох чужой жизни, ворвавшийся в тело. Едва осознав это, Яр завыл во весь свой голос:       — Что ты наделал?! Что ты сделал со мной? — срывал он горло, повторяя одно и то же, хотя уже и сам все понял. — За что?.. За что?! ЗА ЧТО?!       Он уставился на тритона с непониманием. Морен замер в двух шагах от него в своем двуногом обличье, не зная что теперь делать. Только руки его зависли в воздухе, остановившись на пол пути к Яру. Да, это был Морен — высокий, жилистый с темными лоснящимися волосами, заплетенными в небрежную косу. И от той мысли Яру стало еще хуже. Боль в груди громыхнула и раскололась на части, обливаясь кровью от одного лишь понимания: Морен сделал с ним это. После того, что Яр для него?..       — Сволочь! Паскудник! Иуда проклятый! ДА КАК ТЫ ПОСМЕЛ!       Висящие на стенах зеркала треснули от его крика. Ярогляд рванулся к тритону, намереваясь придушить, но тонкие ноги внезапно оказались неуклюжими. Раньше Яр почти скелетом и был: кожа да кости. Однако при этом он мог поднять пару тонн без особых усилий, мог прыгнуть на высоту второго этажа, мог парить в над землей и побеждать в битвах. А сейчас отрезанный от сил батюшки нетленного, Яр не смог даже в прямом положении удержаться. В глазах потемнело. В следующий миг Морен держал его практически навесу. Ярогляд рычал и цеплялся за его шею обеими руками, а ступни его скользили по каменному полу. Тритон смотрел ему в лицо. Смотрел так, что сил на злобу не оставалось. Яр стек по нему в низ обессиленной массой и осел коленями пол. Камень уцепился за ноги ледяной хваткой. Едва поняв, что мерзнет — мерзнет как поганый смертный! — Ярогляд сжался и задрожал, но вовсе не от холода.       Этот морской выродок вдохнул в него жизнь! Да уж, лучше бы Яру сгореть в солнечном свете. Уж лучше бы огонь, колья, серебряная пуля. Да что угодно! Любое упокоение было бы менее жестоко, чем эта болящая, бьющаяся о ребра штука!       В злобе он кричал это и многое другое. Поминал и проклинал своего спасителя, так как никого прежде. И все эти проклятия не имели смысла, ибо слово его теперь не имело ровно никакого веса. Он кричал, вопил вцепившись руками в волосы. И зеркала в комнате бились от его воплей. Должно быть эти крики на всем Буяне было слышно, даже во дворце батюшки Кощея. Ничего! Пусть слышит! Пусть всё слышит, раз не смог отстоять право своего сына на достойное упокоение!       Ярогляд не знал, сколько это длилось, но в какой-то момент обнаружил себя в руках тритона. Морен прижимал его к себе, стараясь одновременно и успокоить, и завернуть в нагретый халат. Тепло не обжигало, как раньше, а разливалось по коже волнами, впитывалось внутрь. Ярогляду не хотелось чувствовать это. Оно, чем бы это ни было, казалось ему отвратительным. Неуместным. Неправильным. Чуждым. Ему не хотелось успокаиваться. Хотелось отбиваться и сражаться — не столь важно с кем именно. Хотелось крушить, убивать, уничтожать, но сил не осталось даже на крик. Это жалкое тело было не способно к сопротивлению. Совершенно выбив из себя весь дух, Яр ткнулся в пахнущее соленой прохладой плечо и сомкнул тяжелые веки.       — А я ведь говор-рил Кощеюшке, пр-редупреждал…       Перо скрипело чернилами о бумагу. Мурчащий голос звучал поблизости. Смысл чужих слов собирался в голове с неимоверным трудом. Яр безуспешно пытался сосредоточиться на нем, но проклятый шелест в собственных венах скрадывал его внимание. Правда, и стук дождя об окно тоже. Он помогал отвлечься, тянул за собой туда, где на галечный брег накатывали остывшие волны…       Кровать прятавшая его тщедушное тело в горе ткани была хорошо знакома. Ярогляд повернул голову и увидел приоткрытое окно в резной лакированной раме. Тяжелые шторы из бордового бархата обрамляли рыдающее небо. Вензеля из темного мрамора на потолке, картины на стенах: что-то из Османской Империи. Яр её вроде из своей первой командировки привёз…       Он был дома. В своем собственном особняке на отдаленном берегу Буяна. Только спальня была не его. В той комнате, что он для спячки использовал, кровати отродясь не водилось, как и перин, и теплых одеял, и мягких объемных подушек. Мертвым комфорт ни к чему. Он нужен жалким смертным.       — Даю рекомендации. Никакого стр-ресса, если это вообще возможно. Кормить живой едой. Не в смысле мышами, а обычной едой. Поить тёплым. Но никакой кр-рови. И Колдовства. И никакой нави поблизости. Пока что, — продолжал мурчать знакомец над ухом. — И учтите. Всё это — условности. Случай уникален. Аномален, как бы сказали в Яви.       На резном столе из красного дерева сидел Кот. Ну, не буквально кот, усатый и хвостатый, а Кот… Котя Ученый собственной персоной. Желтоглазый, невысокий и в неизменно круглых, тяжеленных очках с золотой цепочкой. Он восседал на краю стола, закинув ногу на ногу и жестикулировал тонкой рукой, пока Морен записывал под диктовку его слова.       Котя был из рода той нечисти, что мало поддавалась классификации, но той самой нечистью неоспоримо являлся. Это уже не один десяток раз было доказано его умением обращать шумных посетителей кощеевой библиотеки в предметы домашнего обихода. Что-то подсказывало Ярогляду, Ученый пришел из Яви. Пришел, закрепился напрочно и остался на тысячи лет. Жил среди нечистой силы и сам нечистым стал: отуземился, как говорится. Они с батюшкой — закадычные друзья-товарищи с незапамятных времен.       С чудесами Котя на был «ты». Однако чудить не любил: жил себе тихонько на своей Стародубной у Лукоморья, держал букинистический магазинчик и состоял в клубе почетных книголюбов. Ходили слухи, что Котя на деле — Константин и вроде как византиец. Хотя по повадкам своим он больше походил на англичанина времен промышленной революции. Яр знал о нем не слишком много. Они оба пересекались только тогда, когда их сферы деятельности сталкивались лбами об одну большую проблему. Обычно, такое случалось когда Ярогляд подхватывал особо забористое проклятие. А по части последних Константин Учёный был большим знатоком.       — …сквер-рное Вы дело отчудили. Непр-рально это: мер-ртвого жизнью мучить. Не для того его создали. Вы, молодой человек, своим поцелуем всю его сущность исковеркали. Вас бы распотрошить да наизнанку вывернуть — как Вам такое? Улыбались бы ходили? Благодарили б? Вот и Я о чем толкую. Чудо, оно аккуратности тр-ребует. И меры, — назидательно поднял Ученый Кот палец вверх. — Р-раз уж не желаете его упокоить…       Морен, сидящий напротив него, возмущенно встрепенулся и раскрыл рот, но вырвался оттуда только нечленораздельный, хрипящий звук. Тритон скривился и закашлялся страшно. От взгляда Коти это не укрылось и Учёный снова покачал головой, будто отметая какую-то мысль.       — Раз уж не желаете его упокоить, необходимо создать положительные ассоциации. С жизнью. Или он упокоит себя сам в ближайшее вр-ремя, — заключил византийский колдун, поправляя очки, сползшие на кончик вздернутого носа. — Пока что ума не приложу, как ещё ему помочь. А вот Вам охотно выпишу р-рецепт. Гор-рло Вы запустили, нужно лечить ср-рочно.       Морен принял из рук Ученого писульку, которую тот начеркал на коленке, после чего они оба покинули комнату. Яр вполз по подушкам вверх. Кажется, все его силы ушли на то чтобы принять сидячее положение. Из приоткрытого окна тянуло сыростью и холодком. Там где тяжелое одеяло сползло, кожа сиюминутно стала неприятно гусиной. Какое жалкое, однако, агрегатное состояние у его оболочки теперь. Она, та самая оболочка, немощная, хрупкая и несуразная не помогала, а сдерживала внутри, словно уродливая клетка. От неё хотелось отделиться, избавиться. Ученый был прав — долго Яр это унижение вряд ли вынесет. Да и чего ради ему «выносить»? Ради перспективы стать всеобщим посмешищем? Или ради этой отвратительной колотящейся внутри штуки, которую так и хотелось вытащить и раздавить?       Кажется, теперь он начал понимать румынских с их бешенством. Их-то сердца тоже бились. Скорее по привычке, но все же кровь, хоть мертвая, холодная, по жилам текла, приоткрывая им все прелести и радости жизни. Только вот наслаждались они этой радостью крайне редко, по большей части влача свое безрадостное существование в уединении и беспросветной грусти. Такими они стали стоило их создателю сгинуть. Такими и остались и по сей день: слонялись по миру или стенали в добровольном заточении. В большинстве своем они спали, ибо погрузившись когда-то в спячку не находили сил просыпаться ради существования, в котором нет смысла. Иные пробуждались раз в несколько десятилетий: резвились, убивали, отводя душу, развлекались, а затем снова запирались в склепе. И так от заката к закату, от века к веку, как исправный, но бесполезный механизм, заведенный по неосторожности, а затем забытый. Оставленный без цели навечно. От такой судьбы любой свихнется. Яр ее не то, что себе — врагам своим не пожелал бы. Какие уж тут положительные ассоциации! Боль и унижение — вот и все, что может дать мертвому жизнь.       Окно манило его своей открытостью, но эту идею Яр пока отложил в сторонку. Ненадежно оно — с третьего этажа сигать. А нужно чтобы надежно. Чтобы раз!.. И всмятку. Ну, или вкрутую: ему уже без разницы. Поразмыслить надо, покумекать над этим. Одно Ярогляд понимал точно: тварь эту хвостатую он теперь к себе и на пушечный выстрел не подпустит. Век бы его не встречать больше. Ни в своем доме, ни где-то еще.       Стоило подумать о нём, как Морен вернулся. Дверь тихонько приоткрыл, да заметив Яра, так и застыл на пороге не в силах двинуться дальше. Ярогляд встрепенулся: работает еще его имя истинное, при рождении батюшкой данное. Имя, оно ведь только для людишек — тьфу — плевок на ветру, а нечисть её имя и определяет. И Ярогляда неспроста именно Яроглядом звали. Уж, больно сильный ужас он мог одним своим взглядом навести, когда был не в духе. Не то, что у яви, иной раз и у иных дух перехватывало. Если постараться можно так и боль причинить. Вот и Морен содрогнулся. Шагнул с трудом, будто через невидимую преграду. Значит, не разорвана с навью связь еще и для Яра не все потеряно. Не смертный он, а живая, но все еще нечисть, как тот же Котя или сам Морен. Значит, процесс можно обернуть. Нужно только понять, как именно ему обратно стать омертветь, не упокоившись при этом.       Тритон тем временем до постели доковылял и тяжело на край опустился взором нава придавленный. Рукой потянулся. Яр от этой руки, как от кола осинового шарахнулся и прошипел зло:       — Не смей.       Морен кивнул понятливо и вместе с тем убито. Одеяло поправил и снова глядит. Грустно так глядит, а в груди у Яра снова жмет невыносимо. Ну, и отлично! Коль жмет, можно просто не смотреть. Верно же? Вот Ярогляд и лёг на бок, к окну отвернувшись.       — Пошел вон, видеть тебя не желаю. Примерно с этих слов и началась их совместная жизнь