На острове Буяне

      Морен не уходил. Как бы Ярогляд ни орал, как бы ни сыпал проклятиями, тритон прочно засел в его доме. Увяз, словно потонувший Титаник в морском дне. Яр всеми силами протестовал против пребывания хвостатого в месте своего обитания. Даже в полицию заявление написал, дескать, проникновение на частную собственность. Но на рассмотрение у них ушла не одна ночь, а до этого момента…       Заякорился Мор в гостевой спальне, соседней с той, где теперь обитал хозяин дома. Комната Ярогляда была угловой. Одно ее узкое окно частично захватывало берег и затуманенные необжитые холмы, покрытые сизой травой, а другое полностью выходило на высокие, городские шпили. Комната, где поселился Морен помнилась чуть меньше, но в ней имелось огромное круглое окно за которым можно было увидеть рваную границу высокого отвесного берега, скалистые выступы, зубьями торчащие из-под воды, и бескрайний океанский простор. Наверняка это и было подлинной причиной того, почему тритон решил поселиться именно там. И массивная дверь, соединяющая обе спальни, была совершенно (вот точно!) ни при чем.       Не сказать, чтобы Яра это устроило, но и о том факте, что Морен ночует прямо за стенкой, он узнал значительно позже. А пока он был слишком слаб и ни покинуть комнату, ни даже выбраться из кровати без посторонней помощи не мог. Тем унизительней было его существование. Один поход в уборную чего стоял! Хорошо хоть трэллов ему удавалось оттуда спровадить. Хоть поначалу слуги и порывались помочь ему и с этим нелегким делом, после того как Ярогляд в гневе пообещал убивать каждого несчастного, который станет свидетелем сего действа непотребного, они решили оставить все интимные процессы на его совести. Самый крепкий из слуг приносил Яра в нужную комнату, а затем удалялся за дверь и уходил в са-амый конец коридора, где ожидал стука хозяина с обратной стороны. Сперва слуга решил просто ждать под дверью, но Ярогляду совершенно не нравилось думать о том, как кто-то топчется у порога пока он… В общем, после еще пары угроз с его стороны трэллы все поняли, ибо в противном случае Ярогляду пришлось бы каждый раз под Матушку Землю проваливаться подобно проклятой белоглазой чуди!       Просвещенный нав и раньше предполагал, что тела смертных — вещь негигиеничная и непрактичная. Но не настолько же! Каких только жидкостей (и не только жидкостей) Ярогляд не насмотрелся за первые двое суток! А когда он уже думал — все, хуже не точно не станет, его стошнило недавним обедом прямо на постель. Это был уже не первый раз, когда его вырвало, но первый раз, когда его вырвало там, где не нужно. Так как для него этот процесс стоял примерно на одном уровне с походом в уборную, унижение тогда Яр испытал страшное. И что еще страшнее, унижало нава его собственное тело, которое с каждым часом становилось все большей обузой.       — Ох, Ярушка, Ярушка… — причитал домовой, перестилая белье на его постели. — Желудок у тебя нежный оказался, слабенький. Ни рыбу не переваривает, ни мясо. Даже постное и то не годится!       — На вкус все равно одно и то же, — безразлично произнес нав. — Всё пеплом на языке.       — Вот, и на кухне уж не знают, как стряпать и что. Они ж раньше только для себя и готовили: простое, что-нить наварят и жуют, радуются. Им-то нормально. А вот ты загнешься так скоро. Ни печеного, ни жареного, ни томленого… Ничего не перевариваешь! Что же за напасть-то такая с тобой?..       Яр пил крепкое, терпкое варево, которое домовой ему принес вместе с блюдцем сухариков. Сказал, помочь должно. Нав сидел, забравшись с ногами в глубокое кресло, и наблюдал, как одеяла сами собой заправляются в пододеяльники, простыни разглаживаются, а подушки взбиваются, в то время как кудлатый домовой на каминной полке болтает ножками в воздухе, откусывая кусочки от висящего на его шее бублика. Он и сам был круглый как бублик: румяный, с носом-картофелиной и пухлыми щеками, даром что нечисть. Все вокруг только удивлялись, как у такого мрачного дома-одиночки может быть такой добродушный, общительный хранитель.       Впрочем, не всегда так было. Когда Ярогляд только заселился в это жилище, оно представляло собой ветхое, нелицеприятное зрелище. Почти такое же, как и его теперешнее тело. Бойкий дух заброшенного дома не давал новому хозяину житья еще очень и очень долго, но Яр-то знал, что вежливость, уважение и (самое главное!) вкусные подношения творят с нечистью настоящие чудеса, а потому у него не возникло проблем с тем, как поладить с озлобленным домовым.        — Жизнь — моя напасть, Климушка, — отвечал Ярогляд кисло и все за окно на сумрачное небо поглядывал. — Жизнь и одно чучело хвостатое. У-у-у, век бы не видеть поганца этого! Скорее бы его уже отсюда волколаки вышвырнули.       Вздохнул Клим:       — Куда ж его швырнешь-то теперь.       — Да хоть куда-нибудь! — простонал Ярогляд. — В морские глубины прямиком к его матушке! Лишь бы глаза мои на него не смотрели больше.       Справедливости ради, Морена с того самого дня Ярогляд действительно не видел. Но само его присутствие висело над навом огромной волной и, казалось, только ждало момента обрушиться на его голову, чтобы утопить окончательно. Как ни крути, большая часть тревог и проблем в жизни Яра вытекало из знакомства с этим тритоном. Сглаз на нем что ли висит какой?.. Да нет, не висит вроде. Ярогляд лично проверял в позапрошлый раз, когда его из океанариума-то вызволил.       Клим пожал плечами:       — А что тебе эта рыбешка-то? Ну, ходит и ходит, плачется и плачется. Да — ты пока не в форме. Но я уверен временно. Ближайших годков семь вообще можешь репу себе не парить! Отпуск у тебя законный, а уж как его проводить твое дело, — успокаивал домовой. — Любое проклятье обратить можно, а уж способ ты отыщешь. Я-то тебя знаю: ты даже живой — мертвее любого мёртвого. Во-он, и еда ихняя в тебе не укладывается! Даже во мне укладывается, а в тебе нет. А я ведь — дух бесплотный, прости Хосподи. Так что нечего тебе на рыбешку эту яриться — только воздух попусту сотрясать.       Домовой подмигнул, и Яр не смог сдержаться от кислой улыбки. Клим всегда был горазд его поддержать.       — Так-то оно конечно так, — со вздохом признал нав. — Но я только представлю глаза его бесстыжие, и меня всего до дрожи колотит. Аж, в жар с ярости бросает. Такая злоба берет, что вдохнуть не могу. И больно так еще отчего-то, словно на части разрываюсь. Сил нет, — изливал он душу, пока домовой слушал и кивал, бублик дожевывая. — Самому от себя страшно. Боюсь, что увижу и не сдержусь… Придушу поганца! А он… Он плачется, говоришь? — вдруг припомнил Яр слова домового. — Чего это плачется вдруг?       Клим крошки последние умял да пожевал губами.       — Ну, эт я образно «плачется». Ты ж сам знаешь, из хвостатых и слезинки не выдавишь: хоть всю чешую обдери без толку. Но взгляд у него такой… — Домовой покрутил в воздухе пухлой ручкой. — Видно, что страдает, а от чего незнамо. Накормлен, напоен, обстиран и спит крепко. Думал бы, он по морю скучает… Так плавает же исправно! Хвост-то у него и не забирали. Хотя надо бы за такое! А что ему еще надобно — непонятно! — чуть ли не подпрыгнув от возмущения, хлопнул Клим по коленям. — Бес их разберет, живчиков этих.       Яр усмехнулся: видно, Морен действовал на нервы не только ему одному. Вон, Клим тоже весь извелся. Для них, домовых, несчастный гость хуже чесотки.       — Я хотел прошение подать в батюшкину библиотеку, — сказал Ярогляд. — Оно там, на столе. Да-да, тот список. Желаю книги колдовские изучить: про смертные души. Может, что и отыщется.       — Вот! Это — верно, Ярушка! Теперь узнаю тебя! — закивал домовой. — Правильно. Нечего хандрить — за счастье свое бороться нужно и когтями, и зубами. Не волнуйся, отправлю все в лучшем виде, а книги как доставят, тебе сразу же принесу. Как говорится, по-олный all inclusive!       Сложив пальчиками «о`кей» домовой спрыгнул с полки и растворился в падении. Вместе с ним со стола исчезло и едва тронутое блюдце с сухариками, и остатки остывшего чая. Ну, вот, дело было сделано и Яру оставалось только ждать.       Сначала по стеночке, затем, опираясь на стол, нав дополз до постели. Ложиться ему не очень хотелось, итак почти все время проспал. По старой памяти выспаться хотел на год вперед. А у смертных нельзя так оказывается. Да и просто лежать, как оказалось, нельзя. Два-три дня назад еще терпимо было, а сегодня что-то спина разболелась, и ноги стали, будто не свои, кололись жутко. Вот честно, не понимал Яр чего этому телу надобно: ходит он — плохо, лежит — еще хуже и с едой то же самое.       Сон — отдельная боль. У нави он многолетний, глубокий, без видений и не осязаемый изнутри. Почти смерть. Закрыл глаза и нет тебя, потом открыл и снова есть. А здесь галиматья какая-то бесконечная, безумная, яркая или напротив пугающе-безликое, тревожное болото. И всё это перед глазами мелькает, сменяясь, как в бешеном калейдоскопе. Как тут отдохнешь-то?! Главное, сам Ярогляд понять не может, чего он пугается там — в видении. Не настоящее ведь, да и он многое повидал. И драконов повидал, и Инквизицию, и обе Мировые, и юбилейный концерт Киркорова! Многое повидал, а все равно пугался. Просыпался, беззвучно вздрагивая, и снова стук этот проклятый слушал полночи. А заново уснуть никак не получалось, хотя упрямо не мог вспомнить, что именно видел и отчего так неспокойно ему.       Сидел он у окна размышляя как раз над этим, когда заметил шевеление в воде и бирюзовое свечение глубоко под ней. Без навьего зренья разглядеть трудновато, но плавник острый над водами появившийся, Ярогляд сразу узнал. Вспомнишь хвостик вот и рыбка. Отчего-то вздохнул он и уже устоявшейся привычкой груди коснулся. Болит, скотина. Стучит, как не в себя. Все рвется куда-то, того и гляди полетит.       Длинный хвост неспешно ходил то в одну сторону то в другую, рассеивая плоским, вертикальным плавником на конце морскую пену. Морен подплыл к пологой части берега, лег животом на камни. Он всегда напоминал Ярогляду акулу, хотя по характеру больше походил на дельфина. Такой же игривый и неугомонный. В темноте переливались вкрапления на темной чешуе, сияющие искрами. Синеватые звезды мерцали под водой, когда волна шла сверху и освещали пенистую перину, скользящую по изгибу тритоньей поясницы назад в океан. Кажется, хвостатые говорили, что волны это касания Владычицы. Выходит, Морен сейчас с матушкой общается?       Ярогляд попытался отмахнуться от странного ноющего под ребрами чувства. Как тоска какая-то накатила. Он вдруг вспомнил, как навы говорят о ветре — что это батюшкин шепот, который дает тебе силы и мудрость, где бы ты ни был. Он укрывает тучами от солнца и рыдает дождем, когда тебе плохо. Рыдает за тебя, ведь живые мертвецы не…       Ярогляд поморщился и раздраженно стер проклятую воду, проступившую глаз. Попробовал ради интереса — соленая. Надо же, еды вкус не чувствовал, а это сразу ощутил. Кажется, проклятие начинало действовать сильнее, стоило тритону только появиться на горизонте. Или стоило Ярогляду вспомнить о нем.       Тоска в сердце сменилась обидой, а затем злостью. Яр решил, что займется чем угодно только не будет даже краем мысли прикасаться к проклятому хвостатому. В тот момент, когда рассерженный Ярогляд хотел задернуть шторы, случилось это. Очередная, накатившая на спину тритона, волна сползла вниз, и будто слизав прочь чешую и плавники, обнажила длинные крепкие ноги и узкие бедра. Яр, кажется, повис на шторе в этот момент, ибо его собственные ноги вдруг оступились. Нав рухнул вниз, затем, ругаясь, подтянулся обратно на кровать, и замер там осторожно выглядывая из-за шторы. Почему выглядывая? А пусть этот не думает, что Ярогляд на него глазеет! Ишь, чего еще!       Пока Морен поднимался на ноги, Яр затаил дыхание, . Из одежды на тритоне только обрывок сети через плечо перекинутой и болтался. Сбоку она собиралась и висела, будто подсумком, внутри которого что-то трепыхалось. На рыбалку плавал? Нав задуматься об этом не успел. Тритон потянулся всей спиной. Под беловатой кожей напряглось и перекатилось. Влажная, нежная бледность и сила под ней сплетались воедино в одном движении. Приоткрыв рот, Ярогляд проследил изгибы жил на руках, выпуклости ключиц и ярко выраженный, треугольник мышц внизу живота…       Дальше Яр смотреть не стал. Зажмурился отчаянно, задернул штору и отшатнулся от окна подальше. Тепло, зародившееся где-то внутри, тягучим жаром потекло вниз и отдалось там давящей болью. В ушах грохотало, горячий воздух срывался с приоткрытых губ. Внутри пылал пожар. Яр повалился на бок, обнимая прохладную подушку. Вскоре странное-непонятное внутри него успокоилось, улеглось, и там вновь воцарился опустошающий штиль. Ярогляд еще долго лежал, пытаясь понять, что это вообще такое с ним было. В итоге, так и не поняв, сам не заметил, как провалился в удушливый сон, который то прерывался, то снова настигал его. Яр провозился в постели до самого полудня и к тому времени был вымотан до предела.       Утром, вернее его «утром», а именно ближе к обеду к Ярогляду по обыкновению зачастили трэллы и какие-то они сегодня были более оживленные, взбудораженные. Будто радостные, но радость эта была выжидающей. Раньше Ярогляд бы без сомнений выяснил. Уж очень любопытен был. Но сейчас, клюя носом, весь взъерошенный, помятый он просто не имел настроения слушать их трескотню. Хотя раньше частенько слушал — все лучше, чем мозги мусором из чудо-зеркала засорять. Правда, сам при этом больше подслушивал, ибо со слугами шептаться просвещенной нави по статусу не подобает. Кусать и приказывать подобает, а шептаться — ниже достоинства.       Когда ему завтрак принесли, вообще какая-то бесовщина началась. Слуги суетились вокруг и явно уходить не желали, глазели. Ярогляд было подумал, что его травануть хотят. Даже одного к себе подозвал, попробовать заставил. Тот пробует — ничего вроде, не помирает. Еще и жмурится так довольно, жует аппетитно. Яру даже любопытно стало, но сам он при посторонних есть не любил и раньше, а уж сейчас тем более. Пришлось зыркнуть грозно, чтобы убрались, наконец, подальше. А эти черти хитрые детёныша своего под дверью оставили: «Вдруг господин еще что-нибудь попросит». Ага, конечно! Для «еще чего-нибудь» у него Климушка есть, а детёныша ясно, к чему подговорили — подслушивать да подглядывать. Ну, и бес с ним. Уж очень интересно было что там, в супнице такое странное.       Это самое «странное» было сливочного цвета и обжигающе горячим. Вот, еще немного и вскипит прямо в тарелке! Порция маленькая совсем. Аромат рыбный, но едва-едва ощутимый клубился над супницей паром. По консистенции чуть гуще бульона. Не жидкое, не мясистое… Яр зачерпнул немного, покатал на языке — действительно ничего. На вкус хоть не песок как все, что было раньше. Приятный такой вкус сливочно-сытный.       Съел он и забыл вроде, своими делами занялся. Клим Яру из его собственной библиотеки трудов по проклятиям натаскал. Это конечно, не батюшкины сокровищницы, но все ж лучше, чем без дела маяться. Так Ярогляд книгами обложившись, и провел целый день — искал зацепки, а к вечеру опять слуги вокруг него засуетились. И ведь еще более оживленно чем утром! Глазками стреляют радостно, чуть ли не прыгают. Да, что ж такое-то!       То, что дело в еде он уже понял. Снова слугу подозвал и попробовать заставил. А тот щурится еще благостней, чем с утра! Улыбается зараза, чуть ли не чавкает. Яр их за дверь выставил, а сам на тарелку уставился. Порция еще меньше, утренней. Уже не суп. Что-то белое маленьким кусочком лежало в центре тарелки. Запах опять еле слышимый, не определяемый, на вкус похоже на то, что с утра было и полито сверху тоже сливочной субстанцией. А вот приготовлено незнамо как: ни печеное, ни жареное, ни томлёное, ни даже постное. Но мягко-ое! На языке будто таяло. Не рыба и не мясо, нечто посередине. Морепродукты что ль его повариха выучилась готовить?.. Да и на них не похоже.       — Эй, мелочь, — позвал Яр замершего за порогом детеныша, — иди-иди сюда, не бойся. Я уже сытый.       Тот в комнату вернулся. Зыркнул из-под лохматой челки хмуро, но подойти не побоялся. И смотрит исподлобья, хорошо смотрит — бойко, не заискивает и не трясется. И откуда взялся только? У Яра в доме детенышей человеческих отродясь не водилось. Но раз Климушка не выдворил еще, значит толковый.       — Что это за чудо-юдо вы мне подали? — спросил Ярогляд, указывая вилкой в тарелку.       Детеныш вскинулся с вызовом:       — А что не вкусно хавалось?       Яр от такой дерзости рот так и приоткрыл.       — Кто тебя, стервец, манерам-то обучал?!       Нав отвесил наглецу подзатыльник, но разочарованно поковырявшись в пустой тарелке признался: «Вкусно. Только мало». Мальчишка на это злорадно ухмыльнулся, тарелку только забрал и с обещанием «ща, все будет» юркнул за дверь. Вернулся минуты через три с подносом. На подносе тарелка с уже двумя кусочками «непонятно чего, но вкусного» и маленькая пиала все с тем же обжигающим бульоном. Ярогляд доел все до капли и даже подобрел.       — Кто стряпал-то? Кому премию отсыпать? — Нав хмыкнул, мальчика взглядом смерив, и усмехнулся: — не тебе же.       — А чо это не мне?! — поразился вдруг тот и руки в бока упер вполне так возмущенно. — Может, эт я и стряпал! — под взором Ярогляда детеныш правда сразу сдулся. — Ну, иль не я. Но я помогал! Вдвоем с нечистым и готовили.       — Неужто Клим снизошел?..       Мальчик похлопал глазами, будто Яр спросил что-то странное:       — Нет, же! Дядька Клим с кухни только плюшки тырит. А готовили мы с Мором. Ну, с хвостатым, — ответил он так, будто все само собой разумелось. — Он же — иной, морской — нашего, земного есть не любит, а когда плавает (далеко плавает!), нет-нет, да принесет чего-нибудь диковинного. Такого, что и не знаешь, как стряпать. А он знает! Вот себе и готовит сам, ночью. Я ему помогаю иногда, смотрю, запоминаю, учусь. Сам он, когда много народу не любит. Диковатый он, явь боится как огня, дергается, шипит, но я-то мелкий, не страшный и лук чищу быстро. Вот, вчера чищу и думаю: раз проклятье тритоново, то может и еда его сгодится.       Спровадив мальчишку, Ярогляд еще долго глазами хлопал, пытаясь в голове неуложимое уложить. Вот, уж невиданное дело, чтобы нечистый, да еще и отпрыск Морской Царицы за плитой ночами корячился. Ему Морен всегда казался эдаким золотым ребенком жадным до внимания, которому что не день, то веселье да игрульки. А тут такое! Хотелось бы Яру на это поглядеть… И самого Морена тоже хотелось… увидеть. И белое тело его в ночных волнах снова и снова вспоминалось.       Яр тряхнул головой, выметая напрочь из нее всю блажь. Вымел, успокоился и к книгам вернулся. Вроде улеглось. Вот, и правильно. Нечего у этого чуда на поводу идти. Проклятья волшебные, они хитрые, чуть слабину учуют с тройным усердиям грызть начинают. А этого Ярогляду в его состоянии точно не нужно.