Мне нож подаёт и торопит: «Возьми же — и грудь раздвои» А жалкое сердце всё копит Земные богатства свои.
— Сучка! Живой? — доносится до слабого сознания Чимина. — Кажется, через его зад теперь можно увидеть весь его богатый внутренний мир — врезается голос в его барабанные перепонки, окончательно заставляя очнуться. Пак кое-как разлепляет глаза и медленно со свистом делает глубокий вдох, который тут же отдаётся болью во всем теле. Голоса продолжают звучать, раздражая раскалывающуюся от ноющей боли голову. Альфа жмурится, пытаясь сфокусировать зрение. — Эй! Омежка! Тебе хорошо видно? — эхом отскакивает от стен все тот же противный голос, комом собираясь в горле Чимина. Пак не мигая смотрит на стену, где проектором крутят всё то, что делали с ним игрушки Господина и он сам. Всё то, что показывали его любимому человеку. Всё то, что он старательно пытался забыть. На повторе, сотый раз по кругу, пока не стошнит… — Нет… Нет… Нет… — хрипит Чимин, мотая нервно головой и промаргиваясь. Его горло горит огнём, да что там горло, он весь — одна сплошная боль, оголенный нерв. А сознание, как самый нестабильный элемент, одно неверное движение и… — Вот жешь отврат! — гадко смеётся парень, в отвращении кривя губы. Чимин жалобно скулит под его взглядом с экрана, прожигающим дыру в душе. Ему хочется спрятаться, закрыть уши, глаза. Не слышать, не видеть, не вспоминать. Притвориться, что это делали не с ним. Что он — это не тот выебанный во все щели парень, лежащий на диване в полусознательном состоянии. Альфа хочет оказаться дома, ну или хотя бы провалиться в темноту, в забытье. Лишь бы не чувствовать ничего. Ни эту ломающую всё тело физическую боль, ни разъедающую изнутри моральную. Потому что, спроси его сейчас, что хуже, он не задумываясь выкрикнет: «ВСЁ! СРАЗУ! ОДНОВРЕМЕННО!». Пак жмурит глаза до чёрных точек, быстрыми рваными глотками хватает воздух через рот, не переставая скулить и весь трястись, готовый сдаться в лапы смерти в любую минуту. Но как назло, перед его внутренним взором чёрные лисьи глаза, с укором смотрящие в его, манящие к себе, призывающие бороться. — За что? — вымученно стонет Чимин, еле справляясь с накатывающей на него истерикой и панической атакой. — Почему ты опять заставляешь меня жить? Почему я? Зачем? — всхлипывает он. Последнее время это самые волнующие его вопросы. Даже вопросы: «Где Квану? Что с ним? Он жив? Думает ли он обо мне? Всё ещё любит? Не сдался? Разочаровался во мне? Возненавидел?» отошли на задний план, и вообще даже забылись. Пак устал от этих пронзительных глаз, устал бороться, терпеть боль и унижение. Ему просто хочется отпустить всё, опустить руки. Но этот чёртов омега из снов не даёт, не отпускает. Вот и сейчас, когда Чимин на грани, когда он — это один сплошной сгусток боли, готовый к смерти, жаждущий её, просящий, да нет, умоляющий Костлявую забрать его, снова выбирает бороться, снова верит этим глазам, которые обещают спасение и свободу, потому что… — А правда, почему? — избитый риторический вопрос, обращенный к самому себе. Альфа вымученно вздыхает. Как же он устал от этих мыслей, от этих вопросов. Но в очередной раз позволяет себе задуматься над ними всерьёз. — Почему я все ещё не сдался? И не сдаюсь? — ищет ответы у себя в голове Пак. — Нет, не так… — хмурит он брови. — Почему ОН является моей причиной бороться, моей причиной жить? Почему мне нужно вернуться именно к нему? — кривит губы в подобие улыбки Чимин, наконец-то, найдя правильные вопросы к самому себе. Почему? Извечный вопрос… Лёгкая, быстрая, а главное легальная и действенная попытка сбежать из реальности. Пак всеми силами уводит свое сознание от болезненной для него реальности, обращая его на эти вопросы, поднимая в себе мысли, чувства и ощущения к его Лисенку. Он упорно игнорирует тот пиздец, что происходит с ним сейчас. Альфа искусно играет в прятки с реальностью, уходя туда, где, как ему кажется, безопасно и хорошо. — Моя первая мысль была — он мой истинный — шепчет Чимин, прикрывая глаза, отдаваясь чувствам и воспоминаниям о том дне, когда он впервые его увидел и осознал, что он не плод его воображения. — Я был настолько поражён тогда… А ещё одержим тобой… Я сошёл с ума, так что даже чётко увидел знак на своём левом запястье… — невесомо поглаживает свою руку Пак. — Но тут ниче нет! — горько усмехается он, больно сжимая его. — Я всё это выдумал! Представляешь?! Я так сильно в это поверил! Я так сильно этого захотел, что мой мозг показал мне это. Но ничего нет! Вот, смотри! Видишь? Ничего нет!!! НЕТ! — нервно растирая руку, кричит в стену Чимин. — Я так безоговорочно поверил, что ты можешь меня спасти… Принял это как должное, само собой разумеющееся… Будто мне всего лишь что и надо, подождать, потерпеть… И ты придёшь и спасешь… — истерически смеётся Пак, обнимая себя руками за плечи, раскачиваясь из стороны в сторону и роняя слезы на холодный бетон. Место, которое сначала казалось безопасным, оказалось фейком, пустышкой, обманкой. Даже в своих мыслях Чимину негде спрятаться, даже тут он не в безопасности. Даже тут сплошная непроглядная боль и тьма. Всё в нем окрасилось в чёрный. Жаль только, что эта темнота не забирает его полностью, оставляя разум в сознании, чтобы альфа мог в полной мере прочувствовать всё то, что вдруг свалилось на него. — Сука! Не трожь его! — вырывает Чимина из истерики собственный сорванный криком голос. Альфа вздрагивает, распахивая глаза. На него смотрит он сам, пристегнутый наручниками к кровати, в вызывающе пошлом костюме горничной. Пак кривится, чётко видя на экране свое возбуждение. Ком отвращения подступает к горлу, он утыкается лицом в колени и руками закрывает уши, не выдерживая этого издевательства. Лишь бы не здесь… Лишь бы это быстрее закончилось… Не проходит и минуты, как его больно бьют по ногам, Чимин валится лицом на пол и скулит от боли. — Смотри! — зло бросает Мясник, держа альфу за волосы. — Это шестая ступень. Раз уж ты не подох от предыдущих, смотри! Как только ты закроешь глаза или уши, я приду. И поверь мне, тебе будет лучше открыть их, иначе… — Мясник начинает резко и сильно давить на глаза Чимину, от чего тот заходится в отчаянном крике. Мясник с отвращением харкает прямо в лицо Паку и отпихивает его от себя назад, так что Чимин больно бьётся об стену головой, медленно сползая по ней на пол. — Смотри! — ещё раз повторяет ему альфа, разворачиваясь и покидая комнату. Чимин всхлипывая и глотая кровь, обессиленно поднимает голову и смотрит… Смотрит… Смотрит…***
— Не спать! — его снова бьют, удар приходится прям по животу, и тянут вверх за волосы. — Я сказал, смотреть! — зло выплевывая слова, напоминает Мясник. Чимин как тряпичная кукла. Бери - делай, что хочешь. Он ничего не соображает. Все его мысли сосредоточены только на заполневшей каждую клетку его организма боли. Уже который день? Месяц? Год? Неделю? Он сидит в этой чёртовой комнате. Ему не дают спать, не дают закрывать глаза больше, чем на 5 минут, заставляя смотреть на непрекращающиеся издевательства над ним с записей. Пак уже выучил всё наизусть, запомнил каждую реплику, каждое касание, каждого, кто касался. Он даже успел посчитать сколько их было всего, сколько раз каждый из них побывал в нем, сколько раз кто кончил. А ещё у него было достаточно времени, чтобы убедить себя в том, что он отвратителен. Чимина тошнит от себя, от этой клетке и от стены, где 24 на 7 на репите идёт фильм, где он в главной роли. Альфа не раз пытался спрятаться от этого кошмара, поспать, закрыть глаза или хотя бы уши, пытался смотреть на потолок, игнорируя «живую стену». Но каждый раз все заканчивалось одинаково — приходил Мясник и делал больно, так больно, что, казалось, смотреть этот ебаный ролик про себя, самое безобидное, что его могут заставить делать. Потому что, заставь его Мясник убить кого-то, он бы убил, лишь бы больше не чувствовать, лишь бы побыстрее это прекратить. Поэтому Чимин терпит… Смотрит, но не видит… И хоть Пак, как он считает, давно превратился в желе, в жидкую субстанцию, которой можно делать, что хочешь, которая ничего уже из себя не представляет. Он все-же что-то да чувствует, и уж точно не железный. Поэтому, его порой срывает. Он, как буйный больной, кричит, кусается, дерётся и пытается разбить себе что-нибудь (хорошо, если голову). Вот и сейчас, альфа больше не может… Последняя капля падает в его переполненный океан, порождая бурю. — Я вскрыл свои вены, а там моря с океанами плещут… — стремительно проносится мысль в его голове, тогда как в уши врезается елейный голос Жнеца. — Я же сказал, что буду нежен, булочка. И Чимина рвёт на пол желчью, в висках стучит, а скулы сводит от злости. Он резко подрывается с пылающими огнём глазами. — Шлюшка! — раздаётся со спины. И Пак бьёт с разворота ногой, вкладывая всю скопившуюся силу и ярость в удар, забивая на боль во всем теле. Мясник реагирует мгновенно, уходя от удара вбок и отвечая тем же. Чимина больно припечатывают к стене, нависают сверху и начинают наносить непрекращающиеся удары куда придётся. Мясник бьёт снова и снова, снова и снова. Пак хрипит, кашляет кровью и слабо защищается, надеясь, что достаточно разозлил альфу, чтобы он, в порыве своей ярости, перестарался и окончил его мучения, убив. — Сука! Не дождёшься! — шипит Мясник через пару минут, сплевывая. — Тебе придётся это смотреть! И жить тоже придётся! Это то, что хочет от тебя Жнец. Это шестая ступень, которую ты пройдёшь, потому что, так хочет Господин. А я прослежу за выполнением его воли. — Тебе не сбежать. И тем более не умереть без его на то воли. Хорошенько вбей это себе в голову. И меня ты не выведешь на то, чтобы я тебя убил. Мне моя жизнь, в отличие от тебя, дорога. Мясник грубо хватает его за волосы, таща к стулу в центре комнаты. Он резко опускает Чимина на него и привязывает руки и ноги. Пак вдруг перестаёт чувствовать его хватку, от чего расслабленно выдыхает, прикрывая глаза. Он почти отключается, когда снова чувствует его руки, только теперь у себя на лице. А потом ему резко, до боли открывают глаза и чем-то фиксируют, так что он теперь не может ни то что закрыть их, а даже моргнуть. Чимин в панике начинает ерзать на стуле, пытаясь освободить руки или ноги. С усилием пытается прикрыть веки, но ничего не выходит. Глаза лишь сильнее начинает жечь. — Так то лучше! А теперь — смотри! — бросает Мясник, вновь покидая комнату.***
Чимину кажется, что его глаза высохли, вся жидкость вытекла и они больше не функционируют. Сколько прошло времени с тех пор как он тут сидит, Пак не знает, но по его ощущениям — год, может два. Со своими глазами он уже мысленно попрощался. Но альфа может отдать должное Мяснику, это значительно отвлекает от скручивающихся в тугой узел кишок. Всё это время, что он здесь, его не кормили. Только давали воды. Чимин и забыл, когда в последний раз что-то ел. Сейчас его мозг в клетке и мечется между глазами, что готовы вытечь из него, и желудком, что утробно воет. Даже то, что Чимину крутят на репите на стене уже не имеет значение, не привлекает внимание, не трогает, не волнует, не раздражает и вообще не вызывает эмоций. Пак в агонии, а ещё совершенно без сил, но непонятно почему все ещё в сознании. Кажется, его организм решил его испытать, оставляя в светлой памяти. Чимин впервые жалеет, что родился альфой. Будь он омегой, давно бы уже отключился или вообще кони бы двинул. И всё. Свобода. Конец мучениям. Но нет… Он альфа, сильный и выносливый альфа. Пак не только кони не двинул, так ещё и не отключился, не отдался тьме. Но что самое странное и смешное, когда его мозг устаёт думать о высохших глаза и пустом животе, он думает о ком? Правильно! О тот самом омеге из снов. Чимин жалобно скулит в очередной раз ярко видя чёрные лисьи глаза. — Эй! Шлюшка! — вырывает его голос из грёз. Пак, как может, фокусирует свои непонятно как ещё функционирующие глаза. И, о Боже, может разглядеть Мясника перед собой. А уже через мгновение он в удивление с блаженным удовольствием их прикрывает, всхлипывая от радости. — Первая часть закончилась — сухо бросает ему Мясник. — Вставай — долетает до Чимина, но он все ещё промаргивается, восстанавливая работоспособность своим глазам. — Пошли, шестая ступень ещё не закончилась — тянет его за собой Мясник. Чимин снова в пустой комнате, он даже к ним привык, только теперь он, наконец-то, в долгожданной тишине. Здесь больше нет проектора и кадров, сводящих с ума. Когда за ним закрывается дверь, Пак думает, что, если и есть в мире счастье, так это именно оно. Такая необходима тишина и темнота… Альфа обессиленно опускается на холодный пол, находя его самым мягким на свете, и быстро проваливается в сон, которого его лишали на протяжении почти четырёх суток.***
— Спаси меня! — срывается всхлип с губ Чимина, а он сам нервно подскакивает, тяжело дыша. Альфа трёт глаза все ещё ощущая боль в них, но он безумно рад, что не потерял их и зрение. Пак оглядывается. Он не знает сколько проспал в этой комнате, да и смутно помнит, как в неё попал. Поэтому сейчас внимательно её разглядывает, вдруг натыкаясь взглядом на предмет, который, ну совершенно, не мог тут оказаться. — Я сошёл с ума — шепчет себе под нос Чимин, уже в который раз потирая глаза. Он пытается подняться, но понимает, что на это у него совсем нет сил. Пак сильно истощен, обезвожен и изранен. Поэтому альфа решает ползти. Он медленно кое-как подтягивает свое тело руками к заинтересовавшему его предмету. Проходит не одна минута. Чимин злится и грязно ругается, так как тело его совсем не слушается, а боль порой вспыхивает красными пятнами перед глазами, так что альфе требуется время, для того чтобы унять её и продолжить ползти. На половине пути Чимин вдруг думает сдаться. Он устал, а боль сводит все тело. А ещё Пак не видит смысла в своих действиях. Он ползёт к предмету, которого, как он считает, вообще в этой комнате нет и быть не может. Это лишь его воображение, галлюцинация, как тогда с шрамом на запястье. Так альфе ещё не просто ползёт, он ведь тратит силы, энергию и заставляет себя испытывать и терпеть невыносимую боль. Пак смело может назвать себя мазохистом. Всё это сейчас, как пытаться удовлетворить свою бессмысленную и глупую прихоть, проходя для этого через круги ада и жертвуя чем-то очень дорогим для себя. Цель не оправдывает средства. — К черту! — сворачивается клубочком Чимин. Но стоит ему прикрыть веки, чтобы перевести дух, он видит ЕГО. — Я тебя уже начинаю ненавидеть, хоть и совершенно не знаю… — зло плюёт Пак, снова приводя свое тело в движение. Спустя, как ему кажется, мучительных пять часов, он доползает до предмета в углу крошечной комнаты. И когда пальцы Чимина ощущают холод металла, он неверяще замирает, распахнув глаза. — Я не псих! Это не глюки! — взвизгивает альфа, завороженно вертя в руках нож. Держа этот ножик, ощущая его вес в руках, Чимин впервые за столько недель (месяцев) своего заточения видит лучик надежды. В эту минуту он держит в своих руках не ножик, а шанс на спасение. — Я выберусь. Выберусь и найду тебя. Слышишь?! Найду, чтобы высказать тебе как сильно я тебя возненавидел за то, что заставляешь меня бороться, за то, что не оставляешь меня во снах и наяву — улыбаясь, мечтательно шепчет Пак. — Выберусь и, наконец-то, взгляну в твои лисьи глаза.***
Его надежда растаяла на третий день. После того, как Чимин нашёл нож, он копил силы, чтобы в нужный момент напасть на Мясника, нанести точный удар и выбить себе свободу. Да, надежда Пака растаяла на третий день. Когда он понял, что к ними не придут и сегодня. Что эта чёртова дверь не откроется. Когда от жажды ему пришлось попробовать выпить своей мочи. Когда от голода, он, как умалишенный, пытался отыскать хоть букашечку, хоть паучка или таракана, а не нашёл ничего в этой чёртовой комнате. — Лисёнок — по слогам, еле открывая рот и шевеля челюстью, шепчет Чимин. Он вновь берет миску в руки, в которой давно уже нет воды, и слабо бьёт ей по двери, в надежде, что именно сегодня ее для него наполнят. Сил почти не осталось, даже поднять руку — большое достижение. — Сука! — вымученно бросает альфа, расстегивая ширинку, громко всхлипывая, но в нем такая пустыня, что влаги нет даже для слез. Пак пытается не смотреть, а главное не думать о том, что он делает. Он усиленно отводит все свои мысли от этой комнаты, от этой миски, заполненной его мочей. Всё, что происходит в этой комнате, останется только в этой комнате. Чимин представляет свою квартиру, его любимый апельсиновый сок, когда сам, закрыв нос и до боли сомкнув веки, глотает отвратительную жидкость. Дальше думать и представлять Чимин себе не позволяет. Он боится того, что может с ним произойти, начни он думать о еде. Живот больно скручивает, а выпитое только что просится наружу. Альфе приходится сильно зажать рот рукой. Он знает, если его сейчас вырвет, он потеряет больше жидкости, чем приобрёл. Больно прикусив щеку с внутренней стороны, Чимин рвано выдыхает через нос, медленно приходя в себя, вдруг увидев, что неосознанно сильно сжимал ещё и нож в своей руке. Тот самый лучик надежды, который, как Пак думал, он выкинул в порыве гнева и отчаяния. Не успев даже до конца понять свою мысль, альфа быстрым и уверенным движением делает порез на руке. Он выходит глубоким. Кровь струёй устремляется к локтю, а Чимин, обезумев, припадает губами к запястью, жадно глотая красную жидкость. — Шлюшка! — пытается вырвать его из тьмы голос, но Паку так плевать, ему так хорошо тут. — Эй! — его больно бьют по щекам, а потом ещё обливают холодной водой. Чимин дёргается, распахивая глаза, тут же весь скручиваясь от боли. — Ты — заноза в моей заднице. Всё ещё не усвоил главный урок Господина? А, сука? Смерть — это подарок. И ты его все ещё не заслужил! Вскрыться он собрался. Не в мою смену, Шлюшка! Мясник снова тащит его в ту комнату. Но перед тем, как закрыть дверь, бросает все тот же нож, говоря: — Найди для него правильное применение. Этого от тебя ждёт Хозяин. И только попробуй ещё что-то сделать себе. Обещаю, тогда я доставлю тебе столько боли, что тебе и не снилось. Но такой желанной тобой смерти ты не получишь. Дверь хлопает, а Чимин снова остаётся один на один со своими демонами.***
Голод… Что вы знаете о голоде? 8-10 дней и человека не станет… Если человек давно не ел, в его крови начинает падать концентрация глюкозы, из-за чего печень потихоньку начинает расставаться с полученным запасом пищи. А что будет, когда этот запас исчезнет? Когда ей больше нечего будет отдавать? При падении глюкозы все клетки в организме ждут, но вот мозг ждать не может. Мозг… Вот самая большая проблема. Он кричит, что ему нужна еда. Мозг порождает иллюзии и галлюцинации и толкает тебя всеми способами искать пищу, бороться за неё, убивать ради неё. Он делает тебя одержимым, сумасшедшим. Он превращает тебя в животное. Чимин истерично смеётся, покачиваясь из стороны в сторону, нервно выдергивает один за другим волоски на руке. Буквально минуту назад, Пак, наконец-то, осознал, зачем в этой комнате был оставлен нож. Он понял, как должен его использовать. Вернее, как Жнец хочет чтобы он его использовал. Альфа продолжает прокачиваться, но теперь вместо смеха из его груди вырываются всхлипы, а солёные слезы разбиваются о холодные искалеченные руки. Его психическое состояние крайне нестабильно, всем его мозгом сейчас управляет голод. Чимин крутит нож в руке, раз за разом ловя блики от лампы на лезвие. Жалкие остатки здравомыслия в нем, несъеденные безумием голода, пытаются здраво оценить последующие его действия и давно принятое решение. Но все напрасно… Чимин хочет кушать. Чимин, наконец-то, понял, как ему получить еду. Чимину просто надо сломать себя... Но и тут нет преград, он давно уже сломан. И спроси его, когда это случилось, он бы замялся с ответом. Тогда ли, когда он впервые заставил себя глотнуть своей мочи, чтобы выжить? Или тогда, когда решил пописать в ту миску? А может раньше? Когда он стонал от удовольствия под альфой и, как в бреду, шептал, что это его лучший секс? Или, может, как только повзрослел и осознал, что пахнет как чёртов омега? Пак не знает правильного ответа. Не знает, сломался ли он сам или кто-то его сломал. Он лишь хочет жить… Глупо… После всего, что он пережил, и как сильно молил о смерти… Здесь и сейчас, обезумев от голода, он осознал, что хочет жить, всегда хотел. Жить ради НЕГО. Ради лютой ненависти к нему. Или лютой любви… — Это просто… — шепчет, настраиваясь альфа, прикрывает глаза и отсчитывает до пяти. — Пять… — на выдохе, со свистом. Сильно сжав челюсть, почти не дыша, Чимин ножом срезает часть своей плоти на бедре. После жадно вгрызаясь в неё зубами. Пак почти не жуёт, проглатывает куски, тут же быстрее откусывая следующий. Роняя горячие слезы то ли отчаяния, то ли радости. Что вы знаете о голоде? Вы, которые не закинули в свой желудок за день ничего, а вечером опустошили холодильник. Что вы знаете о голоде? Голод стирает в человеке человека. Голод превращает в зверя, готового на всё, ради куска мяса. Ничего и никого святого для такого человека нет. Голод показывает истинное лицо человека, открывает самые тёмные уголки его души. Чимин впервые поел лишь на девятый день своего заточения, своей голодовки, уже одной ногой стоя на той стороне, одним глазом смотря смерти в лицо. А Вы знаете, какой Вы, когда голодный?