New generation

      Будучи потомком Афродиты, Маккензи Грейс ненавидит любовь всеми фибрами души.       Четыре года, шесть месяцев, четыре дня и много бесполезных и болезненных минут он чувствует неприязнь к самому себе. Разве нормально чувствовать любовь к человеку своего пола?       Маккензи ощущал себя неполноценным и раньше.       Он всегда был в тени своего старшего брата, хотя родители любили их одинаково. Парень всегда пытался заслужить уважение к себе, но не мог прыгнуть выше себя, выше своего брата. Каким-то образом Аарон Грейс приковывал к себе внимание и почти мгновенно завоевывал доверие. Маккензи был робким и мягким в отличие от брата, у которого был крепкий стержень. Сразу было видно, что Аарон — прямой потомок Юпитера, царя богов. Маккензи же, в свою очередь, унаследовал весь спектр сил Афродиты.       У него был редкий дар — эмпатия, возведенная в абсолют. Всю жизнь парень чувствовал чужие эмоции: радость, грусть, гнев, страх. Он мог видеть даже ауру эмоции собеседника.       Но, встретив очередным летом в Лагере полукровок полубога латинского происхождения, Маккензи растерялся в своих собственных чувствах. Он никогда не знал, что человек способен испытать такой широкий спектр эмоций: от эйфории до неприязни. И все в одну минуту.       Маккензи до сих пор недовольно фыркает, вспоминая, как не узнал своего друга детства. Когда-то они каждое лето играли в догонялки в обеденном павильоне Лагеря Полукровок и строили бумажные корабли, отправляя их по течению Лонг-Айленда. Много воды утекло с тех пор. Даже лучшие друзья детства исчезают в омуте времени.       Ему было четырнадцать, а тому парню — шестнадцать.       Маккензи помнит, как удивлённо разглядывал знакомые черты незнакомца. Он пытался сохранять невозмутимость, но это было трудно: внутри бушевал весь спектр человеческих эмоций. Сердце пропускало удары от пристального взгляда тёплых карих глаз.       «О боги небесные, ты что, не узнаёшь меня?» — залился смехом тогда полукровка, вгоняя и без того смущенного Маккензи в краску. — «Дамиан. Дамиан Вальдес».       «А…» — выдохнул, кивнув, младший Грейс, гадая, когда его друг, лучший строитель бумажных кораблей и самолётов, успел так сильно повзрослеть.       За время, которое они не виделись, потомок Гефеста изменился до неузнаваемости. Куда-то пропала неуклюжесть и вечная привычка поджигать собственные кеды. Детская неряшливость сменилась юношеской уверенной походкой. Под рукавами лагерной футболки проступали мускулы, от детской худобы ничего не осталось. Да и сам парень вытянулся в росте и стал на голову выше Маккензи.       «Ладно, увидимся ещё!» — Дамиан усмехнулся и, подмигнув, побежал в сторону Бункера #9 откуда его позвал отец.       Маккензи остался стоять, как громом поражённый, провожая взглядом силуэт полукровки, который вскоре скрылся в тени лесной чащи.       Даже сейчас уже сам изменившийся восемнадцатилетний Маккензи Грейс помнит, как в те минуты ошалевшее сердце едва не ломало ребра, как во рту появился металлический привкус, как появилось внезапное осознание неизбежного. Тогда он понял, что влюбился впервые в жизни.       И ровно четыре года, шесть месяцев, четыре дня внук Афродиты чувствует себя паршиво. Он ненавидит тех насекомых, которые постоянно оживают в его животе даже при одном напоминании имени Дамиана Вальдеса. Маккензи не может избегать ежегодных поездок в лагерь, ведь это будет слишком подозрительно, потому старается не попадаться на глаза своему другу. Другу, от одного взгляда которого у него вспыхивало сердце. А что же могло произойти от случайного прикосновения?       Когда во время захвата флага Дамиан свалил Маккензи на землю и навис над ним, последний молился всем существующим и несуществующим богам, чтобы не раскрыть свои чувства. Невозможно красивая ухмылка потомка Гефеста заставляла сердце Маккензи трепетать, что раздражало. Невероятно раздражающий полубог преследовал потомка Афродиты и во сне.       Больнее всего было просыпаться и осознавать, что эти сюжеты так и останутся во владениях Морфия. Это заставляло Маккензи ненавидеть любовь. Она без сожалений причиняла ему настоящую боль. Каждый день.