All the Young Dudes

Казалось, время ускорилось с момента дня рождения Римуса. Дни стали длиннее и весна ворвалась в замок, наполняя его солнечным светом и свежим воздухом после долгой зимы. Приближались экзамены и Римус наконец-то избавился от волнения читать, когда рядом люди, тем самым провожая всё больше и больше времени в библиотеке. Вместо того, чтобы планировать новые схемы для розыгрышей, Мародёры проводили свои вечера, практикуя заклинания и проверяя у друг друга знание ингредиентов зелий. Сириус и Джеймс восприняли экзамены очень серьёзно; это было что-то вроде соревнования для них. Хоть они и яростно отрицали это, но Римус предполагал, что у них обоих было желание отстоять свою честь чистокровных волшебников — это было слишком укоренившемся предрассудком во всей школе, даже среди учителей. Это не докучало Римусу — хоть он и не получал самых высших оценок, он всё равно справлялся лучше, чем когда-либо. Вообще, он был даже рад, что у него не было семьи, которая давила бы на него. Давление на Питера было слишком очевидным. Он не был плохим учеником — в Травологии и Астрономии он даже преуспевал, часто опережая Джеймса. Но он постоянно нервничал, и это влияло на работу его палочки, поэтому у него часто что-то не получалось. Питер не очень много говорил о своей семье, но он получал множество писем от родственников, и Римус заметил, что Джеймс был осторожен в этом вопросе. — Сколько нам нужно заработать, чтобы нас перевели на следующий курс? — круглолицый мальчик отчаянно спрашивал, по крайней мере, четыре раза в день. — Питер, угомонись, — успокаивал его Джеймс. — Ты всё сдашь; ты знаешь теорию вдоль и поперёк, тебе просто нужно воплотить её в жизни. — Я не виню его за то, что он немного дёрганный, — Сириус прошептал Римусу на ухо, чтобы остальные не слышали. — В семье Петтигрю было как минимум двенадцать сквибов — и это только в этом веке. — Сквибов? — Не волшебных волшебников, — терпеливо объяснил Сириус. — Ты же знаешь, что в семьях магглов могут рождаться волшебные дети? Это работает и в обратную сторону тоже — никто не любит говорить об этом. Мой прапрадедушка верил сумасшедшую теорию, что магглы подменивают своих детей на наших, чтобы они могли проникнуть в волшебный мир. Он был совершенно чокнутый, естественно. — Ясно. — Ответил Римус, надеясь, что он звучал как будто понял всё, что Сириус только что сказал. — То есть поэтому магия Питера немного…шаткая? — Не знаю, — Сириус пожал плечами. — Возможно. Я не знаю, могут ли они на самом деле доказать, что «сквиббизм» передаётся по наследству. Но именно по этой причине Петтигрю не входят в священные двадцать восемь. — Ты же знаешь, что я не знаю, что это. Сириус ухмыльнулся. — Ну, я не знаю, Люпин, что ты читаешь в последнее время. Приятно знать, что я хоть в чём-то разбираюсь лучше тебя. Римус фыркнул в ответ, отворачиваясь от него обратно к своей работе. Сириус быстро продолжил, словно не желая терять внимание другого мальчика. — Священные двадцать восемь — это самые чистые и чистокровных. Последние оставшиеся «незапятнанные» семьи. Римус бросил на Сириуса ещё один злобный взгляд. Темноволосый мальчик поднял руки вверх, торопясь всё объяснить: — Их слова, не мои! Ты же знаешь, что я не верю в эту их чистокровную хрень. — Понятно, — Римус приподнял бровь. — Ставлю на то, что Блэки на первом месте в списке. — Вообще-то, — ответил Сириус, его глаза засверкали юморным огоньком. — Абботы первые. Семьи идут по алфавиту. Римус простонал и вернулся обратно к повторению. *** Экзамены не были главной вещью, о которой Римус волновался больше всего. Он был относительно уверен, что сдаст — он даже прочитал правила на экзамене (которые занимали пять ярдов пергамента в длину) и убедился, что использование заклинания Скрибоклара для улучшения подчерка было разрешено, и если студент мог исполнить заклинание сам. Римус использовал заклинание с Ноября и поэтому не волновался об этом. Больше экзаменов Римуса волновали только две вещи. Во-первых, присутствовало мрачное осознание того, что ему придётся вернуться в Святой Эдмунд в июне. Хотя он отсутствовал там только несколько месяцев, разница между Святым Эдмундом и Хогвартсом казалась такой же огромной, как разница между монохромным и цветным. Пока остальные студенты радостно предвкушали долгое жаркое лето, полное отдыха, Римус чувствовал себя так, как будто ему грозит ссылка. Им не разрешалось использовать магию вне Хогвартса до того момента, пока им не исполнится семнадцать, что означало, что вместе с потерей контакта со своими друзьями, он потеряет и способность читать. Для него впереди простиралось лето, пустое и безлюдное, прерываемое долгими зловещими ночами, проведёнными взаперти в его клетке. У Римуса также была и вторая проблема, готовая, как всегда, вмешаться своей уродливой, волосатой мордой. Как и предсказывала Мадам Помфри, после того, как Римусу исполнилось двенадцать, его трансформации стали намного хуже. Этому не было объяснения ни в одной из книг, которые он читал, кроме нескольких непонятных предложений о подростковом возрасте и половом созревании. Раньше, он мог отделаться несколькими следами от зубов и когтей — которые можно получить от игривого щенка, который не хотел тебя ранить — сейчас, он просыпался с глубокими, яростными порезами, которые обильно кровоточили, пока не прибывала Мадам Помфри, чтобы залечить их. Агония самой трансформации достигала почти невыносимого уровня, и он часто чувствовал тошноту в течении нескольких часов до восхода луны. Что ещё хуже, Римус проводил всё больше времени в больничном крыле, и объяснять это становилось всё труднее и труднее. Его друзья начали вслух задаваться вопросом, что же могло его беспокоить — иногда предполагая, что он изображает это, чтобы уйти с уроков, а иногда дразня его за то, что он якобы заразный. Хотя бы в Святом Эдмунде у него не было друзей, которые волновались, куда он уходит каждый месяц. Сириус тоже явно не ждал лето. Он становился нехарактерно тихим всякий раз, когда упоминались предстоящие каникулы, его глаза затуманивались, краска покидала его лицо. Джеймс пригласил их всех остаться у него так долго, насколько они захотят, но Сириус оставался пессимистически настроен. — Ты же знаешь, что они никогда меня не отпустят, — вздохнул он. — Да ничего страшного, дружище, — Джеймс обнял друга за плечи. Они сидели вместе на большом диване в гостиной, Питер, сидя в кресле был сосредоточен превращением банана в тапок. У него ничего не получалось. Римус лежал на ковре перед камином, на животе. У него был порез на спине, который не сросся должным образом, даже после ухода Мадам Помфри, и он обнаружил, что это была единственная поза, в которой не было больно. Сириус явно не хотел поднимать себе настроение. — Они точно не отпустят. Грёбаная свадьба Беллатрисы в июне, можете делать ставки, что мне нужно будет присутствовать там всё время. — Нас пригласили туда, — внезапно заговорил Питер, поднимая взгляд от своего тапка, который всё ещё был слегка жёлтый и выглядел очень мягким. — Наверно увидимся там. — Ага, класс, — фыркнул Сириус, тяжело вздыхая, так что его длинные волосы взметнулись надо лбом. — Если меня не превратят в саламандру. Или заколдуют в портрет на всё лето — они сделали так однажды с Андромедой. Она стала сама не собой, теперь ненавидит волшебные картины. — После свадьбы, — сказал Джеймс, тактично пытаясь увести разговор от семьи Блэков. — Мы что-нибудь придумаем. Я вытащу тебя оттуда силой, если понадобится, я клянусь. Сириус улыбнулся Джеймсу и Джеймс улыбнулся в ответ. Их язык тела идеально показывал их отношения, и Римус почувствовал укол одиночества. Он знал, что проблемы Сириуса с семьёй были намного больше того, что он был чёрной овцой в стаде — у него были шрамы, которые Сириус показал ему в сентябре, но, насколько Римус знал, это было совершенно нормально. Воспитательница била его если он капризничал, и он часто получал розгами от своих учителей-магглов — у него не было оснований думать, что жизнь Сириуса была за гранью нормального. Джеймс явно знал больше об этом. Римус был уверен в этом, потому что единственная вещь, за которую Джеймс никогда не дразнил Сириуса — была семья. Они много разговаривали по ночам, они двое — Римус много раз слышал, как Сириус плакал. Это заставляло его хотеть исполнить собственное заглушающее заклинание; он ненавидел звук плача, и редко плакал сам. — Ты тоже, Люпин, — говорил Джеймс. — А? — Римус вышел из своих мыслей. Он осторожно потянулся и постарался не морщиться, когда боль пронзила его спину, как удар молнии. — Тебе следует приехать ко мне летом. У нас есть много комнат, и мама не будет против. — Я не могу, — Римус покачал головой, опуская свой взгляд обратно в книгу. Его спина горела. — Воспитательница не отпустит меня. Эта опекунская фигня, маггловский закон. — Но его же можно обойти, — уверенно ответил Джеймс. — Вы оба приедете, хорошо? Я устрою это. Римус улыбнулся, но он знал, что не было ничего, что Джеймс мог бы сделать. Полнолуния должны были наступать в конце каждого месяца, как и всегда, и в конце лета у него не было даже свободной недели. Кроме того, Воспитательница действительно не отпустила бы его. — Мне кажется, у меня получилось! — внезапно ахнул Питер, держа свой ярко-жёлтый тапок над головой. — Молодец, Пит, — сухо сказал Сириус. — Попробуй надеть его, чтобы посмотреть подойдёт он или нет. Римус сел, его спина начала болеть ещё сильнее. Когда он выпрямился, он почувствовал, как тёплая струйка крови побежала по его спине и впиталась в пояс брюк. Встревоженный, он быстро встал. — Иу! — вскрикнул Питер, вынимая босую ногу из тапка, покрытого липкой банановой слизью. Джеймс рассмеялся, его очки съехали набок. — Он же пошутил, Пит! Тебе стоит прекратить делать вещи, которые мы говорим тебе. — Ты в порядке, Люпин? — Сириус внезапно посмотрел вверх. Римус ёрзал на ковре. Ему нужно было немедленно попасть в больничное крыло, но он понятия не имел, как объясниться. — Да, просто…думаю, мне стоит пойти прогуляться. — Куда? Скоро комендантский час, — лицо Сириуса просияло. — Что ты затеваешь? — Нет нет, ничего…мне просто понравилось… — Мы пойдём с тобой! — Джеймс тоже встал. — Я принесу мантию. — Нет! — прокричал Римус. Они все замерли, даже Питер, который уже наполовину закончил выковыривать банановые ниточки между пальцев ног. — Я… — пробормотал Римус. — Я чувствую себя нехорошо. Я просто хочу пойти к Мадам Помфри, вот и всё. — Ладно, — Джеймс нежно поднял руку. — Успокойся. Хочешь, чтобы мы пошли с тобой? — Я пойду, — быстро сказал Сириус. Он встал и взял Римуса под локоть, ведя его в сторону дыры в портрете, прежде чем остальные два успели что-либо сказать. — Сириус, — начал Римус, когда они были в пустом коридоре. — Всё в порядке, Люпин, я просто тебя провожу. Не буду заходить с тобой внутрь. Римус озадаченно на него посмотрел, затем кивнул и продолжил идти так быстро, как болезненная спина позволяла ему. Сейчас, он знал Сириуса слишком хорошо, чтобы убедить его не идти с ним. Питер мог бы позволить своей тревожности взять верх и убежать обратно. Джеймс, уважая его желания, ушёл бы или остался. Но Сириус; Сириус делал то, что хотел. — Ты в порядке? — Сириус спросил, пристально глядя на него. — Ты еле идёшь. — Я чувствую себя нехорошо, — повторил Римус, сквозь сжатые зубы. Он надеялся, что Сириус подумает, что он зол на него, и не поймёт, что на самом деле он сдерживал крик от боли. — Хорошо, — мягко ответил Сириус. Они продолжили идти в тишине. Когда они наконец дошли до больничного крыла, они неловко постояли рядом с дверью несколько минут. Пылающие янтарные глаза Римуса впились взглядом в холодные голубые глаза Сириуса, словно провоцируя его задать вопрос. — Надеюсь ты будешь чувствовать себя лучше, — всё, что сказал Сириус. — Я смогу прийти утром и навестить тебя, если ты не придёшь? — Да, наверно, — осторожно сказал Римус. Он попытался пожать плечами, затем поморщился. Выражение лица Сириуса даже не дрогнуло. — Поправляйся, Люпин. — Тихо сказал он, прежде чем ушёл и поспешил обратно. Римус наблюдал за тем, как он уходит, пока фигура Сириуса не завернула за угол. У него было странное предчувствие, что Сириус обернётся посмотреть на него, прежде чем исчезнуть. Когда он этого не сделал, Римус не мог этому помочь, но чувствовал себя необычно расстроенным, хотя ему стоило помнить о том, что Сириус Блэк никогда не был предсказуемым. Он слегка вздрогнул — отчасти из-за усиливающийся боли, а отчасти из-за чего-то ещё, — затем толкнул дверь больничного крыла.