Я жил, пил, бил себя в грудь, Страсть, раз да между глаз, Пёс с ним — буду один, Как перст, но пал и воскрес. Из дальних мест невеста моя Нежданная. Откуда и я, тот океан, Кто не был там, не видел вечность. Ты для меня не принадлежность, Я для тебя тоска и нежность, Дай мне обнять тебя заснеженную, Дай бог понять, кто мы такие. Ты для меня не принадлежность, Я для тебя тоска и нежность, Дай мне обнять тебя заснеженную, Дай бог понять, кто мы такие.
zero people — тоска и нежность
***
Тихон снова у него в квартире. И всё это становится так правильно, что страшно. На одну короткую секунду Ваня даже допускает паршиво-правильную мысль в своей голове о том, чтобы не дать солнцу осветить его комнату. Закрыть бы шторы, заколотить все окна досками, как в какой-нибудь заброшенной глуши, да вот только глушь уже заброшена, а название ей — Ваня. — А сегодня ты где? — А сегодня я где-то. Тихон задумчивый. Слишком задумчивый. А у Вани голова болит. Что-то часто за последнее время. Он думает, что побочки. Уверен в этом. Он не принимает уже несколько дней. Токсик эффект остался. Ваня мучается, считает себя терпилой, а на деле прижимается к Тихону настолько сильно ещё и потому, что так полегче, что ли. — Поссорились? — Тебе так интересно? — Да. — С каких пор ты так спокойно спрашиваешь у меня о ней? — С тех самых, как понял, что мы не будем вместе. Отсрочка нашего расставания и так далее. Помнишь? Мы же не в ебучей сказке. И вообще: врага надо изучить. Тихон садится на кровати. Поворачивается к Ване и смотрит. Пристально смотрит. А Ваня слегка потирает висок и пытается сосредоточиться. В последние дни и это ему удаётся с особой сложностью. — Голова? Снова? Кивок. Тихон прикасается по привычке пальцами к вискам, начиная массировать. А Ваня прикрывает глаза, пытаясь насладиться спокойными минутами, потому что Жизневского явно задело то, что он сказал. Не могло не задеть. Становится полегче лишь после минут пяти в такой вот тишине. Ваня растворялся в этих прикосновениях, а потом уплыл в пиздец, когда Тихон сверху ещё и в виски поцеловал. Поочерёдно в каждый. И на этом не остановился. Странность. Ваня отвечает на поцелуй со всей своей открытостью, на которую способен сейчас. Голове действительно полегче, но спать хочется до одури. Хотелось. Тихон расположился между ног, продолжая целовать. Он уже не стеснялся шарить руками по рёбрам. Острым. Ваня знал, что всхуднул. Ваня знал ещё и потому, что Тихон ему об этом говорил уже не раз. Да и есть он не мог. В основном — перекусы в виде печенек. И кофе. Чипсы с Тихоном, например, тоже еда. Ваня просто не заморачивался. Была бы его воля, он бы вообще не ел, а фотосинтезировал. Но организм, блять, требует. Ваня голода не чувствует, но ест иногда, потому что ещё не совсем лишился инстинкта самосохранения. Да кому ты, Ваня, пиздишь? Самому не смешно? А Тихон везде. Лезет, трогает, не стесняется. Потому что нехуй стесняться. Тебе дают — бери. Давай. Ване-то нормально. Ему здорово. Его любимый сердцу человек трогает, целует, обнимает. Ваня плывёт. Плывёт по направлению пиздеца. Но плывёт по-охуенному хорошо. Лопатками в кровать вжимаясь. Как же хорошо быть в руках человека, которого ты… — Вань, я не остановлюсь. Точка невозврата? Да у них всё — ебучая точка. Невозврата. Или другой любой хуйни в этом смысле. — А я прошу остановиться? — Только одно слово, и я остановлюсь. — Хватит пиздеть, Тиш. Мне поебать на всё сейчас. Кроме тебя. Я не чувствую себя плохо, понимая, что у тебя невеста и так далее. Мы уже нарушили кучу правил. И мне похуй на то, как ты поступаешь с ней, потому что сейчас, Тиш… — Ваня приподнимается, целуя в нос. — Мы вдвоём. И никого вокруг нет. Мы можем представить, что находимся на другой планете, хочешь? Тихон сглатывает. Шепчет. До дрожи. — Хочу. И Ване больше ничего не нужно. Ваня улыбается осоловело, подсказывает Тихону чего да как, отвечает на его вопросы по типу «точно не больно?». И ответ один в голове: охуенно больно, Тиш. Но не физически. Там внутри всё горит, скулит и орёт. Тихон медлит. Специально, чтобы было не так хуёво физически, но внутреннюю боль, к сожалению, даже поцелуями заглушить не может. И хуй знает, чья эта боль. Ванькина? Или Тихона? Или их общая. Укусами по шее, ключицам, рёбрам. Ваня за плечи хватается с такой силой, будто спасательный круг. Маяк. Сверкает. Светит. Горит. Там всё сгорает. Ваня пропускает момент единения, потому что отдаётся не только физически, но и ещё эмоционально. Эта составляющая перекрывает всё на свете. Ваня чувствует себя так, будто принял несколько грамм беленького. Он цепляется за простыни пальцами, когда до упора, привыкает, когда Тихон даёт ему это время, потому что хочет быть нежнее, прикусывает губу, но осознать приходится быстрее, чем привыкнуть. Тормоза почти не работают. Тихон умело утягивает в поцелуй, где надо трогает, сжимает. Ване даже кажется, что он уже делал такое раньше, но думать в данном состоянии — пиздец какая охуенная идея — сказал себе Ваня в саркастической манере. Потому что мысли эти из пепла. Он подстраивается под темп, бёдрами подмахивает, когда особенно хорошо — скулит, кусается и стонет. Хватается зубами за кадык, пытается урвать кусман тихоновской души, присасываясь губами к шее, потому что потом останется один. Банально. Просто. Очень просто. Всё вообще очень просто. Ваня бы не стал затевать всё это, если бы знал, что они будут дальше вот так вот играться друг другом. Потому что он знает, что не будут. Он позволил всему этому случиться. Тихон позволил этому случиться. Они оба позволили, а разгребать тоже обоим. Ответственность огромна. Ваня ощущает её уже сейчас. Тяжестью в груди. Но не думает об этом. Думает только о том, как бы укусить посильнее. Движения рваные, сердце из груди вырывается, жарко, душно, сладко. Руки Тихона везде по-прежнему. Он не пропустил ни одного сантиметра. А Ваня просто… он всё. Ебучая жестокость судьбы. Тихон целует в лоб, щёки, подбородок, веки. Сжимает своими ручищами, когда Ванька совсем уж непристойно выражает свой кайф и утягивает в поцелуй в последний раз, через минуту падая рядом. Вот так вот всё и заканчивается. Диким кайфом, переплетением пальцев и простынёй сверху. Как будто труп накрыли. Его. Потому что он всё. В прямо смысле этого слова. Ассоциация у Вани паршивая, но он даже издаёт смешок в своей голове. А потом понимает, что произошло вообще. Понимает, лезет ближе, перекидывает ногу через тело Тихона и утыкается носом в плечо, улавливая уже более спокойное дыхание. — Вань. — М? Хрипло. — Всё в порядке? — Да. Только помыться охота. — Согласен. Тихон коротко смеётся. И ничего больше не говорит. Никто ничего не говорит. Ваня засыпает. И помнит о том, что Тихон обещал не уходить. И он ему — почему-то — верит.***
Утро встречает головной болью. И болью в мышцах. Тянущая, но приятная, потому что причина такая же приятная. Ваня голову поворачивает, Тихона видит и улыбается. Сквозь боль. Блять, эта боль собирается уходить? Виски снова трутся пальцами Тихона через пять минут после того, как Янковский лезет ближе. Становится чуточку полегче. Встать, принять душ, сварить кофе. Пока Тихон заботливо кидает постельное бельё в стиральную машину. Всё выходит так обыкновенно, будто это совершенно привычная ситуация для них: проснуться в одной постели. Ваня хмурится, вздыхая. У Тихона на шее звёздное небо. Там много вселенных. Багрового цвета. Ване даже на секунду стыдно, но нет. Хер вам, а не стыд. Он его потерял. Искать не хочет. Даже о пропаже заявлять не будет. Тихон смотрит на Ваню долго. Пристально. Смотрит странно. И Ване не совсем понятен этот взгляд. Жизневский его обнимает через секунд тридцать, прижимая поясницей к столешнице, но как-то нежно. Крепко. Но нежно. Зарывается пальцами в затылок, подбородком в макушку, затем лоб ко лбу и прикрытые глаза. Шаг назад. Ваня видит явную обеспокоенность, поэтому начинает первый. Нехуй ждать. Хоть и по-ебучему всё это больно. — Мы не будем вместе, да? — Вань, пожалуйста, давай без драм. — Да я вообще человек не очень драматичный. — Но истеричный. Тихон закуривает, пытаясь смотреть теперь чётко вперёд, а не на Ваню, чей взгляд прожег его шею с щекой насквозь. А Ваня смотрит, пытаясь не думать о том, что больше не удастся с размахом на несколько оттенков на коже. Но не это главное. Ване просто не хотелось оставаться одному. А он останется. И что там впереди? Когда зависишь от человека, кроет похуже любой дури. — Прости, Вань. Я просто не могу иначе. — Ты можешь. Просто не хочешь, Тиш. Но я не виню тебя. Я пропащий, Тиш. Я просто не знаю, как жить дальше, а у тебя уже куча планов. Я пока себя пойму, ты уже успеешь состариться. Даже смеётся. Истерически. Тихон продолжает курить, уже полноценно стоя около форточки. — Вань, ответишь на мой вопрос? — Да. — Когда ты в последний раз по врачам ходил? Анализы там и всё такое. Ваня изгибает бровь и даже на пару минут в ступор, потому что совсем не таких вопросов ожидал. Это даже странно. Хотя. Это же Тихон. Врач. Это не должно быть чем-то удивительным и странным. Блять, вопрос сложный вот только. Потому что Ваня хоть и в семье врачей вырос, но сам по ним толком последние лет пять уже нормально не ходил. Он даже медкомиссию проплачивал. Какие там анализы-хуялизы? — Лет пять назад. А что? Тихон поворачивается к нему, гася сигарету. Он топит её в пепельнице и уже полноценно смотрит на Ваню. Сосредоточенный. Жуть. — А если я тебя попрошу — ты сходишь? — Для чего? — Для спокойствия. — Так я спокоен. — А я нет. Вань, он о тебе печётся. Вань, он беспокоится. Вань. Слышишь? Янковский шумно выдыхает, хмурится, подходит ближе, берёт сигарету и выпускает дым через пару секунд, обдумывая сказанное. Ну да, вес он сбросил, ну да, голова постоянно болит, ну да, рассеян, не сосредоточен и всё такое, но чего сразу по врачам? Он же не маленький. Если бы ему было действительно хуёво прям хуёво, он бы давно пошёл. Смешно даже звучит. Потому что не пошёл бы. — Тиш, я в порядке. Мне не нужны врачи. — Не пойдёшь? Пожимает плечами. Когда Тихон обеспокоен — по-другому как-то всё воспринимается. Ебучий случай. Ваня даже сглатывает и чуть ли не закашливается, потому что слишком сильно затянулся. Как их разговор про отношения с нотками обречённости успел перетечь в разговор о его здоровье? — А ты думаешь, мне нужно? — Да. Мне кажется, нужно. — Ну ладно. Тогда пойду. Может быть. Тихон кивает. Смотрит дальше. Смотрит пристально. А Ваня курит. Вдыхает, втягивая щёки, выдыхает, прикрывая глаза. Пульсация в висках. Ваня хмурится, отгоняя зарождающуюся боль. А потом убирает сигарету и смотрит в ответ. Тихон уже одетый. Ему развернуться и уйти — раз плюнуть. Чтобы размазать по стенке и сломать кости. Переломать все до единой, будто с огромной высоты вниз. И если дыхания не будет, искусственное не спасёт. Даже не спасёт. Потому что не спасёт ничего. Ване кажется, что он обречён. Но это пройдёт. Он взрослый парень. Он знает, что в жизни случается хуйня. Только исход уже может и не зависеть от человека. И речь не о том, что происходит сейчас, а о том, что будет потом, когда Ваня останется один. Вот там как раз не всё зависит от самого человека. Потому что мысли иногда сильнее. Тихон легонько притягивает к себе, целует в лоб и отстранятся, но руки не убирает. Лапища на шею, Ваня свои руки сверху кладёт. И стоят так. Не отрываясь. — Ты для меня не принадлежность, Вань. — А ты для меня тоска и нежность. Ваня прикрывает глаза на секунду, понимая, что всё это похоже на ебучую точку. Реальную точку. — Ты меня бросаешь, Тиш? — Да. Бросаю. — Ладно. Пиздец. Ебашит так, что не собрать после разрушения. — Обещай, что сходишь к терапевту. Ладно? — Да. Хорошо. Уже на автомате. Ваня держит руками крепко, потому что до последнего отпускать не хочет, но знает, что так будет правильнее. Так будет легче. Всем. Не только Тихону. Не только ему самому. Но и Сане, и тёмнопивошному, и Ире, и Стасе. Всем. Отцу Вани тоже. Всем. — Ты останешься моим куратором? — Да. Мы не будем игнорировать друг друга, просто… — Я понял. Просто куратор и студент. Учёба, ничего личного, да? Улыбается. Ваня улыбается. И Тихон обнимает с такой силой, что всё хрустит. С такой силой, что хочется, чтобы ещё сильнее. До конца. Когда дышать нет сил. И возможности. Отстраняется он также быстро и резко. Делает несколько шагов назад. Но смотреть продолжает. — Тихон Игоревич, идите. Вас там пациенты ждут. А я позже приеду, ладно? Кивок. Резкая смена. Тихон, наверное, не ожидал. Но маску напялить для Вани — что-то давно знакомое и близкое. Не составило труда. Дверь не хлопает. Тихон уходит тихо. А тот момент, когда он отвёл взгляд, Ваня запомнит надолго. Протянутая рука исчезла, оставляя место пустоте. И речь не только о пространстве. У Вани внутри дыра. Он ведь знал, что так будет. Лишь отгонял мысли. Не хотел, чтобы этот момент наступил слишком быстро. А оно вот как всё случилось. За секунду. Правда. Кажется, что прошло слишком мало. Тихон уходит тихо. Ваня в этот день не находит в себе сил поехать в больницу. Сегодня ему хочется, чтобы было пасмурно. Никакого солнца.