Мой милый, день прошел мимо, А мне б упасть в ладони к лету! Вот только б сохранить твое имя Внутри больных клеток! Все тускло мне, все сном моим мнимым, Цветною чередой чужих тряпок. Мой милый, нет больше силы! Ох, вот бы ты, меня спрятал! Молчи и обнимай меня крепче! Молчи и обнимай меня крепче! Молчи и обнимай меня крепче! Просто молчи, просто молчи! Взял — спрятал бы меня за собою, Пустил в пустыни течь меня Нилом. Так сладко за окном цветут липы! А я, гляди, мертвая, милый! Нет правды у меня, нет и веры, И время меня ест, а не лечит. Мой милый, ты запри двери! Молчи и обнимай меня крепче! шура кузнецова - молчи и обнимай меня крепче
***
Ваня ненавидит врачей. Ваня врач. Пока что — нет, но должен им стать, даже если шатко это всё, как старая карусель во дворе из детства. Ваня ненавидит то, что послушал Тихона. Он ведомый, но только из-за ебучей боли. Если бы хоть на секунду она заткнулась, Ваня бы не стал идти сюда. И не сидел бы перед кабинетом, ожидая расшифровки результатов. Он сделал это тайно. Там замки, доски, гвозди, цепи и потухшие окурки, которые ещё даже как-то горят. Тлеют. Внутри горит, но наружу не выходит. Ваня зажмуривается, пальцы к вискам, потому что заебало крепко, но не крепче, чем полное отсутствие понимания самого себя и ситуации, в которой он оказался. Ему всё это не всралось. Ему всё это не надо. И даже когда врач выходит из кабинета, зовя его за собой с угрюмым взглядом практически в пол, он идёт не очень этого желая. Да какая ебучая сила притащила его сюда? В соседнем отделении Тихон где-то сидит рядом со своей невестой. Они вроде бы как свадьбу скоро играют. А у Вани внутри кратер. У него там самое глубокое в мире озеро без воды. Просто дыра посреди земли, именуемой телом. Да и нахуй. Нахуй это всё. Ваня слушает без энтузиазма. — Иван, вы пришли поздновато с такими болями. — И чё? Что-то нашли? — Ваня хмыкает, скалясь. — Чё я там, умираю? Не юлите, я для информации и пришёл, а не для того, чтобы слушать о том, что я мудак, который пришёл слишком поздно. — Иван, ваша жизнь сейчас зависит от вас. И от нашей помощи. В голове пусто. Также, как и было. Перекати-поле. Сквозняк ещё, добиваемый дикой пульсацией в висках, которая по силе напоминает метеориты, которые бьются о землю на ебанутой скорости. Ваня хмурится, смотря на доктора с подозрением. Какого хуя? — Вы зачем говорите загадками? Я сейчас не настроен на ответы, но мне они нужны от вас. — Иван… — Вы в третий раз начинаете с моего имени, но ничего путного так и не сказали. Не спизданули. И где-то там ещё между словами выразительное «блять». Потому что — блять, заебал юлить. Ваня дышит шумно и ему кажется, что ещё несколько секунд в этом помещении — и будет бум. Его собственный разъёб кабинета врача, который ставит смертельно-опасные диагнозы и превращает жизни людей в ад. Ладно, у Ваньки-то всего-то существование, но всё же. Ему себя не жалко. Ему на себя похуй. Ему на себя даже переводить стрелки не хочется. Одеяло на себя тянуть не будет, потому что ему бы замерзнуть в холоде, как в дешёвом ростовском отеле зимой, когда даже кондёр не работает нормально. И хоть час жди прогрева, никакого тепла ты не получишь, потому что нахуй ты никому не сдался. Ваня сверлит доктора взглядом, пока тот трёт виски. И всё же он открывает свой рот, озвучивая то, чего Ваня не ждал. Даже не приглашал. Ненавидит он, когда гости приходят без приглашения. Если только это не солнышко, которое персональное, но не его. У него сейчас запах не жжённой травы, а серы. Потому что дьявол где-то в затылок дышит. — Я думаю, ты в курсе, что это такое. Бумажки передают ему. Свой же диагноз он должен узнать сам. И это ли не жестокость? Ваня понимает, что уже ничего хорошего не стоит ждать, но ему даже на это похуй. Ему просто резко захотелось курить, оставляя всё это за спиной. Но он не трус. Он не собирался бежать. Даже если иногда очень хочется. Прохладные пальцы открывают папку. Результаты анализов, которые он сдал ещё вчера, расшифровка исследований и диагноз. Ваня даже тормозит, теряясь на пару секунд. Потому что какая-то хуйня, если честно. Он будто в прострации. Будто в тумане, как ёжик. Смешно тебе, Вань? Или ты просто ебанулся. — Значит, опухоль? Доктор молчит. Ваня читает до конца. Ваня читает до конца, потому что пытается понять. Ладно. Хорошо. Нет, блять, какое там хорошо? Ваня выдыхает. — Так сложно было сказать, что я подыхаю? — Иван, ты же знаешь, что мы сделаем всё для того, чтобы ты стал здоровым. Главное, чтобы ты сам этого хотел. Нужно начинать терапию. — Ладно. Только отцу ни слова. Как буду нужен, зовите. Врач лишь кивает. А Ване слушать уже ничего не хочется. И слышать тоже. Никого. Даже себя. — Как ты? Ваня хмыкает, папку с результатами запихивает в карман халата и отвечает: — Курить хочу. И выходит из кабинета, стремительными шагами направляясь на крышу, где находит свой покой около стены, сползая по ней вниз. Папку бросает рядом, на халат поебать, сигарета в дрожащих пальцах. Ваня думает о том, что он во всём виноват. А потом думает о том, что он теперь наказан. Его в угол поставили, по заднице надавали, закрыли в тёмной комнате, а потом выпустили, только вот по ощущениям — он теперь всю жизнь наказан. Ваня смеётся со всей этой абсурдности. Ему смешно, потому что над ним сама Вселенная смеётся. Он уверен, она смотрит сейчас на него и падает от смеха на пол. Заебись. Вот это зрелище. Ваня на пепелище. Он сидит среди окурков, являясь эпицентром болезненного дерьма в своей жизни, а вокруг никого. Только папка с приговором. Нет, он понимает, что может начать лечение, да только какой в этом толк, если он не очень-то и хочет? Все врачи говорят про то, что нужно хотеть жить, чтобы была положительная динамика. А у Вани вся жизнь самая хуёвая динамика из всех хуёвых динамик. Он на дне. Он сам себя туда уронил. Пизданулся головой, вот и бо-бо стало. Ваня трёт виски, делая затяг и закрывает глаза, мечтая о том, чтобы всего этого не было. Но оно есть. Дышит, искрит и разрушает его изнутри. Нет, оно само закончится. Чем-то точно. И будет ли это хуёвый финал, будет ли это не очень хуёвый финал — он не знает. Он судьбы не вершит. Он сам себя нихуя не понимает, куда ему до принятия таких решений? Папку не хочется забирать. Он и не успевает. Рядом с ним останавливается Тихон. А Ванька-то голову поднимает и сквозь пальцы, как на солнце. Ваня улыбается. Ваня опускает взгляд, пока Тихон садится рядом, закуривая сигарету. Дурак ты, Вань. Какой же ты дурак. — Вань. — М? — Ты меня ненавидишь? Янковский смеётся коротко, бычок выкидывает и поворачивается к Тихону, заглядывая в глаза. — Нет, Тиш. Мне похуй, веришь? — Нет. — Ваня не отрицает, но и не соглашается. Тихон взглядом цепляется за папку, лежащую рядом. — Дело пациента? Что там? — Хочешь, глянь. Я уже прочитал. Ничего интересного. Тихон тянется руками, зажимает сигарету между зубами и открывает первую страницу, тут же замирая на месте. Под пристальным взглядом Вани. Который переводит его на небо, вглядываясь в горизонт. Он чувствует, как Тихон на него смотрит, но поворачиваться не хочет. Есть только ебучее серое небо, просветы бледного солнца и морось. А чего ты хотел, Ванька? Чего же ты хотел, дурак? — Вань. Это чё такое? — Это моя история. Хочешь — финал расскажу? Тихон выбрасывает сигарету и поворачивает руками за плечи к себе, вглядываясь в абсолютно безжизненные глаза. Ваня уже при жизни безжизненный. Какая ебучая ирония. — Вань, ты осознаёшь? Вань? — Янковский сглатывает, улыбаясь. Скалясь. Рукой тянется к щетине, гладит пальцами и смотрит. — Ванька, ну ты чего? А Ваня ничего. Ваня облизывает губы. Ваня падает в ебеня. Ваня даже говорить ничего не хочет. Ваня вообще сейчас не хотел бы видеть Тихона в этой дыре безысходности. Его собственной. Там солнце погаснет. А Ваня никогда в жизни не хотел бы, чтобы его солнышко погасло. Ещё несколько дней назад эти руки грели его, сжимая в объятиях, а сегодня они холодом по коже, отрезвляя, но эта трезвость сейчас никому не сдалась. — Вань, ты хоть лечиться хочешь? — Да я чёт не знаю. Наверное, не осознал ещё. Знаешь, вот ты вроде в курсе, что эта зараза к людям липнет, но не веришь в то, что с тобой может случиться подобное. А оно случается и ты такой… в ахуе. Тихон сглатывает, руками тянется к лицу, сжимая щёки. — Вань, а ради меня лечиться будешь? — А я ради тебя к врачу пошёл и узнал, что умираю, Тиш. Ну чё мне ещё ради тебя сделать? Умереть? Теперь это уже не так далеко от правды, да? — Вань, ты чё несёшь? — Я несу дожди. Кислотные. — Дурак. — Не обижай смертельно-больного человека! Только вот Тихону не смешно. Он убирает руки, прислоняется спиной к стене и зарывается в свои кудри пальцами. А Ваня смотрит на него, затылком к бетону, да и всё. И нихуя не понять. — Зато прикинь, я потом лысым стану. Шапочку буду носить. Прикольно, да? Снова не смешно. А чего ты, Ваня, добиваешься? Да он просто ебанулся. Ваня знает, что он сходит с ума. Ваня знает, что в свою дыру Тихона не утянет. — Что должен чувствовать человек, которому сказали, что он умирает? Тихон поднимает взгляд. — Он должен хотеть бороться. Ваня встаёт с места под пристальным взглядом Тихона, улыбается и отвечает: — Тогда я не жилец. Уходит он под аккомпанемент дождя. Это его собственные аплодисменты судьбы. Ему сейчас ещё дадут награду, он пройдётся по кровавой дорожке, а потом выложит фото в инсту, набирая миллион лайков. И ничего плохого не случится. Только в директ подруга с косой напишет. Представляете, если на Земле появится отдел смерти? Ваня заходит в кабинет, где Петров уже ждёт его с кофе, но от кофе он отказывается, закидываясь обезболом, только вот легче не становится. Кажется, только хуже. — Снова голова? Ты проверился бы, Вань. — Да я уже. — И чё сказали? — Умираю я, Сань. — Петров хмурится, недоумевая. А Ваня лишь улыбается. — Теперь живи с этим. А я домой. — Так ещё ж только обед. — У меня уже тихий час. И какой же он тихий, если в голове настолько громко, что убиться бы? Ваня пропускает вопрос о том, почему он так паршиво шутит про собственную кончину, выходя на улицу. А там дышит полной грудью, вызывает такси и уезжает в квартиру, где тишина обнимет его крепко. И спасёт от всех невзгод. Она будет молчать. День прошёл мимо. Ваня почему-то думает о Тихоне. И засыпая под холодным одеялом, в голове всё на постоянке об одном: только бы сохранить твоё имя внутри больных клеток, Тиш. Только бы.***
Ваня несколько дней вообще ни с кем не разговаривает. Он послушно заполняет документы, ходит за кем-то, что-то делает, но ни слова. Ему говорить не хочется, он похож на ходячий труп, чего уж там про дела базарить, когда сил нихуя. И с каждой секундой Ване кажется, что их только меньше. В его собственной болезненной дыре сейчас жутко. У него там темнота и тишина, а ещё сырость. Летучие мыши. И всё такое. Резко свет зажечь, так они на тебя накинутся. И станет больно. Когда Ваня ступает на тропу, ведущую к первой химии, ему становится не по себе. За эти несколько дней они с врачом виделись ещё пару раз. Всё было рассчитано, все дозы, все реакции, абсолютно всё, вот только в голове Вани до сих не было осознания. Потому что чувствовать такую пустоту сейчас страшно. Ваня не думал об этом много, но знал, что с ним что-то не так. Блокировка эмоций, блокировка чувств, блокировка всего, что было. Он намеренно закрылся. Бетонная стена. Там не проберёшься. Игла под кожу. Ваня прикрывает глаза, чувствуя себя странно. Благо, не узнал отец. Он вообще не хотел никому говорить. Нахуй надо. Ему не нужна жалость. Только почему-то, Вань, Тихону ты рассказал сразу, будто ждал его жалости и поддержки, так ведь? От ебанутости мыслей хочется спрятаться. Ваня зажмуривается, но приходится открыть глаза, когда рядом на стульчик опускается Тихон. — Вань, я не мог не прийти. — Первая химия. И с тобой. Ваня улыбается. И по-другому никак. Его солнышко рядом. Его тишь. Да гладь. Ебанулся ты, Вань. — Тебя твоя не убьёт? — Нет. Как она может мне помешать находиться рядом с тобой? — Если бы она узнала про всё, что между нами было, то запретила бы. — А я бы вырвался всё равно, Вань. — Почему? Кадык дёргается. Тихон ничего не отвечает. А Ваня и не спрашивает больше, когда рука Тихона сжимает его собственную. Он засыпает под шум приборов, под своё тяжелое дыхание, чувствует, как головная боль притупляется… и проваливается в сон, где его обнимают крепко сильные тёплые руки. Набатом по голове, по телу и сознанию: молчи и обнимай меня крепче. Но как же жаль, что они могут лишь вот так. В болезни, но не в радости.