Магистр хитросплетения

Сюэ Ян редко задумывался о собственной репутации. Подобные понятия вообще не слишком его волновали. Да, он мог убить любого за что угодно. Мог убить даже ни за что. Соответственно, его репутация становилась всё хуже и хуже. В какой-то момент она стала настолько плохой, что ему начали приписывать злодеяния, которых он не совершал. Но Сюэ Яну и на это было плевать. Его это лишь забавляло. А ещё забавляли праздные рассуждения людей на улицах о том, почему одни причиняют зло другим. Кто-то предполагал, что на путь зла, на Путь Тьмы ступают, чтобы выжить в этом жестоком мире. Также – из-за общества, которое их окружает. Большинство же обсуждений сводилось к тому, что есть те, кто просто рождаются злыми, тёмными и нет для таких людей большей радости, чем упиваться страданиями остальных. Сюэ Ян никогда не относил себя к какому-то определённому типу негодяев. По сути, он даже никогда не оценивал свои поступки как плохие или хорошие. Все эти определения его не заботили. В нём всего лишь с детства жило сильное желание мстить. Как можно бороться с таким желанием? Сюэ Ян не знал. Лично он не боролся. Ему нравилось осуществлять свои желания – одно за другим. В этом, пожалуй, и был весь он. Сюэ Ян удовлетворял все свои потребности, все прихоти. Более того – удовлетворял сам, собственными силами. Он всегда был независим и ни в ком не нуждался, даже когда старательно изображал преданность очередному влиятельному господину. Сюэ Ян мог “служить” Вэнь Жоханю, мог “дружить” с Мэн Яо, но за всем этим всегда стояли его собственные цели. И ему было плевать на то, какие цели преследовали сами эти господа, пока они не мешали его устремлениям. Да те, скорее всего, и так всё прекрасно понимали, как понимал и Сюэ Ян. В конце концов, в этом мире все друг друга, так или иначе, использовали. Что до его плохой репутации, то та не только помогала ему заводить весьма полезные знакомства, но и потворствовала тому, чтобы у него не возникали какие-либо сожаления. Ведь сожалеть о чём-то – последнее дело. А Сюэ Ян не любил зацикливаться на своём прошлом. Во-первых, потому что это путь в никуда. Во-вторых, прошлое тупо не пригодно для текущей жизни. Оно же прошлое. В детстве Сюэ Яну потребовалось приложить много усилий, чтобы вырвать себя из своего же прошлого и погнать в настоящее-будущее. В конечном итоге он справился. А потом ещё и не с таким справлялся. Справлялся... Пока не оказался в придорожной канаве у города И едва живой от полученных ран. Пока в его жизни вновь не появился светлоликий Сяо Синчэнь. Разумеется, Сюэ Ян оценил иронию. Мысленно он очень долго смеялся и искренне веселился, наблюдая за двумя слепцами рядом с собой. Какое-то время он сомневался по поводу девчонки, но постепенно перестал, направив всё своё пристальное внимание на даочжана. Каким же тот оказался забавным! И как приятно было играть с ним в дружбу, в ночную охоту, в несерьёзное противостояние по каким-то будничным, пустяковым вопросам! Отсутствие в Сяо Синчэне корыстных намерений освежало, пусть Сюэ Ян и не мог до конца в это поверить. Ведь как кто-то мог быть таким сострадательным к незнакомцу? Сюэ Ян против воли был заинтригован этой стороной даочжана, его ощущением себя. Впрочем, одновременно с этим Сюэ Яна откровенно тошнило от присущего Сяо Синчэню чувства какого-то поистине мифического морального долга. Так что в том числе и по этой причине Сюэ Ян старался осквернить даочжана, его меч Шуанхуа, его принципы, его убеждения убийствами обычных людей. Сюэ Ян хотел опустить Сяо Синчэня с недосягаемой высоты как можно ниже, хоть немного приблизить к своему уровню... Сюэ Ян ненавидел заклинателей, подобных ему. Все эти их бесконечные церемонии, поступки, якобы исполненные возвышенной целью, да и сами они якобы все как на подбор образцы благородства... Чего Сюэ Ян точно не ожидал, так это того, что в случае с Сяо Синчэнем слово “якобы” окажется лишним. Спустя довольно продолжительное время Сюэ Ян даже поймал себя на мысли, что... да, конечно, в будущее, нахально пробиваясь, можно топать вполне самостоятельно, а можно с человеком, который кажется просто идеальным проводником. С этим человеком будущее, возможно, станет чуть более благосклонным и, главное, со смыслом. Пусть и притворяешься перед ним кем-то другим, не раскрываешь ему своей истинной личности... Вот только стоило этой мысли укрепиться в сознании, как Сюэ Ян с изумлением понял, что его отношение к Сяо Синчэню окрасилось в новые тона и оттенки. Хуже того – Сюэ Ян сам не заметил, как привязался. Болезненно привязался. Вероятно, эта привязанность зародилась ещё тогда, когда даочжан терпеливо исцелял его раны на протяжении нескольких недель. Вероятно, Сюэ Ян в те моменты неосознанно старался лучше узнать Сяо Синчэня. Вероятно... Нет, всё-таки Сюэ Ян не мог определить это точно, когда вспоминал те первые деньки в похоронном доме. В любом случае, он был не из тех, кто любит доискиваться причин. Да, новые эмоции стали неожиданностью. Да, они серьёзно так поколебали его представление о самом себе. И не то, чтобы Сюэ Ян не мог их принять – принял, хоть и не без первоначального отторжения. Просто раньше он считал подобное совершенно чуждым для себя. Не проявлялось это в нём раньше. Да и не с кем было проявить. А тут вдруг... Хорошо, может, и не совсем “вдруг”. Потому что так долго он ни с кем, кроме Сяо Синчэня, не заигрывался, не жил вместе под одной крышей, не разговаривал. О, эти их разговоры... Зачастую, Сюэ Ян, конечно, скрывал свою настоящую точку зрения, касаемо многих вопросов, но иногда он с удивлением понимал, что не может найти в рассуждениях даочжана ни одного изъяна, ни к чему не может придраться даже мысленно. Это вводило в ступор. Странным и непривычным ещё было то, что Сюэ Ян же вроде как уже давно сложил своё чёткое мнение о Сяо Синчэне, а теперь это мнение изменилось, дополнилось, стало каким-то расплывчатым. Причём сам Сяо Синчэнь вовсе не поменялся. Просто те черты его личности, которые раньше лишь раздражали Сюэ Яна, внезапно стали... менее раздражающими. И, опять же, Сюэ Ян не мог ухватить момент, когда именно это произошло. Хотя, скорее всего, всё происходило постепенно, исподволь, незаметно, и не над чем тут вообще было думать. Однако Сюэ Ян не мог отрицать, что осознание такого изменения угла зрения застало его врасплох. Он оказался не готов к подобным нестыковкам. Поэтому неудивительно, что поначалу захотел отыграть назад. Захотел, чтобы всё стало как раньше. Захотел снова быть сам по себе. Захотел вернуться в ту свою жизнь, где всё знакомо, где нет нового мироощущения, где всё понятно. Сюэ Ян ещё помнил – как это. Линии поведения, восприятие там были отработанными. И образ Сяо Синчэня там тоже являлся вполне определённым. С тем образом Сюэ Яну легче было иметь дело, а не как сейчас, когда... когда ему сложно далось признать, что его восприятие Сяо Синчэня было не совсем верным. Это сбило что-то во внутреннем мире Сюэ Яна. Всё это, само собой, вело к непредсказуемым последствиям. И те не заставили себя ждать. Сюэ Ян находил множество оправданий своему желанию постоянно быть рядом с Сяо Синчэнем, разговаривать с ним, ощущать странные импульсы в его присутствии. Ему прекрасно удавалось не тратить время на копания в самом себе, разыскивая причины этого желания. Он спокойно продолжал наслаждаться своей игрой с Сяо Синчэнем, наслаждаться своей хитростью, своим превосходством. Сюэ Ян абсолютно не замечал появившейся неуверенности в собственных поступках. А если бы и заметил, то не ответил бы себе на закономерные вопросы. Его разум устроен так, что он весьма умело обходил такие штуки. Поэтому Сюэ Ян не размышлял о том, почему привязался к человеку, которого, как и многих других, всегда презирал. Раньше презирал – сейчас этот человек уже не казался ему таким, каким виделся прежде. И сам Сюэ Ян казался себе другим рядом с ним. Они оба вдруг стали другими. Неизвестно – так было всегда или всплыло на поверхность в результате их взаимодействия. Возможно, как раз их взаимодействие вытянуло скрытое. Либо же оно изменило существующее. Как бы то ни было, Сяо Синчэнь, будто торговец грёз, дарил Сюэ Яну всё, чего тот осознанно и неосознанно желал: внимание, заботу, конфеты... И, наверное, именно поэтому первую искру влечения к нему Сюэ Ян воспринял как нечто куда более естественное, чем ту же привязанность. Соответственно, и размышлял об этом ещё меньше. Ему было всё равно, что там с ним происходит, обрезанный он рукав или нет, когда понял, что хочет только Сяо Синчэня. Впервые Сюэ Яна накрыло, когда он осматривал пострадавшую спину даочжана после ночной охоты. Из рваной раны сочилась багряная кровь, раскрашивая изящную спину Сяо Синчэня завораживающими оттенками, и Сюэ Ян неотрывно таращился на рану, на спину, дыша глубоко и прерывисто. В себя он пришёл, лишь когда всё его тело прошило горячим томлением. Причём Сюэ Ян даже не сразу узнал в этих ощущениях банальное влечение. Позже он упал на постель и заметил, как сильно возбуждён. С того дня Сюэ Ян засматривался на Сяо Синчэня всё чаще. Он смотрел на профиль даочжана, такой светлый на фоне освещённой солнцем улицы или на фоне леса. Смотрел на выбившиеся пряди его волос, которые шевелил лёгкий ветерок. Сюэ Ян изо дня в день был так поглощён разглядыванием Сяо Синчэня, что забывал дышать. И всякий раз, недовольно меряя пространство, отделявшее их друг от друга, старался это пространство сократить. В ход шли любые предлоги. Вопреки всему тому, что он испытывал, так хорошо Сюэ Яну не было даже во время поединка на мечах. Ни один поединок не мог сравниться с этим. Плавиться от распирающих тело желаний и, главное, сдерживать эти желания, конечно, было мучительно и непривычно для обычно агрессивного в таких делах Сюэ Яна, но... но эмоции от пребывания рядом с Сяо Синчэнем были настолько интенсивными, что он не променял бы их ни на что иное. Сюэ Ян всё больше входил во вкус. Пыл и азарт не исчезали. Когда-то он сказал Вэнь Жоханю: “Сюэ Ян не боится смерти. Сюэ Ян боится лишь бессмысленной жизни”. И это было правдой – как на тот момент, так и сейчас. Чего он не мог тогда предвидеть, так это того, что именно Сяо Синчэнь однажды станет существенной частью его жизни. Фактически её смыслом. Между тем, сам Сяо Синчэнь явно не имел никакого понятия о том, что творит с людьми одно его присутствие. Он как свеча во тьме. Яркий свет, который давал направление, когда люди терялись в своих жизнях. Сюэ Ян знал, что для А-Цин, например, даочжан стал действительно настоящим ориентиром, тем солнцем, в лучах которого хотелось греться. И Слепышка грелась, отвоевав себе место в обществе Сяо Синчэня и не желая его покидать, чем периодически знатно выбешивала Сюэ Яна. Однако он всё же терпел девчонку, потому что однозначно превосходил её во взаимодействии с Сяо Синчэнем – тот ощущал их равенство, как собеседников, и неизменно смеялся, когда Сюэ Ян оттачивал на нём своё остроумие. Вообще, Сюэ Ян не понимал, зачем это делает. Но остановиться не мог. Сначала это было частью его весёлой игры с Сяо Синчэнем, потом стало расслаблять, а теперь всё превратилось во вполне искренние подшучивания. Ему было интересно. Очень интересно. Затем – невыносимо интересно. В завершение же – просто невыносимо. Иными словами, всё шло и развивалось прекрасно, хотя и с налётом напряжения со стороны Сюэ Яна из-за усиливающегося с каждым днём влечения. И, разумеется, когда Сюэ Ян полностью растворился в этой идиллии, она внезапно подошла к концу.

⊰✧⊱

Всё произошло резко, больно и вызвало у Сюэ Яна настоящее потрясение. Он находился неподалёку от похоронного дома, когда неожиданно нахлынувшая головная боль заставила его рухнуть на колени, подняв вокруг себя облако пыли из песка, и судорожно сжать пальцами лоб. Голова будто раскалывалась на куски, в ушах стоял звон, перед глазами переливался хаос цветов и красок, искажавших восприятие. С губ Сюэ Яна сорвался стон боли, он с силой зажмурился, но головокружение всё не прекращалось. А потом... потом Сюэ Ян словно бы вдруг очутился в другом времени и пространстве: вокруг замелькали неясные фигуры и силуэты, послышались невнятные звуки речи. Невероятно, но он различил даже смутно проступившие стены домов, а в руках ощутил прикосновение мечей – сначала своего меча Цзянцзай, затем какого-то другого. После чего картинка сменилась, и он увидел, тускло, как сквозь полупрозрачную занавесь, Сяо Синчэня с пропитавшейся кровью повязкой на глазах, Сун Цзычэня со странным выражением лица и самого себя. Эти фигуры замельтешили перед его глазами. Неразборчивые слова Сяо Синчэня и собственный громкий смех вплетались в шелестящую призрачную дымку, пока их не прервал быстрый взмах меча, рассёкший шею Сяо Синчэня. Кроваво-красное на белоснежно-белом... Кровь лилась на белые одеяния даочжана, стекала на землю... Струйки крови из глазниц под повязкой Сяо Синчэня тоже стекали – по бледному лицу без признаков жизни... Сяо Синчэнь лежал на земле и был так ужасно мёртв... Сюэ Ян из видения упал перед ним на колени, что-то заговорил с совершенно безумным взглядом... - Н-нет... - голос Сюэ Яна из настоящего – трескающаяся скорлупа. Его окутало холодом, погребло липкой волной удушья. Струйки крови. По лицу. По шее. На землю. В какой-то момент он ощутил, как связь с этим видением прервалась, но внезапно, как бы в насмешку над его инстинктивной попыткой забыть то, что увидел, в ушах Сюэ Яна снова зазвенело. Мгновением позже он с удвоенной силой вцепился в свою голову – перед глазами вспыхнула очередная мутная картинка, принося с собой острую боль. Сяо Синчэнь лежал теперь на соломе, а тот, другой Сюэ Ян в ярости расшвыривал всё вокруг них, что-то крича... И – ничего. Тело Сяо Синчэня осталось всё таким же бездыханным... Сюэ Ян склонился над ним, зло зашептал ему в лицо... Спустя несколько мгновений всё это бесследно исчезло, и перед глазами Сюэ Яна вновь возникла пыльная улица, лишённая призрачных звуков и образов. А в голове – серая, мглистая пустота. Однако почти сразу же в его ушах опять – опять! – зазвенело. С внезапностью ливня головокружение, смешение цветов и красок перед глазами – словом, всё то, что он уже успел испытать, обрушилось на него вновь. В новом видении Сюэ Ян лежал на земле, лежал весь в крови. Правая рука его была отрублена, но умирал он не от этой раны, сжимая в оставшейся руке конфету... И снова видение оборвалось, растаяло у него перед внутренним взором, причиняя Сюэ Яну не менее сильную головную боль. Какое-то время Сюэ Ян просто глубоко дышал, приходил в себя, осмысливал случившееся. - Ублюдок... хренов ты ублюдок, Сяо Синчэнь... - наконец, лихорадочно выдохнул он, медленно открывая глаза. Словно в оцепенении, Сюэ Ян пристально всмотрелся в пространство перед собой, ничего в действительности не видя. Происходящее в нахлынувших на него видениях – нет, не это являлось самым страшным. Нет... То, что сейчас заставило Сюэ Яна дико впиться зубами в ребро ладони, что заставило его торопливо заморгать, что заставило учащённо задышать, слепо таращась в никуда... это не сами видения. Не видение смерти Сяо Синчэня. Не видение собственной гибели. Не видение прочих событий, мельком выхваченных из коротких вспышек картинок. Не это... Нет. Поражала абсолютная, беспрекословная убеждённость в том, что всё, что он увидел... это и есть – будущее. Самое вероятное будущее. Будущее, которое уже было, которое уже однажды свершилось. И от которого почти невозможно сбежать и на этот раз. Всё повторится вновь. С большой долей вероятности. “Почти невозможно сбежать?” - забилось в голове Сюэ Яна. Если бы он всю свою жизнь боялся будущего, боялся всего того, что может с ним случиться... да его давно бы уже не было в живых. Он бы сдавался под давлением обстоятельств, он бы не рисковал мстить, он бы опасался таких заклинателей, как Сяо Синчэнь и Сун Цзычэнь, он бы... “Почти невозможно?” - всё билось и билось в голове Сюэ Яна. Хотя бы немного продвинуться в создании Тигриной печати преисподней – тоже считалось почти невозможным. Однако он справился, хоть и не достиг уровня Старейшины Илина. “Почти?” - билось в голове Сюэ Яна. Когда это его останавливало почти полное отсутствие шансов на успех? - Ха... - хриплый смешок обжёг Сюэ Яну гортань. Ему плевать на будущее. Он готов попытаться. Чувствуя, как нервы начинают сдавать, Сюэ Ян с усилием попытался обрести над собой контроль. Против более разумных объяснений его видений, вроде разыгравшегося воображения, протестовали все чувства Сюэ Яна – для большей части его существа эти мутные призраки будущего, эти видения были устрашающе реальными. Более того, представляли опасность своей готовностью в любой момент вторгнуться в его сознание и устроить там хаос, подобно болезни, способной многократно вызывать ухудшение состояния. Сделав глубокий вдох, он, пошатываясь, поднялся с земли, добрёл до ближайшего дома, привалился спиной к одной из его деревянных стен и постарался найти общий смысл в тех картинках будущего, которые увидел. И всё же сначала его размышления свернули в другую сторону. Сюэ Ян подумал о том, что против него явно действуют непонятные силы. Возможно, силы из будущего. Чьи-то силы. Может, чьё-то проклятие. Или дар. Смотря, как к этому относиться. Сюэ Яна передёрнуло. Его всё ещё не покидало ощущение, что где-то там, за вуалью сознания связанные воедино картинки продолжают существовать сами по себе, формируя причудливое полотно, способное снова возникнуть перед его внутренним взором. Хотя это уже граничило с помешательством, но он вновь чувствовал совсем рядом присутствие тех же призраков, что окружали его в видениях. Сюэ Ян вернулся мыслями к самим событиям из видений. “Грёбаный Сяо Синчэнь... - разозлился он, яростно прищурившись. - В жизни рядом с тобой, конечно же, должен был быть какой-то подвох... Я же знал”. На какой-то миг ему даже захотелось послать всё в преисподнюю. Сяо Синчэнь умрёт? Слепышка умрёт? Унылый Сун Цзычэнь станет лютым мертвецом? Да с чего Сюэ Яну обо всём этом тревожиться? В таких состояниях они его вообще устраивали куда больше! А свою собственную гибель он теперь уж как-нибудь предотвратит! Однако невольно Сюэ Ян всё же скорбел о потере. Впрочем, ему казалось, что это лишь потому, что он за последнее время слишком привык к Сяо Синчэню рядом, привык к их простой повседневности, которую создавали он, Сяо Синчэнь и Слепышка. Сяо Синчэнь забрал всё это со своей смертью. “Проклятый даочжан!.. - ещё сильнее разъярился Сюэ Ян. - Зачем?! Как ты посмел себя убить?!” Резко развернувшись, он с силой ударил кулаком по стене дома, будто боль в разбитых костяшках пальцев поможет унять ту, что снедает его изнутри. Поможет выжечь воспоминания о будущем. “Сяо Синчэнь... если он умрёт... что будет со мной? - эта мысль вдруг всерьёз завладела воспалённым сознанием Сюэ Яна, пронзая, как раскалённый клинок. - Ха-ха... да я же видел, что будет... Смысл? Где смысл? Всё станет бессмысленно... Даже если бы мне удалось сделать его лютым мертвецом... всё равно это было бы бессмысленно... Я ещё не сошёл с ума, как тот я из будущего, чтобы этого не понимать...” Осколки воспоминаний о грядущих событиях, которые будто иглы загнаны под его кожу, опять вонзились в глаза. Он отчётливо помнил, как Сяо Синчэнь совершил самоубийство в двух шагах от него, отчётливо помнил, как сам спустя несколько лет погиб от рук непоколебимого Ханьгуан-цзюня... Кровь тогда залила сначала глаза, а потом забулькала в горле, но он всё равно не отводил взгляда от конфеты в своей руке... Сюэ Ян попробовал вспомнить, понять, почему погиб именно так. И пришёл к неутешительному выводу... Будущий он просто жил по инерции – дальнейшая жизнь не представлялась ему особо приятной, но и умирать он не хотел. И он выживал. Отчаянно. Раз за разом. Рывок за рывком. Не желая признавать нечто, спрятанное глубоко внутри него. Несмотря на то, что Сюэ Ян не любил чересчур серьёзно задумываться о чём бы то ни было, он всё же умел это делать. И сейчас мысли в его голове беспорядочно теснились, наскакивая одна на другую. С помощью своей пресловутой хитрости он усиленно придумывал, как справиться с тем, что с ним сегодня произошло. Как это можно использовать. Как что-то можно изменить. Потому что... Если вдумчиво разобраться, Сюэ Ян больше не хотел отказываться от этого ниспосланного ему дара или проклятия. В конце концов, он всегда считал, что лучше знать, чем не знать. И не важно, о чём конкретно шла речь. К тому же, Сюэ Ян подозревал, что теперь, в любом случае, не сможет избавиться от воспоминаний об увиденных событиях будущего, даже если прибегнет к каким-нибудь заклинаниям. Он чувствовал это. Выбешивало главным образом то, что видения снова могут явиться, могут словно подкрасться к нему со спины в самый неподходящий момент и хлопнуть по плечу со словами “Хэй, помнишь нас?”. Сюэ Ян раздражённо выдохнул, вернувшись к продумыванию своих действий с учётом всего, что узнал из видений. Вероятность того или иного события, если удалось его отследить, можно ведь просчитать. Можно попытаться контролировать – но это, скорее всего, будет работать лишь до первого существенного изменения будущего. Потом – всё станет запутано, станет ещё тяжелее. Некоторые события наверняка не проявятся до последнего, даже если знать о большой вероятности их наступления. А у Сюэ Яна, по сути, нет ничего против такого расклада – кроме непрошибаемой уверенности в собственных силах. Однако... ему нравились безнадёжные задачи. С другой стороны, разве всё так уж безнадёжно? Сюэ Ян злорадно хмыкнул. Решение любой задачи – это вопрос поступления сведений. Своевременно. Тому, кому нужно. В единственно правильной форме. И это уже сделано. Кем или чем – другой вопрос. Но видения о будущем благополучно возникли в его голове, воспоминания о них укрепились там. В нужном человеке и в нужное время. Теперь главное – не ошибиться, иначе ущерб будет непоправим. Самый хитрый и коварный ход в результате может оказаться грубейшей ошибкой. Кроме того, важен ещё и порядок действий. Если начать изменять что-то, но в неверной последовательности, всё будет обречено на провал. Появится риск вляпаться в ещё более худшие события будущего. И грядущие вероятные события просто померкнут на фоне новых. В самом плохом смысле. Итак, нельзя действовать опрометчиво. Происходящее слишком важно, чтобы пускать его на самотёк. Сюэ Ян рассеянно провёл рукой по своим волосам, разглаживая спутавшиеся пряди. Да, он не спасёт Сяо Синчэня, если совершит что-то необдуманное. Хуже того – он не спасёт самого себя, если не предотвратит его самоубийство. Самоубийство единственного значимого для него человека. Невозможно и дальше не признавать очевидного. Невозможно уже не замечать этой верёвки, затянутой на шее... Сюэ Яна снова начало трясти. Он беззвучно рассмеялся, хотя смех получился каким-то истеричным. Обхватив плечи руками, Сюэ Ян попытался усилием воли унять дрожь, но его заколотило лишь сильнее. Он ощущал себя так, будто с него содрали слой кожи, оставив полностью беззащитным и крайне уязвимым. Всё-таки он пока не до конца всё осознал... И концентрация то и дело сбивалась из-за сложных, не вполне определённых эмоций. Выдохнув сквозь зубы, Сюэ Ян решил сделать передышку и заново подумать обо всём позднее. Если, конечно, провал его затеи не предрешён заранее... Нет. Он жёстко одёрнул себя. Нет. Будущее, что сейчас нависло над ним грозовой тучей, – слишком тоскливо. Он обязательно выбьет у жизни альтернативу. И даже не любую другую, а самую лучшую. Вновь перебрав в уме видения, Сюэ Ян подсчитал приблизительное количество времени, которое ему нужно, чтобы изменить неугодные события. Судя по всему, время было ограничено. Многое следовало менять незамедлительно, с заделом на будущее, чтобы всё происходило максимально естественно. Сюэ Ян криво усмехнулся. Ещё вчера он был уверен, что даже у него – у него, с его-то репутацией! – никогда не хватит наглости приблизиться к Сяо Синчэню со своими новыми желаниями по отношению к нему. О том, что может не хватить времени, Сюэ Ян, разумеется, как-то не задумывался. Впрочем, он уже наметил в общих чертах, как будет действовать конкретно в этом вопросе. Ничего сверхординарного. Ничуть. Просто как можно чаще поступать по наитию. В конце концов, лучшими планами Сюэ Яна становились те, что рождались совершенно спонтанно. И, конечно же, значимость видений сложно было переоценить. Сюэ Ян не был дураком: шок постепенно проходил, поэтому он всё больше утверждался в намерении вовсю попользоваться этим подарком. Даже более осмысленное теперь желание заполучить Сяо Синчэня для кардинально иных целей, нежели изначально задуманных, уже не казалось ему безумным. Сражаться, совокупляться, любить, ненавидеть – в понимании Сюэ Яна не было в этом чересчур много различий, всё объединяла страсть. Из колеи выбивала разве что разъедающая потребность быть принятым Сяо Синчэнем. Быть нужным ему, необходимым. Наваждение это необычайно сильное. Его не стирало ни осознание собственной зависимости, ни осознание некой открытости, обнажённости своей души. Запредельная уязвимость. Сюэ Ян не мог ничего поделать даже с тем, что иной раз видел в поведении Сяо Синчэня гораздо больше, чем там наверняка было. В такие моменты он встряхивал головой, убеждая себя не быть тупоголовым идиотом, мало ли что показалось. Нельзя же на полном серьёзе вестись на какие-то совершенно смехотворные впечатления, например, от тона голоса Сяо Синчэня. Сюэ Ян и не вёлся. Он ли это был бы, если б повёлся? Причин его сдержанности насчёт Сяо Синчэня вообще были мириады. Например, ему нравилось неспешно наслаждаться разными видами своего отношения к даочжану – сначала презрением во время их поединков, затем превосходством из-за своего обмана и дружбой, пусть сам Сяо Синчэнь и не подозревал, с кем дружит, потом влечением, а теперь настоящей одержимостью, завязанной на совокупности всего предыдущего. Главной же причиной являлось то, что Сюэ Ян не был уверен, что не выдаст себя, свою личность, если поддастся искушению. Вот только сейчас, в свете новых обстоятельств он вынужден будет нарушить неторопливое течение времени и приступить к осуществлению самого важного замысла своей жизни, сплетая призрачные нити настоящего в выгодный ему узор будущего. Именно – выгодный, удачный, приятный, но с элементами дикой бесшабашности. Ни хороший или плохой, ни тёмный или светлый, ведь всё это так скучно. Сюэ Яну нравились крайности, но не до такой степени. Он не понимал людей, стремящихся к благословению Небес с их бесконечным блаженством и боящихся Преисподней с её вечными мучениями. Небеса и Преисподняя – это тоже скучно. Сюэ Ян же предпочитал нечто более сложное, интересное. Поэтому он никогда не устанавливал для себя каких-то определённых рамок, чтобы мерить ими, как абсолютной истиной, свои поступки. Никогда не делил мир на добро и зло. Сюэ Ян видел мир исключительно в разных оттенках серого. Так что, в отличие от большинства, он не нуждался в том, чтобы придумывать для себя исключения негласных правил, если требовалось кого-то убить, кому-то отомстить и прочее в том же духе. Вот, кстати, почему Сюэ Яну изначально так не понравились прославленные заклинатели. Они – свет? Они – добро? С чего бы? С того, что всюду лезут со своей добродетелью? Но они ведь тоже отнюдь не только нечисть убивали и вряд ли хоть в чём-то кого-то не обманули, пусть даже это была какая-то мелочь, важен же сам факт. И Сюэ Ян не верил, что если они и убивают, если и обманывают, то только ради благих целей. Нет. Любой цели можно найти оправдание, подстроить под себя. Впрочем, как заметил Сюэ Ян, вольным именитым заклинателям в этом смысле всё-таки было далеко до тех, кто принадлежал к какому-то клану. Вот где царили истинное запустение нравов, лицемерие, предательства и сплошные интриги. Там можно было найти самые тёмные оттенки серого. Что до Сяо Синчэня, то... это, вероятно, даже к лучшему, раз Сюэ Яну не придётся больше сдерживаться. Он, наконец, видел ситуацию с даочжаном настолько чётко и ясно, что к нему пришло понимание – ещё чуть-чуть и всё, в любом случае, достигло бы своего пика. Сюэ Ян и так довольно долго ничего за собой не замечал, игнорировал порывы своего тела, отметал все доказательства, скрывал за стеной отрицания страсть, жил, ограниченный узостью собственного восприятия, не способный отказаться ни от единого заблуждения насчёт Сяо Синчэня. И только совсем недавно он перестал отмахиваться от своих неожиданных желаний, которые накатывали на него с каждым днём всё сильнее, и их уже невозможно было спутать с мимолётной блажью. К тому же, в представлении Сюэ Яна Сяо Синчэнь внезапно стал таким... непостижимым. Его запах схож с дождём и лесными травами. У него мягкие руки. Руки не заклинателя, а целителя. И этот его свет души... Только благодаря видениям будущего, Сюэ Ян осознал, что все его попытки осквернить даочжана убийствами людей ни к чему не приведут. Сяо Синчэнь настолько глубоко и чутко всё всегда воспринимал, что в итоге сломался, столкнувшись с истинной жестокостью... Рыкнув, Сюэ Ян встряхнулся и медленно направился в сторону похоронного дома. Он достаточно пришёл в себя, чтобы вновь увидеть Сяо Синчэня. Вновь увидеть этого дурацкого даочжана с дурацкими твёрдыми принципами, с дурацкой готовностью жить для людей и ради людей, постоянно жертвуя, отдавая всего себя. Дурацкий Сяо Синчэнь словно соткан из света, дождя и ветра. А в будущем он весь разлетится множеством золотых нитей, которые невозможно будет сплести снова. Однако Сюэ Ян не допустит подобного расплетения. Не допустит ведь?

⊰✧⊱

А-Цин крайне настороженно относилась к Гадёнышу, как она мысленно прозвала этого ужасно подозрительного бродягу, которого спас Сяо Синчэнь. Да, Гадёныш был очень красив, непозволительно насмешлив и определённо болтал лишнее, что придавало ему этакое обаяние, но... но ещё А-Цин чувствовала в нём зло, даже видела пару раз это самое зло в его пронзительных глазах цвета летней полночи. А когда не видела, то он всё равно казался ей воплощением бесконечно хаотичной мглы, которая всегда голодна. При одном взгляде на него у А-Цин довольно часто начинал дёргаться глаз. Гадёныш ещё ничего не сказал, а ей уже хотелось запустить в него чем-то тяжёлым. Этот парень определённо являлся настоящим олицетворением всего неоднородного и противоречивого, к чему сложно было привыкнуть. Ловкий, умелый, однако с особой ленивой грацией, с красивыми расслабленными движениями. Извечно улыбчивый, усмехающийся, искрящийся весельем, с уверенным и приятным выражением лица, однако выглядел он, тем не менее, как человек, готовый на всё ради достижения цели и уже настигший свою жертву. Жертва – Сяо Синчэнь. Даочжан, которого А-Цин очень хотелось защитить от Гадёныша. Не только потому, что Гадёныш был весь будто соткан из противоречий с этими его шуточками, подколками и одновременно с опасно прищуренными глазами – чёрными, цепкими и слегка безумными. Нет. Ещё и потому, что всё, что он делал и говорил, находило живейший отклик в Сяо Синчэне, а это пугало А-Цин больше всего. Она с самого начала чувствовала, что если как можно скорее не сумеет отвадить от них с даочжаном Гадёныша, то всё это выльется непонятно во что. В итоге – не сумела. Опоздала, как ни старалась успеть. Теперь, похоже, было уже поздно. Поздно потому, что между Сяо Синчэнем и Гадёнышом, вопреки всем её усилиям, зародилась дружба. И более яркого примера нездоровой дружбы, чем у них, А-Цин представить было сложно. Одинаково сильные личности. Причём сильные с разных “сторон”. Сяо Синчэнь и Гадёныш, казалось, всегда имели тему для обсуждения, всегда находили, чем заняться вдвоём, всегда с одинаковой обеспокоенностью журили друг друга за полученные по разным причинам травмы. Но вместе с этим... какая-то неправильная зацикленность на совместном времяпрепровождении. А-Цин до сих пор пыталась хоть немного отвлечь Сяо Синчэня и Гадёныша друг от друга, тщательно отслеживая ситуацию. Да это, в общем-то, всё, что ей осталось: молчать, скрывая тревогу за даочжана, наблюдать за тем, как Гадёныш то и дело приобнимает его за плечи и фальшиво о чём-то разглагольствует. Или не фальшиво. В последнее время А-Цин стало казаться, что Гадёныш искренне увяз в Сяо Синчэне, полностью в нём растворился. Природная подозрительность А-Цин, конечно, продолжала вопить насчёт Гадёныша. Девушка по-прежнему считала, что тот крайне хитрый ублюдок, несмотря на то, что постоянно улыбается и смеётся, несмотря на его приятную внешность и отвратительно обаятельную манеру поведения. В конце концов, А-Цин разбиралась в людях и знала, что порой скрывается под вполне привлекательной личиной. И всё-таки... всё-таки она не могла отрицать, что постепенно в нём проявляется нечто новое – не то чтобы не опасное, но явно менее разрушительное. В глазах Гадёныша стало меньше затаённого зла. Что-то в них засветилось особое, не такое, как обычно. А-Цин долго не могла понять, что именно. Лишь недавно осознала – там светилась ревность. Ревность ко всему тому, что, так или иначе, претендовало на внимание даочжана. А-Цин даже вычислила какую-то странную болезненную потребность Гадёныша в пребывании рядом с Сяо Синчэнем. И вывод, сделанный девушкой на основе этого, был неутешителен: Гадёныш теперь уж точно ни за что не отпустит даочжана. Не отдаст. Гадёныш уже вёл себя так, словно больше не представлял свою жизнь без Сяо Синчэня. Другого варианта для него как будто просто не существовало. В змеиных глазах наглого бродяги всё очевиднее горело что-то такое... бесстрашное, безумное, решительное, всепоглощающее. В его глазах был безрассудный блеск, была жадность, был голод, было обласкивающее всего Сяо Синчэня неистовство, было собственничество. А за спиной Гадёныша толпились тени. Кроме того, А-Цин подмечала множество жестов Гадёныша, казавшихся, на первый взгляд, случайными, но однозначно таковыми не являющимися: задержать ладонь на спине Сяо Синчэня, задеть кончики его волос, схватить за плечи, разворачивая в нужную сторону, поддержать после утомительной ночной охоты, обхватив за талию. Подобными жестами Гадёныш будто ставил свои личные метки, будто с безумством подтверждал – “моё!”. То, что в действительности происходило с Гадёнышом даже втайне от него самого, А-Цин поняла при весьма странных обстоятельствах. Однажды она прогуливалась по улицам города и услышала перепалку молодых супругов, в конце которой муж, чуть повысив голос от переизбытка эмоций, заявил своей жене: - ...потому что я люблю тебя! “Гадёныш”, - тут же подумала А-Цин. Что делать, когда один человек влюбляется в того, в кого не должен, да ещё и влюблённость его окрашена в очень неприглядные оттенки? Что делать, если этого человека переполняют настолько сильные разъедающие изнутри чувства, что это в итоге может обернуться огромной опасностью для того, на кого его чувства направлены? А-Цин не знала. Как не знала и то, отвечает ли Сяо Синчэнь взаимностью Гадёнышу. Как не знала и то, почему такое происходит у мужчины из-за мужчины, а не из-за девушки. Всё это так противоречило устоям А-Цин, её знаниям о мире, но... но чем больше она наблюдала за Гадёнышом, тем сильнее верила в искренность этого лживого насквозь гада. Верила в искренность его чувств к Сяо Синчэню. Во всём остальном Гадёныш, как обычно, казался ей хитрым и изворотливым. Однако с даочжаном... Каждый разговор с даочжаном превращался для Гадёныша словно в сладостную пытку, которой он и хотел бы избежать, но не мог. Потому что Сяо Синчэнь был для него будто бы единственным существом во всём мире, с которым он сосуществовал рядом на протяжении долгого времени. И, опять же, А-Цин могла лишь смотреть на происходящее, делая вид, что не смотрит. Она притворялась слепой не только перед даочжаном и Гадёнышом, но уже и перед самой собой. А-Цин понимала, что если бы Сяо Синчэнь не был слепым и если бы Гадёныш знал, что она, А-Цин, на самом деле не слепа, то вёл бы себя иначе. Не так явно выдавал бы свои запретные чувства. Не смотрел бы на Сяо Синчэня так откровенно развратно, не выглядел бы при этом как искуситель. Но даочжан был слеп, а А-Цин успешно прикидывалась слепой, поэтому Гадёныш многое себе позволял. Правда, иногда А-Цин чудилось, что он забывает о слепоте Сяо Синчэня. Вернее... забывает, что Сяо Синчэнь слеп, а не глух. Потому что звучал Гадёныш иной раз так... так, что в голове у А-Цин просто не укладывалось – как это даочжан не слышит в его мелодично журчащем голосе и игривых фразах очевидное. Как? Гадёныш соблазнял Сяо Синчэня если не в одном смысле, то в другом, а тот ничего не замечал. Ничего. Воистину, Сяо Синчэнь являлся не только слепцом, но и как будто бы имел какие-то проблемы со слухом. Даочжан слушал, но не слышал. И её, А-Цин, он тоже не слышал, сколько бы раз она ни пыталась с ним поговорить о Гадёныше. Поэтому... С некоторых пор А-Цин каждый день набиралась храбрости поговорить с самим Гадёнышом, раз уж Сяо Синчэнь её не слушал. Она знала, что ничем не может пригрозить мерзопакостному бродяге, так что решила просто его... попросить. Попросить не причинять даочжану боли. А-Цин уже продумала огромное количество вариантов их разговора на эту тему. Однако все эти варианты... По сути, в каждом из них всё всегда неизбежно заканчивалось её смертью. Иного развития событий она представить была не в состоянии. Соответственно, каждый день А-Цин готовилась умереть, заговорив с Гадёнышом о Сяо Синчэне. И не заговаривала. Боялась? Да, она боялась. По её мнению, никто бы не захотел прочувствовать сумасшествие Гадёныша на собственной шкуре. Единственное, на что как-то раз всё же отважилась А-Цин, так это на одну короткую фразу. Она очень тихо бросила её вслед Гадёнышу, потопавшему на рынок после очередных весёлых споров с даочжаном, которые со стороны выглядели и слышались как заигрывания. - Ты переходишь все границы, - вот что А-Цин кинула Гадёнышу. Тот в ответ лишь приторно улыбнулся лёгкой, немного кривой улыбкой, словно лицевые мышцы у него не работали как надо. - Для меня их не существует, - отбил он, почему-то совсем не удивившись её проницательности. А-Цин вздохнула. Проклятый противоречивый Гадёныш... Ехидный, вспыльчивый, болтливый, насмешливый. И в то же время – мастерски обошёл А-Цин в притворстве, поскольку притворялся перед Сяо Синчэнем тем, кем не являлся. А не являлся он добрым, благородным, с открытым характером. Как же А-Цин раздражало, что даочжан этого не замечал! Вот если бы он, в самом деле, не был слепым и видел, как меняется взгляд Гадёныша, когда останавливается на нём. Острый тяжёлый взгляд из-под полуопущенных век... Гадёныш смотрел на Сяо Синчэня томным жарким взглядом и неизменно улыбался кончиками губ, замышляя что-то... Впрочем, А-Цин не была до конца уверена в том, что тогда Сяо Синчэнь точно лишился бы своих иллюзий. Судя по всему, он был слепцом даже по складу своего характера. А-Цин уже не просто раздражалась. Она по-настоящему злилась из-за того, что даочжан подпустил этого бродягу, от которого за несколько джаней несло опасностью, так близко, что позволил быть рядом с ними так долго. И вот что теперь?