Борщи

      Шура взмахнул головой, откидывая вылезшие из пучка пряди. Волосы он тщательно собрал и зафиксировал, чтобы не мешали. Но что-то да умудрилось ускользнуть от крепкого шнурка. Неудивительно, после такого-то. Плохо видно было еще и из-за заливающих глаза пота с кровью из рассеченного лба. В ушах звенело от того, как крепко его приложили о стойку. Шура хотел было сцапать хоть какую-то тряпку, чтобы протереть лицо, но ее из рук с улюлюканьем вытащили. Мужчина злобно зыркнул на усмехающегося бармена - тот только пожал плечами. Честный бой здесь был не в почете, но веселил налакавшихся клиентов, которые хотели хлеба и зрелищ. Быстрая победа ему не светит.       Взгляд отчаянно заметался, ища, чтобы еще использовать. Пока противник приходил в себя в углу импровизированной арены посреди кабака, у Шуры был шанс на победу. Не то, чтобы мужик попался очень крепкий - да, шире в плечах, но Шуре явно уступал. Но после третьего за вечер боя ноги позорно дрожали. Он и так неплохо заработал. Хватит на какое-то время, и даже в случае поражения выигранное останется при нем, разве что за разбитую лавку спишут. Но раззадоренные зрители были готовы вывернуть карманы полностью, и внутренняя жадность вынуждала его сейчас хватать ртом воздух, ища хоть что-то. Кружку, которую можно разбить об голову. Кусок доски от порченой мебели. Он не мог сдаться, ему были нужны эти деньги!       Время короткой передышки подходило к концу. Еще немного и дадут отмашку на новый раунд. Противник поднялся, и Шура почти что вцепился в него взглядом, выискивая, куда лучше бить. Разрешено все, кроме ударов ниже пояса, и это осложняло бой - выбить коленную чашечку здесь было наиболее удачным решением, потому что несмотря на наличие растекшихся по торсу гематом и явно сломанных ребер оппонент был готов рвать Шуру на куски, лишь бы удержаться за огромный куш.       Оставалось последнее средство. Шура вытащил из пучка длинную тонкую бечевку и зажал в руке. Волна засаленных, но все еще роскошных волос рассыпалась по плечам, чем, кажется, вызвала зависть у пары проституток за соседним столиком. Если выиграет - снимет сразу всех! На всю ночь! Выдохнув, Шура напрягся, слыша, как неумолимо отсчитывает секунды бармен, выбранный судьей. Три. Волосы перекрутить как попало, лишь бы не болтались. Потом придется отрезать часть этого клубка, но длинная шевелюра была слишком очевидной слабостью. Два. Мышцы сводит от напряжения, Шура переносит вес на одну ногу, готовясь сорваться с места. Сейчас ему понадобится вся его ловкость и скорость, чем он совсем не обладает. Впору помолиться о везении, но он не верит в бога. Три. Шнурок натягивается между пальцами, словно нить, которую паук собирается вплести в свой узор. Начали.       Перед глазами все краснеет от лопнувших капилляров. Шура бежит, а потом падает на пол, скользя по влажным от пота и пролитой выпивки доскам. Спину саднит так, что хочется заорать, но он лишь сжимает зубы и вскакивает на ноги уже за спиной противника, приготовившегося было взять его в захват. А в следущую секунду делает еще более невозможное - никто не успевает понять, как мужчины оказываются на полу, и Шура стягивает удавку на шее противника настолько, насколько может, пытаясь всем своим весом удержать его на полу и не дать схватить себя руками. В голове вновь неумолимо стучат секунды, и он не верит, что можно отпустить, пока противник не начинает хрипеть от потери воздуха.       Только тогда Шура разжимает руки и перекатывается, позволяя поднять полумертвого мужика. Сзади его хлопают по плечам, орут, а кто-то льет на голову водку, и Шура шипит от боли, зажмуривая глаза, потому что спирт разъедает свежую ссадину. Зато лоб перестает кровоточить. Почти упав на стойку, победитель сгребает деньги, даже не веря, что эта куча его. Все не вмещается в карманы на штанах - рубаха разорвана в клочья, и остатки он почти швыряет, заказывая на всех. Кабак ревет, а дешевый алкоголь льется рекой. Шура щупает за ягодицу льнущую к нему девочку и хрипло дышит обожженным горлом - это почти чистый спирт.       А потом его постучали по плечу. Рука дернулась, и половина стакана оказалась на полу. Шура зло обернулся, готовясь завязать новую потасовку... И удивленно отпрянул, но держали крепко.       - Извините, если ошибся, я имею честь говорить с господином Уманом? - Давно ему не приходилось видеть таких крупных камней, что украшали собой многочисленные кольца на руках мужчины напротив. И эта особенность была знакома многим, кто успел окунуться в этот мир, скрытый от глаз любопытных. Такое себе позволяли либо очень богатые дворяне, но ни один из них здесь бы не появился - зарезали бы в ближайшей подворотне. Либо очень. Очень влиятельные люди. Которые знали его рабочий псевдоним. Шура сглотнул. Взгляд собеседника был таким до одури наивным, что от лжи вязало на языке.       Глаза Шуры метнулись по кабаку. Если он сейчас выплеснет водку ему в лицо, а сам нырнет в толпу и выбежит через черный ход... Бесполезно, чужие люди наверняка стоят везде, так глупо никто не проколется. Да и вон тот громила выглядит подозрительно - слишком пристальный и долгий взгляд. Придется пожертвовать пешкой, лишь бы не вляпаться в какое-то дерьмо потом королём. - Д-да, вы не ошиблись. Чем я могу быть вам полезен?       - Я думаю, это разговор не для чужих ушей. - Заметив, как побледнел от этих слов Шура, собеседник усмехнулся. - Спокойно, я могу ручаться, что ваша жизнь вне опасности. Пока что вам везло не переходить дорогу там, где не стоило бы.       - Хорошо, ведите. - Как будто бы от его мнения что-то зависело. Шура сунул в карман ночной бабочки купюру и напоследок хлопнул по широкому заду, отсылая к остальным. Деньги за просто так, повезло же ей. Собеседник безэмоционально проследил за упорхнувшей девушкой и кивнул, беря курс на выход и расталкивая локтями толпу. Шуре ничего не оставалось, как последовать за ним.       На улице было по-осеннему свежо, и ветер больно обжигал разгоряченное тело. Шуре казалось, еще немного, и от него будет подниматься пар, как от кобылы, вышедшей на мороз из стойла. Он поёжился и даже бросил завистливый взгляд на дорогой пиджак идущего рядом с ним собеседника. Видимо, тот это заметил, поэтому вместо разговора, стоило им сесть в экипаж, мужчина вытащил из сундука под сиденьем рубашку и сюртук.       - Позвольте вручить это вам в качестве доказательства моих добрых намерений. - И, пока Шура переодевался, явно чувствую, что за эту рубашку с него потом сдерут три шкуры, вытащил из кармана небольшую бумагу. - Я слышал, что иногда вас нанимают по достаточно тонким... Делам, которые требуют аккуратности. Я бы и сам справился, но мои лоботрясы не сравнятся с руками мастера. Вот, ознакомьтесь.       И протянул Шуре бумагу. Тот бегло пробежался по ней и, тщательно свернув, спрятал в карман нового сюртука. - Этот человек очень сильно мне... Мешает. Мы частично совпадаем с ним сферами влияния, и это осложняет мою работу. Думаю, мы с вами можем договориться о том, чтобы вы исправили это недоразумение?       - И мы договоримся. - Еще не весь хмель выветрился из буйной головы, и Шура решился на опасный шаг - прощупать почву на доверие. Имена и клички всех, кто мог сожрать его с потрохами и не подавиться, невольно приходилось знать, и хорошо, если без личных знакомств. И их помощников, правых, левых рук, ног и прочих конечностей. - Но лишь после того, как я узнаю, с кем сейчас говорю. Сами понимаете, мне нужны гарантии.       Это нагло. Это нагло и опасно. Шура невольно прикрывает глаза, осознавая, что сейчас ляпнул. Если завтра его труп будут жрать псы в придорожной канаве - это лишь его вина. Но мозги все еще на месте, да и ребра удивительно целы. Собеседник хмыкает и протягивает руку. - Обычно я не называю своё имя, но для вас сделаю исключение. Вы можете звать меня просто Давидом.       Давид. Шура перекатывает имя на языке. Кажется, так звали одного из владельцев подпольного оружейного завода, чьи револьверы и ружья без знака мастера сейчас широко расходятся по рукам наполеонистов, заговорщиков и прочей шушеры. Славится тем, что не имеет помощников, решая дела лично. И прочие уже менее приятные мелочи, которые доходят до ушей. Это такие деньги. Это такие деньги, что по сравнению с ними всё, набитое в карманах, покажется мелочью. Каждый такой заказ на вес золота, и после него можно еще около года прожить, подтираясь купюрами. Он крепко пожимает протянутую руку и впервые за вечер улыбается. - Тогда мы обязательно договоримся.       Какую нужно иметь глупость, чтобы не привезти нормальную охрану в загородный дом. Понадеяться на то, что никто не узнает о потайной резиденции - самая страшная оплошность для высокопоставленного лица. Казалось бы, это изящный ход в противостоянии, продуманная до мелочей ловушка. Но нет. Конечно, добраться в такую глушь и найти в ней жильца сложно, но невозможным это никогда не было. Чувство того, что он идет на верную гибель, оставило Шуру сразу же после того, как выстрел добил пятого охранника. Четверо других легли на разных сторонах дома, и их тела теперь медленно гнили глубоко в местной топи. Этого тоже туда отправит, но попозже, сначала основное. Шура подавил желание обтереть лицо от брызнувшей в него крови рукой и достал платок. Главное потом не забыть его здесь. Он не питал иллюзий по поводу того, что его лишь используют, чтобы в случае провала свалить вину. Поэтому не попасться было одной из важнейших задач.       Судя по плану от Давида, в доме еще могла быть прислуга: кухарка и уборщица жили где-то на первом этаже, и вот их-то Шура и боялся сильнее всего. Увидев мужчину, они перед смертью наверняка подняли бы крик и спугнули добычу. Обчистив карманы и портмоне охранников, он выскользнул на улицу, пытаясь не попасться свету газовых фонарей.       Как и предполагалось, вход для прислуги был закрыт - вот здесь будущий труп о безопасности позаботился, и попасть в дом просто так было невозможно. Потеревшись об кирпич под окнами, Шура услышал лишь тишину. В этой части никого не было, но это ненадолго. Тусклая луна осветила стоящую на коленях фигуру человека. Первые две отмычки от волнения треснули еще в руках, заставив Шуру тихо прошипеть ругательство. Но на символичный третий раз всё удалось, и мужчина едва поймал замок, чтобы тот не зазвенел. Руки от напряжения покрылись испариной, и наконец дверь с тихим скрипом отворилась, хотя Шура не раз слышал, что дорогие шведские замки невозможно взломать.       Половицы почти не скрипели - либо очень новые, либо очень дорогие. Как же ему безбожно везло. Выглянув из-за угла, мужчина перебежал к противоположной стене. Где-то сбоку должна была быть комната прислуги, и очень хотелось надеяться, что они спят. Заглянув в скважину, Шура выдохнул. И правда. Значит, дом полностью пуст.       И черт подери, какой же это был дом. Его всегда тянуло к роскоши и комфорту, поэтому огромная по меркам загородного домика резиденция внушала своим видом трепет, от тонкого узора на держателях для ламп, до сотен потушенных свечей в дорогих подсвечниках, что уже само по себе говорило о богатстве. Кто сейчас позволит себе такую роскошь. От которой чесались руки. Еще даже не кончился первый этаж, но море расставленных по дому безделушек так и просились в карман, забытые ли на тумбе часы с серебряным корпусом, которые обрели нового хозяина в эту ночь. Или висящий на стене гостиной небольшой револьвер, не чета тому, который был у него...       Шура так и застыл с задранной головой. Какие-то секунды жадность боролась со здравым смыслом, но ее победа была предрешена. Эта вещица стоила таких денег, что не присвоить ее при случае было бы невероятной глупостью. Он старался не кусать больше, чем мог проглотить, но если уж гулять, то по полной, во всю ширину необъятной русской души. Хотя, тут скорее взыграли еврейские корни, потому что руки тряслись от желания хотя бы подержать эту вещь. Это и сыграло злую шутку - Шуре пришлось вытянуться во весь рост, чтобы хоть кончиками дрожащих пальцев достать до приклада. Мужчина привстал на цыпочки, пытаясь столкнуть револьвер с подставки...       Наверное, именно жадность когда-нибудь его и погубит, несмотря на въевшуюся осторожность. Но в такие моменты даже она была бессильна, словно ему было не уже давно за тридцать, и внутри еще играла неуместная безалаберность. Как мальчишка, ей-богу. Грохот был несильным, но долгим - руки не успели схватить падающее оружие, и револьвер глухо упал, сталкивая за собой висевшую ниже саблю, что зазвенела при соприкосновении с полом. Шура едва сдержался, чтобы не выматериться, потому что через весь дом было слышно, как хлопнула за этим грохотом дверь в комнате прислуги.       Глаза тревожно заметались, спешно ища место, где можно было спрятаться. Быстро повесив саблю на место, мужчина скользнул в самый дальний угол. Из варианта стоящего у противоположной стены большого стола, окруженного диванами, выбирать было нечего, и он, словно змея, протиснулся под него, готовясь молиться, чтобы край скатерти не дал разглядеть его в темноте.       И, наверное, его молитвы все же до кого-то дошли, потому что сквозь прозрачно-белое кружево Шура увидел ноги, прикрытие ночнушкой, которые пошли прямо в противоположную сторону. Он перестал дышать, когда огоньки подсвечника остановились у стены с саблей. Рука истерично сжалась на новом револьвере. Пропажу такого нельзя не заметить, и, судя по тому, как задрожали огоньки - заметили. Мужчина сжал зубы. Придется разобраться еще и с прислугой. Если бог есть, то он видит, как ему этого не хотелось. Хотя, любопытство кошку сгубило.       Не то, чтобы Шуру терзала совесть или слишком сильно мучили по ночам кошмары с искаженными подсознанием лицами. Он уже давно привык просыпаться ночью от чужого крика в голове. А вот настоящие вопли испуганной женщины могли доставить ему проблем. Действовать надо было быстро - огоньки уже повернулись к выходу. И Шура решился воспользоваться тем, что его еще не видели.       Да, скорость - не его конек, плотный и с тяжелой рукой, он хорошо стоял против таких же противников, но сейчас приходилось выжимать из своего тела всё возможное. Он почти чувствовал, как на грани разрыва пульсируют сосуды в голове, когда пальцы сжались на чужой шее, не давая закричать. Тяжелый, влажный хруст заставил лицо дернуться от отвращения, но Шура держал обмякшее тело до тех пор, пока не стихли последние конвульсии. Лишь, когда понял, что стоит в полной тишине уже несколько минут, руки разжались сами собой. Ему пришлось. Это могло бы быть оправданием, если бы не мертвенно блестящие из-под стола револьверы.       Шура поднял чужой, смотря, как на золотистой гравировке переливается свет из окна. На секунду показалось, что буквы наполнены не тонким слоем металла, а густо-багровой кровью, которую в темноте было не отличить от золота. По крайней мере, это можно дорого продать. У него не было времени на пустые сожаления, эта вещь стоила свою цену - хватило бы на десяток таких же скомкано-жалких тел, что лежало у порога, нелепо повернув старческую голову. Переступив через него, Шура зарядил новый револьвер и сунул в карман, ощущая приятную тяжесть. Надо бы спрятать тело, иначе оставшаяся прислуга сюда придет и поднимет вой.       Может быть, избавиться и от нее? Нет, на это не было моральных сил. Мужчина не мог ничего поделать с внезапно шевельнувшейся жалостью. Лишь отвернулся от укоризненно-испуганных глаз и поволок тело, на котором задралась ночнушка, оголив сухие морщинистые ноги, в дальний угол.       Всё произошло как-то быстро. Он просчитался. Ни в одной бумаге, ни на одном плане не было указано, что у этой твари есть собака. Шура едва сдержал крик, когда внезапно выскочившая из-за угла туша вцепилась ему клыками в руку. Кровь мгновенно залила рукав и просочилась на ковер, окрашивая его в чёрный. Если ему удастся не провалить дело - Давид ему это оплатит сторицей. Он стрясет с него столько за моральный и физический ущерб, что у торговца изрядно поредеет в кошельке. Пришлось выстрелить твари в бок, только тогда она разжала челюсти и с тихим поскуливанием свалилась, суча короткими коренастыми лапами.       Судя по гневному вскрику самого хозяина, эта тварь была ему дорога. И именно тем, как быстро все произошло, Шуре неимоверно повезло - от боли в прокушенной руке он пошатнулся и упал именно в тот момент, когда над ухом просвистела пуля и с грохотом раскололась какая-то дорогая ваза. Помедли он хоть секунду, и вместо головы был бы кровавый омлет.       Но даже в лежачем состоянии у Шуры было преимущество против изнеженного салонами аристократа: в бою не было грязных приемов. И резкий удар в коленную чашечку, от которого раздался очередной влажный хруст, опустил противника на один с ним уровень. Еще несколько контрольных в пах, и шурино лицо повстречалось с подошвой чужого ботинка, которым его отпихнули в сторону. Ничего, нос он уже ломал, срастется. Шура сплюнул кровь. Кажется, мальчик (совсем молодой ведь, мелькнуло в голове, но он отбросил эту мысль) понял, что бороться бесполезно после такого начала. И теперь его главной целью было не подпустить мужчину ближе.       Они закружились по комнате. Третий этаж - невысоко, но этот не прыгнет, побоится. Шура преградил дверь, медленно сокращая расстояние и вжимая противника в угол. Оба их револьвера сейчас были бесполезны, но свой он держал в руке, словно кастет. Ему бы только выгадать удачный момент... Нельзя потратить второй выстрел бездарно, промахнувшись в плечо или ногу, хотя и тогда больше вероятности не упустить заказанного павлина, что сейчас, напрягшись, пытался найти выход из сложившейся ситуации. Расстояние сокращалось.       И, кажется, нашел. Резкий рывок, на который Шура не успел среагировать, и мальчишка броском перекатился через кровать. А он не успевал. Не успевал перерезать путь к двери. Чертыхнувшись, Шура вскинул руку, стреляя наугад. Он ожидал услышать скрежет пули о стену, но сегодня ему слишком везло, судя по истошному крику, вырвавшегося у противника. Неужели тебе никогда не было больно, изнеженное ты создание? Но, открыв глаза, он даже зажмурился от волнения, мужчина понял, почему.       Осторожно подойдя к корчащейся на полу туше, он отпихнул чужую руку, которая потянулась повалить его на пол. Но боль делала своё дело куда лучше наемника. После такого не выживают - кровь пропитала собой всю рубашку и то кровавое месиво, которое когда-то было спиной. У старых револьверов была особая изюминка. Раны после них не сшил бы ни один врач. Спины попросту не было, была мешанина из ткани, крови и обломков костей, торчащих из вывороченного мяса. А еще с перебитым позвоночником не убежать. Мальчишка бросил полный ненависти и потаенной мольбы спасти взгляд. Который наткнулся на собственный револьвер. Кажется, этим взглядом можно было убивать, как остро заточенным штыком.       Шура перехватил револьвер поудобнее. Надо было добить и бежать отсюда как можно скорее. Наверняка прислуга уже послала за помощью. Перехватив оружие за ствол, он оценил его вес. Тяжелый. Мальчишка даже не успел вскрикнуть, как тяжелая рукоять впечаталась в висок. И ещё. И ещё. По побледневшему лицу покатились струйки крови из рассеченного виска. Мужчина вошел в раж, нанося один удар за другим, хотя и первого было вполне достаточно, а сердце богатенького наследника оружейного дела перестало биться. Словно бы пытаясь выместить всю свою боль, которой он нахватался за сегодня.       А в следующую секунду его впечатало в стену. Из легких моментально выбило весь воздух, единственное, что мог сделать Шура - это хватать спасительные глотки ртом, пока перед глазами плясал хоровод. Изображения наслаивались друг на друга, то увеличивая резкость, а то превращаясь в размытые пятна. Мужчина с трудом зафиксировал взгляд на чем-то чёрном, что склонилось над распростертым на полу мертвецом. Из расквашенного носа от удара вновь потекла кровь - Шура чувствовал ее горько-стальной привкус.       Кажется, это отвлекло чёрную фигуру. В какой-то момент до Шуры вдруг дошло - это не просто размытое пятно. Наверное, у него было сотрясение - голова резко отказала работать. Закашлявшись, он выронил револьвер, и тот с глухим скрежетом отъехал в сторону от чужого пинка. Не дотянуться, да и какой смысл, если заряжать его некогда. Неужели прислуга успела? Слишком...Быстро. Для человека. И слишком сильно для такого худого вытянутого тела. А еще у людей не бывает настолько ярко горящих в темноте глаз. Шура моргнул, надеясь, что обман ушибленного мозга растворится. Но вместо этого оказался ровно напротив чужого взгляда - с голубыми до одури радужками.       Он словно смотрел в яркое летнее небо, безоблачное, как обычно бывает в эту погоду. Смотреть в такое небо страшно. Кажется, что ты вот-вот в него упадешь, оно бесконечно, и нельзя найти взглядом его край. Тебя окутывает звенящей тишиной, единственным звуком в которой является лишь твоё собственное дыхание, и ты мысленно падаешь в бесконечность. Шура дышал. А вот незнакомец - нет. Даже длинные пряди рассыпавшихся по плечам волос, из которых выпала бечевка, не задрожали, когда чужой нос коснулся их, втягивая терпкий запах крови. Шуре стало страшно.       - Ч-что ты такое? - Он не мог даже отодвинуться, словно его пригвоздили к земле. Изображение собралось из кусочков, показывая впалые серые щеки и такой гневный блеск в глазах напротив, что пазл сошелся моментально. Шурина рука было дернулась, ища револьвер, но ее пронзило болью. Чёртова псина! Да и слишком далеко, не дотянуться. Он никогда не верил в бога. Но в этот момент был готов молиться. Первый и последний раз в своей жизни. Ему не было так страшно, даже когда к виску прислоняли дуло. Не было, когда обнаруживший его пограничник стравил на него собак, чудом промахнувшись с выстрелом. Не было - в пьяных драках и дуэлях с самыми искушёнными противниками. Не было, когда его несколько часов избивали в подвале, отбив что-то внутри, из-за чего можно было не бояться заиметь ублюдков от портовой шлюхи, что пришла бы просить компенсацию. Эти глаза были страшнее всего, что он видел в своей жизни. В них была такая боль, что можно было захлебнуться.       - Этот человек - единственный, кто был мне дорог. - Существо медленно моргнуло, словно бы пытаясь подавить свои эмоции. Лицо его и впрямь было настолько безэмоционально, что явно проглядывалась фальшь. Через дрогнувший на последнем слове голос, который должен был не иначе как петь очаровывающие колыбельные, заманивающие неосторожного путника в глубины мрачного леса. У Шуры перехватило дыхание, но не от звуковой палитры чужой речи, а потому что его собственную шею сжали до того, что можно было только шептать. Эти холодные, сильные пальцы могли легким движением превратить его в еще один труп с грустно свернутой набок головой. И их невозможно было отцепить - руки человека были бессильны разжать стальную хватку. - Дай мне хотя бы один повод. Хотя бы один повод, чтобы ты остался жить.       Конечно, спустя несколько лет Шура понял, что это было скорее мольбой, чтобы окончательно не превратиться в объятое жаждой мести чудовище, чем угрозой. Но сейчас ему хотелось как в детстве, закрыть глаза и подумать, что ему это снится. Что он снова маленький Сашенька, и достаточно позвать маму, чтобы кошмар отступил. Только вот одеялом, как в детстве, от подкроватного монстра уже не закроешься. Кадык нервно дернулся под сдавливающими пальцами, и Шура сдавленно засипел:       - Мне ег-го... Просто заказали. Я в-всего лишь исполнитель... Я ничего... Не знаю. Я скажу вс-сё, только д-дай мне уйти. - К черту Давида. Даже этот делец со всей своей братией не смотрел на него так. Словно его целью было не тело, а сама душа, которую можно было вытащить пинцетом и распять, как лягушку на уроках биологии. Если она была, конечно. Шура прикрыл глаза, и ссадины на щеке защипало от выступивших слёз. Его шёпот сорвался бы на крик, если бы кадык не впивался в горло от давления. Ещё немного, и сломается. - Умоляю... Т-тебя.       Ухо обжег прохладный вздох. Первый за все время. Мужчина отстранился, и за секунду на его лице промелькнул вихрь эмоций от разочарования до глубокого горя. Если честно, Шуре было плевать. Куда больше его волновала ноющая шея, на которой проступили синяки. Незнакомец встал, давая человеку со стоном подняться на ноги. И, прежде, чем Шура успел хотя бы дернуться в сторону ближайшего револьвера, пусть разряженного, тот растворился в серой дымке вместе со вторым, оставляя его полностью беспомощным. Отчего-то казалось, что даже спрятанный на самый крайний случай нож ему не поможет, как бы он мастерски с ним не обращался.       - Как тебя зовут? - Мужчина присел на корточки у трупа, осторожно закрывая ему глаза. Рукав перепачкался в крови, но его это совсем не трогало. Вместо ответа человек закашлялся, не в силах вернуть себе голос. Ему удалось выдавить лишь хриплое "Шура", которое впрочем удовлетворило существо. То подняло тяжелый усталый взгляд.       И внезапно усмехнулось. - Значит, Александр. Ну и влип же ты, Александр. - А потом оголило верхнюю кромку нечеловечески острых зубов в неестественной улыбке.