Борщи

      Лёва вздрогнул. Рука сама собой разжалась, и поломанный кортик глухо шлепнулся в грязь. Как же он был слаб. Настолько, что за своей болью не смог расслышать перестук нескольких сердец. Одно, второе, пятое, седьмое... Ярче всех, конечно, выделялся пульс Александра - его сердце было готово вырваться из груди, словно у воробья. Судя по всему, оружие держал не он. Да и смысл ему тогда рисковать жизнью парой минут ранее. Дуло медленно сползло по затылку вниз, упираясь в острый позвонок на шее. Если стрелять так, то револьвер запросто перебьет все кости, и голова, даже если удержится на положенном месте, управлять телом уже не сможет. Хороший выбор, чтобы убить слабого вампира.       - Подними руки. Медленно, чтобы я видел. - Вурдалак нервно усмехнулся, отчего револьвер еще сильнее надавил на шею, принуждая поднять покоцанную руку. Голос низкий и хриплый, но такого он еще не слышал среди деревенской толпы. Интересно, его сразу сожгут или сначала загонят в сердце ближайшую ветку, как мертвой твари, под которой натекла лужа чужой крови? - А теперь так же медленно повернись.       Лёва подчинился, невольно зажмурившись - револьвер скользнул ниже, упираясь в грудь до хруста. Вроде бы, стрелять сейчас в него не собирались, и он медленно открыл горящие от жажды глаза. Как же близко... Оружие слово было поводком, который держал его на тонкой грани с безумием. И вурдалак себя за это ненавидел - его разрывало между желанием выжить и, желательно, выпить всех здесь стоящих до капли, захлебнуться чужой кровью от жадности, пока не отпустит. И спровоцировать. Чтобы наконец-то закрыть глаза уже навсегда. Но пришлось их распахнуть, отчего силуэты людей вокруг отшатнулись на шаг. Все, кроме одного.       Седой. Полностью седой, даже короткая бородка побелела, но явно не от старости. Не от нее же пролегли и ранние морщины на не таком уж и усталом лице. Смешно, но человек был ниже его, поэтому угроза была бы даже комичной, не будь револьвер явно заряжен. И когда успел? Он совершенно не боялся лёвиных глаз, даже наоборот, в нём читался интерес вперемешку с легким омерзением. Видимо, вампир и правда отвратительно выглядел. Да и физически мужчина производил впечатление - в плечах он был шире, пусть это не помогло бы против нечисти. Усмешка исказила лицо, и до Лёвы донесся тихий шепот:       - Поспи. - И все растворилось в густом дыме, лишь где-то вдалеке, словно через толщу воды, успел долететь чей-то протяжный крик. Вурдалак не разбирал слов. Его медленно утягивало в золотую пучину забвения. В которой он тонул, тонул целиком и полностью в ярком свете. А потом наступила тишина.       Знаете, эта звенящая тишина жаркого полудня, когда всё живое плавится от солнца и затихает. Кажется, что воздух просто не пропускает звуки от своей плотности, лишь свет. Слишком, слишком яркий, обжигающий, от которого потом на коже остаются вспухшие волдыри, налитые прозрачной жижей. Мягкие и мнущиеся пальцами, они оставляют вмятины на дрожащей натянутой коже. А под ними - мясо. Розово-красное, совсем свежее. Оно зудит от малейшего прикосновения, особенно, когда влажные от жары руки подсаливают открытую рану потом и растирают по ней грязь.       У Лёвы невыносимо чесались от этого руки. Даже нет, их щипало, словно он высыпал на кожу целую солонку. Хотелось расчесать эти язвы, поддевая тонкую мягкую кожицу ногтями и стаскивая ее, пока из лопнувшего пузыря будет вытекать прозрачная сукровица. Тянуть и тянуть, затрагивая целые участки, оголяя этот нежный слой, обгорающий еще сильнее на солнце. Тонкие когти как нельзя лучше справлялись с этой работой, оставляя на месте рук розовую плоть, словно он все еще был живым. Мужчина не мог остановиться, сдирая один лоскут кожи за другим, словно перчатку из тончайшего итальянского шёлка. Кожа отходила от пальцев, застревая лишь на самых кончиках, где цеплялось за изодранное лоно ногтя. Лёва уже не знал, влажные руки из-за пота, лопнувших ожогов или крови, сочащейся из-под отдираемых когтей. Под ними были такие же нежные розовые лунки с тонкой каймой из заусениц.       Ногти было отдирать куда легче, они выскакивали из лона с громким влажным чавканьем, оставляя в пальце кровоточащую вмятину. А вот без них перейти к сдиранию кожи с опухшего, масляного от пота лица было не так-то просто. Вурдалак бесполезно царапал щеки, пока не догадался ухватиться за набрякшее веко, под которым налились вспухшие мешки от недосыпа. Или из-за кровянистой жидкости, стекающей из глаз вместе со слезами. Нет, глаза остались на месте, лишь немного вылезли, но круговые мышцы под ними потянулись вслед за веками, а там присоединился и остальной скальп. Лёва просунул пальцы под влажно шлепающую кожу, отдирая ее от щек вместе с кусочками жира и тянущимися железами.       Большая и малые скуловые, жевательная, что с трудом отделилась от челюсти - мышцы потянулись вслед за скальпом, натягивая заднюю часть кожи до треска. Нужно просто приложить немного усилий... Мужчина собрал кожу в жмени, изо всех сил оттягивая ее от черепа, а следом за ней и пласты мяса. Миг - и под громкий треск ошметки лица повисли на остатках, заливая руки кровью, отчего жжение стало невыносимым. Если бы Лёва мог, он бы отгрыз себе руки, но челюсть больше ничего не двигало - она отпала, держась на выскочившем суставе, и съехала на бок. Мелкие острые зубы на ней уже были бесполезны. Но мужчине удалось подцепить заусеницу, растущую прямо из мяса, и потянуть ее огрубелый кончик вверх. Вслед за ним потянулась и полоска мышцы с ладони, обнажая ее сокращающееся дрожащее нутро из моря мелких ниточек. Расковырять его, и один из пальцев перестал сгибаться, потому что его теперь ничего не держало.       Нет, рано, рано. Пусть без пальца, но зацепить слой кожи, свисающий с лица, было возможно. Она стала грубее, толще, изъеденная порами, и снималась, словно мокрая ткань. Такая же тугая и норовящая прилипнуть кровянистым краем обратно. Сосуды на шее оголились, пульсируя сквозь мышечный слой. Лёва знал, что просто так это биение не прекратить - для этого нужно уничтожить саму движущую силу, что сейчас качала литры крови, выступающие на лице. На том, что им было. Подъязычная кость хрустнула, когда он сдавил ее между пальцами. Мышцы шеи были не интересны. Главное лицо и руки. Последние покрылись коркой из засохшей крови, что осыпалась с пальцев сухой крошкой и витала вокруг, растворяясь в воздухе. Словно невероятно маленькие лепестки роз, рассыпанные щедрой рукой.       Целая кисть вцепилась в торчащие под кожей хребты ребер. Проникнуть под край пальцами, и кожа лопнула, словно перетянутое платье на дородной девушке. Руки впились в нащупанный край, плавно уходящий куда-то вглубь, и вурдалак с хрустом вывернул ложное ребро, оставляя его одиноко торчать из залитой кровью грудной клетки. А от него совсем недалеко до грудины, которую уже не так просто сломать, как мягкий хрящ. Но вот нащупать хрящевые сочленения мужчина смог, и грудь под кожей словно раскрылась - лишь раздери жесткое сухое мясо, и доберешься. Где-то там, сдавленное почему-то трепещущими легкими, стучало сердце. Схватить - и мерзкий стук стал сильнее, заглушая все вокруг, словно звон колокола. Рука соскользнула со склизкой плоти, но с силой вцепилась и потащила наружу. Выкатившийся глаз успел мельком увидеть сокращающийся, покрытый некротическими черными венами серый комок, ярко контрастирующий с темно-бордовой кровью. Передняя часть была напрочь срезана, являя взгляду металлический корпус часов, оплетеный сеткой венозной паутины. А потом все ушло в темноту.       Лёва панически дернулся и рефлекторно прижал руку к груди. Ничего. Сердце давно не билось, превратившись в мертвый наполнитель для тела. Глаза мужчины закатились от облегчения, и он рухнул обратно на пол. На пол? Судя по тому, как твердо было затылку - он был все же не-жив и лежал в каком-то помещении. Жаль - лучше бы та пуля его прикончила, оборвав все преследующие его кошмары. Этот сон он видел не раз и не два, хотя кошмары снились каждый раз, когда он мог заснуть. Но именно это видение посещало постоянно, напоминая то, что вспоминать было слишком больно. Только вот, даже ушедшая в глубины памяти, боль не отпускала.       Наверное, нужно заставить себя встать и начать разбираться с новыми проблемами. Хотя бы просто встать, когда хотелось зажмурить глаза посильнее и позволить себе провалиться в вязкую пелену из небытия, что наступало вслед за кошмарами. Но мужчина заставил себя подняться, каких бы усилий это ему не стоило. И как же это было сложно! Лёве показалось, что к рукам и шее привязали камни, не иначе. Настолько тяжело было ими двигать. Сесть получилось лишь со второй попытки, и мужчина открыл глаза. И как бы не хотелось, чтобы это был сон, и он вновь оказался в Москве, когда уже все закончено и осталось только разобрать вещи, это была не Москва. И даже не подмосковье. Граф Лев Бортник лежал, словно куль с мукой, в самом настоящем хлеву. Или стойле? По крайней мере, узкие деревянные стены с решетками вверху, засыпанный соломой пол и стоящее в углу корыто говорили о том, что находился он явно не в московских апартаментах.       Медленно поднявшись, мужчина потянулся к корыту с водой, чтобы убедиться, что сон остался позади. Но вместо долгожданного успокоения вода отразила удивительно свежее лицо, совершенно не похожее на то, чем он должен был быть после произошедшего. Более того, на щеке остался темный след, и проведя по нему, Лёва с лёгким ужасом понял, что это пятно было засохшей кровью. Руки зашарили по телу, ища оставшиеся от боя следы. Руки? Действительно, вторая рука была на месте, словно ничего не случилось. А в груди, которую фантомные пальцы раздирали во сне, не было ни одного следа от выстрела, хотят тот пришелся в упор и должен быть разворотить всё. Даже рубашка на вурдалаке была чужая. Взгляд метнулся по воротнику - на нём явственно темнели впитавшиеся капли крови.       Если бы у него было сердце, оно бы остановилось от ужаса еще до того, как он бы его из себя вырвал. Лёва вцепился зубами в отросшую ладонь и тихо завыл. В воспоминаниях был огромный провал - а по тусклому свету из окна он даже не мог сказать, сколько прошло времени. Лишь бы это была не человеческая кровь, но запах его не обманывал, это была именно она. Если он... Мужчина прокусил ладонь насквозь, и в рот стекло пару капель уже выпитой крови, которую он рефлекторно сглотнул. И вздрогнул. Потому что вкус был уж очень знакомый. Они с Александром не раз брали его кровь про запас, и эти склянки иногда перекочевывали из холодного подвала к нему - даже с противосворачивающимися ферментами жидкость портилась от долгого хранения.       - Лёв? - И какой же камень свалился с его проклятой души в этот момент. Шура стоял в дверях. Живой, лишь исцарапанный, даже на скуле остался кровоподтек от падения, да рука перебинтована. По острому запаху вурдалак понял, чья кровь у него на воротнике. Если бы не остатки сковавшего ужаса, он бы уже сжал Сашу в объятиях, но единственное, что Лёва мог - глупо хлопать ошарашенными глазами, пока мужчина сам не сел на шмат соломы рядом с ним. - Мы уже думали, ты не очнешься. Ты так пролежал дня три, наверное, словно труп.       - Мы? - И это было самым глупым, что он мог сказать после всего произошедшего. Наверное, это прозвучало грубо, будто бы его совершенно не волновал ни напарник, ни то, что с ними случилось. Но в туманной после кошмара голове царил такой раздрай, что простить это графу было можно. Что Шура и сделал, прервав открывшего было рот Лёву резкими объятьями. Тот даже вздрогнул, почувствовав настоящее, живое тепло. В груди фантомно заныло. Когда-то его обнимали так же, только вместо товарища была она. Тонкая, белокурая и с легким ароматом каких-то духов на шее. Вместо которого ее потом украсила рваная глубокая рана, из которой толчками выплескивало кровь, потому что была пробита артерия.       - Ладно, хватит. - Резко и будто бы смущенно Шура отстранился. - Есть вещи важнее этих телячьих нежностей. У нас есть реальный шанс уехать отсюда живыми. Если кратко - это военный гарнизон. Хотя это слишком громко сказано... Тут около десятка человек, они здесь недавно и не в курсе происходящего, в деревне бывали всего пару раз, но то, что мы с тобой ночью устроили, было красноречивее всего. Нам могут дать несколько человек, и мы вернемся в Москву кратчайшей дорогой. Дела явно улучшаются, так что вставай, одевайся и будем ехать. - Человек схватил Лёву за руку, но тот резко выдернул ее, словно это прикосновение его обожгло.       - Ш-шур, я не могу. - Вурдалак, будто ему было больно, сжал ладонь до тихого хруста. Глаза его в один момент стали как у побитой собаки, которую хозяин пинком выгнал на улицу, чтобы привязать к шее камень и утопить в ближайшей луже. Взгляд забегал, задерживаясь то на Александре, то на собственных руках, то на пробивающемся из окна луче света, что неровно осветил морщины в уголках губ на лице у человека. Сколько ему, сорок два? Сорок пять? Безжизненные глаза испуганно расширились, словно их владелец осознал страшную тайну. И ретировались прочь, выбрав конечной станцией выпавшие из кармана часы. - Я не могу отступиться, не после того, что я видел. Пусть я здесь упокоюсь окончательно, но не уеду, и хватит мне это предлагать. Не после всего, что было.       - А что было, Лёв, что было? Мы половину жизни рискуем, что мне делать, если ты сдохнешь? - Шура сжал зубы, и под кожей его волнами заходили желваки. Надежду уехать он вынашивал все эти дни, и сейчас, при взгляде на посвежевшее лицо вурдалака, человека затопило приступом злобы. - Я уже не смогу тихо дожить до старости на какой-нибудь маленькой должности, меня убьют сразу же, едва я окажусь вне твоего влияния. Мне ничего не забыли и не простили. И хорошо, если просто убьют, а не накопают чего-то из прошлого и отправят доживать остатки лет в Сибири. Об этом ты подумал? Нет, ты же привык к своему бессмертию, ты можешь рисковать моей жизнью сколько угодно, ты знаешь, что я не могу никуда уйти из-за долга. Ты бережешь жизни каждой швали, ты жалеешь всех, но я для тебя - пушечное мясо! Думаешь, мне легче было от твоего великодушного предложения уйти одному, когда мы оба знали, что меня убьют, едва я сделаю шаг?! Нет! Я устал от этого дерьма, я умею убивать людей, живых, понимаешь? Но я не хочу иметь ничего общего с мертвыми тварями, для которых я меньше, чем грязь под ногами!       Лёва зажмурился. Молча поднял валяющиеся в пыли часы и принялся крутить в руках цепочку. Та с тихим навязчивым звоном царапала почерневшие ногти - вурдалак от неожиданной отповеди снял с себя маску человечности, и черты его изменились, а кончики верхних клыков выступили. Зачем тратить силы попусту, если рядом лишь Шура. И, когда тот уже было собирался развернуться и гневно хлопнуть дверью, Лёва что-то нажал на корпусе часов, и те открылись. Комната наполнилась тиканьем. В полупустой конюшне звуки хорошо резонировали от высоких стен.       - Подойди и сядь. - Напарник закатил глаза, но все же выполнил просьбу. Пусть и сел в отдалении от вампира - в таком виде он вызывал пусть слабый, но неконтролируемый страх, какой испытывает посетитель зоопарка, смотря на лениво отдыхающего тигра за решеткой. Несмотря на безопасность, вытравить это гнетущее ощущение невозможно. В крышке часов, забранной немного стеклом, чтобы не мешать работе механизма, лежал блондинистый локон. Скорее всего, окрашенный, но до сих пор блестящий в проникнувших через окно лучах, словно его только срезали. И лишь самый его кончик был перепачкан чем-то бурым. Там волосы склеились между собой, пропитанные...       - Кровь? - Шура сложил руки на груди - те еле видно подрагивали. Да и вообще во всей фигуре человека проглядывалось тщательно сдерживаемое напряжение. Жалел ли он о своих словах? Нет. Жалел ли он, что сорвался на безобразный крик? Да. Александр не любил многое. Особенно терять лицо. Это происходило редко и внезапно, когда проблемы наваливались особенно сильно. Эту ситуацию можно было назвать именно такой - ночь в деревне впервые столкнула мужчину с тем, что он не мог контролировать. Даже в самых страшных ситуациях из прошлого у него всегда были шансы выбраться. Он умудрялся всплывать, когда его бросали в воду со связанными руками и камнем на шее. Он смог отделаться всего-то вырванными ногтями и сломанными ребрами, хотя должен был сгнить в подвале конкурентов. Он сбегал, убивал, прятался - но у него была возможность сделать хоть что-то. Потому что его противниками были такие же люди, такие же смертные, как и он, допускающие ошибки и имеющие свои слабости.       Недавняя же ночь показала, что он буквально ничто. Ничтожество. Это чувство преследовало его год за годом, когда Александр сталкивался с тем, что он бесполезен. Да, он не раз вмешивался в происходящее, когда исход был не в пользу Лёвы. Но куда больше он просто мешался под ногами, как в доме старосты. Единственное, на что он годился - так это на роль приманки, на которую среагирует новая тварь. Да на красивую картинку дворянина для обычных людей, чтобы устроить дела графа. Но не более. Перед вурдалаками Шура чувствовал себя ребенком, который остался один на один со своими кошмарами. Даже сейчас вид тускло светящихся глаз Лёвы вызывал сосущий страх, от которого хотелось зажмуриться и представить, что ничего этого не было, сейчас он проснется, и все прошедшие годы окажутся не более, чем сном.       - Да, кровь. - Он даже дернулся, когда замолчавший было вурдалак отошел от раздумий. - Я не хотел это рассказывать. Но стоит. Просто чтобы ты понимал, почему я это делаю.       Лёва провел пальцем по стеклу, на котором осталась еле видная царапина. - У меня не осталось ее фото. Но она была очень красивой. И молодой. Говорили, что она просто расчетливая столичная цаца, вскружила голову уже не молодому и богатому графу ради денег. Даже, когда второй сын родился, продолжали шептать за спиной всю эту мерзость. Ты знаешь, как это бывает. - Мужчина махнул рукой, словно отрезая миллионы и миллиарды слухов. Те, кто их распускал, давно умерли, и кости их начали тлеть от древности. А он простил, потому что лица и имена стерлись из памяти.       - Наверное, я буду проклинать ту ночь всё своё существование. Что я не умер тогда. Что на меня наткнулась новообращенная голодная тварь, что не смогла выпить меня досуха и случайно обратила. Я молил о смерти в эти часы - казалось, что меня сжигают заживо, настолько это было больно и противоестественно всему человеческому существу... - Голос графа взлетел, распаленный воспоминаниями. И затих. Какое-то время Лёва молча смотрел на часы. Стрелки их двигались так медленно, что казалось - вместо воздуха в комнате тягучий мёд.       - Если бы я только знал... Если бы я знал, что даже смерть покажется мне раем после того, что я сделал. Я-я... - Рука с часами мелко задрожала, и Лёва сжал ее, пытаясь успокоить всплывшие воспоминания. Наверное, если бы он мог плакать, то по щекам его катились бы слёзы. Но горящие глаза его были пугающе сухими. - Я убил её.       Вурдалак сжал зубы до скрипа и захлопнул крышку часов. - Её и наших детей. Я ничего не мог контролировать. Даже не осознавал, что я делаю. Единственное, что тогда занимало все мои мысли - это... Это дьявольская жажда, которую было невозможно утолить до конца. И я поклялся, что никогда не убью человека. Даже, если это будет моим концом - я приму смерть как избавление и отправлюсь искупать свои грехи уже в аду. Но чудовищ, подобных себе, я уничтожу всех, кого только найду. Чтобы остановить этот круг из жестокости и смерти. Я не могу уехать, понимаешь? Просто не могу. И один сейчас я не справлюсь. Мне нужен ты. - Он повернул голову и бросил долгий взгляд на человека. Что-то было в этих глазах, что-то кроме того животного страха, который скребся в душу от леденящего холода этого взгляда. Глаза Лёвы были похожи на глубокое северное море в ясный день. Кажется, что свет проникает далеко, освещая эту толщу на многие метры. Но где-то там, под тоннами воды, начинается черная бездна, в которой с каждой секундой погружения видно все меньше. Пока не наступает полная темнота.       - Зачем? - Эта глубина затягивала в себя, и Шуре на мгновение показалось, будто бы мир вокруг него поплыл, как свежая акварельная картинка, на которую капнули воды. Было ли это неосознанным гипнозом или попыткой на него воздействовать - но по спине мужчины пробежали мурашки. - Я тебе не борец с нечистью, я не священник, не экзорцист, куда мне тягаться с тем кодлом. Ты видел, что с тобой сделал всего один достаточно сильный вурдалак, а я им даже не противник.       - Именно поэтому мне нужна твоя помощь. Вдвоем у нас против той твари были хоть какие-то шансы. А, если бы я был один? - Лёва сморгнул тяжесть с глаз и вернул их к нормальному виду. Да и весь он собрался, вернув себе человеческий облик. Когти исчезли, уступив место облупленным ногтям, что были сплошь покрыты вмятинами и следами сованного верхнего слоя - чтобы не залечивать мелкие царапины и переломы на пальцах, вампир старался давать эмоциям другой выход. - Сколько раз бы меня упокоили? Десять? Сто? Ты - мой козырь, моя последняя фигура на доске. С тобой я еще могу выиграть партию. Но в одиночку от короля нет никакого толка.       - Это могло бы быть лестно, но ты переоцениваешь мои способности... - Шуру грубо прервал окрик, донесшийся со стороны входа.       - Господа, я, конечно, понимаю вашу радость от встречи после ночных событий, но вы злоупотребляете гостеприимством. А так же оставляете неудовлетворенным моё любопытство. - Прислонившись к косяку, у двери в стойло стоял тот самый седой мужчина, лицо которого отпечаталось в сознании Лёвы навечно. Вурдалак смертельно побледнел, столкнувшись с презрительным и чуть насмешливым взглядом.       - А я очень не люблю, когда так происходит.