***
Чуя Накахара совсем недавно вышел в свет. Кое не собиралась отпускать его на слишком сложные задания, пока тому не исполнится восемнадцать. До восемнадцати Накахара дожил, но задания в виде соблазнения неугодивших мафии Альф — уже изрядно достали. Перед выходом он остановился у гигантского зеркала в пол, стоящего у стены. Там, из недр Зазеркалья, на Чую смотрел невысокий юноша с отросшими до плеч рыжими кудрявыми волосами. Чуя привык собирать их в небрежный хвост, хотя Кое слишком часто ругала омегу, говоря, что он выглядит недостаточно аккуратно для своей сущности. В общем, Чуя был удивлен, что в основном в мафии высшие места занимали именно омеги. Даже Хиротсу был обычным бетой, что в принципе не мешало его работе. Омега покрутился у зеркала ещё немного. За проведенное в мафии время его самооценка выросла до небес, а большие голубые глаза задумчиво разглядывали в зеркале любые изменения. Тот же прямой веснушчатый нос — Коё не расстраивалась, хотя кожа ее была идеально-белой, но Чуя помнил, у кого ещё была такая кожа, и веснушки свои всё-таки сильно любил, потому идти на всякого рода операции отказывался. Он и без того без устали занимался своим телом, благодаря чему фигура приобрела мягкие, но сильные черты: мускулы, виднеющиеся сильнее даже из-за полов рубашки, когда Чуя злился и напрягался; не по-омежьи сильные руки, готовые задушить любого за слишком явное внимание. При мысли об удушье пальцы потянулись к неизменному старому чокеру — Кое настаивала поменять его на что-то более изысканное, например, колье, но подарок был от Мори, потому отказаться от него Чуя не мог. Чокер, что раньше скрывал шрам от слишком осмелевшего омеги из «овец», сейчас уже не так требовался. И между тем пальцы Чуи подрагивали, стоило мысли снять его появиться в мозгу. — Ты готов, Чуя? — спросила Кое. Она волновалась за своего ученика, но Огай ясно дал понять, что взял в мафию его не для нахлебничества. Назревала какая-то новая миссия, в которой требовались молодые силы. И никем незамеченные. Юноша кивнул, инстинктивно при взгляде женщины выпрямляя спину. Он был благодарен ей, что она соизволила направить его своей нежной рукой на правильный путь. Помогла стать настоящим омегой. — Мори ознакомил тебя с подробностями? — Кажется, нет? — Чуя в ожидании уставился на Кое. — А что меня может не устроить в этом задании? — Только меня может это не устроить, — Кое зло нахмурилась, из-за чего на ее идеальном лице проскользнули мимические, почти незаметные морщины. Она выдохнула, мысленно считая до десяти. Чуя часто замечал за наставницей такую напускную сдержанность. — Чуя, — она развернула юношу к себе, удерживая его за плечи. Омега сжался, ведь даже наставница была выше него сантиметров так на десять точно. — Ты же знаешь, что я не люблю работать с альфами? И не хотела бы, чтобы и ты работал. У Мори есть приспешник, он очень неприятный, наглый, совершенно невозможный юноша. Терпеть его не могу, остерегайся. Чуя почувствовал, как по телу пронеслась истома удовлетворения. Чутье уже подсказывало ему, что он лично знаком с этим наглым приспешником. Тонкая ручка рыжего ласково погладила ладони Кое и убрала их с плеч. — Да? Ты ведь знаешь, Кое-сан, что я хорошо справляюсь с альфами. Это твоя заслуга. — Но этот… бессердечный Пёс… Точно портовый пес Мори, — Кое все же сдалась под взглядом прожигающих голубых глаз. — Хорошо, я доверяю тебе. Оберегай себя. Чуя развернулся, в последний раз выглянув на дом, что был его пристанищем около двух лет. И с наслаждением достал из кармана сигареты. Тонкие пальцы немного тряслись, будто у наркомана, выдавая волнение. Чуя спешно заправил прядь рыжих волос за ухо, и вставил сигарету между своих губ, изящно придерживая двумя пальцами. И сразу же чуть ли не поперхнулся, услышав чужой голос. — Накахара-сан, все прячетесь по углам? Этот молодой альфа был ненамного младше Чуи. Акутагава ему безумно нравился, ведь был славным мальчишкой с дурным прошлым. Омега успел подметить, что снова на теле Рюноскэ были новые раны. Неужели Огай постарался? Чудовищем своего босса Чуя не считал, но был наслышан, что с альфами тот не так осторожен. С Акутагавой Чуя познакомился не так давно. Почти сразу, как его привели в мафию. Тогда Чуя только попал на попечение Кое, и как никто другой знал, как ужасна может быть жизнь одиноких детей без опекунов. А за спиной мальчика стояла ещё более замызганная девочка — его младшая сестра. Отчасти, именно из-за сущности младшей — а та являлась бетой, детей направили в общество Рюро Хиротсу. А после повзрослевшего альфу отправили на попечение и воспитание кого-то из главных. После того случая на бледном и худом теле чаще обычного можно было заметить синяки и раны. Однажды Рюноскэ даже сломали руку. Кстати, с Чуей они не виделись довольно давно, но судя по насмешливому тону альфы, он был все также мягко расположен к Накахаре. — А ты все не меняешься, Рюноскэ. Будешь? — он протянул ему сигарету, злобно усмехнувшись. — Не стоит издеваться, Накахара-сан, — ответил Рюноскэ, прижимая к губам платок. Чуя догадывался, что платок нужен альфе не только из-за его болезни. Часто можно было наблюдать, как тонкие длинные пальцы переминают вещицу в нетерпении или страхе. Чуя был наслышан о таком приеме. В тонких пальцах вышитые концы смятого шелкового платка подрагивали, словно от дуновения ветерка. Это был прием двойной игры, заключавшейся в том, что, улыбаясь лицом, руками он рвал платок. Но теперь это называлось дурным тоном. — В любом случае, ты бы мог проявить чуть больше уважения к старшему и более опытному мафиози, — Накахара говорил беззлобно, просто предостерегая, но Рюноскэ отнёсся однако к этому подозрительно серьезно. — Накахара-сан, если вы будете полагаться только на опыт — значит полагаться будете только на пищу, не думая о пищеварении. В то же время, пренебрегая опытом, полагаться только на способности — все равно что, не думая о пище, полагаться только на пищеварение. Однажды мне сказал эту фразу мой наставник, и, по-моему, он действительно гениален. — Неужели именно от этого гениального наставника тебе достались такие ужасающие шрамы? — усмехнулся Чуя, пожалуй, пренебрежение Акутагавы его немного оскорбляло. Чуя слышал о влиянии абьюза. И Акутагава был тому живым подтверждением, может быть, избитым, но живым. — Тогда почему ты для него так стараешься? Чуя верил, что глаза — отражения души. И смотрел всегда именно в глаз настоящий, а не соулмейта. Настоящий глаз Рюноскэ был серым, глубоким, но таким скучным. Глаз его соулмейта несколько отличался. По крайней мере тем, что был более красочен. По-кошачьи зелёный не сильно оттенял второй серый цвет. И это не так сильно бросалось в глаза, если смотреть со стороны Чуи. Он помнил, как некрасиво было сочетание — его и Да… Его соулмейта. Голубой и глубокий карий, переливающий на свету красным. Когда-то Чуя был уверен, что Дазай Осаму — его судьба, но со временем все подозрения утихли, а Осаму отошёл на второй план. Вроде как, они находились в одном городе, но не столкнулись ни разу за эти два прошедших года. А Чуя слишком верил в судьбу, чтобы не придавать этому внимания. — Я не жду, что получу признание в ближайшем будущем, — Чуя настолько сильно углубился в собственные воспоминания и размышления, что успел забыть о чем вообще спрашивал юного альфу. Сигарета грустно догорала в его сжатых пальцах, чуть ли не обжигая бледную кожу, и Накахара с тоской посмотрел на окурок, что остался от дорогущих Parliament. К сожалению, пачка уже полностью опустела. Он затянулся в последний раз и притоптал окурок. Заметать следы — довольно полезная привычка, из-за которой Чуя и привык носить изысканные черные перчатки. Отпечатки пальцев — слишком весомая улика, чтобы так просто ей разбрасываться. — Когда-нибудь, Акутагава-кун, я увижу тебя на высшем посту в мафии. Мое признание ты уже получил, — ласково сказал омега. Акутагава задумчиво улыбнулся. Его улыбка была слишком редким явлением, и Чуя бы счёл за дерзость такое безразличие, если бы на месте Рюноскэ был какой-нибудь другой человек. Но и этого движения губ вполне хватило.***
— Нас никто не увидит, ты уверен? — задыхаясь от возбуждения, спросила девушка. Дазай не любил рабочий класс, предпочитая людей, которые полностью отдавались своему делу. То есть куртизанок из дома Кое. Та его недолюбливала, так как уже с того момента, как Дазаю исполнилось пятнадцать, терпела его выходки и постоянные похождения. Вот и сейчас она запретила переступать порог дома ее омег, посылая Дазая искать кого-нибудь на стороне. В мафию обычных людей не брали, но оставались официантки, служащие, а также секретари. И тут, как же повезло Осаму. Его карий глаз заблестел, а сам он был готов пылать от желания. У Мори появилась новая служащая. И как повезло, что омега. — Ты так прекрасно пахнешь, милая, — имени ее, к сожалению, Дазай совершенно не помнил. Но запах был очаровательным. Кажется, что девушка пахла вишней, и хоть Осаму не так уж и сильно любил сладости, но миловидности ей это придавало. Член уже жал штаны, потому Дазай поспешил открыть рядом стоящую дверь. Целуя девушку, врываясь в ее рот языком, он прошёлся с ней к столу, но тут его взгляд привлекла другая деталь. Во-первых, комната была наполнена просто головокружительным запахом. Омежьим, и смутно знакомым. Это точно не отбавило возбуждения, но Осаму понял, что исходит запах точно не от девушки. Скорее, запах был смолисто-цветочный и сладкий. Точно также пах его обожаемый черный чай. Обычно запахи цветов и фруктов слышны из-за окисления танина, обладающего дубильными свойствами и характерным вяжущим вкусом. Но сейчас цветочный был слишком сильным, просто идеальным. А во-вторых, когда Дазай убрал голову девушки от своего лица, из-за чего она спустилась ниже, — из-за ее плеча он увидел привлекательную, упругую, обтянутую узкими брюками задницу. Кажется, что омега, а это был точно омега, что-то искал под столом. И при этом так соблазнительно ерзал по полу на своих острых коленках, из-за чего плотная ткань ближе прижимался к коже. Дазай глубоко выдохнул. Они были достаточно тихими, чтобы никто не помешал из сотрудников мафии, но хотя бы услышать скрип двери было можно. Девушка, о которой Дазай уже успел забыть, недовольно выдохнула, уставившись на отвлекшегося альфу. Захотев узнать, куда направлен взгляд карего глаза, она развернулась и тут же удивлённо выдохнула. — Кхм, кхм, мы вам не мешаем? — Дазай разочарованно выдохнул, когда омега перестал протирать своими ногами пол. Из-под стола показалась узкая спинка, а потом голова с кучерявыми рыжими волосами, прикрытыми какой-то дурацкой шляпой. Омега сел, согнув колени, и резко оглянулся. От взгляда ледяных голубых глаз внутри Дазая будто все перевернулось. Это не могло же быть правдой? — Да, мешаете, — левой рукой юноша спешно натягивал на другую руку черную перчатку, злобно смотря исподлобья, и элегантно взмахнув хвостом. Он резво поднялся с колен, отряхивая от пыли испачканные брюки. И зло взглянул на Дазая, вздернув подбородок. Исполнитель встал прямо перед выходом, и Накахара, чуть не издав полный грусти стон, отметил, что Осаму стал ещё выше. Он что, собрался расти всю жизнь? Шляпа упиралась как раз ему в подбородок, хотя имела потайное дно, но отходить Дазай вовсе не спешил, чуть шокировано осматривая повзрослевшего омегу. — Чуя? — поражено пробормотал исполнитель. — Ты стал ещё меньше? — и звонко и неприлично заржал, из-за чего левый глаз Накахары в истерике задёргался. В прочем, рост не помешал острой коленкой ударить прямо по напряжённой ширинке строгих брюк исполнителя. Дазай вмиг заскулил и согнулся, чуть ли не падая лбом на плечо Чуи. — Кажется, что теперь уменьшился ты, — прошептал рыжий парень ему на ухо, и ударом изящной ладони отпихнул в стену. — Черт, кажется, что сегодня у нас ничего не получится, милая, — с грустью сообщил Осаму, когда входная дверь с грохотом захлопнулась. И дело было совсем не в том, что при уходе Чуи возбуждение резко пропало. Просто удар был слишком сильным. Именно так. Чуя не сомневался, что напарником его будет именно Дазай, но его реакция! Она невозможна. Омега, кажется, никогда не перестанет чувствовать постоянной неуверенности рядом с ним. Но почему-то собственный запах Дазая внушал подозрительное спокойствие. Ну, зато его внешний вид заставлял кровь в венах застывать, а руки чесались — так сильно хотелось ударить по смазливой забинтованной морде. — Чу~уя, куда ты так спешишь? — Накахара не хотел разворачиваться, лишь увеличивая шаг. — Нам в другую сторону! — послышался голос исполнителя. Чуя, чертыхнувшись, обернулся. Дазай и прежде был симпатичным, а сейчас вытянулся, и казался просто огромным, особенно, когда носом омега упирался в его узковатую грудь. Дазай казался обманчиво худощавым, и Чуя знал, что в основном юноша полагается на свой интеллект. Но сейчас надоевший пиджак был снят и перекинут через согнутую руку, видимо, из-за той омеги, что жалась к Осаму, как к последней капле жизни. Расстегнутые манжеты не оголяли худощавых запястьев, так как и они были плотно стянуты бинтами. Но все равно это прибавляло виду сексуальной расслабленности, особенно, когда вьющаяся темная челка мягко спадала на высокий лоб, открывая взгляду прикрытый, «улыбающийся» карий глаз. — Наше задание ещё не началось, чтобы ты указывал в какую сторону мне идти. — Я лишь, — он подошёл слишком близко, успев наклониться, почти нос к носу к Чуе, — Лишь направил тебя в сторону своей комнаты. Не находишь, что мы давно должны были в ней оказаться, коротышка? — лицо Чуи зарделось, но не от смущения, а от злости. Он попытался ударить Дазая с ноги, призывно приподняв ногу, мигом забывая все учение Кое и снова становясь уличным мальчишкой. Осаму, мерзко усмехнувшись, поймал тонкую ножку под коленом и толкнул Чую в стену, горячо выдыхая ему в ухо. — Хорошо, я признаю, ты стал сексуальнее, но и не следует забывать, что я до сих пор выше тебя по званию. Я — твой наставник, а не наоборот. Ладно, хорошо. Чуя не собирается сдаваться, как в каких-то дешёвых любовных романах, где главные герои — тупые высокомерные имбецилы, в которых влюбляются все девушки. Но не стоит забывать, что Чуе Дазай вроде как когда-то нравился, а ещё Чуя — омега. Потому он пугается, когда штаны немного намокают сзади от горячего шёпота и такого же горячего, приятно пахнущего тела. Это не течка, это естественная реакция омеги при возбуждении, особенно, когда аромат доминанта ему нравится. Истинность — это сочетаемость запахов, идеальная, когда тебя притягивает вид самого человека. Это животная страсть, что осталась у нас от предков. Сейчас Осаму — восемнадцатилетний, успевший окунуться в бурную сексуальную жизнь альфа. Но Чуя знает, что Осаму — его истинный. Он сам видел это два с половиной года назад в треснувшем зеркале бедного пристанища. Но Осаму об этом не знает, он лишь хитро улыбается, втягивая носом воздух. Конечно, он замечает, что омега возбужден. И он этого омегу хочет. Больше, чем брошенную в дальней комнате бедную девушку. Но не настолько, чтобы совсем потерять голову. — Ладно, — он с явной неохотой отходит в сторону, отпуская миниатюрное тело на землю и стараясь поменьше дышать. — Нам пора бы уже к Мори. Идут к боссу они в полнейшем, напрягающем до трясущихся ног молчании. Возбуждение проходит, но трусы неприятно липнут к ягодицам, и Чуя уже мечтает покинуть довольно неприятную компанию и оказаться в своей прекрасной, уж точно прекрасной огромной ванной с пеной с фруктовым запахом, а не запахом фиалки. Чуя не уверен, что альфы должны пахнуть цветами. Аромат фиалки напоминает вина из винограда Санджовезе, большинство тосканских вин и французские из долины реки Роны. А у Чуи явные французские корни, потому аромат кажется просто безумно привлекательным. И все наслышаны, как он любит вино. Весь поход до кабинета босса он задаётся вопросом: а как он не чувствовал этот запах у Осаму раньше? Тогда он вообще ничего не чувствовал, и лишь по внешним данным понимал, что перед ним стоит альфа. Но тогда у него ещё ни разу не было течки. Первая течка пришла уже в доме Кое, в безопасности и тепле, за что Чуя до конца жизни готов приносить цветы, либо воздвигнуть ей алтарь. Это болезненное чувство, потому Чуя, избавившись от надзора наставницы, планирует в ближайшее время найти себе секс-партнера. Обязательно НЕ шатена, обязательно, просто обязательно, НЕ с карими глазами. И желательно ближе к метру шестидесяти. — Я слишком долго ждал вас, случились какие-то проблемы? — Мори сразу замечает немного небрежный вид своих учеников, догадываясь, но не подавая виду. По мнению Чуи, Мори не изменился за это время. Он часто навещал его, потому от босса отвыкнуть он вовсе не успел. Удивляет лишь сидящая в его ногах светловолосая девочка. Она играет и не обращает на них никакого внимания. — Ох, это Элис, она моя дочь, — глаза Чуи больше расширяются, хотя иметь дочь в принципе нормально, но не для босса портовой мафии. Она не похожа на Мори ни капли, и на вид ей около восьми лет. Ее светлые волосы собраны в красивую французскую косу, что Чуя непременно оценил. А голубые глаза хитро глядят. И Чуя уверен, что может цвет глаз и не сходится, но взгляд у нее точно от папы-омеги. Кстати, ее левый глаз лишь на один тон темнее, а значит и у девчушки будет своя истинная пара. Возможно, чуть позже. Чуя добро ей ухмыляется, получая в ответ такую же улыбку. А вот на Дазая, что омега не без удовольствия отмечает, она глядит с злостью или отвращением, на что в принципе юноша лишь зевает, из-за чего его глаза кажутся ещё более хитрыми. И в конце он совсем по-детски клацает зубами. Девочка пугается и отворачивается. — Дазай, не слишком ли ты много о себе возомнил? — взгляд Мори прожигает, но исполнителя это не трогает совершенно, он также спокойно стоит, ожидая приказа от босса. — Я наслышан, что ты, Чуя, в последнее время хорошо справлялся с заданиями. Сейчас объявился… Некий субъект, который знает в лицо каждого члена портовой мафии. Даже Акутагаву, — при имени друга Чуя нахмурился, а Дазай фыркнул. И до Чуи дошло. Раны, синяки, избиения. Это почерк Дазая Осаму. — Потому, Чуя, ты должен показать себя во всей красе на своем первом задании. И ты один из тех, кто может справится с этим, и кто ещё не успел засветиться. — Я понимаю, босс. — Ваша цель, — на экране высвечивается лицо взрослого мужчины, он не самый привлекательный, но и Великим злодеем тоже не кажется. — Он альфа, что мы можем видеть по окружающим его омегам. Помни, Чуя, что твоего лица он запомнить не должен. Не волнуйся, Осаму присмотрит, — он кидает предостерегающий взгляд в сторону зевающего альфы. — А если что-то случится, то отвечать будет тоже Осаму. И если ты пострадаешь, Чуя, то я заставлю Дазая полностью подчиняться тебе. Ясно? Глаза Чуи загорелись в предвкушении, и он бы обрадовался, даже захотел бы, чтобы случилась какая-то непредвиденная ситуация, но он хороший мафиози. И ради своих желаний ничего портить не будет. В отличие от Осаму, который, судя по карему глазу, не сильно обрадовался ситуации.***
Чуя и раньше надевал на себя кимоно. Оно было безусловно изящным, красивым и церемониальным; подходящим для таких празднеств. Такая одежда лишь подчеркивала нежность и мягкость омежьего тела; волосы мягко струились по белым плечам, заколотые изысканной заколкой, лицо скрыто макияжем и белоснежным веером — чудесным инструментом любого уважающего себя японского омеги, правда века так девятнадцатого. Лишь голубые глаза выглядывают из-под ресниц, и Чуя знает, что он тоже смотрит. Хрупкую спину прожигает карий глаз, а Чуя и вовсе не видел, как выглядит сейчас Дазай. Он должен был скрыться, притаиться, а как можно скрыться забинтованному и бросающемуся в глаза крупному альфе, которого уже засекли, он не знает. На поясницу мягко укладывается чья-то рука, и Чуя улыбается нежно, припуская веер, замечая свою добычу. Мужчина на вид приятен, как и его улыбка. От него пахнет терпким ароматом пачули, что делает его немного моложе. Лицо гладко выбрито, а зубы белоснежные, растягиваются широкой изысканной улыбкой. И Чуе, на удивление, не мерзко. Аромат фиалок теряется где-то среди тысяч таких же, а одноцветные темные глаза манят. — Не хотели бы вы со мной выпить? Вы поистине прекрасное чудо, я… Я не встречал ещё таких омег, — Чуе безумно приятно, хотя он знает, что альфа на дню говорит такое тысячам омегам; он юн, и под влиянием Кое не мог наслаждаться подростковой разгульной жизнью. Он знает, что прекрасен, но ласковые глаза греют что-то давно забытое в груди, и Чуя позволяет себе немного расслабиться. — Не хотели бы посмотреть мой дом? — Чуя вспоминает, что вообще-то на задании, когда допивает бокал своего любимого полусладкого. Странное начинается, когда альфа ведёт его по длинным, бесконечным коридорам, а внизу живота уже появляется желание. И Чуя смог бы списать все это на свое одиночество, но усиливающаяся боль в животе всё-таки отвлекает. — С вами все в порядке, Чуя? — интересуется мужчина. И Чуя вспоминает, что вообще-то свое настоящее имя не называл. Биться головой — больно, а особенно, когда тебя со всей силы кидают на кровать. Чуя в ответ ударяет альфу ногой — силы у Накахары много, и мужчина отлетает. Но всё-таки он выше Дазая, и определенно — шире. Он хватает Чую за волосы и со всей силы прикладывает об стену, из-за чего омега обмякает. Чуя сильный, но этот яд — больше он никогда не поведется на свое полусладкое, такой яд он ещё не встречал. Организм реагирует странно, щеки горят, как и все тело. И Чуя вспоминает моменты двухлетней давности. Только вот мужчина тоже стягивает его руки на изголовье кровати. Оно подходящее — решетчатое; а ноги раздвигает сильнее. — Ты думал, что я не узнаю, кто ты, портовая шлюха? Ты знаешь, как от тебя воняет другим альфой? Честно, я думал, что пришлют кого-нибудь получше, чем ты. Мужчина на этот раз не успевает даже вставить пальцы; дверь раскрывается, являя всеобщему взору дуло пистолета, из которого пуля пролетает с многозначительной скоростью. Чуя был уверен, что мужчина не будет такой лёгкой добычей, но тело упало, а значит их работа здесь закончена. Осаму быстро справляется с веревками, но Чуя не спешит подниматься, а закрывает маленькими изящными ладошками глаза — без перчаток, иначе выглядело бы слишком подозрительно. — Слизняк, ну что с тобой? Вообще-то, мы должны уже отправляться, — Осаму замирает, когда слышит всхлип. — Да что с тобой? — он не замечает, как укладывается сверху; в нос ударяет запах просто сумасшедший. Видимо, омеге дали возбуждающее. — Я… Я ведь действительно плохо справился, да, Дазай? — Ну, — тянет пошутить, но аромат отвлекает сильнее. Чуя так и лежит, лишь сдвинув колени ближе. — Нет, это нормально для первого задания, — он начинает мягко поглаживать рыжие кудри; Чуя шире раскрывает глаза, будто удивляясь неожиданной нежности, но подставляется. Дазаю вообще нравится, что стоит протянуть к нему пальцы — омега всегда тянется к ладони, так было и два года назад, и сейчас. — Но, — ещё один всхлип. — Это задание не первое. А мне до сих пор так страшно. Дазаю не приходилось успокаивать людей, он обычно отшучивался от чужих проблем. Сейчас им ведёт далеко не жалость, потому что герой он — отрицательный. Потому что жестокость уже пропитала его израненную кожу будто губку. Им движет нежелание отрабатывать наказание, а ещё похоть, ведь омега всё-таки притягательный, вкусно-пахнущий. И тянет желание сейчас его и взять; он прижимается сильнее, и приходится обвить его талию. Чуя сексуальный, он за это время ни на сантиметр не вырос, но отросшие рыжие волосы сбивают с толку, а тело больше не худосочное и грязное — те кадры давно смылись из памяти. Его тело — мягкое, податливое и притягательное; такое, какое и должно обычно быть у омег. — Не надо, Чуя, — Дазай лицемерит, ведь омегу безумно хочет; все равно останавливает, когда округлые бедра ближе прижимаются. — Ты под афродизиаком, понимаешь? Пожалеешь потом. — Я… Не помню, — он залезает сверху на дазаевские колени, и широкие ладони его придерживают. Глаза наконец привыкают к темноте, из-за чего Чуя может увидеть Осаму во всей красе. — Не помню, чтобы ты был хорошим парнем, — на лице Дазая нет повязки, потому Чуя понимает, из-за чего его никто не заметил. Без бинтов Осаму кажется каким-то слишком чужим, незнакомым. Он кажется обычным юношей, но таким же симпатичным. С двумя карими глазами. В принципе, Чуя подозревал, что на самом деле под повязкой ничего и не было, но смысл тогда скрывать? Чуя убеждается, что тогда не только его цвет глаз поменялся, и Дазай определенно заметил это. Медленно доходит осознание, что Дазай не хотел бы, чтобы кто-нибудь знал, что его вторая половинка уже нашлась. «Неполноценный» совсем утеряет свой смысл. Осаму вздрагивает; Чуя далеко не глуп, и он читает мысли Дазая лучше многих, ведь его обычно невозможно прочесть. Но голубые глаза подернуты белесой пленкой, потому Дазай мягко отталкивает, когда промежностью — под кимоно есть белье, хоть его и трудно таким назвать, — о его бедра потираются. Чуя не целует; он боится забыться, потому что в прошлый раз было именно так. Сухие горячие губы, сейчас немного приоткрытые, манят. Дазай наклоняется, прямо к красному маленькому ушку, кусает и оттягивает; Чуя стонет, и Осаму хочет плюнуть на свою месть, на все свои издевки. — Я тоже такого не помню, — шепчет он, прежде чем приложить Чую о кровать. У него нет принципов, различий между полами он видит мало; он не бьёт омег, и удар не такой, который выбивает последние мозги. Но идеальный, чтобы обездвижить перевозбужденного, скулящего рыжего.***
— Вы отлично справились, по новостям уже передали об удивительном убийстве известного миллиардера, — Мори скалится; хлопает по плечу Дазая, будто бы хвалит. — Я рад, что ты сдержался, Осаму. Альфа сжимает сильнее зубы, отчего кажется слышится их лёгкий скрип. Конечно, Чую сразу направили в лазарет, и сейчас все просто чешется — так хочется прийти и закончить то, что омега стремительно начал. Почему-то теперь запах фруктов и черного чая везде мерещится. Такого раньше точно не бывало; не могло быть. И давно забытые догадки лезут в мозг, и он натурально плавится. — Всегда готов, Мори, — улыбается Дазай. Эта улыбка настолько отвратительна и лицемерна, что обычного человека потянуло бы проблеваться. Но Мори необычный, он почему-то хитро ухмыляется и отпускает его. Чуя лежит очень бледный. Его сухие губы приоткрыты и дышит он прерывисто, медленно. По лбу стекает аккуратная капелька пота — Дазай следит за ней внимательно, желая, чтобы ее место занял его язык. И также прошёлся по всем мягким местам омеги. Цвет его кожи сливается с белым постельным бельем. Мори сказал дождаться, пока мальчишка проснется и рассказать ему, чем закончилось их первое задание. И обязательно похвалить его. Но запах фруктов и черного чая успокаивает, и Дазай, наверное, впервые чувствует, как сильно устал. В лазарете большое окно, из которого сейчас выбивается свет и греет белоснежные простыни, потому так приятно прижаться щекой к ещё тёплому месту, где запах становится лишь сильнее. Чуя находится в лазарете уже неделю, и пожалуй, к нему ещё никто не заходил. Он по привычке тянется и стукается обо что-то тыльной стороной ладони. Он проводит ладонью по тому же месту, и подрывается. На краю кушетки — какая ирония, той же самой, где лежал Осаму два года назад — лежит кудрявая голова. Это первый раз, когда Чуя видит Осаму таким спокойным. У него немного приоткрыт рот, и он тихо дышит, челка совсем закрыла единственный глаз. А Чуя уже знает, что повязка ему совсем не нужна. Тянется ладошкой прямо к бинтам, к узлу, спрятанному за густыми волосами. И дёргается, когда ладонь хватают. — Ты не слишком ли много возомнил о себе, слизняк? — Дазай медленно поднимает голову и выглядит комично с красным следом от мятой ткани на щеке. — Для чего тебе нужна повязка? — Чуя его не боится, не чувствует, что должен подчиняться, но руку не убирает. Ее до сих пор обхватывают тонкие длинные пальцы — безумно красивые, эстетичные; Чуя представляет, как они сжимают фильтр сигареты, хотя он никогда не видел, чтобы Осаму курил и не чувствовал от него запаха никотина. Дазай вздыхает, отвлекая от мыслей. — Скажи мне, Чуя, что ты подумал, когда увидел меня без бинтов? — Наверное, удивился. Не было на тебя похоже, тем более я считал, что там какой-то шрам, который ты усердно скрываешь, — Дазай усмехнулся, не гадко, а как-то грустно. — Так думают и все остальные. Это вселяет в людей страх. И раньше это имело больше значения, — Чуя, кажется, задерживает дыхание. Его горло пересыхает. — А что было раньше? — Когда-то мой глаз был другого цвета, потому я и скрывал его от всех, — Дазай не знает, зачем рассказывает напарнику немного тайн о себе, но в принципе, если не он, то рассказал бы кто-нибудь другой. — Это значит, что ты нашел свою истинную судьбу? — Я не собирался ее искать, она мне не нужна, — Чуя выдыхает, и вероятно это заметно, но Осаму, видимо, спихивает это на духоту лазарета. — Просто два года назад моя проблема решилась. Ты просто счастливчик, Чуя, потому что родился без истинной судьбы. Иначе пришлось бы таскать ее за собой всю жизнь. — А с чего, — в горле слишком сухо; хочется пить. — С чего ты взял, что я родился без истинного? — Ну как же, ты один. Глаза у тебя одинаковые, да и если среди овец и был кто-то, то неужели ты убил его? — глаз Дазая странно блестит, из-за чего Чуя шумно сглатывает. — Да, — он кивает. — Ты безумно прав, Дазай. А какого черта ты избиваешь Рюноскэ? — исполнитель удивляется, когда слышит такое сильное изменение в голосе омеги. — А он что, успел пожаловаться? Запомни, Чуя, он сам пришел ко мне; он сам просит об этом. — Об избиениях? — О тренировках. Он восхищается мной, Чуя. Не надо смотреть на меня таким взглядом, не стоит считать меня жёстким. Я повторюсь: тебе повезло родиться омегой, попав в Портовую мафию.***
Проходит ещё некоторое время, а Чуя привыкает к присутствию исполнителя в своей жизни. Его действительно отпускает после того разговора в лазарете, и Чуя понимает, что Дазаю просто не нужна навязанная родственная душа. А значит, что за Дазаем и не следует бегать. Бывали случаи, когда истинные противились друг друга, либо их разделяли, — Чуя слышал. И ничего ужасного никогда не происходило. Истинность выдумана для романтичных омег, склонных к чтению книг с хорошим концом. Но совсем скоро у Чуи начнется самое ужасное время. Течка. С момента переезда от Кое прошло довольно много времени, из-за чего организм уже приспособился. И за это время Чуя должен найти того, с кем провести течку будет безопасно, страстно; так, чтобы запомнить. — Рюноскэ, у тебя случайно нет знакомых альф? — после перехода Чуи в мафию, с мальчиком они начали видеться намного чаще. И Чуя начинает ненавидеть Дазая немного больше, когда видит болезненные синяки на тощем теле. — В мафии их полно. Не знаком со всеми лично, но если Вам нужно, Накахара-сан, то посоветую. — А ты все один, — Акутагава кивнул. — Это не вопрос. Я вижу твои глаза, Акутагава-кун. Неужели ты веришь в «истинность»? — бледные впалые щеки по-мальчишьи зарделись, из-за чего Рюноскэ выглядел на свой возраст. — Я верю в судьбу и верю природе. Судьба намного неизбежнее, чем случайность. Как бы там ни было, мы когда-нибудь столкнемся. Причина моей любви к природе — по крайней мере, одна из причин, — это то, что природа не ревнует и не обманывает, как мы, люди. И я верю, что этот человек совершенно точно меня не обманет, когда мы встретимся. Возможно, он станет моим спасением. — А если наоборот, истинность приведет тебя к смерти? Если она принесет больше бед, чем счастья? — в конце голос Чуи немного дрогнул, что не укрылось от Акутагавы. — Это и понятно, Накахара-сан. То, что любовь наводит на мысль о смерти, возможно, подтверждает эволюционную теорию. У пауков и пчел самки сразу же после оплодотворения жалят и убивают самца. Однажды, в далёком детстве я наткнулся на гастролирующую итальянскую группу; она ставила оперу «Кармен». И в движении Кармен я остро чувствовал пчелу.* — А разве истинность и любовь — это одно и то же? По-моему, истинность к настоящей любви не относится, — Чуя нахмурил рыжие брови, заметив, что Акутагава улыбнулся. — Вы правы, абсолютно разные понятия. Любовь — это половое чувство, выраженное поэтически. По крайней мере, не выраженное поэтически половое чувство не заслуживает названия любви. Истинность же — это совершенно другое. Истинность — это слияние душ. Я безумно мечтал найти своего человека, но сейчас немного сомневаюсь в том, что смогу защитить его. Если даже сестру защитить не могу. — Поэтому ты решил заниматься с Дазаем? — Акутагава дернулся при упоминании имени наставника. — Да, он поистине гениален. Я рад, что учусь у него. Больше так никто бы не смог, — Чуя почувствовал, как его задели. Дазая считают лучше? Да он же ленивая шпала, которая только и ищет повод, чтобы слинять. — Ты… Безнадёжен, Аку-кун, — Рюноскэ снова нервно дернулся от ласкового обращения. Он первый заметил, как за ними пристально следит карий глаз. — Два моих самых прекрасных друга! — Осаму подошёл сзади незаметно, сместив Чую в сторону. — Акутагава-кун, — он обнял одной рукой ученика за плечи. — Слизняк, — потянулся рукой, также рывком притянув к себе мягкое тело. Чуя вывернулся и зашипел. — Ах ты наглая шпала, кто тебе позволял к нам лезть? — Акутагава всё ещё не мог сдвинуться с места, так сильно его ошеломило действие наставника. Спина, где забинтованная рука прошлась железной хваткой, будто горела огнем. — Чу~уя, неужели я вам помешал? — Осаму наклонил подбородок чуть вниз, и Рюноскэ просто прошибло подавляющей аурой. Дазай постоянно пользовался ей в начале их знакомства, что в принципе было привычно. Но тогда они были на заданиях, а не в общем коридоре. — Могли бы выбрать другое место для свидания… Не думал, что тебе нравятся дети, — Акутагава увидел, как кончики ушей Накахары покраснели, а сам он оскалил зубы. — Это не твое дело! Я тебя не шпыняю за каждую новую юбку, и твоим партнёрам не рассказываю, что по счету они уже сотые. После первого задания отношения Чуи и Дазая заметно улучшились, что не могло не радовать Огая. Осаму до сих пор шутил над омегой, а тот реагировал слишком агрессивно. Дазай никогда не отвечал ему, лишь нагло улыбаясь и скаля зубы. Но прошло пару месяцев, а парни немного, но привыкли друг к другу. — А Чу~уя-ку~ун ревнует? — что-то подсказывало Акутагаве, что ревновал здесь не только Накахара. Потому он тенью решил скорее убраться от взбесившихся подростков. — Черт, отвали от меня! — услышал напоследок Рюноскэ звонкий голос рыжего. Наконец успокоившись, Чуя оглянулся по сторонам. И правда, как он раньше не замечал, что в их офисе так много альф? Запахи были свободные, привлекательные и не очень. Чуя встал у кулера с водой, задумчиво взбалтывая воду в стакане. — Накахара-сан, вы что-то потеряли? — к нему подошёл приятно-пахнущий альфа. И Чуя злобно улыбнулся. Тот был лишь на пару сантиметров выше, имел светлые глаза и темно-рыжие волосы. Просто отличное сочетание. — Возможно, а ты… — Тачихара Мичидзо, наблюдаю за вами с самого вашего приезда, — улыбнулся юноша. Чуя заметил, что парень немного младше, чем он, но всё-таки Тачихара был альфой, уже пережившим бурное половое созревание, а значит — годился. — Приятно познакомиться, Тачихара, — пожал своей маленькой ладошкой чужую мафиози. Дазаю, сидящему не так далеко, эта ситуация совершенно не нравилась. Не нравилось ему то, что внутри что-то отчаянно скулило и грозилось разорвать пасть рыжего альфы, сжимающего так сильно маленькую ладонь. Но странное поведение Чуи не укрылось от его чуткого глаза. Омега странно поерзал, отчего альфа рядом шумно втянул носом воздух. Черт. А это уже значило что-то серьезное. Перед глазом промелькнула темная макушка подчинённого, и Дазай не помедлил ухватить его за острый локоть. — Дазай-сан? — испуганно вжал голову в плечи Акутагава. — Рюноскэ, знаешь ли ты вон того рыжего, что крутится рядом с коротышкой? — Акутагава оглянулся и мягко улыбнулся уголком губ, что Дазаю вообще не понравилось. — Накахара-сан всё-таки нашел нужного альфу, — прошептал Рюноскэ, чувствуя всей кожей темную ауру исполнителя. — Нужного?!***
Скрыться в туалете оказалось немного сложнее, когда по пятам следовал рыжий альфа. Чуя не ожидал, что течка начнется так скоро, но номер телефона Мичидзо всё-таки взял. Вода из умывальника охлаждала, заставляла разум проясниться. Но Чуя вздрогнул, когда в зеркале увидел отражение еще одного гостя. — Тебе что-то нужно, Дазай? Альфа приблизился, и ноги Чуи подкосились. Он знал, что некоторые альфы умеют призывать устрашающую ауру. И, видимо, Дазай был одним из таких. Чуя почувствовал, как штаны намокли сильнее, и кажется, что течка уже точно началась со всеми своими недостатками. Дазай казался страшнее в полумраке ванной комнаты, и Чуя не мог оторвать взгляда от зеркала: там, глаз Дазая прикрылся, ноздри задвигались, и он знал, что Дазай сейчас наслаждается. — Кажется, Чуя, ты сейчас немного не в состоянии разговаривать? — под руки рыжего подхватили, и он понял, что вовремя, потому что аура была просто оглушающая. — Твой помощник, кажется, пропал, — рыкнул на ухо. — Я и без него смогу обойтись, — прошептал почти неслышно Чуя, но исполнитель лишь хмыкнул, проводя рукой по спине омеги. Чуя смотрел в свои собственные, широко раскрытые глаза, видя в них желание и плохо различимый страх. — Да? — рука исполнителя опустилась ниже, с силой сминая мягкие ягодицы и проводя большим пальцем между них, зная, что там сейчас слишком горячо и мокро, чтобы быть правдой. — Ты уверен, Чу~уя? — голос Дазая был обычным, но на лице его не было привычной улыбки. — Отпусти меня, — попытался отпихнуть крепкую руку Чуя, но ноги подогнулись и Осаму успел его подхватить снова. — И не подумаю, слизняк. Глаза Чуи застилала белая пелена; он чувствовал, что его закинули на плечо, потому что в живот упиралось что-то острое — Дазай был худосочным. Офис находился в том же здании, где подростки и жили, что было на руку Осаму. Под спиной Чуя почувствовал мягкий матрас, и аура пропала. Он неожиданно понял, что раньше не чувствовал ее, потому что Дазай никогда всерьез на него не злился. Но как только с ног начали стягивать штаны, то пятками Чуя нажал на крепкие плечи, пытаясь оттолкнуть. — Брось, ты же знаешь, что это неизбежно. Судьба намного неизбежнее, чем случайность, — Чуя понял, что Дазай наверняка слышал их разговор с Акутагавой полностью, раз так точно повторяет сказанные другом фразы. Но разве Дазай признал, что они — истинные? Тогда к чему говорить о судьбе? Губы Осаму были немного влажными, когда он схватил худую лодыжку и укусил большой палец ножки, проводя языком по всем. Чуя чуть ли не взвыл, видя всю похоть, что отразилась на лице Осаму. Но это отвлекло Чую, и он не заметил, как его брюки стянули с ног, бросив ненужной тряпкой. Дазай наклонился, чтобы вдохнуть глубже этот сильный, подчиняющий запах фруктов. Осаму в полной мере понимал, что такое истинность. И его простое определение — сочетаемость запахов было слишком малым для описания. Потому что запах был сумасшедшим. Дазаю безумно хочется, и он наклоняется, кусая за́паховую железу на тонкой шее. Не так сильно, чтобы поставить метку. Потому что истинность — это одно, а метка — намного более сложный и серьезный процесс, чем секс. — Даа~азай, если ты начал, то быстрее. Осаму врывается пальцами в мужские боксеры на худых бедрах, думая, что увидеть Чую в кружеве — его негласная мечта, и стягивая ненужный атрибут, откидывая в сторону. У Чуи между ног — горячо и жарко, и не так тесно, как в безтечный период. Тело само дает послабления своему хозяину, и Дазай врывается своими по-блядски длинными пальцами. Чуя думает, что представлять их, держащих сигарету — неправильно. Правильно — это видеть их исчезающих в узком проходе, и Чуя стонет, немного прикрывая рот рукой, а Дазай берет его ногу под коленку и закидывает на свое плечо. — Договоримся так — чтобы я тебя слышал, — его глаза безумные, но достаточно того, что ему сейчас достанется, потому Чуя убирает ладошку ото рта, рассматривая полумрак чужой комнаты. Чужие пальцы незаметно выскальзывают, царапая стенки, и Чуя хочет спросить, что случилось, но резко его вторую ногу закидывают на плечо, и между ягодиц, с которых капает вязкая смазка, он чувствует что-то чужеродное, мокрое и длинное. Чуя давно забыл свою фобию, вызванную неудачным изнасилованием. И сейчас он вообще ни о чем не может думать. — Ты? Ах! — Чуя откидывает голову назад, когда дазаевский язык проводит мокрую дорожку между омежьих ягодиц. Поясница Чуи оторвана от матраса, и он думает, что повезло всё-таки, что утром он, зная, что течка будет, принял супер-тщательный душ. И Дазая устроило бы, даже если Чуя попал в его руки сразу после отбывки в камере портовой мафии. Член Чуи полностью встал, и он вспоминает, что Дазай вообще-то тоже неудовлетворённый альфа, и он тянется к чужим кудрявым волосам, немного оттягивая и отталкивая от себя с нежеланным стоном. — Ну что? — отрывается Дазай. — Не хочешь немного поменять позу? — руки Чуи слабые, сразу отпускают кудрявые волосы, и он откидывается на спину. — Но ведь течка у тебя, — возмущается Дазай, но Чуя пихает его в лоб ладошкой, заставляя улечься. Дазай наблюдает, как Чуя перебрасывает через него ногу, усаживаясь верхом, но задом к лицу Дазая. И соблазнительно наклоняется, расстёгивая жёсткий ремень и приспуская брюки. Чуя не очень опытен, но знает, что делать. Он знает, потому что провел несколько лет в доме Кое, и сейчас пробует свою заученную теорию на практике, обхватывая член губами, и думая поместиться ли он в его рот. Вкус — ожидаемый, сладкий, и Чуя рад, что на вкус Дазай — не фиалки, а что-то неопределенное, но вкусное. Член у альфы по правилам — массивный, но Чуя правда старается, а Дазаю действительно становится все равно, когда колечко мышц перед ним открывается, а омега вскидывает бедра вверх, выжидая. Чуя дёргается, когда Дазай на пробу облизывает, а после зарывается лицом в небольшие ягодицы, по-настоящему мурчит, создавая вибрацию. И Чуя считает, что идея плохая, потому что его колени дрожат, и он почти падает, но Осаму крепко держит его за бедра. Кончить без стимуляции члена — не сложно, потому Чуя спускает на жилет Осаму через пару минут, сильнее сжимая его член губами. Осаму всё ещё одет, не считая спущенных штанов, а Чуя — в рубашке, и это не очень мешает, но избавиться от мешающей одежды хочется. Дазай отрывает Чую от себя, хотя его член всё ещё стоит колом, и стягивает жилет. Его пальцы трясутся, и раздеться сложно, но пальцы Чуи он отталкивает, не давая своевольничать. На самом деле в постели Дазай — чаще берет, чем отдает, потому он лишь расстёгивает мешающую рубашку, но не снимает ее, опасаясь сломать тайну бинтов на части. И притягивает к себе омегу снова. — Чуя, — он кусает чужое ухо. — Презерватив в тумбочке. Чуя кивает, ещё не потеряв голову и тянется рукой через всю кровать, специально потираясь бедром о член Дазая, из-за чего он рычит, и как только упаковка оказывается в тонких пальцах, он притягивает Чую, прижимая его к своей груди и часто дыша. — Я бы взял тебя без растяжки, так сильно ты пахнешь. — Если бы ты сделал это, то я бы не позволил тебе продолжить, — Чуя хватается за шею Дазая, усаживаясь ближе, пока он раскатывает презерватив по стоящему члену. Дазай ещё не кончил, но Чуя чувствует, что тоже слишком сильно возбуждается. Исполнитель легко поднимает его за бедра, подстраивая. И сразу опускает со звучным шлепком, из-за чего Чуя вздрагивает и кричит. Его растянули, смазки хватает, но первый раз неожиданный. Дазай хватает его за ладонь и утыкается в нее носом. — Ты хотел с кем-то провести течку? — Чуя отдаленно понимает, что он говорит о Мичидзо. — Д…Ах. Да, хот…тел, — Осаму слишком резко и быстро опускает его, наслаждаясь горячим, сжимающим нутром. Чувствовать Накахару так — совершенно другое чувство. — Я не спал ни с кем уже два месяца, потому что тянуло к твоему запаху, — неожиданно выдает исполнитель, и снова натягивает, трахая так, пока Чуя не забывает о его словах. Дазай тянется к сочным губам — они прямо перед ним, но Чуя ускользает, сам насаживается и прижимается губами к уху Дазая. — Это должно меня успокоить или привязать к тебе? Дазай хватает Чую за плечи, возвращая к себе на колени. И опрокидывает его на спину, потому что так он полностью доминирует и полностью контролирует все действия рыжего. Рука тянется к забинтованному лицу и сдирает надоевшую повязку. — Это должно произвести на тебя впечатление, — и кончает, когда дырочка Чуи сжимается, сдавливая его. Губы Дазая на мягких и податливых Чуи останавливают стон, ловят его умирающий звук губами и целуют сильнее. Чуя не хотел вспоминать, ведь Осаму — не единственный, с кем он целовался. Но первый поцелуй, как и секс, произошли именно с ним. И мафиози это вроде как радует. Язык, ещё хранящий вкус Чуи, мягко проходит по стенкам рта, член ещё внутри; обмяк. И использованная защита лишь мешает. Чуя слабо помнит, как прошли следующие два дня. Но задница болит нещадно, а презервативы уже все использованы. Течка заканчивается немного раньше в объятиях альфы, и Чуе не хочется просыпаться, потому что снаружи — нет объятий Дазая. И он снова будет язвительным куском дерьма. Чуя немного дёргается, из-за чего сильные руки на его животе смыкаются сильнее. Они были аккуратны — именно поэтому пачка презервативов сейчас пустует. И Мори не давал им заданий за это время. Но звонок телефона все слишком быстро портит, Дазай со стоном поднимается, утягивая рыжего за собой, из-за чего тот смеётся. И давит на свои губы указательным пальцем, заставляя молчать. — Алло, Мори? Да…свободен. Скоро буду. Слушай, Чуя, — Дазай оборачивается, и Чуя заставляет убрать со своего лица это сломленное выражение. Потому что вся их любовь на два дня, и описание любви в исполнении Рюноскэ сейчас подходит больше всего. — Чуя, я хочу сказать… — «что ты важен мне?», «Мне понравилось», «отлично провели время»? Дазай не знает что сказать; с ним такое впервые, потому затыкается. — Тебя ждёт Мори. Скажешь мне потом, — устало говорит Чуя. Почему-то в его груди щемит от ощущения, что Дазай уже не вернётся. — Хорошо. Обязательно скажу. Чуя позволяет себе подняться на носочки, когда входная дверь открывается, являя выход из их кратковременной сказки, и чмокает Дазая в губы, сонно щурясь. Осаму мечтает остаться здесь, потому что Чуя слишком притягательный и милый, чтобы его оставить. Дазай насмотрелся за эти дни на его красивое тело, и оно действительно не похоже на то мальчишье, что было раньше. Но дверь захлопывается, и Дазай жалеет, что не остался. Потому что за этой дверью осталась его последняя надежда на спокойствие.***
Сердце Дазая перевернулось, когда он забежал в открытые настежь двери и увидел тело своего друга, лежащего в крови. — Одасаку, к чему были такие жертвы? К чему? — слез не было, потому было ещё больнее. Грудь жгло что-то неотвратимое, противное, вытягивающее последние остатки жизни. — Дазай, я должен тебе сказать кое-что напоследок. Мое время на исходе, — юноша склонился ближе над своим лучшим другом. Одасаку всегда знал все наперед и просто не мог умереть сейчас, зная, что будет с Осаму дальше. — Осаму, Чуя Накахара, тот мальчик, которого ты привел — он и есть твой истинный. — Я, — будто кость встала в горле Дазая. — Я знаю, Ода. Я всегда знал. — Ну, конечно, умный сукин сын, — альфа усмехнулся. — Ты всегда все знаешь. Дазай наклонился, рассматривая рану, из которой непрерывно текла кровь. Но Одасаку мягко направил его лицо к себе, чтобы карий глаз смотрел прямо. — Почему ты отказался от него? Ты однажды сказал мне, что не сможешь заставить своего истинного жить в этом мире, если будешь жить в мире насилия и крови. Ты не сможешь. Наверняка, уже сам это знаешь. Будь на стороне тех, кто убивает людей, или тех, кто спасает, не появится ничего из того, что ты ожидаешь. Возможно, что тот истинный смог бы заполнить дыру одиночества в твоей груди. Но ты сам будешь вечно бродить в темноте. Будь на стороне тех, кто спасает людей. Если обе стороны одинаковы, то стань хорошим человеком. Спасай слабых и защищай сирот. Я знаю, что для тебя ничего не значат слова «хороший» и «плохой», но это хотя бы сделает тебя чуточку лучше. Конечно, я знаю. Я знаю лучше, чем кто-либо, потому что… я твой друг**, — слова Одасаку прервались, и Осаму пораженно застыл. — Я знаю, Одасаку, — грустно обратился он уже в пустоту. — Именно поэтому я не буду держать его с собой. Потому что я и есть мир крови и насилия. Где-то далеко отсюда рыжий юноша стоял на «ковре» своего босса. Он не догадывался ни о чем, но сомнения терзали его сердце, что-то тянуло обратно, выйти скорее из ужасающего кабинета. — Мори-сан, вы звали? — мужчина пригубил немного красной жидкости — вероятно, вина — из высокого бокала. — Чуя, ты когда-нибудь думал, зачем я взял тебя под свою опеку? — мафиози заметно напрягся. И не услышав ответа на вопрос, Мори продолжил: — Я с самого начала знал, что вы с Осаму — истинная пара. Не смотри на меня так, — Чуя приказал себе убрать такое тяжёлое выражение с лица. — Я думал, что хотя бы ты сможешь заставить его остаться со мной. Обычно же так с истинными и происходит. — И, — Чуя сглотнул. — И вы разочарованы? — Заметил ли ты, — Мори сделал на этой фразе акцент. — Что в главах нашей мафии стоят омеги? — Чуя кивнул, да, он определенно заметил. — Альфы обычно не остаются на высоких постах, но Дазай — он был уникальный, я бы хотел иметь хоть какой-нибудь рычаг на его персону. — И как же? Нашли? — Мори решил проигнорировать злобные ноты в голосе юноши. — Видимо, нет. Сейчас Дазай Осаму уже далеко. И даже ты не смог его остановить. Дазай Осаму больше не является исполнителем портовой мафии. Но ты доказал, что стоишь этого места. Теперь ты будешь занимать его пост. Когда дверь закрылась, Чуя позволил себе съехать по стенке на пол. Из глаз снова рвались непрошенные слезы. Потому что Осаму Дазай снова его оставил. И при этом он всегда знал, что они оба — истинные.