***
Дазай бы рад всегда просыпаться так: встречаясь с рыжими кудрями взглядом, прислушиваясь к тяжёлому дыханию и сжимая маленький кулачок в руке. Раньше такой нежности позволить себе было невозможно, но кто видит его сейчас? Будто бы услышав его тревожные мысли, голубые глаза — заспанные, но не менее красивые, — распахнулись, оглядывая довольное лицо детектива. — Что ты забыл в моей кровати? — спросил Чуя, прищурившись. Дазай сконфуженно улыбнулся. Он и не подумал, что ночью Чуя ложился один и лишь позже, рассматривая тонкую фигурку исполнителя, он уснул сам. Вопрос остался без ответа, ведь телефон Чуи снова зазвонил. У Дазая мобильного и вовсе не было со времен портовой Мафии, когда свой новомодный гаджет он выбросил в реку, так как оставлять следы он не привык, а кто хотел найти — нашел бы. — Мори-сан, слушаю, — глаза Чуи стали беспокойнее. Он приподнялся на локтях, не замечая, как футболка съехала слишком сильно, оголяя плечо полностью. — Я буду через двадцать минут. Ничего не предпринимать, может быть опасно, — Дазай наконец куснул оголенное плечико, цепляя его острыми зубами, заставляя Чую вскрикнуть и оттолкнуть его ладонью. — Ты с ума сошел? — поинтересовался он, рассматривая краснеющее пятно на коже. — Кажется, что-то случилось, Чиби? — Дазай попытался увернуться от сильной ладошки, но все равно оказался прижатым к подушке и заскулил, стоило только удариться об изголовье кровати. — Мори-сан пропал. Звонил Рюноскэ, его телефон нашли в кабинете, когда прибежала Элис. — Дазай что-то невразумительно промычал, и Чуя ослабил хватку, все ещё держась за темные кудри. — Эта сопливая девчонка? Кажется, что своего папочку она ненавидит. — Дело сейчас не в этом, — пожал плечами Чуя, — кажется, что здесь причастен тот самый предатель. Камеры ничего не засекли, весомых следов не осталось. Лишь кольцо. — Кольцо? — Дазай полностью развернулся. — То самое, что Огай не снимал столько лет? — Чую чуть не вывернуло от слащавости его улыбки. — Видимо, да? — Ну тогда! — мужчина подскочил с кровати, из-за чего она выгнулась из-за отсутствия тяжёлой ноши, и Накахара подпрыгнул, снова падая в подушки. — Сейчас не время отдыхать, Чуя! Кажется, что с агентством вы заключили перемирие, верно? — Чуя с трудом поднялся, отмечая, что он совершенно не отдохнул за эту ночь. — Не думаю, что пока Мори нет, это перемирие работает. — В любом случае, нам бы понадобилась помощь одного человека. Дело идет о пропаже, а кто, если не детектив, сможет помочь в этом? — Чуя уставился на него, как на умалишенного, либо точнее сказать, неполноценного. Кому, как ни Дазаю знать, какие детективы служат портовой мафии. — Я слышал об известном детективе Эдогаве Рампо, ты говоришь о нем? Наслышан, как он хорош. — Нет, — глаза Дазая снова стали насмешливыми. Порой он напоминал маленького дьяволёнка, думающего об очередном человеческом соблазнении. — Рампо не единственный детектив нашего агентства. ...Видел Чуя этого человека впервые, но мощь, что исходила от него, убивала сознание. Чуя видел много сильных Альф, но сила, заключённая в молодости, не могла сравниться с силой мудрости. Человек, что вышел из здания агентства, казался старше на первый взгляд. Длинные белые волосы контрастно смотрелись с относительно молодым лицом. Судя по присутствию лёгких морщин и статной походке мужчине было чуть за сорок. Рост под два метра и широкие плечи. Даже коленки опасливо задрожали, когда носом Чуя упёрся в чужой живот. — Приятно познакомиться, Чуя Накахара, — протянул руку мужчина. — Меня зовут Фукудзава Юкичи. Запах оружия, кислого табака и армейских ботинок… Недремлющее подсознание прогнало эту смесь по своим загадочным алгоритмам, и выдало наверх сигнал тревоги. Пахло катаной. Катана. Даже само слово разрезает воздух, слетая с уст, подобно своему острому лезвию, которое разрезает волос вдоль без всяких усилий. Чуя редко ее видел, редко пользовался, больше предпочитая небольшой клинок, помещающийся в карманах. Взгляд зацепился за сильное тело, облаченное в зелёное кимоно, скрывающее любые частички кожи. И ни одного намека на оружие найдено не было. Значит, это был естественный запах альфы. Раньше Чуя не знал, что люди могут пахнуть оружием. Но, видимо, у мужчины этот запах был приобретенный. Он мог изначально пахнуть порохом, сталью, а после этот устрашающий аромат бы приелся к его коже. Мужчина был настоящим альфой и пах тоже соответствующе. — И мне приятно, — хрипло ответил Чуя. — Зачем ты просил моей помощи, Дазай? — повернулся к своему подопечному мужчина. Несмотря на то, что в обычное время Дазай внушал страх и ощущение неминуемой гибели, наравне со светлым образом мужчины он казался лишь маленьким дьяволенком, сбежавшим из ада. Фукудзава же был выходцем с рая, и светлые тона, глаза, напоминающие чистое небо, говорили о том же. — Я, Фукудзава-сан, за это время сделал несколько важных дел. — При том, что ты целыми днями ничего не делаешь, пока на тебя кричит Куникида-кун? — ласково улыбнулся мужчина. В его голосе не было ни капли строгости или злого умысла. — Я собирался заключить перемирие с портовой мафией, — сказал Дазая, и улыбка спала с уст мужчины. — Чуя может подтвердить, как глава исполкома. Но сегодня утром босс пропал. — Пропал? — голос Фукудзавы казался необычайно хриплым. — Да, — улыбнулся Дазай хитро, — Мори Огай бесследно исчез.***
Непривычно было просыпаться в мрачной комнате, пропитанной лимонно-мятными феромонами. Ацуши потянулся к форточке, намереваясь избавиться от удушающего запаха, заставляющего дрожать все тело. Руку его перехватили у цели. — Тебе душно? Долго спишь. Ацуши почувствовал, как трусы — а оставался он в них, не имея никакой больше одежды — немного намокли. Передозировка феромонов истинного сказывалась. Взгляд темных глаз бегал по обнажённому гладкому торсу, отмечая его худобу и притягательно-мягкие ареолы розоватых сосков. Хотелось коснуться языком, провести влажные дорожки, оттянуть зубами. Но Ацуши тут же натянул на себя одеяло, смутившись. — Просто…хорошо спалось, — не стоит говорить, что запах, царящий в комнате, прогонял любые кошмары, с коими Ацуши не расставался ночами ни на миг. Он вырвал руку, замечая некую нервозность и взволнованность в движениях альфы. — Что-то случилось? — А? — Рюноскэ оторвался от созерцания тонкой шеи, которую хотелось непременно пометить, впитывая в сладкий запах свой резкий. — Да. Босс пропал. Вставай, тигр, скоро здесь будет «двойной черный». — Кто? — опешил Ацуши, все также укутываясь в одеяло и пытаясь встать. И тут же запутался в собственных ногах, роняя простынь. Акутагава успел охватить широкие бедра ладонями, притягивая мягкое тело к груди. — Накахара-сан и Дазай. В прошлом их так и называли. Они были напарниками, — Ацуши вздохнул, выбираясь из теплых рук. Понятно, почему они были так слажены вместе. И слишком различные — маленький агрессивный Накахара и высокий саркастичный Дазай, словно огонь и вода убивали друг друга струями и языками пламени. При входе в кабинет босса, Ацуши снова поежился. Боль и страх вчерашнего утра не были забыты до сих пор, но Акутагава потянулся тонкими бледными пальцами к его руке, успокаивая. И в первый раз Ацуши ладонь не отдернул. Знакомый запах, что бросился в нос при открывании двери наводил на странные мысли. — А мы только вас и ждем. Рад видеть, Ацуши. К директору детективного агентства Накаджима относился с осторожностью и уважением. Но сейчас, в окружении чужаков, тот казался спасительным кругом. Ацуши громко, приветливо поздоровался, замечая цепкий взгляд голубых глаз, прошедшихся по сжатым рукам. Акутагава уважительно кивнул, немного поклонившись. Чувство наблюдения обострило кошачье чутье Ацуши, и он повернул голову, успокаиваясь, видя светлый образ Осаму, который с волнением осматривал его внешний вид. Накаджима поспешил вырвать руку, со стыдом отмечая разочарованный вздох Рюноскэ. — Ну, — заключил Чуя. — Раз все в сборе, можно начать? Либо босс умрет от нашего промедления?! — гнев Накахары снова пал на кудрявого альфу, заставляя того примирительно выставить руки, отходя на несколько шагов назад. Фукудзава осматривал помещение, отмечая непривычное богатство и мрак комнаты. — Мы ждём Элис, — наконец схватил тонкие ручки Дазай, пугая строгим взглядом карих глаз Чую. Тут же дверь раскрылась и послышался стук маленьких ножек, топающих по полу. Праздничное, — а других дочка босса не носила — платье шуршало, но не мешало хрупкой спинке сохранять прямоту. Девочка сложила руки на груди, зло осматривая комнату. И лишь немногие могли рассмотреть красноту глаз, непривычную для ее стервозного характера. — Как вы долго! Вы собираетесь искать папу? — Папу? — поражено спросил Фукудзава, рассматривая девочку. — Ну, разумеется, сегодня мы должны были пойти в магазин, как он любит, но выйдя на парковку, я его не нашла. Нашла лишь его кольцо, — маленькая ладошка протянула украшение, всем его показывая. Не успел Чуя ничего сказать, как альфа кинулся к малышке, пугая ее своей скоростью. Омега дернулся, намереваясь защитить дочку босса, но крепкая рука Дазая заставила его остановиться. — Сколько тебе лет, девочка? — обеспокоенно спросил Юкичи, усаживаясь на корточки, чтобы быть ближе к маленькому лицу. — Папа не разрешает говорить мне с незнакомцами! — Ей двенадцать, — сообщил Дазай, обхватывая Чую сильнее и зыркая глазами на Акутагаву, немо заставляя не двигаться. — Двенадцать, — тоскливо протянул мужчина. — Примерно столько же лет прошло с нашей последней встречи. Сроки подходят. Ты ведь догадывался, да, Дазай? — Фукудзава все не отрывал голубых глаз от девочки, и Чуя наконец заметил их схожесть. А также вспомнил запах, присущий боссу. Лёгкий запах стали и пороха. — Иначе я не привел бы тебя сюда, — закатил глаза Осаму. — Издавна большинство родителей повторяет такие слова: «я, в конце концов, неудачник. Но ребенок мой должен добиться успеха.» Кажется, что Мори один из таких людей, — Фукудзава наконец схватил маленькие ладошки девочки, притягивая ее в объятья и по щекам его покатились слезы. — Моя дочка. Дочка. Как жаль, что я узнал об этом так поздно, — плакал мужчина, не замечая потерянности девочки. Наконец вышел Ацуши, буквально вырывая маленькую омегу из сильных рук. — Вы доведете ребенка до истерики, если не объясните. Мужчина, так и не вставая с колен, наклонил голову, из-за чего седые волосы закрыли обзор на голубые глаза. Девочку, плачущую и бьющуюся, отвели в сторону. — Раньше я не был похож на того, кто сидит перед вами сейчас. Будучи еще совсем зеленым мальчишкой, я предпринял такой смелый эксперимент. В каждой синтоистской молельне хранился символ божества — синтай, буквально: «тело бога». Он находился в специальном ящичке, далеко от детских ручонок и на него запрещалось даже смотреть — не говоря уже о том, чтобы достать и потрогать. Это могли быть зеркало, меч или просто камень, в которых, как считалось, покоится душа божества. Что же сделал я, прокравшись в молельню? Я взял в руки синтай, это был обычный камень, выкинул его на улицу, а на его место положил другой камень, который подобрал на дороге. Специальную деревянную табличку с именем божества я испачкал фекалиями. После этого я, пытливый мальчишка, стал ждать: не постигнет ли меня божья кара? Поскольку таковой не последовало, я еще несколько раз совершил подобное кощунство и пришел к неопровержимому выводу, что никаких богов не существует, а потому все эти пышные религиозные ритуалы — жалкие предрассудки жалких людей. Наблюдая, как люди совершают приношения божеству Инари, я с нескрываемым злорадством думал, что эти идиоты поклоняются камню, который подложил я, отважный Юкичи. Мысль о том, что мой поступок может задевать или ранить чувства других — обычных и «косных» людей, — не приходила в голову даже тогда, когда она поседела. — Действительно, кощунство, — заключил Ацуши. Он уж точно в Богов верил, несмотря на все тягости жизни, что выпали на его долю. Акутагава дёрнул его за руку, призывая молчать. — И после, будучи никем не пойманным, я, сын уважаемого самурая, открыто издевался над самурайскими и японскими обычаями, безжалостно ругал правительство и слыл оппозиционером, очень часто оставаясь в меньшинстве. Я вспоминал старые порядки, которые казались мне абсурдными еще в глубоком детстве. Такими же нелепыми представлялись мне и люди прежней закалки: упертые, ригористичные, не способные к усвоению передовых теорий и знаний. Они были ненавистны мне, и когда в родительском доме собирались гости, я немедленно уходил спать — только чтобы не слышать идиотских разговоров, которые они вели. Я отвергал и этих людей, и их мораль. Я с бесподобной для тогдашней Японии легкостью и без всякого зазрения совести нарушал общепринятые моральные нормы, поскольку не считал их носителей полноценными людьми, которым принадлежит будущее. К сожалению, такие преступления не остались незамеченными. И привели меня прямиком в Портовую мафию. — Помню, как при первой встрече вы сказали мне, что в Японии в нынешнем ее состоянии совершенно нечем гордиться перед Западом. Поскольку она обделена еще и полезными ископаемыми, то ей остается гордиться только своими пейзажами. Что до продуктов человеческой деятельности, то предметов для гордости здесь никогда не имелось, — нарушил затянувшуюся тишину Осаму. Фукудзава кивнул, сглатывая вязкую слюну. — Самураи — это элита, крестьяне поставляют самое главное для общества — пищу, ремесленники производят для него полезные вещи, а торговцы — это род паразитов, которые живут перепродажей того, что уже создано другими. Господствующая идеология была такова, что воспитывала у элиты презрительное отношение к деньгам и счету, что находило свое выражение и в практической политике, и в ежедневных обыкновениях. Землевладельцам, принадлежавшим к воинскому сословию, запрещалось покупать и продавать землю — можно было лишь обменять один участок на другой. Настоящему самураю надлежало не касаться руками денег. И, придя в мафию, я будто сошел с ума, рассматривая эти торжественные убранства, — он обвёл руками комнату. — Мое сердце убивала ужасающая алчность. И примерно в то время, когда я уже был самураем, моим глазам предстал юный, прекрасный омега. Нежный запах свалил меня наповал, и я почувствовал жадность другого рода. Кто знал, что мой истинный был приспешником тогдашнего босса? — голубые глаза девочки расширились в удивлении при упоминании ее отца. Она поспешила выйти, утирая слезы. — Пускай идёт, — сказал Дазай. — Переваривает информацию, — Фукудзава немного успокоился и продолжил. — Мы сразу поняли, что истинные, когда глаза изменились. И он кинулся ко мне в объятия, вешаясь на шею. Кажется, мы проговорили всю ночь и он сознался, что босс насилует его тело, убивая душу и прочее. Однажды это случилось и у меня на глазах, помню, как Огай стыдливо прятал обнаженное тело и все плакал. Это, наверное, был последний раз, когда я видел его слезы. Впрочем, ему было всего семнадцать. Я разозлился, впервые меня волновало что-то, помимо знаний и денег. И предложил ему совершить убийство. Я запятнал его нежные руки кровью, ведь до этого момента Мори никого и не убивал. Я помню ту судную ночь, когда его безумные красные глаза слились с кровью на коже. И он сказал мне… — Подобно тому, как собака пытается сунуть свой нос во все самое грязное, циник — этот тот, кто не успокаивается, пока не испортит все на своем пути, — продолжил за него Дазай. — Да, Мори и мне это говорил. — И как только вы попадаете в это, вы ничего не признаете священным, — договорил Фукудзава. — Он стал боссом мафии и мы были довольно счастливы следующие пять лет. Но мои же грехи добивали меня. Он пытался убедить меня, что деньги — вещь грязная. Овладев кое-какими ремесленными умениями, я стал понемногу зарабатывать. Конечно, обедневшим самураям случалось не брезговать приработком, но физический труд мы считали занятием крайне унизительным и никогда не хвастались умением что-то делать своими руками. Примерно в то время я его и потерял, погрязнув в алчности. Тогда мафия не была настолько богатой, все это заработал Мори, и тогда я уехал, оставив позади себя все. — И что же, вы были так ужасны? — удивился Ацуши. Фукудзава улыбнулся. — Когда мы расставались, мне было двадцать восемь, ему — двадцать три. Потеряв его, я понял, что деньги не стоят той истинной любви. Но вернувшись в Йокогаму, я его не нашел. И стал больше заниматься, снова становясь самураем. Мои яркие, блондинистые волосы будто поседели на глазах, от того ужаса, что я видел в человеческих глазах, разрезая катаной глотки. И клялся поверить в Бога, если ещё раз встречу Мори. Через несколько лет мы смогли увидеться. На одну ночь. Это было ровно тринадцать лет назад. — Почему же вы расстались? — удивился Накаджима. — Он сказал мне: «Всегда иметь рядом с собой человека, который не на вашем уровне и не даёт вам двигаться, — это величайшее несчастье». Он безумно любил меня, но мафия оказалась важнее. Я даже не догадывался, что у него есть дочь. А ведь на нем моя метка! — Так вот, что за запах, — протянул Ацуши. — Ты знал, Дазай-сан? — Я почувствовал это ещё при поступлении в агенство, запах Мори — самое яркое воспоминание в моей голове. Потому и привел, кому, как не истинному найти свою вторую половинку легче всего? — Фукудзава удивлённо посмотрел на него. — Не думаю, что это хорошая идея. Я оставлял мафию неприкосновенной и в основном сталкивался лишь с приспешниками Огая. Уверен, он знает, где я работаю. И раз не пытался отыскать, значит не был нужен. Чуя наконец откинул от себя забинтованные руки, выходя к мужчине. Тот, стоя на коленях был почти что одного роста с омегой. Накахара остановился, вглядываясь в голубые глаза с не скрытым презрением. Ацуши зажмурился, когда по комнате разнёсся звук шлепка. Глаза Дазая потемнели, подбородок опустился и лицо озарила восхищенная улыбка. Он внимательно смотрел на то, как голова Фукудзавы повернулась в сторону и на щеке расцветало красное пятно, грозящее перейти позже в болезненный синяк. — Ты смеешь называть себя самураем? — воскликнул Чуя, задирая подбородок. Он казался выше из-за побитости альфы и своей торжественности. — Я не хочу общаться уважительно с человеком, который настолько слаб! Мори действительно заслуживает большего, раз его истинный альфа, — на этом слове его голос многозначительно понизился, — не ценил его достаточно. Защитить от насилия юного омегу? Нет, нужно подтолкнуть его на убийство, превращая его жизнь в кошмар. Поддержать его? Нет, уподобиться своим грехам. Не отпускать его после той ночи, доказать, что изменился? Конечно, легче бежать сломя голову. И сейчас, когда он в опасности, когда узнал о своем ребенке, своей крови, что ты делаешь? — мужчина пораженно смотрел в яркие синие омуты напротив, чувствуя, как начинает подрагивать. — Знаешь, Чуя Накахара. В детстве я все не мог понять — в прежней Японии пользовалась большой известностью история о китайском мальчике У Мэне, который был признан образцом сыновней почтительности. Поскольку комары нещадно жалили его нищих родителей, а у них в доме не было даже занавесок, он на ночь набрасывал на родителей свою одежонку, а сам подставлял голое тело кровососам, отвлекая их внимание от отца с матерью. Упоминая эту историю, я всегда цинично заявлял, что лучше бы сын занялся чем-нибудь продуктивным и заработал денег на покупку москитной сетки, — он опустил голову. — Я никого тогда не уважал и не любил, но Мори смог изменить мои взгляды. И свой нынешний статус я сделал сам. Теперь я понимаю, что смысл истории был в человеческой заботе и любви, а не… Не в более лёгком выходе. Я должен извиниться. — Извиниться? Только если перед ним. Дазай спешно подошёл ближе; Акутагава и Ацуши все это время не двигались, наблюдая за развернувшейся сценой. Альфа оттолкнул Чую ладонью, будто не замечая агрессивный взгляд, и встал возле Юкичи. — Мори ведь меченый, верно?***
Мори имел много разных направлений бизнеса. Традиционными сферами интересов якудза являются проституция, включая контроль над всевозможными борделями, массажными салонами, стрип-клубами и банями, а также ввоз омег для секс-индустрии; подпольный игорный бизнес, включая тотализаторы на играх по бейсболу и сумо, скачках, авто и мотогонках; наркоторговля, то есть импорт и сбыт героина, кокаина, амфетаминов и марихуаны, торговля оружием и боеприпасами; рэкет, ростовщичество и возврат долгов; производство или сбыт контрафактной продукции: дорогих часов, парфюмерии, лекарств, брендовой одежды, компакт-дисков с фильмами и компьютерными играми, угоны автомобилей, контрабанда. Сильные позиции группировки якудза занимают в сфере операций с недвижимостью, строительном и охранном бизнесе, в сфере развлечений, спорта и секс-туризма, продюсирования артистов и порноиндустрии, в том числе в сфере детской порнографии и импорта порнографической продукции из Европы и Америки, они контролируют многочисленные залы, ночные клубы и рестораны, а также организацию различных фестивалей. Более искушённые гангстеры промышляют финансовыми махинациями, торговлей акциями компаний и биржевыми махинациями, аудиторскими услугами и корпоративным шантажом, отмыванием «грязных денег». Наркотики — главная статья мафиозных доходов на ряду с профсоюзным рэкетом. Даже всемогущие боссы, в чье число входил и Мори, не любившие наркотики, не могли проигнорировать этот бизнес. Притоны, клубы, отели, стриптиз-бары, дом омег Кое — лишь малая часть его нелегального богатства. И никогда он не думал, что окажется в темнице, скованным по рукам и ногам кандалами. — Я знаю, кто обучал Осаму Дазая, потому это ты разорвать не сможешь. — Осаму? Откуда ты знаешь моего милого мальчика? — усмехнулся Мори. Этот человек ему точно не нравился. Хитрое лицо слишком сильно напоминало Дазая, внешность была специфической — широкие глаза розового оттенка, темные волосы и смешная, теплая шапка. — Ты русский, верно? — догадаться было нетрудно, ведь русская мафия была одна из самых безбашенных в криминальном мире. Мафия обычно «влияет» друг на друга: кланы из Нью-Йорка часто выступают в роли «королей» в городах, где семьи меньше и слабее. Большинство малых семей — почти вассалы нью-йоркцев. Многие группировки якудза имеют осведомителей в полиции, которые предупреждают гангстеров о готовящихся против них мероприятиях. Также нередким явлением считается получение полицейскими чинами взяток от гангстеров за открытие питейных заведений, «крышевание» подпольных игорных домов или борделей. Во многих тюрьмах сотрудники за взятки проносят заключённым запрещённые предметы и оказывают нелегальные услуги. Но в общем уровень коррупции среди японских правоохранителей сравнительно низкий, и силовые органы периодически проводят крупномасштабные операции против организованной преступности. Большую обеспокоенность вызывает не сама коррупция, а взаимовыгодное сотрудничество низовых чинов полиции и якудза в сфере борьбы с уличной преступностью, насилием и беспорядками, их общие взгляды на способы поддержания правопорядка и вытекающая отсюда «дружба» рядовых полицейских с «нормальными» гангстерами. Поэтому многие полицейские предпочитают сохранять статус-кво и играют по правилам якудза — закрывают глаза на некоторые проступки, предупреждают боссов об облавах, арестовывают только тех, кого нужно, оформляют преступления на указанных мафией лиц, изымают по наводке гангстеров оружие и наркотики для улучшения отчётности и продвижения по служебной лестнице. Мафиози клянутся никогда не сотрудничать с властями, не разговаривать с полицейскими и отбывать свои тюремные сроки без жалоб. Правила запрещают даже признавать существование мафии и признавать себя виновным. Запрещается также под каким-либо предлогом убивать полицейских или судей, поскольку это почти наверняка будет означать смертный приговор для клана. Этому правилу в Америке подчиняются даже буйные выходцы из Сицилии, которые на своей родине регулярно нападают на сотрудников правоохранительных органов. Редко где полиция находится в таком сильном сговоре, как в России, потому и кажутся мафиози более раскрепощенными — менее зажатыми тисками закона. — Удивляюсь вашей осведомлённости, Мори Огай. Рад, что именно вы воспитали Дазая. — Ты ведь поймал меня из-за него? — русский кивнул. — Он ненавидит меня, не придет по первому зову точно. Ты не того схватил. — Однажды на улице, — русский будто не слушал мафиози, — я увидел юношу, он был замечательно хорош собою, с прекрасными темными глазами, темно-рус, ростом выше среднего, тонок и строен. Если дьявол не существует и, стало быть, создал его человек, то создал он его по своему образу и подобию. Кто мог знать, что он будет гениальным бывшим мафиози, буквально предателем?! — красные глаза сузились. — Ты что же, влюблен в Дазая? Разве ты не альфа? — мужчина засмеялся. — Это не любовь, а восхищение! Жизнь есть боль, жизнь есть страх, и человек несчастен. Теперь все боль и страх. Теперь человек жизнь любит, потому что боль и страх любит. И так сделали. Жизнь дается теперь за боль и страх, и тут весь обман. Теперь человек еще не тот человек. Будет новый человек, счастливый и гордый. Кому будет все равно, жить или не жить, тот будет новый человек. Кто победит боль и страх, тот сам Бог будет. А тот Бог не будет. Разве не ясно, что Дазай Осаму подобен Богу или дьяволу? Я видел его в действии. — Меня пугает количество людей, восхищающихся Осаму. Существуют и другие препятствия для вступления в мафию. Хотя мафиози жестоки и с удовольствием используют садистов и социопатов в своих интересах, в семью почти никогда не допускают «маньяков»: психические расстройства делают их ненадежными. Конченным маньяком Осаму точно не был, был суицидником, сумасшедшим, но не жалким убийцей. Что нельзя было сказать о мужчине, стоящим сейчас перед Огаем. — И вы несчастливы, что он был у вас под рукой такое долгое время? Он ведь проделал большую часть заданий, верно? — Верно, — усмехнулся Мори. — Я нашел брошенного всеми вундеркинда — драгоценность в моих руках. И со временем привык. Мори не зря назывался боссом самой влиятельной преступной группировки. Якудза опирается на ценности патриархальной семьи, принципы беспрекословного подчинения боссу и строгого соблюдения свода правил, кодекса мафии, за нарушение которых предусмотрено неминуемое наказание. Стабильность и долговечность кланам якудза обеспечивают как специфические связи между боссом и его подчинёнными, так и сохранение горизонтальных («братских») отношений между рядовыми членами группировки. Что касается омег, то они могут принимать участие в криминальном бизнесе, но ни одна омега еще не стала полноценным членом мафии. Иногда они выступают в качестве ростовщиков или управляют борделями и стриптиз-клубами, какой была Кое, но выше «подельника» омега подняться не может. Клан Мори был исключением, почти единственным в криминальном мире, просто так сложились обстоятельства, что только в нарастающем бизнесе портовой мафии неожиданно, ой, как неожиданно, умер босс. Официальный глава клана — босс, — король каждой семьи. Отдать приказ об убийстве полноценного члена семьи может только он. Второй по могуществу — андербосс. Это потенциальный преемник, ближайший подручный босса. Часто это его брат, сын или племянник. Иногда на это место назначают его главного соперника, чтобы умиротворить оппозицию внутри семьи. В самом низу находятся подельники, или «партнеры», — преступники, не являющиеся полноценными членами мафии. Это не итальянцы или же молодежь, которая сможет вступить в семью только в будущем. Существует также особый пост «мессаджеро». Это посланец, назначаемый боссом для передачи приказов. Чаще всего мессаджеро — доверенное лицо, родственник босса, который должен не позволить правоохранительным органам вычислить настоящего лидера семьи. Когда босс, андербосс, консильери или капо в тюрьме, на их место назначают нового «действующего». Если же босс хочет дистанцироваться от повседневных операций, то назначает «уличного босса» — потенциального преемника. До этого времени Мори был тем самым «поддельником» и подстилкой, и никак даже не андербоссом, ведь в преступную семью нельзя было записаться добровольцем. Начинающий преступник должен доказать свое умение зарабатывать и выполнять приказы, не задавая лишних вопросов. Последнее испытание — выполнение контракта на убийство. Это одновременно и выражение абсолютной верности мафии, и доказательство того, что потенциальный рекрут — не полицейский под прикрытием. Это называется «сделать кости» — Ко всему-то подлец человек привыкает! — воскликнул русский. — Ну, а коли я соврал, — произнес он вдруг невольно, — коли действительно не подлец человек, весь вообще, весь род, то есть человеческий, то значит, что остальное все — предрассудки, одни только страхи напущенные, и нет никаких преград, и так тому и следует быть!.. — В любом случае, — перебил его Мори. — Можешь убить меня, он все равно не придет, — русский встал прямо напротив тюремной камеры, с любопытством заглядывая в красные глаза. Кому, как ни Мори знать, что якудза должен стойко переносить голод, боль, в том числе пытки и тюремное заключение, обязан хранить секреты группировки, сохранять верность боссу и всему клану, беспрекословно выполнять приказы старших по рангу, жертвовать собой ради «семьи», знать криминальный жаргон и «язык татуировок». Он категорически не должен предавать «братьев», присваивать доходы группы или воровать у своих, посягать на омегу другого члена группы, заниматься ничем иным, кроме «бизнеса» своего клана, употреблять наркотики, без приказа вступать в столкновения с членами других преступных групп, совершать насильственные и другие противоправные действия в отношении посторонних граждан. Во имя поддержания репутации якудза как справедливой и защищающей интересы простого народа организации во многих группировках существует правило, согласно которому причинивший ущерб населению член банды должен возместить потери или даже понести наказание. Хотя в мафии есть специалисты по мокрухе, каждый член организации должен понимать, что ему в любой момент могут приказать убрать любого человека — хоть бы и своего лучшего друга. Часто так и бывает для конспирации: жертва никогда не ждет, что убийцей окажется кто-то близкий. — Но ты же можешь мне помочь, верно? — Огай хмыкнул. — Знаешь, когда ты упал в обморок, то я увидел девочку. Это было худенькое, совсем худенькое и бледное личико, довольно неправильное, какое-то востренькое, с востреньким маленьким носом и подбородком. Ее даже нельзя было назвать и хорошенькою, но зато голубые глаза ее были такие ясные, и когда оживлялись они, выражение лица ее становилось такое доброе и простодушное, что невольно привлекало к ней. В лице ее, да и во всей ее фигуре, была сверх того одна особенная характерная черта: несмотря на свои юные годы, она казалась девушкой, гораздо старше своих лет, и это иногда даже смешно проявлялось в некоторых ее движениях и стервозном взгляде. — Древнегреческие художники при изображении Богов наделяли их большим лбом, уменьшая при этом нижнюю часть лица. Поскольку лоб был для них вместилищем души, они увеличивали его, чтобы он выделялся. Твой лоб высок, но, видимо, древнегреческие художники ошибались, раз ты так глуп, — глаза Мори смотрели также уверенно, что что-то в его поведении изменилось. Достоевский настороженно обратил на это внимание. — Ох, родительская любовь — любовь самая бескорыстная. Но бескорыстная любовь не так уж годится для воспитания детей. Под влиянием такой любви — ребенок становится либо деспотом, либо слабовольным. Я всегда вам говорил об этом, Мори-сан. Русский резко развернулся, сразу встречаясь с кулаком Дазая и отлетая на несколько шагов назад. Невозможно было найти его укрытие настолько быстро. — Безумно рад, что ты восхищаешься моей эстетикой, Федор! — мужчина развернулся, услышав голос альфы. — Неужели мое внимание стоило кражи людей? — Не только этого, Дазай, — он подошёл ближе к мужчине. — Я трахал тех омег, которых трахал ты. Взять хотя бы Чую и как славно сжимался он вокруг моего члена, как сладко целовал. Видимо, у него давно не было альфы. Я не влюблен в тебя, Дазай, я стремлюсь быть, как ты, — Лицо Дазая не переменилось, он оставался таким же безразличным. — Для этого ты превратил себя в альфу, верно? Не думал, что такое возможно, — Федор в удивлении приоткрыл рот. — Как догадался? У тебя же нет феромонов. И тебя не возбуждал мой Чу~уя, несмотря на приближающуюся течку. — Да и не спал я с ним вовсе, думал фригидный, — раздался со спины хриплый голос. — Чего стоил этот обман, Федор? — Вранье есть единственная человеческая привилегия перед всеми организмами. Потому, что ложью началось, то ложью и должно было кончиться; это закон природы, — всем корпусом он развернулся к Чуе. — Есть омеги, которые годятся только в любовники и больше ни во что. И ты один из них, Чуя. Поддавшись влиянию одиночества, ты кинулся в объятья не пойми к кому, растеряв всю свою бдительность? — отточенный кулак не долетел до раздражающего лица, так как Достоевский успел отпрыгнуть на несколько шагов назад, почти что врезаясь в Дазая, но улыбнувшись, он увернулся. В руках его что-то подозрительно засигналило, настолько знакомым звуком, что Дазай подошёл ближе. И никто не мог заметить в его движениях волнения. — Я слышал слишком много о русских террористах, чтобы сомневаться в тебе. Но себя то ты подорвешь? — Раз тебе известно о них, то почему ты во мне сомневаешься? — К Мори уже подлетел Чуя, пытаясь его освободить. — Тем более, неужели вы пришли в это пекло одни? — и он вскинул руку. — Постой, — окликнул его Дазай. — Умереть я пытаюсь уже в который раз, буду рад, если ты мне поможешь. Расскажи только, какой смысл тебе быть похожим на меня? — он обаятельно наклонил голову, сверкнув карими омутами. — В большинстве случаев люди, даже злодеи, гораздо наивнее и простодушнее, чем мы вообще о них заключаем. Да и мы сами тоже. Ведь что есть ад, Дазай? Страдание о том, что нельзя уже более любить. Пойми это, — его голос перешёл на шепот, и улыбка сошла с лица. — И возможно, что твой собственный ад закончится, — наконец он бросил бомбу на землю, и Дазай почувствовал, как за воротник его резко отдернули. — Я не люблю жареную скумбрию! — крикнул Чуя, оттаскивая его к выходу, куда уже шел Огай. — Мне всегда было интересно, почему скумбрия? — Чуя удивлённо посмотрел на альфу. — Ты подумал об этом спустя сколько… Лет семь? — не услышав ответа, он продолжил. — Просто, когда увидел тебя, сразу подумал, что ты похож на рыбу.***
Кабинет Мори Огая славился своей историей. Чуя оглядывал его, будто видел впервые, ведь именно сюда его привел Дазай много лет назад. Именно здесь он узнал о том, что Дазай его бросил. Здесь он узнал о том, что у Мори Огая был свой истинный. Здесь они и стояли сейчас, путаясь в атмосфере напряжения и передергивания взглядов. Напротив Мори стоял Фукудзава, страшась его безразличия и понурив голову. Они с Акутагавой и Ацуши стояли на выходе, пока Дазай с Чуей вели переговоры с Достоевским. Чего стоил только взгляд Мори, блещущий удивлением, разочарованием, но никак ни страхом. Он коротко кивнул мужчине и в такт мыслей присутствующих звучал громкий взрыв, из-за чего железная дверь, наглухо запертая, вылетела, чуть ли не сбив стоящего рядом Рюноскэ. Больше выходов в комнате, насколько успел заметить Чуя, не было. Но он не единственный верил, что Достоевский до сих пор жив. Рядом тоскливо вздохнул Акутагава, он ужасно устал, ведь не спал нормально два дня, а смотреть на очередной скандал совершенно не хотелось. Ацуши и Дазай отправились восвояси, что было довольно логично, ведь предателя они нашли. Федор совершал все махинации через Чую, насколько могли узнать. Деньги не вернули, а значит убыток был великий и Накахара, как глава исполнительного комитета и приближенный советник Мори должен был понести наказание. И это значило либо изгнание, либо понижение. И Чуя даже не догадывался, что из этого хуже. — Ты все также прекрасен, Мори, — нарушил тишину Фукудзава. Он не смел подходить к человеку, что раньше смело мог оттаять в его объятиях. Мори рассматривал прямую осанку, широкие плечи, окончательно поседевшие волосы. И в душе его ничего не трогалось. Фукудзава смотрел прямо, искренне и взгляд его был уставшим, будто после пяти лет каторги. Мори молчал, и никто не знал, насколько ещё это молчание могло затянуться, если бы в распахнутую дверь не вбежала Элис. Она остановилась, оглядываясь обеспокоено и лишь когда заметила отца, кинулась к нему с объятиями. Мори опешил, не отвечая, ведь не привык к такой ласковости от девочки. Он прошёлся ладонью по ее светлым волосам, успокаивая. — Скажи, почему ты не сказал мне об этом? — Мори удивлённо на него взглянул. — Об этом — это о моей дочери? Всем известно, что истинным довольно легко завести ребенка, поэтому я не удивился. Такой возможности больше могло и не предоставиться. — Я, — он замялся. — Я бы хотел вернуть тебе это, — в раскрытой широкой ладони лежало потерянное на парковке кольцо. — Помню, как подарил его тебе на восемнадцатилетие, — Мори улыбнулся. — Оно было дорого, как память, но теперь уже не нужно, — Элис неожиданно отстранилась, ее глаза даже не покраснели. — Неужели у меня действительно есть отец-альфа? — она скептически оглядела мужчину. — Я бы хотела с ним поиграть, папа! — мужчина расцвел на глазах, на лице его проскочила очаровательная улыбка, и Мори улыбнулся тоже. — Я был бы не против, — мужчина уходил, взяв за ладошку светловолосую девочку и улыбаясь слишком счастливо. В его груди теплилась Надежда, быть может ещё не поздно, быть может простит. Акутагава, поклонившись, вышел за ним, чтобы хоть немного последить за девочкой. Чуя знал, что Ацуши даже не попрощался с ним, хватаясь за ладонь Осаму и стремительно убегая. Рюноскэ этого не заслуживал, но и ему теперь требовался должный отдых. — Я очень рад за вас, Мори-сан, — поклонился Чуя. — Никогда бы не подумал, что с этим человеком вы связаны. — Кажется, что по кодексу ты заслуживаешь наказания, Чуя? — омега кивнул, спокойно глядя перед собой. — Знаешь, в моем кабинете включены камеры, а ещё я слишком сильно ценю тебя, чтобы опускать до такого уровня. — Что это значит? — Мори улыбнулся. — Ты не уходишь с места работы, но прежде будь аккуратнее. Это предупреждение. — Я обещаю, что такого больше не повторится. Благодарю вас, — поклонился Чуя, с его души будто сняли тяжёлый камень. — К сожалению, ты уже это делаешь. Но Дазай сможет связаться с нами не только через тебя, ему известно слишком многое. Это повлечет за собой проблемы, а ещё этот русский, — он приподнял брови. — Дазай переедет теперь, когда задание закончено. Вы будете ещё следить за ним после стольких лет бегства? — За ним? — Мори ухмыльнулся. — Это и будет твоим новым заданием, Чуя. Искусство соблазнения состоит из публичной демонстрации сексуального аппетита. Это и будет твоим наказанием. — Соблазнения? — опешил Чуя. — Дазай слишком умен, он просечет наперед. — Ох, Чуя-кун, чувства могут сделать с человеком многое. Что в сексуальном аппетите, не связанном с любовью, кажется, нет места страсти. А бесстрастное существо, конечно, никуда не годится. Однако, даже если предположить, что любовь тесно связана с сексуальным аппетитом, она не отождествляется с ним. — Вы предлагаете мне с помощью секса добиться его расположения и выведать какую-то информацию? — Накахара не злился, он привык исполнять любые приказы. До того, как он поступил на службу к Мори, приходилось часто прибегать к соблазнению разного рода неугодных мафии. Но Дазай был исключением из этих правил. — Не надо так лаконично, Чуя. В сексе, как и в браке. Брак полезен для успокоения чувственности, — глубоко вздохнул Мори. — Для успокоения любви он бесполезен.***
В квартиру Чуе возвращаться определенно не хотелось. День казался слишком насыщенным и прежде прямые плечи сгорбились от усталости. Ситуация с Федором также сказалась на сильном организме, ведь альфа был прав. В своем одиночестве Чуя совсем забылся. Сейчас он сдерживал обидные слезы, открывая замок квартиры, при Мори он не мог такого себе позволить. И мысли все возвращались к последнему приказу. На удивление, квартира оказалась открыта и в нос ударил знакомый до боли аромат фиалок. — Дазай? — разозлился Чуя. — Ты должен был уйти давным-давно, — как и был, в шляпе и обуви он прошёлся к комнату. Там и сидел вышеназванный альфа, держа в руках бокал с вином, подаренным Достоевским. — Коротышка, а ты знал, что сюда подмешано? — спросил Дазай, ухмыльнувшись. Он расселся прямо на огромной кровати, как и был, в своей одежде и бинтах. — Это объясняет, почему ты был таким отвлеченным, но неужели нельзя было почувствовать что-то неладное? Внутри Чуи будто что-то треснуло. Он с громким выдохом достал из-за пазухи излюбленный нож и одним быстрым движением опрокинул Дазая на кровать спиной, придавливая своим весом и замахиваясь клинком. — Как же ты меня достал, клоун, — воскликнул Чуя. Дазай не сопротивлялся, нагло ухмыляясь, лживо и недоверчиво. Чуя ненавидел эту улыбку больше всего и замахнулся сильнее. Раздался звук распоротой ткани, Дазай удивлённо перевел взгляд на простынь рядом со своей головой. — Он… Как же он был прав, — голос Чуи непривычно дрожал, он не вставал с альфы, уткнувшись лицом в его грудь. Так Дазай смог почувствовать, как сильно дрожало тело омеги. Он успокаивающе провел по покатым плечам. — Каждый имеет право на ошибку, Чуя. — Почему все альфы одинаковые?! — в отчаянии крикнул он, сжимая кулачки на чужой рубашке. — Даже мой истинный меня не принял! Почему именно ты, Дазай? Чуя ойкнул, не переставая плакать, когда Дазай поднялся, принимая сидячее положение и серьезно на него посмотрел. Он коснулся пальцами чужих щек, вытирая мокрые дорожки и слишком слащаво для него потерся носом о нос. — Кажется, что мы никогда не поднимали этой темы, Чуя. Я не хотел искать истинного, чтобы не ввести его в мафию, но просчитался, как видишь. — Ты и просчитался? — усмехнулся Чуя. — Я всё-таки человек. — Акутагава, и как оказалось, множество других считают иначе. — Что мне дело до других, Чуя? — сильные ладони скинули надоевшую шляпу, зарываясь в рыжие кудри худыми пальцами. — Я никогда не жалел, что мой истинный именно ты. — Да? — Чуя, удивляясь себе, почувствовал в груди нарастающее тепло. — К чему тогда постоянно ко всем приставать? — О~о~о, — протянул Дазай. — Чиби за мной следил? — Портовая мафия искала тебя годами, конечно, — отвернулся омега. Но Осаму успел заметить краснеющие щеки и опустил ладони на чужие бедра, обхватывающие его талию. — Зато ты меня не сдал, Чуя. Значит я могу на что-то надеяться? — омега опустился ближе к манящим губам, выдыхая в них. А Дазай все не мог оторваться от россыпи веснушек, что раньше так сильно ненавидел. — Кажется, что мой предполагаемый партнёр слился, — Дазай рыкнул. — А совсем скоро, — он взял чужую ладонь в свою, заводя ее к себе за спину и провел чужими пальцами по ягодицам. Осаму почувствовал немного влаги на кончиках пальцев и затаил дыхание. — Совсем скоро течка, будет грустно, если я проведу ее один, — лбом он уткнулся в острое плечо, когда рука Осаму с силой сжалась на мягкой ягодице, голодно ее сминая. Он наконец подхватил омегу за бедра, переворачивая их. Чуя снова ойкнул, ударившись головой о холодное покрывало. — Если это, — Накахара голодно проследил за кончиком языка, прошедшегося по губам, — приглашение, то грех отказаться, да, Чуя? — он поймал оба запястья, сжал и закинул за голову, что было как минимум странно, учитывая, что Чуя сильнее. — Решать тебе. Дазай впился в открытые губы, ловя ртом несдержанный стон. В глазах у Осаму темнело, его руки немного дрожали, когда фруктовый запах усилился. Рукой он прошёлся по сильному телу, продолжая блуждать горячим языком по чужим зубам, воруя дыхание, вылизывая каждый уголок. Пока омега также, как и он, не начнет дрожать от желания, моля о большем. Дазай отпустил руки, срывая рубашку с Чуи и усмехаясь на его недовольный стон при звуке падающих на пол пуговиц. Сразу прошёлся губами по шее, цепляя зубами, спускаясь к ключицам и ниже. Чуя красиво выгнул спину, прижимаясь грудью к Дазаю в ответ на его ласки. — Всегда бы ты был таким послушным, Чуя, — омега почувствовал кожей его улыбку, прежде чем вскрикнуть от укуса. Руками Чуя хотел коснуться чужих сильных плеч, но был остановлен, открывая рот в разочарованном выдохе. Дазай старался доминировать во всем и секс точно не был исключением. Чуя ещё раз прогнулся, когда длинные пальцы прошлись по ложбинке между ягодиц, стягивая обувь и брюки и пачкая простынь смазкой. Послышался звук ремня, Дазай снова, не раздеваясь и не доверяя, высвободил стоящий колом член наружу, проходя им между раздвинутых ножек, но не входя, ближе прижимаясь к горячему жару. Чуя попытался толкнуться, но его ногу, схватив за лодыжку закинули на худощавое плечо, натягивая до предела. Дазай отстранился, разглядывая прекрасный вид, что успел позабыться за прошедшие четыре года. Зрачки у Чуи расширились, рот был приоткрыт, рыжие длинные волосы разметались по подушке. — Ты очень красив, Чуя. И Федор жутко ошибался насчёт тебя, — он погладил пальцами стремительно краснеющую щеку и вцепился в опухшие губы снова, до хруста натягивая чужую ногу, сталкиваясь зубами. Перед глазами плыло, запахи обострились, а во рту, на языке чувствовался вкус крови. Чуя всхлипнул, когда Дазай воспользовался сразу двумя пальцами, раздвигая послушные нежные стенки и ускоряясь в движениях. Дазай опустил чужую ногу на простынь и прижался ладонью к рыжему затылку, не давая отстраниться и добавил ещё один палец, чувствуя, как по ладони стекает сладкая смазка. Сразу добавляет четвертый, расширяя узкий проход до предела и наконец находя простату. Чуя выдохнул, задрожал, ведь секса не было с момента последней течки. Рука быстро погружается и выходит, и Чуя уже скулит, оттягивая от себя альфу за кудри, сильнее разводя ноги. — Тебе что, мало? — стопой он прошёлся по стоявшему члену мужчины, замечая, как он напрягся. — Конечно, я хочу насладиться этой картиной вдоволь, — он указал подбородком на всего Чую. — Ещё даже не началась течка. Впереди несколько дней, — глаза Дазая голодно загорелись при последней фразе. — И Мори не будет иметь ничего против? — Взял отгул. Единственная проблема — твоя одежда, — Дазай насмешливо посмотрел на омегу, снова задевая пальцами простату. — И бинты, — заскулил Чуя. — Хочешь снять их? Прямо сейчас? — рука Дазая продолжала двигаться, и Чуе действительно это стоило больших усилий, но он выгнулся, пытаясь оттолкнуть горячее тело от себя. — Иначе уйдешь, — Чуя слишком явно лгал, но Осаму промолчал, с пошлым хлюпом вытаскивая ладонь и усаживаясь на кровать. Чуя заинтересованно поднялся, проводя ладошкой по чужой рубашке, и Дазай не мог оторвать глаз от раздвинутых мягких бедер, по которым стекала густая смазка. Шумно выдохнул, когда последняя пуговица была расстегнута и жаркая одежда сброшена с плеч. — В прошлый раз ты тоже их не снимал, кажется, — Дазай кивнул, точно помня, что не снимал. Кожа под бинтами не была тайной и на нескольких заданиях приходилось их снимать, но в такой оболочке было и правда немного уютнее и безопаснее. Глазами Дазай следил за выражением лица Чуи при каждом развязанном слое, он немного хмурил рыжие брови, но на его лице определенно не было никакого отвращения. — Резал? — Нет, осколки от бомбы с первого задания, — Осаму сглотнул, когда холодные пальчики прошлись по груди. Чуя, на удивление, был почти чистым, без шрамов, хотя вроде звания у них были одинаковыми. — А вот это пырнули ножом в переулке, — пальцы перешли на живот, и Чуя уже забыл о своем возбуждении, чего точно не собирался делать Дазай, потому он аккуратно отодвинул чужие руки от себя и толкнул Чую на спину. Чуя не уверен, что люди могут так сильно меняться, но движения Осаму - то, как двигались его руки и губы - были точно мягче, чем раньше. Он не царапал специально, не врывался зубами в кожу, а почти невесомо касался. И Чуя вскрикивал, запрокидывал голову, отчего Дазай прижимался к его шее, когда входил. В карих глазах стоял немой вопрос, когда альфа смотрел на запа́ховые железы, зарывался носом, но все равно не кусал, уже полностью толкаясь в подготовленное тело. — Осаму! — Дазай сжал бедра Чуи и насадился сильнее, отчего тот закричал. Он, конечно, помнит, как когда-то давно ругал омегу за такую вольность, но сейчас подобное - невозможно, и он получает ещё несколько похожих вскриков, когда начинает двигаться. Чуя — смесь агрессивности, криков и нервов, но он не знает, как судить этот день. Потому что его парень оказался предателем, его босса похитили и это слишком много приключений за один раз, но сейчас Дазай аккуратно и глубоко в него врывается, и Чуя, честно, не уверен, совершил ли он это для задания и босса, либо для себя. Презерватива на Дазае нет, как нет и течки, потому они не особенно волнуются. Чуя насаживается сильнее, уходя от губ Дазая, метивших красными пятнами. Чуя в отместку царапает острые лопатки, наслаждаясь, что бинтов нет и Дазай, хоть немного, но доверился ему, обнажившись. И когда он тянет его за лодыжки, врываясь слишком глубоко, Чуя кончает, пачкая живот альфы и чувствуя, какой мужчина твердый до сих пор. Дазай толкается ещё и ещё, на что омега лишь успевает отвечать стонами, практически проваливаясь в сон и чувствует, как внутри становится слишком горячо, а потом пусто. Дазай тяжело дышит, но мягким полотенцем вытирает между тонких, подрагивающих ножек омеги, утягивая его на прохладную половину кровати и сильнее прижимая к себе. Он целует его в щеку, почти уснувшего, накрывает одеялом по самый нос и удовлетворено, счастливо вздыхает. И если Рюноскэ был прав в своих суждениях, и любовь — действительно половое чувство, выраженное поэтически, но если верить ему — к Чуе Дазай испытывает далеко не любовь. Он испытывает к нему истинность.