Найди меня в своей памяти

Время шло медленно. Гермиона наслаждалась спокойной и размеренной жизнью в этой замечательной деревеньке на севере Франции. Ла-Манш манил её, и пусть холодный знойный ветер ещё пробирал до костей, выветривая из головы ненужные страхи и хлопоты, даже сейчас она в полной мере ощущала всю красоту здешних мест. Гермиона осознала, что, возможно, хотела бы остаться здесь до конца своих дней, прожить тихую и спокойную жизнь, построить маленькую теплицу и выращивать тюльпаны и розы, а летом наслаждаться замечательными видами и тёплым морем. Уже прошло около трёх месяцев с тех пор, как она поселилась вместе с сыном в доме этой замечательной семьи, и девушка понимала, что не хотела покидать это место. Хоть совесть и корила Гермиону, но в глубине души она понимала, что ей нравилось внутреннее спокойствие, которое она ощущала в себе. Она позволила Скорпиусу полностью завладеть её жизнью, и сейчас он был центром её вселенной, вокруг которой она вращалась, и это было здорово. Впервые за долгое время она ощутила счастье. На душе было так тепло и спокойно… Она была благодарна Малфою за это и, возможно, поэтому не могла даже подумать о том, что ей нужно начать новую жизнь без его поддержки и помощи. Впервые за долгое время она ощутила себя слабой и позволила кому-то другому решить её проблемы, и ей это нравилось. Гермиона в полной мере погрузилась в радости материнства. Черт возьми, это так круто — осознавать, что ты формируешь характер и внутренний стержень ребёнка, которого она представляла полной противоположностью его отца. Она всё чаще ловила себя на мысли, что слишком много думает о нём. Каждый жест, ухмылка, этот высокомерный взгляд, который Скорпи бросал неосознанно, острый нос, вздернутый до небес, он был с ним с рождения. Она смотрела на своего сына, но видела его. «Малфои засранцами уже рождаются, но ты, мой дорогой, станешь исключением. Ты непременно станешь хорошим человеком, первым хорошим Малфоем и первым наследником-полукровкой. С тебя, мой золотой, начнётся новая глава в истории рода Малфоев». Она даже не знала, кого пыталась убедить, сына или себя. Она прекрасно понимала, что себя. «У него его глаза», — такие большие, такие глубокие, цвета пасмурного серого неба, но, в отличие от Малфоя, чей взгляд был настолько холоден, что пробирало до мурашек, глаза сына были тёплыми. Скорпиус любил улыбаться, и его улыбка была чертовски красивой. Гермиона обожала её и иногда пыталась представить Малфоя, улыбающегося ей, но память вырисовывала только полную отвращения ядовитую ненависть и фирменное «Мерзкая грязнокровка». Девушка корила себя за подобные мыслишки, ведь она прекрасно понимала, что Малфой не такой уж и подлец, каким она хотела его видеть. Он в полной мере взял ответственность за них со Скорпиусом и благодаря ему она впервые за долгое время могла спокойно спать. Скорее в её сердце говорила уязвлённая гордость и пострадавшее женское тщеславие, но признавать этого не хотелось. «Может, он изменился?». Стоп! Стоп! Стоп! Малфои НЕ меняются, Малфои НЕ извиняются и Малфои НЕ жалеют! Малфои чистые, а ты грязная. Ты грянокровка! Грязнокровка, которая все свои школьные годы страдала от мерзкого языка Малфоя. Как такое возможно? Как она могла это допустить? Как могло случиться так, что ОН позволил этому произойти с ними? Такова была реальность, и, как бы мозг ни пытался искать оправдания его резко изменившемуся отношению, в душе ещё тлел огонь ненависти и боли, оставшийся за годы унижений и оскорблений. «Малфой — зло. Это всё его вина. Запомнить это как мантру!», — твердила она себе и снова млела от нежной, тёплой детской улыбки, что заставляла переворачиваться наизнанку и замирать от огромного количества любви и ласки. Гермиона понимала, что рано или поздно ей и сыну придётся покинуть этот дом, оборвав последние ниточки с тем миром, который она так любила и которым так восхищалась, но так и не могла понять, почему не спешила с началом новой жизни. Возможно, она…? Нет! Быть такого не может! Она вовсе не ждала Малфоя, который мог невзначай появиться, и она вовсе не обращала внимания на миссис Дулитл, которая каждый вечер отчитывалась ему о прошедшем дне через камин! Гермиона этого НЕ ВИ-ДЕ-ЛА! Она запрещала себе признаваться в том, что ей нравилось то, как Драко решает все проблемы. Это было так приятно и так неправильно, это было так не по-Малфоевски и это заставляло ненавидеть его ещё сильнее, поскольку она так привыкла к Малфою, который только оскорблял, презирал и унижал. Она ненавидела себя за то, что думает о нём, за то, что ей нравилось быть зависимой от него, за то, что хотела быть ведомой им. Здравый смысл кричал: «Слишком много Малфоя», но так же она осознала: теперь она навсегда связана с ним, и эта крепкая прочная ниточка — сын по имени Скорпиус. Каждый раз с замиранием сердца она вслушивалась в тихий голос миссис Дулитл, сидя на ступеньках. Боясь быть замеченной, боясь дышать, Гермиона ждала, надеялась, что он спросит о ней, но он не спрашивал. Только однажды он спросил, решила ли она, что будет делать дальше со своей жизнью, и этот вопрос отдавался тягучей болью где-то в груди. А чего она, собственно, ждала от него? И когда она успела проникнуться чувствами? Когда он успел завладеть её мыслями? Слишком много «Когда?». Голова пухла. Гермиона стала размышлять о том, что, возможно, она могла бы уехать в тёплые края, где никогда не бывает снега, чтобы не вспоминать уютные тёплые посиделки в «Трёх Мётлах» с Гарри и Роном, который ещё не ненавидел её — вечера, которые были наполнены запахом какао, зефира и яблочного пирога, который отправляла миссис Уизли. Сейчас Гермиона поняла, как скучала по тем временам, скучала так, что сосало под лопаткой. Она скучала по вечно краснеющему Рону, по близнецам, которые постоянно дразнили её, а ведь Джордж был её первой любовью! О боже! Как же она краснела и застенчиво прятала глаза, когда он находился рядом, это было наивно и так по-детски невинно! А что осталось сейчас? Куча сломанных жизней. Потерянные, сломленные и уставшие, выросшие на годы вперёд. Гарри даже поседел — такими они стали, и всё же они отчаянно хотели жить. Они хотели забыть обо всём и просто взять каждый для себя положенное для него счастье. Но одно крутилось в её голове не переставая — «Уже ничто не будет как прежде». Они теперь совсем другие. Они стали сильнее, они стали старше.

***

Гарри стоял на балконе в поместье Забини и нервно поджигал сигарету. Едкий дым заполнил лёгкие, освобождая разум от непонимания и пылающей в нём ярости. Как она могла? Да и вообще, как Малфой мог просто взять и отпустить её? Куда она могла пойти? Ей некуда было идти, да ещё и с ребёнком на руках! Просто замечательно! Рука саднила. Он определённо сломал ему нос. Гарри понимал и не понимал его одновременно. Это ведь Малфой, чего от него можно ждать? И снова удар о каменную стену. Боль физическая должна затмить душевную. Рон точно в этом замешан. Пусть только придёт в себя, его определённо ждёт допрос с пристрастием. Он понял это, как только увидел лицо друга. На нём прямо было написано «Здесь был зверски злой Малфой». Его сломанный нос, заплывшие глаза и разбитый рот прямо кричали о том, что эти двое встречались сегодня. Но он точно не ожидал, что Гермиона уйдёт. Это было для него шоком. От одной только мысли о том, что её больше нет рядом, грудную клетку рвало на части. Снова нервно затянутая сигарета, снова непонятный холод внутри, как тогда. Он уже привык к постоянному предчувствию чего-то плохого, чего-то зловещего… Малфой определённо что-то скрывает! Его настораживало его поведение. Чутьё и способность попадать в неприятности подсказывали ему, что убийство маглов с этим всем как-то связано, вот только он никак не мог понять, как именно. Ниточки путались, не давая возможности сложить единую картинку. «Если бы Гермиона была рядом, она бы точно увидела то, чего не вижу я». И снова мысли вернулись к Гермионе. Снова затяжка и едкий дым. Дверь за спиной неспешно открылась. Кто-то вышел к нему. Гарри старался не показывать свою нервозность, но получалось плохо. Напрягаясь, пытался вспомнить тот момент, когда он успел спеться с этими придурками-слизеринцами так, что стоял и курил на балконе одного из них, как у себя дома, но, так и не вспомнив, затушил и отшвырнул окурок в сторону. Блейз стоял молча. Он не был из тех, кто много разговаривает, скорее из тех, кто наблюдает, выслушивает и даёт нужный совет в нужное время. — Не злись, Поттер. В конечном итоге каждый из нас понимает, что это самый безопасный вариант для неё и их сына. Блейз стоял так, что ветер бил его прямо в лицо. Звёздное небо затягивалось тучами. Наверное, снова будет дождь. — Я так не думаю. Тебе не кажется, что это уже слишком? Он ведь прекрасно знает, что ей некуда идти, да ещё и с ребёнком? — Как ты думаешь, чем мы все тут занимаемся? Я уже четыре года не сплю по ночам, Поттер. Каждый наш день — это попытка вырвать ещё один. Ты действительно полагаешь, что всё закончилось? Очнись! Всё только начинается. Эта война уничтожила каждого, раздавила и выпотрошила. Нам наши жизни обошлись слишком дорого. Я скажу тебе только раз, Гарри, и хочу, чтобы ты запомнил. Парень повернулся к нему лицом, и теперь Гарри мог видеть тень усталости на нем. — Малфой — мой единственный друг, и я настоятельно рекомендую тебе контролировать свой язык в отношении его семьи. Он пострадал от всего этого не меньше вашего. Глубоко выдохнув, Блейз отвернулся и уставился куда-то в темноту. — Что насчёт Грейнджер, она одна из лучших волшебниц столетия. Я уверен, что она сможет за себя постоять. Гарри знал, что Забини прав, но всё же на сердце скребли кошки. Он слишком устал. Этот день был для него слишком долгим. Потерев лицо рукой, он развернулся и направился в дом. Там его уже ждала заплаканная Джинни. Астория окинула его понимающим взглядом, он лишь коротко кивнул и опустился на колени рядом с женой. — Как ты? Он ненавидел, когда она плакала, и был готов разорвать и уничтожить каждого, кто был виновен в этом, но сейчас всё, что он мог сделать, это просто держать её за руку и ждать, пока она прорыдается вдоволь. — Она кое-что оставила для тебя. Два свёртка — очевидно, это были подарки на Рождество. Аккуратно развернув свой, Гарри открыл бархатную коробочку, в которой лежали новые очки. В этом была вся Гермиона Грейнджер: она замечала те мелочи, которые не замечал никто, ведь и вправду его очки совсем испортились и их давно пора было заменить.В такие моменты он искренне ненавидел её она заставляла чувствовать себя виноватым . Сняв с себя старые, он надел новые. Печальная улыбка тут же появилась на его губах. Внимание привлекли капли крови на полу — следы его драки с Малфоем. Злость стала медленно закипать в нём. «Нужно убираться отсюда, иначе меня посадят в Азкабан за убийство Драко Малфоя». Уронив голову на руки, Гарри взъерошил волосы, резко поднялся и протянул руку жене. — Пошли домой, Джинни. Та только сжала её покрепче и, соглашаясь, поднялась с места. — Астория, передай Малфою, что я зайду к нему через пару дней. Нужно кое-что обсудить. Девушка лишь кивнула в знак согласия, и пара удалилась. Малфой избегал встреч с Гарри, и это жутко раздражало. Среди волшебников нарастала паника, нападения увеличились, и это могло стать проблемой не только для Магической Британии, а также для всего Волшебного Мира. Вопросов становилось больше, ответов меньше. Министерство Магии устроило разбор полётов, обвиняя авроров в плохой работе. Завал на работе, завал дома. На ум снова и снова приходила случайная встреча с профессором Трелони и её слова о ребёнке, что спасёт всех, и о тёмных временах. Возможно, в другой ситуации он и посмеялся бы над сходством происходящего со сказанным Трелони, но если жизнь чему и научила его, так это тому, что не бывает таких совпадений, и если всё именно так, как он думает, то это объясняло неожиданное желание Малфоя отправить Гермиону и сына подальше от всего этого кошмара. Малфой… Почему именно он, почему везде, где есть неприятности, есть Малфои? За последние три года столько всего изменилось. Гарри был готов биться об заклад, зреет что-то очень нехорошее. Он знал, что война с Волан-де-Мортом разбудила куда больше нечисти и зла, чем кто-либо мог себе представить, и это так просто не уляжется, так быстро не исчезнет. Если бы он только знал, что их ждало, если бы только мог представить.