***
Утро для Леви принесло странные ощущения: он чувствовал усталость, упадок сил и опустошение. Словно невидимые жернова разжимали не только его надежды, но и волю. И единственное, что ему хотелось — поскорее оказаться за стенами, где для него больше не будет сомнительной ответственности и потребности делать выбор. Подобная мысль была вызвана скорее попыткой одёрнуть себя, нежели реальным желанием. Леви, хотя и со скрипом, но заставил себя встать. Было ещё рано, рассвет едва-едва занимался. Он напоминал о себе запахом мокрых опилок и текущим по окнам дробям дождя. Далеко на востоке поднималась бледная синеватая полоса, под которой ещё просматривалась изломанная граница земли и неба. А на юге и западе собирались тучи. Тёмные, чуть подсвеченные утренним солнцем, они уже сомкнулись и нависли над ним, придавив своей тяжестью, и дрожали над миром, чуть покачиваясь и скручиваясь в странные петли. Пронизывающий ветер нёс с собой жёсткие пылинки и мелкий песок. Когда они касались лица Леви, тот испытывал странную тоску — нечто вроде потери во времени. Но каким бы мимолётным ни было это чувство, Леви не собирался больше предаваться ему, тем более что прекрасно знал, что оно бывает обманчивым. Аппетита не было, и чашка кофе, наверное, была бы для него тем же самым, что для некоторых людей холодный душ. В столовой было довольно шумно: стучали ложки и стаканы, звенели приборы, изредка раздавались приглушённые смешки. Леви, стараясь двигаться так, чтобы это выглядело незаметной частью общего хаоса, медленно пошёл к свободному столу. Перед ним стояла нетронутая тарелка с гренками, а в чашке — дымящийся кофе. Сделав небольшой глоток, Леви ощутил, что кофе был уже не так горяч, как секунду назад, видимо, остыл от ветра. Его взгляд с некоторой брезгливостью скользил по остальной части зала, пока не зацепился за Эрена. Тот сидел за столом у самого окна и сосредоточенно тыкал вилкой в яйцо, окружённое маленькими капельками яичного желтка. По неясной для себя причине, не сумев отвести глаз, Леви задержал на нём взгляд на несколько секунд, а потом уставился в тарелку с гренками.***
Эрену понадобилось время, чтобы хоть немного утихнуть и принять привычный облик. Он надеялся, что ему удастся забыться во время тренировок, и терпеливо ждал, пока инструктор не отдаст команду пройти на специальные площадки. В столовой он заметно воспрял духом, заметив за одним из столов Армина и Микасу. Подсев к ним, Эрен вежливо пожелал всем приятного аппетита, коротко улыбнулся, а затем посмотрел на свою тарелку, оценивая вид утренней еды. Он сразу же понял, что его мутит от этого запаха, и желание притронуться к своему завтраку мгновенно улетучилось. Поникнув, Йегер устало вздохнул и легонько отодвинул от себя порцию, игнорируя обеспокоенные взгляды своих друзей. Армин задал ему вопрос, касавшийся самочувствия, но Эрен лишь коротко качнул головой и ответил, что пока не голоден. Может быть потом, на обеде, его наконец-то перестанет мутить от запаха жареной еды, и он наконец-то сможет спокойно впервые поесть. Но до обеда нужно было ждать. Чтобы отвлечь себя, Йегер лениво водил пальцем по узорам на дубовом столе и мысленно находился где-то за стенами столовой, вновь игнорируя посторонние шумы. Хотелось на волю, вдохнуть свежего воздуха и прочистить голову, забитую разными тревожными идеями. Неважно куда — за стены, в местный лес или же и вовсе к матери в Шиганшину, Эрен просто желал хоть на секунду скинуть оковы кадета и забыться, уединившись с атмосферой природы. В теории он мог сбежать через одну слепую зону, которая мало охранялась полицией. Ему нужно было всего лишь пройти чуть дальше учебного корпуса, завернуть за пару закрытых сараев, а после найти специально оставленный кем-то проход и тихонько улизнуть, жертвуя одним лишним часом на выполнение домашней работы. Никто бы и не заметил его отсутствие, полагая, что Эрен, как обычно, где-то с кем-то спорил или выяснял отношения, выбрав для этого не самый подходящий момент. А там, побродив по окрестностям, Йегер бы вернулся и спокойно приступил к своим делам, продолжая вести насыщенную жизнь кадета. Впрочем, всё это оставалось лишь в его голове. Здесь, в унылой реальности, Эрен не собирался вызывать лишних подозрений и рисковать даже при такой малой вероятности. Ему и так неустанно повторяли о соблюдение правил дисциплины, напоминая о возможном отчисление, так что все свои планы можно было просто оставить где-то на задворках памяти или же просто убрать их в очередной долгий ящик. Заскучав от размышлений, Эрен решил прислушаться к разговорам Армина и кадета из другого отряда, с которым они изредка пересекались. Микаса, заметив оттаявший взгляд сводного брата, мгновенно вспомнила о своих сестринских обязанностях и придвинула к Йегеру его же тарелку, настойчиво упрашивая того позавтракать. Эрен тихо возмутился, посмотрел на неё взглядом, полным непокорности, но уже через пару минут сдался и начал протыкать вилкой еду, наблюдая за тем, как металлические зубчики погружались в яичницу, оставляя точечные следы. С плохо скрываемой неприязнью, Леви следил за тем, как Эрен медленно передвигает вилку по тарелке, и ломал голову, как высказать ему то, что накипело на душе. Наконец он не выдержал: надо было, наконец, произнести тяжёлые слова, давно жёгшие ему губы, но никак не сходившие с языка. Выбрав самый подходящий момент, он сделал шаг к их столу и громко, с вопросительной интонацией произнёс: «Эй». Эрен поднял глаза от еды. Заметив в них вопрос, Леви сделал ещё несколько шагов по направлению к его столу, но замер в центре, почему-то смутившись и замолчав. Он понятия не имел, как начать, чтобы смысл слов можно было передать без тени сомнения. Сделав над собой усилие, он сел напротив, игнорируя изумлённые взгляды Армина и Микасы. Леви попытался изобразить на лице что-то похожее на добродушие, но не успел — Эрен отложил вилку и положил нож на стол. Откашлявшись, Леви хрипло произнёс: — Послушай, Эрен. Вчера я вовсе не хотел тебя обидеть. Просто подумал, что будет правильнее, если ты поймёшь это раньше, чем я сам. Сказав это, он почувствовал, что пауза затягивается, а вся ситуация выглядела очень двусмысленной. Ещё немного, и она стала бы просто неприличной, поэтому он решился и встал, но Эрен не сделал никаких попыток его задержать. Тогда Леви пошёл к двери. Его трясло от возмущения и отвращения к самому себе, поэтому идти пришлось почти вслепую. Выйдя на улицу, он остановился, чтобы отдышаться. Но даже здесь ему не давала покоя абсурдность ситуации, в которую он попал. Он уже жалел о своей несдержанности, чувство стыда и стыда за себя — такое большое чувство не может долго сосуществовать со здравым смыслом. Выходило так, что он поддавался какому-то внутреннему голосу, который выдавал желаемое за действительное, словно пуская в ход свою власть над ним. Эрен не обиделся на Леви, но и не обрадовался, как следовало ожидать. И, самое главное, Леви видел, что его слова не произвели на него никакого впечатления. Эрену и впрямь не было дела до Леви. Всё его доверие к нему моментально исчезло ещё со вчерашнего дня, оставляя в памяти лишь пару скупых моментов, связанных с ним. И что было толку от этого короткого порыва? Леви только прилюдно выставил себя идиотом, высказав что-то о правильности своего непоколебимого мнения. Теперь, услышав это, многие наверняка поставили авторитет Аккермана под сомнение и пересмотрели своё отношение к нему. За подобную связь с Эреном — человеком, которого большинство считало поехавшим фанатиком, можно было легко сдать позицию в их внутренней иерархии. Зачем Леви нужно было доказывать ещё раз собственную правоту, пожертвовав устоявшейся репутацией? В другое время Эрен бы задумался над этим поступком и, возможно, не стал бы делать поспешных выводов, основываясь лишь на своих эмоциях. Но, обладая слишком пылким характером, он невольно ещё больше оттолкнулся от Леви, признав в нём слабого человека. Физическая сила не была ровней силе духовной, оттого и Аккерман не смел больше интересовать Йегера своими боевыми навыками, буквально одной фразой расставив между ними все точки. В стенах столовой довольно быстро появился новый слух, касавшийся этой неоднозначной ситуации. Уже к концу завтрака о случае знали абсолютно все, неспешно обсуждая подробности и варианты развития событий. Эрен, получив пару тычков от проходивших мимо кадетов, резко огрызнулся на них, едва ли сдерживая себя от очередной драки. Он окончательно потерял аппетит и решил, что ему больше не следовало оставаться среди кучи трепавшихся новобранцев. Армин и Микаса поспешили следом за ним, внимательно следя за каждым движением своего друга. Тот, сражённый каким-то неясным порывом, очень быстро пересёк всю столовую и практически спокойно выбрался наружу, лишь около выхода коротко сцепившись с Кирштайном. На улице Микаса остановила их небольшую компанию и прямо спросила о том, что же случилось между Эреном и Леви, при этом, не скрывая своё ярое недовольство от этой ситуации. Не получив однозначного ответа, она обеспокоенно положила ладонь на щёку своего сводного брата и пообещала, что сама разберётся с Аккерманом, «поставив коротышку на его законное место». Эрен на это вспыхнул, возмущённо убрав чужую руку, и строгим тоном приказал сестре не приближаться к другому кадету, чтобы та не наделала ещё больших проблем.***
Близился вечер, и в кроне огромного кедра над казармой сгущалась вечерняя прохлада. Леви, уставший за день, чувствовал, как напряжённо работают мысли в его голове, и в этой тишине слышались отдалённый рокот винтов и треск сухих веток. Появлялись первые янтарные капли заката, и их отсветы прыгали по его лицу. Постепенно его мысли приняли спокойное, почти абстрактное направление. Запахи сырой земли и мокрой хвои мешались с горько-острым запахом камфоры, доносившимся из санчасти. С севера, со стороны сопок, ветер приносил первые хриплые звуки ночного разнотравья. И тогда Леви понял, что он больше не один. Это не было каким-то посторонним чувством, а осознанным действием, основанным на выработанных годами привычке и жизненной логике. Он ощутил на себе чей-то взгляд, до этого казавшийся слепящим и расплывчатым. И сразу же тот, кто ждал этого момента, шагнул вперёд и заслонил ему свет закатного солнца. Это была Микаса. Она смотрела на него без тени смущения, словно догадывалась, что все её движения были давно продуманы и правильно поняты. Но лицо её было сосредоточенным и немного мрачным, а её пальцы, крутившие края ткани юбки, были спокойны и уверенны. — Я не буду повторять это дважды, — сказала она, и в её голосе не было обычной уже доверительности, а только холодноватая сдержанность, почти ненависть. — Не знаю, что вы не поделили с Эреном, но будь любезен, не путаться под ногами. Леви ждал, что она продолжит, но Микаса не торопилась. Видимо, она была настроена серьёзно, поэтому молчание начинало его раздражать. Её холодные и острые, как ланцеты, глаза следили за каждым его движением, словно она хотела добраться до чего-то очень важного. Он понял, что эту сцену надо было прекратить. — Разве кто-то путается? — с деланной улыбкой спросил Леви. Его голос, всегда ровный и невыразительный, звучал теперь нетерпеливо и сурово. — Микаса, я понимаю, что тебе не нравится, когда кто-то касается в разговоре твоего предмета обожания, но умоляю тебя, не злись так. В словах нет зла, и они не имеют значения. Леви и сам чувствовал, что ведёт себя грубо, но это была совсем другая грубость — более утончённая и спокойная, не отдающая торопливостью и спесью, если так можно сказать о недовольстве. Она хмыкнула. В её глазах мелькнуло удивление — или, может быть, что-то ещё, пока неясное, но, судя по интонации, гневное. Это было ей неприятно. Однако она не бросила ему вызов, а только махнула рукой, как бы отказываясь от дальнейшего разговора. В следующее мгновение Микаса уже ушла. Эрен вскоре узнал об этом разговоре и вновь трижды пожалел, что случайно связался с Аккерманом. За весь прошедший день он несколько раз подвергся насмешкам со стороны однокурсников, из-за чего едва не втянул себя в очередную драку, а после отчитывался в кабинете Шадиса, объясняя ему причины зарождения нового слуха. Леви же не участвовал в этом и, похоже, даже не был предупреждён о назначенной воспитательной беседе. Это нисколько не удивило Эрена. Он всё ещё чётко помнил чужие слова о родственнике в полиции и сразу сделал вывод, что это наверняка обеспечило Аккерману некую неприкосновенность. Пусть даже так — теперь для Йегера это не имело никакого смысла. Отныне ему хотелось побыстрее замять эту ситуацию и дождаться того момента, когда что-то другое станет более актуальным для обсуждения среди кадетов. Поступок Микасы же несколько выбил Эрена из задуманных планов, вызывая кучу вопросов. Аккерман словно только и ждала того, чтобы сообщить эту новость лично Йегеру, перехватив того возле мужских душевых. Она без колебаний схватила брата за руку и утянула его за угол, проигнорировав тихие возмущения по этому поводу. Убедившись в полном уединение, Микаса помедлила, устремив взгляд куда-то в сторону, а после резко сообщила: — Я поговорила с ним. Больше он тебя не тронет. Устав от всех событий, случившихся за день, Эрен сначала не догадался, о ком вообще шла речь. Ответ на этот вопрос пришёл в его голову буквально через секунду, возобновляя в памяти недавний разговор с инструктором. Оглядев внезапно притихшую Микасу, Эрен лишний раз напомнил себе, что та имела странность подчиняться разного рода приказам и почти всегда выполняла их, лишь изредка поступая совершенно по-другому. Такое происходило, когда Йегер мог находиться в потенциальной опасности, и его указания шли вразрез с собственными принципами Микасы. Увидев в Леви некую угрозу, она без раздумий поступила по-иному, доставив ещё больше головной боли. Эрен не нашёл слов, чтобы коротко и внятно описать Аккерман своё мнение по этому поводу. Вздохнув, он утёр капли воды, стекавшие с кончиков мокрых волос, пожал плечами и тихо ответил: — Надеюсь, ты понимала, на что шла. После чего обернулся и пошёл обратной дорогой в казармы, мысленно надеясь на наименее болезненный исход.***
На следующей неделе Леви уже практически не вспоминал об инциденте. Остаточное, неоформленное чувство вины отравляло и без того тяжёлые дни службы, но Леви не позволял себе вдаваться в сантименты. Постепенно снова вернулось былое циничное самодовольство, начисто вытеснившее из души тоску и сумбур. Ему было даже немного любопытно: неужели это всего лишь часть его существа, своеобразная маска, под которой он прятался от опасности, или вся его душа давно уже выражала собой эту раздвоенность? Может быть, всё зависит от степени навязчивого желания сохранять чувство собственного достоинства и превосходства? Или даже вообще от выбора тех или иных жизненных ориентиров — если, конечно, выбор вообще существует. Леви не мог вспомнить, чтобы ему нравилась какая-то особая роль — или даже роль в обществе, как часто называли это другие. Он твёрдо знал только одно: он боялся смерти. Вся его сознательная жизнь, независимо от своего смысла и сосредоточения, была борьбой, игрой по правилам, без исключений — это единственный безопасный и рациональный способ существования. Но сейчас стало казаться, что на самом деле всё наоборот. Невольно, он начал задумываться о словах Эрена. Может быть, не всё в жизни одинаково перпендикулярно — и даже напротив, а в том, что Леви кажется гармонией, скрыт её главный изъян, некий обманчивый признак её поломки? А если так, то за что он борется? Неужели его чувство собственного достоинства, это самостоятельное сознание, действительно возникло, чтобы защитить его? А зачем? На тренировках он ухитрялся оставаться спокойным, невозмутимым и собранным. Но в мире, где над ним постоянно висела угроза смерти, эта невозмутимость выглядела, как считал Леви, откровенно глуповатой. Он хорошо видел бессилие своих атак, но не видел возможности против этого бороться. Единственной задачей стало выдерживать общий темп движения, такой же равномерный и плавный, как течение реки. Он все чаще отвлекался на Эрена, чего сам не понимал, или не хотел понимать. Два чувства терзали его в те минуты — странное томление и раздражение. Как только Эрен ослаблял внимание, он открывал себе доступ к этим чувствам, и они вытесняли рассудок, превращаясь в подобие подводных течений, в поток разрушительной энергии, который увлекал его за собой — но стоило Эрену сосредоточиться, и Леви тут же усилием воли укрощал это наваждение. Если он и задумывался над этим, мысли становились неясными и бессодержательными. Словно Эрен имел над ним странную власть, ту власть, которой он никогда не имел над собой сам. Эрен воздействовал непосредственно на его эмоциональное состояние, а Леви всегда улавливал воздействие издалека, в виде неясных ожиданий и предчувствий. Теперь, когда он был ограничен пространством, разделявшим их, Леви искал возможность поговорить с Эреном. Это походило на игру в шахматы с двумя независимыми фигурами, хотя, в сущности, он и был той же пешкой — той, которая требует, чтобы противник, пусть и совершенно невидимый, принял определённое решение. Однако Леви не знал, как к этому подступиться. Он не знал даже, с чего начать разговор. Он мог, конечно, проявить инициативу, но это бы выглядело скорее как попытка провокации, чем откровенной беседы. Чего, впрочем, он и не скрывал: о какой откровенности может идти речь, когда их всегда разделяла стена? Вечером он попытался зайти с другой стороны. Когда они остались дежурить по кухне, он не очень тактично напомнил Эрену о его разговоре с Микасой: — Она твоя мамочка или конвоир? Возможно, ты не знаешь, но мужчины не решают свои вопросы через женщин. Эрен, до этого не обращавший на Леви никакого внимания, внезапно вздрогнул и едва не выронил скользкую тарелку в мыльную воду, успев перехватить её второй рукой за колотый бок. С посуды сразу же начало течь, попадая прямо на сухую одежду, и Эрен, тяжело вздохнув, торопливо схватился за хлопковую тряпку, проходясь ею по фаянсовой поверхности. Когда с тарелкой было покончено, Йегер аккуратно убрал её в сторону и перевёл взгляд на Леви, внимательно осмотрев его невысокую фигуру. Аккерман, как и всегда, был чист, опрятен и свеж. Всего на мгновение на его светлом лице промелькнула тень от самодовольной ухмылки, коснувшись тонкой линии губ, а после сразу же исчезла, сменяясь на привычную холодность и спокойствие. Эрен, однако, знал, что Леви можно было вывести на эмоции, и этот странный опыт как нельзя лучше всплыл в его памяти, напомнив о чужом слабом месте. Стоило всего лишь пренебречь замечанием Аккермана и ответить менее эмоционально, при этом надавив на некоторые болезненные точки. Сосредоточившись на этом, Йегер даже позволил себе лукаво улыбнуться, предвкушая чужую реакцию. — Она моя сестра, в этом нет ничего удивительного. Но как насчёт того, что Шадис не предупредил тебя о назначенном разговоре? Дядя приказал никому не трогать бедного потерянного мальчика? В его тоне прозвучали издевательские интонации, и Леви мгновенно ощетинился. Он не понимал, что нашло на Эрена, и его всё сильнее напрягала собственная несдержанность. В такой ситуации лучше было вообще не разговаривать, но он не мог остановиться. Слишком сильным было желание выплеснуть на кого-нибудь всё накопившиеся в его душе: гнев, боль и обиду. Очень хотелось увидеть на лице Эрена понимание. Но в этих эмоциях было слишком много человеческого, слишком много того, что Леви, как ни старался, не мог себе позволить. Ведь даже близкие люди должны прощать друг друга только с одной целью — чтобы в один прекрасный день просто оказаться рядом. Для этого нужна обоюдная готовность. Леви почувствовал, как тяжёлый комок подступает к горлу, и ещё раз удивился — что с ним происходит? Он всегда считал себя внутренне очень устойчивым, а сейчас находил в себе какую-то неожиданную слабость. Эрен наблюдал за ним с отстранённой усмешкой. Будто с высоты птичьего полёта глядел на муравья, копошащегося в пыльной тропинке. — Не заводись, — бросил Леви с досадой. — Я же не виноват, что ты воображаешь, будто знаешь всё на свете. Мне не читают лекции, потому что я не даю повода. — Отлично, я рад за тебя, — едко парировал Йегер. — Только вот, если ты не успел заметить, теперь наши взаимоотношения обсуждает весь кадетский корпус. И ладно бы, чёрт с ним, но как можно говорить о том, чего нет и не будет? Весь этот трёп и впрямь временами выводил Эрена из себя. Ему не удавалось терпеть и молчать, надеясь на резкий спад возникшей темы, из-за чего он нередко вступал в открытые конфликты, пытаясь словесно заткнуть своего очередного неприятеля. Получалось, правда, грубо, косо и неумело. Хотелось решить вопрос по-другому, применив к нему физическую силу, но вместо этого приходилось разбираться более спокойно, буквально нащупывая возможные выходы из ситуации. Обиднее всего было одиночество. Никто так и не хотел лезть к Леви и насмехаться над ним, используя вместо него более подходящую жертву. Но разве Эрен заслуживал подобного отношения? В конце концов, это даже не он подсел к Аккерману, а вся его инициатива к нему закончилась ещё в тот самый злополучный вечер. — Почему страдаю только я, Леви? Может быть лучше ты сам пойдёшь и объяснишь всем, что между нами ничего нет? Леви удивлённо поднял бровь. Было неясно, то ли он внимательно следил за ходом рассуждений Эрена, то ли просто изучал его выражение лица, чтобы понять — он действительно возмущён? — Не поддавайся на провокации. Это ещё большее оскорбление. Тебя будут обсуждать на всех углах, если ты обращаешь на них хоть какое-то внимание, — его глаза насмешливо прищурились. — А моё участие и вовсе будет выглядеть как принижение твоего достоинства и последующая демонстрация на всеобщее обозрение того, что ты такой же безвольный слабак, как и все остальные. Вода в раковине начинала остывать, и Леви собрался уходить. Он взял полотенце, выжал его и бросил в корзину. Затем он достал из кармана длинную плоскую коробочку, вытащил из неё несколько пилюль, кинул одну в рот и запил водой из графина. Разговор не сложился, его собственная грубость и высокомерие были той чертой, которую Леви не мог переступить. Он также понимал, что разговаривать с Эреном о чём-нибудь личном значило слишком близко подойти к тому, что Леви считал табу. А лезть в чужие души — этого Леви действительно боялся. Происходящее между ними было настолько лишено каких-либо определённых смыслов, что было почти невозможно определить, что же оно означает, не задавая неуместных вопросов. Эрен, услышав это, по-детски насупился и потупил взгляд, понимая, что Леви был отчасти прав. Как бы ему не приходилось сдерживать себя, чтобы не реагировать на каждый шорох и шёпот со стороны, он всё равно частенько срывался, всё больше распаляя любую накалившуюся ситуацию. Он не мог спокойно сидеть и молчать. Что-то внутри упорно подсказывало ему ответить на любую колкость, проявить свой неукротимый характер и, возможно, попытаться изменить чужое мнение. Всё это звучало слишком наивно и утопически, и Йегер понимал, что ничего подобным не добьётся. Кому-то не нравилось яркое поведение Эрена, кто-то не разделял его взглядов. Большинство же просто упорно стояло на своём, не воспринимая любые вмешательства в их жизненные устои. Эрен привык к этому и всё же продолжал настаивать на своём, доказывая обратное. Увидев, что Леви собрался уходить, Йегер невольно помрачнел и всё же решил на конец оставить за собой последнее слово, вставая из-за стола: — Может быть ты и прав, но тебе ли говорить о слабости, когда твоя цель — вступить в военную полицию? — и, гордо подняв голову, Эрен взял мытую стопку тарелок, унося её в отдельный шкаф для посуды. Леви немного подождал, а затем, раздражённо вздохнув, закрыл за собой дверь. Наверно, это был самый удачный момент, чтобы поговорить начистоту и раз и навсегда поставить точку в конфликте. Если он что-то понимал в человеческих отношениях, то любой конфликт, любой спор и любое противостояние являются зеркалом стоящей проблемы, которую надо уметь увидеть. — Если тебя это успокоит, то я очень много думал над тем, что ты сказал, — начал Леви издалека, чтобы обдумать, как расставить акценты в разговоре. — Мне действительно кажется, что в мире существует способ преодолеть наше теперешнее несовершенство. Человеческое общество, под которым ты подразумеваешь всё человечество, уже в значительной степени исчерпало возможности. Без борьбы, говорил ты, людям не выжить. Что это значит на практике? Придётся признать, что цель деятельности каждого отдельного человека — в том, чтобы обогатить мир, создав необходимые условия для существования тысяч других людей. Стремиться к стабильности, к устойчивости. Как ты думаешь, у кого это станет самым большим стремлением? У индивидуума или у нации? Из этого и ответ, разумеется. А сам процесс борьбы заключается в том, чтобы добиться состояния равновесия, гармонии и покоя. Но люди, по сути, стремятся только к личному комфорту, к обладанию вещью, которую они считают красивой или полезной, и это требование, так сказать, нормативно. А по сути, это одна из причин того, что человек оказался не в состоянии справиться с самими собой. В кухне наступила полная тишина, которую нарушало только тихое шипение воды, протекавшей из крана в стоящее на полу эмалированное ведро. Мысли спотыкались друг о друга и теряли свойственную им чёткость, и чем дольше Эрен молчал, тем в большее уныние приходила уже начавшая было успокаиваться душа Леви. Не найдя ответа на всё то, что успел изложить Леви, Эрен равнодушно пожал плечами, вернувшись за стол. Он отодвинул от себя тазик с мыльной водой, чтобы случайно не перевернуть его, сгрёб в оставшуюся кучу мытые столовые приборы и, вздохнув, вновь перевёл взгляд на Аккермана. — Я не особо понял, что ты хотел этим сказать, но не стоило так распинаться. Можно было сократить и до трёх слов, — недовольно пробормотал Эрен. Он схватил с лавки последнюю чистую тряпку и не спеша прошёлся ею по лакированной поверхности стола, собирая расплескавшиеся капли воды. Ему уже порядком надоело сидеть в душной столовой, вдыхая запах хлорки. День был и без того привычно тяжёлым, полным на эмоции. К дежурству Эрен успел выдохнуться, желая лишь поскорее вернуться обратно в казарму, найти свою постель и забыться беспробудным сном. Речь Леви никак не укладывалась в его голове, повиснув в мыслях тяжёлым грузом. Йегер почувствовал некоторую неловкость после сказанных им же слов: а вдруг Леви и вовсе воспринял его как глупого и вредного ребёнка, не способного на более взрослый диалог? Эрена не особо волновал этот факт, как и любые другие возможные вещи, связанные с Аккерманом, но окончательно падать в чужих глазах тоже не имело смысла. Сказав подобное, Эрен невольно признал свою незрелость и подверг все продвигаемые им цели дополнительному вопросу. Прислонив ладонь к голове, он закрыл глаза и попытался отстраниться, боясь, что все его мысли окажутся реальностью. К керосиновой лампочке у потолка прилип блик, похожий на след от солнца, вставшего на запад. Во рту опять появилась горечь. Леви был явно не расположен к долгим разговорам, но Эрен задевал внутри что-то очень важное, так нужное Леви. В нём снова включилось бессознательное желание быть услышанным, разрушая напускную холодность и отстранённость, отчего его лицо отяжелело, и в уголках губ появилась лёгкая улыбка, похожая на отражение солнца в чёрной воде. Впервые Эрен увидел в Леви нечто отличное — если поначалу это было какое-то карикатурное подобие, то теперь оно становилось вполне полноценным его продолжением, живым и органичным. Время как будто замедлилось, превратившись в жидкую смолу, и Леви снова подумал, что все слова пусты и бесполезны, если из них нельзя извлечь никакой пользы. Они звучали слишком плоско и невыразительно по сравнению с тем, что он чувствовал, — ведь он никогда раньше не позволял себе никаких эмоций и никогда не умел выражать их даже в мыслях. А сейчас в его сердце проходила странная вибрация, похожая на колебания пружин. Леви прочистил горло, чувствуя, как всё сильнее нагревается пропитанная теплой влагой комната и как шумит в ушах кровь. Когда он заговорил, его голос был хриплым и шелестящим, как сырой песок, просыпающийся в высохшем русле реки. — Это трудно уместить в сжатый формат, но суть довольно проста: если ты хочешь жить, умей противостоять всему, что противостоит тебе. Это ли не девиз? — Леви сложил руки на груди, стараясь выглядеть расслабленным и безразличным, хотя внутри у него всё было напряжено, как натянутый до звона канат. — Я отчасти разделяю твоё мнение, но не считаю, что оно применимо в действительности. Я имею в виду, что у того, кто не может противостоять силе, не будет причин даже думать о сопротивлении ей. Тем не менее, поверь мне, ничто на этом свете не приносит большего удовольствия, чем видимость борьбы. Мы просто демонстрируем свою способность к выживанию, строя стены или организуя спецотряды. Но изменилось ли хоть что-нибудь с тех пор? Наоборот, самое неприятное произошло, когда борьба превратилась в единственное, что окружает нас. Дослушав до конца речь Леви, Эрен невольно пожал плечами и отвёл взгляд, размышляя над всем сказанным. Ему было неловко от того, что Аккерман говорил куда сложнее и колоритнее, чем большинство во всём кадетском корпусе, и его разум невольно пропустил пару слов, пытаясь обработать всю полученную информацию. Думать хотелось не особо, да и на пустой желудок это делалось гораздо хуже — за ужином Эрен сделал всего несколько глотков травяного чая и тактично отказался от своей порции, желая поскорее убраться из столовой. В последнее время он и вовсе старался как можно больше отдаляться и уделять всё своё внимание тренировкам, из-за чего ему не удавалось спокойно отдыхать и находить моменты для других мелочей. Единственным плюсом, ради которого он всё это и делал, стал постепенный рост в боевых навыках. Эрен сам стал замечать, как тело окрепло и перестало ежедневно болеть, а все синяки и ссадины крайне быстро заживали, оставляя смуглую кожу ровной и гладкой. Порой такое везение даже несколько злило, и Йегер не мог понять, почему на утро он не видел на себе новых боевых ран, но уже через какой-то банально короткий период он увидел в этом неожиданно больше положительных качеств. У многих кадетов тело было покрыто яркими гематомами, и во время рукопашного боя они едва ли не стонали, когда кто-то бил их по заживающим ранам. Эрен же не ощущал этого, хотя внутренне и думал, что его просто щадят, и он не получал должную отдачу от соперника. В один день ему даже пришло в голову вызвать на спарринг Леви, чтобы точно проверить свою теорию, но вместо этого он всё же попросил Микасу и в процессе трижды пожалел. Сводная сестра никак не хотела играть по правилам, нарочно ослабляя хватку, и Эрен постарался избавиться от неё уже через пару минут от начала. Выдохнув, Йегер задумался об этом, а затем перевёл взгляд на Аккермана. Внутри зародилось какое-то странное желание, и он едва ли не подскочил от внезапной мысли, показавшейся ему до боли удачной. Блеснув глазами, Эрен склонил голову набок и постарался изложить свою идею так, как она и задумывалась изначально: — Думаю, мы никогда не придём к какому-то общему выводу, но это может решить пари. Проигравший примет своё поражение и признает, что его соперник был всё это время прав.