Из Ян

Когда Кёлькён переоделась после работы, машина Мингю уже стояла у бордюра и ждала. Девушка увидела её. Молодой человек выбрался из-за руля, тоже издалека приметив идущую и, когда она подошла, был у дверцы, чтобы по-джентльменски обслужить даму своего сердца. Он наклонился поцеловать её, но попал в щёку, не заметив, что увертка шаньсийки была умышленной. - Ну что, куда поедем? В кино или домой и я приготовлю ужин? Кёлькён посмотрела на него с претензией. - Что? Что за похоронный вид? – нахмурился Мингю. - Ты не говорил мне, что виделся с тем Чонгуком. - Каким ещё?.. – привычно начал он отпираться от всего, что связано с золотыми, но остановился. – Тем, который… - Да, с которым вы недавно сцепились. Он сказал мне, что вы уладили конфликт. Почему ты не сказал? - Я? – быстро соображая, парень пожал плечами: - Да не придал значения… Подожди, а ты-то где его видела? – вспыхнули ревностью глаза Мингю, хотя он тотчас вспомнил, что Чонгук – её брат. - Они с Цзы гуляли сегодня, и мы пересеклись - Он гулял с Цзы? – удивился золотой. Наслышанный о способностях Чонгука даже непреднамеренно влюблять в себя девушек, он не верил однако, что подобное сработает с шаньсийской принцессой, что её возможно расположить к мужскому полу, как друг и собирался. - Да, а что такого? - Ну… я не близко знаком с Цзы, но насколько успел понять, её прогулки с каким-нибудь «членоносцем» могут заканчиваться только на кладбище, где она его закопает. Кёлькён не собиралась рассказывать о споре с подругой. Да, сама она допускала для себя тайны и не полную откровенность, но когда это касалось Мингю, то в ней возрождалась амазонская ненависть – он не имеет права ничего от неё скрывать! Но здесь, в Сеуле, она стала наблюдать эту двойственность, уличая и себя в лицемерии. Люди постоянно не переносили в других то, что с лёгкостью позволяли себе, ненавидели окружающих за поступки, совершаемые самостоятельно, но, в отличие от неё, шаньсийской девушки, они за собой этого не замечали. Могли обсуждать и осуждать эту тему, но заметить за собой? Никогда! Работа официанткой очень просветила её в этом, никто не обращает внимания на обслуживающий персонал, который приносит блюда, уносит посуду, протирает соседние столики. И видит при этом, что одна и та же студентка приходит по чётным дням с одним ухажёром, а по нечётным – с другим, что муж, стоит жене отойти в туалет, звонит любовнице, что две школьницы насмехаются над третьей, а потом, когда эта третья приходит, улыбаются ей, а если убегает по делам одна из двух первых, то уже парочка оставшихся насмехается над ушедшей. А потом неверная студентка сидит в слезах от того, что один из двух ей изменил, гулящий муж грубит жене за то, что она любезничает с каким-то коллегой, подружки-школьницы порицают сплетничество. Люди жуткие лицемеры. Семейные пары вспоминали неприятное вмешательство родителей в их жизнь, постоянные порицания и отсутствие поддержки, а потом приходили сюда с детьми и одёргивали их на каждом шагу, поправляли, ругали, спорили с ребёнком, чем ему надо заниматься, усердно внушали что-то. Цзецюн наслушалась краем уха удивительных историй! Узнала ярую феминистку, которая собирала компанию единомышленниц и громче всех доказывала, что мужики – сволочи, и им нельзя потакать, их нужно ставить на место. А в выходной как-то раз приехала с мажором, улыбалась ему, а на задней парковке, как стемнело, сосала ему под рулём – это Цзецюн рассказала другая, курящая официантка, которая как раз вышла с сигаретой на улицу. Ещё был парень, который активно кивал друзьям-гомофобам, что геев надо бить и гнобить, а потом целовался с другим парнем. Чего и кого только не было! И почему так происходило? Из трусости? Люди не решались показать себя настоящих? Или они и не хотели быть настоящими, они хотели быть лучше других, умнее, заметнее, и готовы были ради этого идти на многое. В том-то и была трудность, что истинного себя невозможно было найти среди этих двух – публичного и теневого. Свою желанную сущность или постыдную слабость прятал человек в тени? А выставлял на показ что? То, кем хотел бы быть на самом деле или то, от чего не получалось отказаться из страха? Кёлькён пыталась в этом понять и себя. Какая она всё же была? Убеждённая амазонка или принимающая достойность мужчин девушка? А есть ли что-то среднее? Можно ли одинаково уважать и любить оба пола, не видя ничьего превосходства? - Так… что у вас с Чонгуком была за встреча? – поинтересовалась она у Мингю, сев в машину. Тот вернулся за руль и постарался ответить максимально отвлечённо, без конкретики, чтобы это могло сойтись с показаниями Чонгука, если тот уже успел что-то наболтать: - Да ничего особенного. Я давно его знаю. Иногда меня заносит, ты же знаешь, у меня характер не сахар… - О да, - улыбнулась девушка, - и ты хочешь сказать, что не его вина в стычке? - Ну… - «Я не собираюсь оговаривать её брата. Как бы ни сложились дальше обстоятельства, я не буду ставить подножки Чонгуку и портить его семейные отношения, которые наверняка однажды всплывут». – Оба хороши. - Тогда теперь я могу сказать, куда мы едем. В кафе, где Цзы и Чонгук. - Что?! – раскрывшимися широко глазами посмотрел на неё Мингю. – К ним? Но… - Да, мы договорились о двойном свидании. - Свидании?! – не мог поверить ушам золотой. – Так они… - Нет, пока ещё нет. Но чем чёрт не шутит? - Я могу ошибаться, но насколько мне известно… этот Чонгук убеждённый холостяк. - Ты думаешь, я не могу сказать того же самого о Цзы? - Что же тогда они вдвоём делают вместе? Кёлькён пожала плечами: - Видоизменяются? - Такое дерево, как Чонгук, форму не поменяет, - усмехнулся Мингю. - Цзы тоже как выкованная из стали. Но как писал Дун Чжун-шу*: дерево побеждает землю, земля – воду, вода – огонь, огонь – металл, а металл – дерево. - И ты думаешь шаньсийский меч подрубит сеульский бамбук? - Я бы не хотела этого, но в силу своего воспитания всё равно буду считать, что победа рано или поздно должна быть за женщиной. - Да неужели? Я родился в год Кота, а ты – Петуха**, и знаешь, что коты делают с маленькими курочками?.. – он подался вперёд, чтобы поцеловать губы Кёлькён, но она приложила к его губам палец, хитренько просияв: - Да, но в годы Деревянного Петуха и Земляного Кота. И вообще-то – Кролика. Заклевать этих трусишек совсем не сложно. Я уже давно не цыплёнок, мистер Ким. - Ладно-ладно, это мы ещё посмотрим, - улыбаясь, завёл он мотор и тронулся. Интересное же общество ждало их сегодня! Чонгук с Цзыюй в ожидании друзей изучали меню. - Итак, что ты любишь есть? – спросила девушка. - Да ничего сверхъестественного. Пиццу, рис, суп. Предпочитаю всё с хлебом. - Ты получаешь удовольствие от еды? - Я как-то не заострял на этом внимания во время самого процесса. Обычно я просто ем. - Нет, если ты хочешь научиться жить, то должен кайфовать от приёма пищи. А для этого надо есть то, что нравится, что тебе вкусно! - Если постоянно есть то, что мне вкусно – я превращусь в жирного борова, - он посмотрел на амазонку, - когда-то я вынужденно питался достаточно ограниченно. Что-то вроде диеты. Я постоянно чувствовал лёгкий голод, и для меня завтрак, обед и ужин были настоящими праздниками три раза в день. Но потом я стал есть что захочу и когда захочу, и острота этого удовольствия притупилась. - Тебе… туго приходилось в буддийском монастыре, да? – спросила Цзы, сама не заметив сочувствия, с которым поинтересовалась. - В первое время. Потом привык. А разве не так бы ты хотела, чтобы жили все мужчины на земле? - В Шаньси их нормально кормят, не придумывай, - дёрнула плечом она, - рабочая сила должна быть крепкой. - Ах, ну да, я же забыл, что у вас там патриархальное рабство… - Матриархальное. - Это устойчивый термин, означающий… - Это сексистский термин, не означающий ничего, кроме мужского превосходства. - Хорошо, закрыли тему. Что любишь ты сама? - Мясо. - Свежезажаренных самцов? – поймав её скептический взор, Чонгук уткнулся обратно в меню: - Прости, не самая удачная шутка получилась. - Мужчины не умеют удачно шутить. Весь ваш юмор – сортирный, чёрный и плоский. Так что придержи при себе свой низкопробный юморок. Шутничок. - Ладно, расскажи свой любимый анекдот, я оценю твоё чувство юмора. – Цзыюй слегка покраснела, делая вид, что всё сильнее вовлекается в перечень блюд в меню. – Ну? Давай. - Я плохая рассказчица. - Ничего, можно без театральности, мне важно услышать содержание. - Не буду я тебе ничего рассказывать! Я тут тебе не цирковая обезьянка, развлекать тебя! - Так мне, скорее всего, смешно не станет – какое ж развлечение? - Отстань. - Тебе стыдно за тот уровень юмора, который ты предпочитаешь? - Хорошо! Вот, например… - Цзыюй задумалась, начав кусать нижнюю губу. Было заметно, что она фильтрует неподходящее и ищет что-то, что не столько произвело бы впечатление, сколько доказало её позицию. Чонгук с выжидающей ухмылкой откинулся на спинку и скрестил руки на груди. – В общем… устроился один парень на молочную ферму… - Ого! В анекдоте есть парень? - Не перебивай! Устроился он, в общем, и дали ему табуретку и ведро, послав доить коров. Вечером он возвращается к хозяйке фермы весь помятый, с пустым ведром и сломанным табуретом. «Неужели так трудно доить коров?» - спрашивает хозяйка. А он ей отвечает: «Доить не трудно, но заставить сесть на табурет!..» Цзыюй закончила и, понимая, что ничего сверхинтеллектуального или оригинального не прозвучало, забуравила глазами тарелки. Именно от её сконфузившегося выражения лица Чонгук негромко рассмеялся. - Как я сразу не понял, что парень нужен для того, чтобы выглядеть в истории идиотом? - Какой есть. - Тебе хочется верить в то, что все мы поголовно тупые, но уход за лошадьми в детстве почему-то доверяли мне, и я с этим хорошо справлялся, - сказал Чонгук, и вновь окунулся в давние воспоминания, - конюшни до сих пор в целости? Вы не перестали разводить лошадей? - Нет, они всё те же и там же, - посмотрела на него Цзыюй, дивясь той теплоте, с какой молодой человек упомянул её родные места. И его родные места. – Мы все любим возиться с ними, чистить их, кататься. Ты умеешь держаться в седле? - Предпочитаю без седла… - глядя ей в глаза произнёс Чонгук, и почему-то сам услышал в своей интонации что-то подобное заявлению «предпочитаю без презерватива», вызывающее, порочное, самоуверенное. Без седла – это ведь более рискованно и предполагает высокий уровень мастерства. - Надо же, - оценила амазонка. - Я помню, что вы учитесь верховой езде с малых лет. Ты, должно быть, лихая наездница? - Не мне судить. Но когда приходится сражаться – седло необходимо, без стремян нет должного упора. - Ты ещё и кавалеристка, - подметил золотой, - сколько талантов! - Не ехидничай. - Нет, я от всего сердца… - Пустого и ни на что не способного? – покривилась Цзыюй. - А, мы продолжаем игру «обосри за каждое сказанное слово»? - Это не игра. - Я, в таком случае, буду отвечать на все твои фразы комплиментами. - Посмотрим, как у тебя получится. - Так хорошо, как у тебя, у меня не получится ничего. - Вот же зараза… - А ты прекрасная матриархальная дезинфекция. Цзыюй собралась оскорбить его как-нибудь похлеще, но в этот момент подоспели Кёлькён и Мингю. Молодые люди переглянулись, и Чонгук заметил во взгляде товарища какую-то сокрытую злобу. И всё-таки он протянул руку и её пожали. - Добрый вечер, - сказал пришедший. - Ну что, вы уже заказали? – поинтересовалась Кёлькён, указав на меню перед ждавшей их парой. Те, очнувшись от своих споров и колкостей, взялись за них: - Я как раз выбирала… - пробормотала Цзыюй. – Хотела взять себе сочную отбивную. С кровью, - покосилась она на Чонгука. - О, я тоже люблю непрожаренное мясо, - бросил на свою девушку взгляд Мингю. - А я буду пиццу. С ананасами, - резюмировал Чонгук. - Фи, ты извращенец, - поморщилась принцесса. - Почему? – устроилась, наконец, повесив сумочку и расправив юбку, Кёлькён. – Я тоже такую люблю. Распробовала в Сеуле. И мятный шоколад. - Ты тоже?.. – воззрился на неё брат, о родстве с которым она не подозревала. – Я обожаю мятный шоколад! - Два извращенца, - проворчал Мингю. - Не ревнуй, - кокетливо стрельнула в него глазами Кёлькён. Все трое, кроме неё, подумали примерно одинаковое после её ремарки. Чонгук передал меню товарищу, постаравшись избавиться от дискомфорта, который ощущал от того, что не сказал сестре, кто он. Может, всё-таки стоит отважиться, признаться? Как она на это отреагирует, как посмотрит? Расскажет ли всем в Шаньси, начнутся ли у отца неприятности? Но ведь отец был прав, отправляя его на Каясан! Или нет? Прав, да не для всех. О, вот и начинается снова то, чего он боялся – сомнения! Нет, учение золотых – истина, оно самое правильное, устав – самый мудрый, принципы – самые логичные, мастера – самые справедливые. Он не может и не должен быть частью философии Шаньси. Поголовье мужчин не виновато в том, что в прежние века женщин ущемляли, так же как белые, например, не виноваты, как вид, в отменённом полтора века назад рабстве. Как и все японцы не были виноваты в японской оккупации и жестокостях прошлого века – хотя с этим-то как раз не соглашалось большинство корейцев, как все мусульмане не были виновны в многочисленных терактах по всему свету. Людям проще загрести под одну гребёнку, обобщить и ненавидеть полностью, чем разбираться в тонкостях. С другой стороны, многие ли способны перебороть в себе негативные ассоциации, вызванные чем-либо? Если изобьют в тёмном переулке, то будешь ходить по освещённым улицам, если отравишься грибами, то больше есть их не будешь, если получишь двойку в школе по математике, то перестанешь любить предмет или учительницу. Но и в этом таился скрытый смысл. Если избили в тёмном переулке, а не светлом, то в них и большая опасность. Если отравился грибами, а не мороженым, то потому, что они бывают ядовиты. Если невзлюбил математику, то этот предмет и не был создан для твоих мозгов, не соответствовал твоему мышлению. И если какая-то часть – большая часть – мужчин столетиями угнетала женщин и низводила их до состояния вещей, то не значит ли это, что в каждом мужчине потенциально заложено желание подчинять и властвовать? Что это в их природе, и они с трудом борются с собой, подчиняясь идеям гуманизма, просвещения, равенства. Однако эти идеи возникли в их же головах! Выходит, всё-таки, исключения существуют? Не будь готовых идти на уступки мужчин, осознавших всю неприглядность своего доминирования, феминизм никогда не достиг бы результата, ведь сила, оружие и закон был на их стороне. Официант подошёл принять заказы и разговор за столиком кое-как завязался. Из квартета только Кёлькён не ощущала чего-то странного, недоговорённого, витающего в воздухе. Цзыюй знала о золотой связи между Чонгуком и Мингю и о семейной между Чонгуком и лучшей подругой. Чонгук был не только знающим, но и находящимся в центре проблемы. Мингю тоже теперь знал и о братско-сестринских реалиях, и о том, что Цзы в курсе насчёт него, но пока молчит. Чонгук прислал ему короткое предупреждающее эсэмэс без разъяснений. Кёлькён не подозревала ни о чём, если не считать пари, заключённом с Цзыюй, и в их взглядах иногда мелькал понятный лишь им двоим заговор, остающийся вне осведомлённости и компетенции молодых людей. - Видишь, не так уж и плохо оказалось посидеть в компании, - взяла за руку Мингю его шаньсийка, - в кино можно сходить когда угодно. - А на что вы хотели пойти? – вклинился Чонгук. - На пятую часть «Фантастических тварей»… - ответил второй золотой. - Что на них ходить, они повсюду, - пробормотала себе под нос Цзыюй. - Дай угадаю, - услышал её шёпоток Чонгук, - и обитают они везде, кроме Шаньси? - Молодец, уже соображаешь. - Цзы, а почему бы нам как-нибудь не сходить в кино вчетвером? – посмотрела на неё подруга. - Ты же знаешь, Цзе, фильмы – это туфта. Я не люблю их, и Джо правильно говорит, что редкий фильм стоит внимания. - Так… ты ещё и против кинематографа? – уточнил Чонгук. - Телевидения в целом, - подтвердила она. - Мы немного дикие, - с игривой радостью и шаловливостью сообщила Кёлькён, подавшись вперёд и понизив голос. - И это несравненно, - сказал ей прямо в ухо, наклонившись, Мингю. Чонгук покашлял в кулак, напоминая о своём присутствии, и гневно посмотрел на друга. Тот вынужденно выпрямился на своём стуле, вздохнув. - Мне кажется, ты должна познакомиться с некоторыми фильмами и изменить своё мнение, - обратился к Цзы старший золотой. - Кажется, ты хотел научиться наслаждаться своей жизнью, а не любоваться чужой, тем более, выдуманной, - отрезала она. - О чём вы? – приподнялись любопытно брови Цзецюн. - Да так, ерунда, - принялась за еду принцесса. Чонгук посмотрел на сестру. Всё-таки, любовь ослепляет, как и всякое сильное чувство вроде ярости, зависти или восторга. Она такая наивная по сравнению с Цзыюй, и дело не в возрасте – всего год разницы! – а именно в состоянии души. Кёлькён очарована и влюблена, поэтому выглядит невинной, ни в чём не сомневающейся, беззлобной и открытой, совсем другое – вторая амазонка. Она за всё цеплялась разумом и пыталась расковырять, враждебная к внешнему миру за пределами Шаньси. Её чрезмерное трезвомыслие не позволяло допустить чего-то противоречащего привычным нормам, опьянеть от новизны, закружиться в удовольствиях неизведанного. Она не была умудрённой опытом, но интуитивная осторожность срабатывала автоматически, к тому же, сила духа и его твёрдость в ней восхищали. «Жаль, что они направлены на разрушение, а не созидание» - подумал Чонгук и опять вернул взгляд к сестре, очаровано глядевшей на Мингю. Он ненавидел его за этот искренний и честный взгляд, идущий от самого сердца и направленный туда, где ничего кроме лжи, кощунственной развращённости и спрятанного до поры до времени непостоянства. Как бы ему хотелось встряхнуть их обоих и расставить все точки над i! Но кому будет хуже и больнее? Кёлькён возненавидит и Мингю, и его самого за то, что разрушил её сказку. Но как иначе заставить её прозреть? «А всякий ли желает этого прозрения?» - вспомнил Чонгук о своих чувствах к Наташе. Он тоже был ослеплён на полгода, и не думал ни о чём другом, или думал, но мало и с трудом. Только их с сестрой слепота была разной, его – от яркого света, её – от шагания наощупь в темноте. Или наоборот? Кёлькён счастлива в своих заблуждениях, а он был в постоянных терзаниях, хотя Наташа ни в чём его не обманывала и ничего ему не обещала. Почему же он терзался? Потому что хотел большего? Потому что иногда приходил к выводу, что их роман был жестом жалости со стороны Наташи? Она пожалела его, глупого паренька, униженного Драконом, и дала ему почувствовать себя не намного хуже того. - Эй? – Он вздрогнул, посмотрев на Цзыюй, щёлкавшую пальцами возле его лица. - Что? - Ты с нами? - Извините, я задумался о своём… - О своём? – хмыкнул Мингю. – Рядом с такой девушкой думать о чём-то другом – преступление! – Кёлькён пихнула его локтем в бок. - Боюсь, если я буду думать об этой девушке или что-то предприму, то получу от неё хорошую взбучку, - отболтался Чонгук, мимолётно взглянув на принцессу. Цзыюй усмехнулась, но, решив, что это шанс, повернулась к нему: - Боишься? - Это образно… - Нет, ты боишься, - нажала шаньсийка. - Дружок, это вызов, - сказал Мингю. Кёлькён на этот раз незаметно ударила его под столом по ноге, произнеся: - Но это правда. С Цзы лучше не связываться. У неё каменное сердце, она никогда не отнесётся по-нормальному ни к одному парню. Не трать время, - с лёгкой просьбой в голосе озвучила Цзецюн. Ей совсем было ни к чему, чтобы подруга выиграла. Она ведь привыкла держать слово, и отказываться от выполнения условий пари бесчестно. - Слышал? – запустив в рот сочный кусок поджаренной свинины, взятой прямо руками, Цзыюй втянула между губ и большой палец, чтобы облизать от соуса, в который макала мясо. Губы сложились в трубочку и медленно вернули влажный и чистый палец наружу. Бровь принцессы приподнялась. – Я ужасная! От меня нужно держаться подальше. Чонгук как наяву увидел перед собой утреннее зрелище – нагую Цзыюй в белых простынях, с разметавшимися волосами, нежную и тонкую, как эльфийка, изящную, как молодая лань. Если бы ему сейчас предложили секс, он бы попросил именно эту его версию. Потому что незаконченные картины не дают покоя, пока их не доведут до конца. Но секса ему никто не предлагал, а развращать юных девочек не в его правилах. Даже если у них длинные ноги, осиная талия и спелая, нетронутая ещё ничьими руками и губами грудь. И, что ещё хуже, острословные, травящие, как белладонна или цикута, вредоносные уста, которые то и дело хочется заставить замолчать. Не потому, что говорят едкие гадости, не потому, что Чонгук не согласен с их утверждениями – он сторонник свободы слова почти в любом виде, если не доходит до хамских оскорблений – а потому, что они наверняка не дадутся главному методу по образованию тишины – поцелую. - Я выберу наиболее безопасный радиус, - сказал он, - на котором меня не зацепит ударная волна. Когда пришло время расходиться, девушки ушли в дамскую комнату. Мингю убрал улыбку, которую держал на лице весь вечер: - Зачем ты сказал Кён, что мы виделись? Хотел нас рассорить? - Что? – возмутился Чонгук этому подозрению. – Нет! Я не думал, что ты от неё это скрыл, вот и всё. - Я не выкладываю перед ней всё на свете, и в этом нет ничего криминального, а вот то, что ты влезаешь… - Я ещё раз повторяю – я не интригую у тебя за спиной! Я действительно считал, что она в курсе. - Цзы тебя всё-таки подговорила? Ты хочешь испортить наши отношения. - Да какие отношения, Мингю? – наклонился он над столом, с яростью зашептав: - Что ты называешь отношениями? То, что она считает себя твоей девушкой, а ты водишь её за нос? - Разве я не живу с ней? Не провожу с ней время? Не познакомил с друзьями и семьёй? Что ещё нужно для того, чтобы это стало отношениями? - Чтобы оба думали одинаково! - Мужчины и женщины не могут думать одинаково, мы разные по своей сути. - Если я узнаю, что ты ей изменяешь – я оторву тебе всё, чем ты это сделаешь, я не шучу. На горизонте появились шаньсийки. Мингю быстро процедил: - Поговорим завтра в «Пятнице». Я приеду. - Хорошо, буду ждать. - Ну что, - подойдя, Кёлькён положила ладонь на плечо своего молодого человека, - поехали домой? - Да, конечно, - поднялся он. - Проводишь меня? – обратилась к Чонгуку Цзыюй. Он удивился, но тоже встал: - Разумеется. - Хочу пройтись, идём. Расходясь, амазонки заговорщически и в то же время конкурентно переглянулись. Принцесса неспеша побрела по тротуару, проводив фары машины Мингю глазами до поворота. - Значит, ты действительно не в курсе сюжетов даже самых популярных фильмов? – спросил её Чонгук. - Я могу их все вкратце пересказать и без этого. Мелодрамы – о красивой любви и героических рыцарях, чтобы девушки замечтались, захотели чего-то такого, доверились и подчинились, ведясь на ложь. Боевики – о перестрелках и драках, которых не хватает особо отмороженным и о которых мечтают трусы, не в состоянии себе их позволить. Иногда эти боевики ещё и разжигают желание им подражать. Триллеры и ужасы – бред, извращение и сумасшествие, разлагающие нервную систему. Детективы – об убийствах на почве жадности, зависти, ненависти, ревности, обязательно спровоцированных мужчинами. Что там ещё остаётся? Комедии? Я, признаться, не люблю глупый смех, и смех по искусственным поводам. Что это за желание такое «хочу посмеяться»? Включать передачи и фильмы для того, чтобы ржать и гоготать? Безумство. Смех должен быть естественным, смех должен гармонично входить в жизнь, когда он появляется сам собой. Зарядить киношку для смеха то же самое, что зарядить порно для секса или кулинарное шоу для поесть. - Я как-то не задумывался об этом… - Ты существо мало мыслящее – мы уже разобрались. - Зато ты умна и прагматична, - улыбнулся он ей. - Навязчивые комплименты продолжаются? - Нет, это уже вне того матча-реванша. - Ну да, собственно, слово «прагматичная» слишком тяжеловесно для комплимента. Оно ведь подмечает некоторую корыстность, я права? - Я скорее говорил о рационализации. Я не думаю, что ты корыстная, напротив. Ты как-то в целом далека от всего материального… и в то же время, целиком и полностью, ты живёшь физически ярко, плотью. В тебе много граней, Цзы, и они удивительные. – Ощутив удар капли о руку, он поднял лицо к чёрному ночному небу. Звёзд не было. – Кажется, вот-вот начнётся дождь. Вызовем такси? - Ты что?! – ахнув, засмеялась Цзыюй. – Дождь – это же здорово! Давай идти дальше под дождём. Он и на самом деле расходился, окропляя их головы, одежду, асфальт. - Может, переждём и пойдём дальше? – Чонгук отступил под тент закрывшегося магазина. - Ты боишься промокнуть? - Не за себя. Не хочу, чтобы ты простыла. Вставай сюда. - Нет! – весело закинула назад голову принцесса и закрыла глаза. – Это же так здорово! Небесная вода! Я не заболею, не переживай! – Распахнув веки, она повернула лицо к Чонгуку, стоявшему под козырьком. Дождь плавно начинал разделять их рябой пеленой. – Ты хотел научиться жить! Начинай же! Ощути эту радость, ощути единение с чем-то более значительным и великим, чем человечество! - Думаешь, стоит? – сделал он небольшой шаг из-под тента и начал промокать так же, как амазонка. Секунда – и ливень полил как из ведра. Поток хлынул, как обычно бывало в Сеуле летом, резко. Но это значило, что скоро он закончится. Улица мигом опустела, и лишь предусмотрительный прохожий с зонтом пробежал вдоль дороги. Цзыюй закружилась на месте, расставив руки в стороны, принимая на себя дождь, радуясь ему, как ребёнок. Коса промокла, футболка тоже, облепив её тело. Под футболкой ничего не было, и Чонгук сглотнул, остановившись в паре шагов от шаньсийки. Он перестал чувствовать дождь, он не мог ему радоваться, когда всё его внимание сосредоточилось совсем на другом. А вот этому другому радоваться он очень даже мог. Хотя никакой музыки нигде не было, Цзыюй принялась танцевать на образовавшейся плёнке воды под ногами. Брызги вылетали из-под её кедов. - Что ты делаешь? – улыбнулся золотой, всё-таки сделав ещё один шаг. - Я же говорила, что люблю танцевать под дождём! – она замерла, посмотрев на него. По мокрому лицу катились капли, оставаясь росой на ресницах и смея касаться девичьих губ. – Не хочешь со мной? - Не думаю, что это хорошая идея… - Не любишь танцевать? А что любишь? Петь, рисовать, готовить? - Ни в чём из этого я особо не преуспел. - Но хоть в чём-нибудь же ты хорош? – требовательно спросила Цзыюй, сверкая влажными глазами, в которых, казалось, собрались все исчезнувшие с неба звёзды. - Да, кое в чём меня хвалили, но тебе это вряд ли понравится. - В боевых искусствах? Что ж, я бы схлестнулась с тобой, чтобы выяснить, до сих пор ли ты способен меня одолеть? - Я говорил не об этом, - как заворожённый, чувствуя, что ему очень хочется это сделать, Чонгук преодолел последний шаг и поднял руку, чтобы коснуться щеки Цзыюй, но она мгновенно отступила, не то вовремя заметив его движение, не то предугадав его. Она не выглядела испуганной, скорее наоборот. Она с задорным превосходством посмотрела на его занесённую руку и медленно покачала головой: - А вот это меня не интересует. Оставь свои сексуальные игры для других. - Прости, я предупредил, что тебе это не понравится. Я не хотел… - Хотел. Как и все мужчины. Вы хотите трёх вещей: власти, богатства и секса. Ничего кроме вас не тревожит. - Это не так, - дождь стал потихоньку уменьшаться. Они стояли вдвоём посредине улицы абсолютно мокрые, - я не хочу ни над чем властвовать, Цзы, власть – тяжёлый груз, способный довести до безумия. Я не стремлюсь к богатству. Среди драконов меня называли нищебродом, но я никогда этого не стеснялся. Что касается секса – у меня его было достаточно, чтобы перестать быть им озабоченным. - Что же это было минуту назад? - Симпатия? - А симпатия всегда должна выражаться физически? - Нет, не обязательно. Я извинился, Цзы, я не хотел тебя обидеть… - Обидеть меня? Ты как-то неверно понимаешь подобные ситуации. Мужская глупость унижает мужчину, а не обижает женщину. Вам всегда кажется, что из-за ваших поступков что-то меняется у нас и в нас, но на самом деле это просто ничего не меняется в вас. Вы доказываете свою низменность и ограниченность. - Почему ты так остро это воспринимаешь? Множество женщин первыми лезут к мужчинам, если бы меня попробовала коснуться девушка, я бы вряд ли плохо о ней подумал. - Потому что ты только этого и ждёшь. Дождь почти кончился. Вокруг образовывалась влажная прохлада, пахнущая озоном. - Нет, не жду! - Кому ты рассказываешь? Ждёшь! - Цзы, не зли меня, пожалуйста, я очень терпеливый, но не приписывай мне того, чего нет. - Ты просто сам себя не понимаешь, - улыбнулась она. Ей нравилось его злить, нравилось, что он бесился. Это было приятно. «Да, иногда я сам себя не понимаю, но я не озабоченный, вроде Мингю! Я многократно отказывался от интимных предложений и не лез в постель ко всем согласным, я давно перестал быть неразборчивым юнцом! Но, возможно, я слукавил, говоря, что не подумал бы плохо о лезущей ко мне девушке. Разве не так я всегда и реагировал, стоило им откровенно намекнуть, подсесть с выпивкой или осыпать соблазнительными предложениями? Да, часто, как и Цзы только что, я уклонялся от малейших посягательств на себя» - А ты себя понимаешь? – спросил он её в ответ. - Я? Само собой. - Уверена? Или мы оба просто мыслим в парадигме, в которой выросли и жили? Мы оба хотим видеть в себе что-то, и принимаем это за действительное. Мы повторяем заведённое до нас и воспроизводим это вопреки тому, что таится в нас самих. - Во мне ничего не таится, Чонгук. Мне никогда не приходилось обманывать, скрывать и переходить на другую сторону. В моей жизни нет тайн и мне легко, в отличие от тебя, которому сначала пришлось сделаться буддистом, затем переобуться в золотого, потом поприкидываться драконом и вести себя при родной сестре так, будто вы чужие. Попробуй снять все эти маски, всю эту шелуху с себя, найди своё ядро, и потом говори мне о том, что в нас таится! - Не буду спорить, ты попала в цель – мне было нелегко многократно переосмыслять и перестраиваться, но, по крайней мере, в этом я обретал опыт, знания, анализировал и сравнивал, видел со стороны и находил ошибки и недочёты. А ты упёрлась в одну точку и не желаешь с неё сдвинуться! - Зачем сдвигаться с лучшего и наивернейшего? - Ты непробиваема, - взметнул руки Чонгук и опустил их. Цзыюй просияла: - Спасибо, я знаю. - Ты обещала дать мне шанс доказать, что золотые – отличные парни. - И как ты думал это сегодня сделать? Поцеловав меня? - Нет, это в мои планы не входило. Но я буду тебе очень благодарен, если ты сделаешь вот так, - Чонгук взял свою футболку за грудки и, отлепив от своей мокрой груди, помотал её в воздухе, чтобы она чуть подсохла и упала обратно без облегания. Цзыюй опустила лицо на себя и увидела выпирающие через ставшую прозрачной ткань заострившиеся соски. Подняв глаза обратно на парня, она засмеялась, но футболку всё-таки оттянула, начав её сушить: - Ты всё-таки озабоченный, - её совсем не смущало собственное тело и то, что кто-то мог его увидеть. У них в Шаньси девушки могли спокойно идти на реку нагишом и купаться, и если какие-то представители мужского пола оказывались рядом, то отворачивались и уходили сами. Если женское тело вызывает похотливые помыслы, то женщины в этом не виноваты и не обязаны прятаться за семью вуалями, чадрой, паранджой и буркой. У кого грязные мыслишки – тот пусть себя в руках и держит, запихивает себя в узду, ограничивается, носит защитные очки, не выходит из дома, коли в штанах удержать кое-что не в состоянии. - Это ты провокаторша. Ещё скажи, что не специально это всё устроила. - Нет! Нужен ты мне больно… - Для того, чтобы поиздеваться – почему бы и нет? - Разве что с этой целью, - вздёрнула она подбородок, - вызывай такси, пора бы уже и спать. - Тебя нужно проводить до номера? – участливо спросил он. Недолго подумав, Цзыюй кивнула.