Из Ян

Такси довезло их до «Хаятта» быстро, они не успели и высохнуть, хотя посадить их к себе согласился только третий водитель, не побоявшийся мокрых отпечатков на сидениях. - Мне говорить громче или тише? – поинтересовался Чонгук уже в лифте. – Чтобы Мино услышал нас или не услышал? - Плевать, буду я ещё думать о нём и подстраиваться. Высунется – увидит, не высунется – ну и ладно. - Но… я думал, что ты согласилась, чтобы я проводил тебя, чтобы… - Как обычно, думаешь ты через одно место, - улыбнулась Цзы приторно, - я согласилась продлить твоё общество, чтобы ещё поиздеваться над тобой. - Серьёзно? И как же ты надо мной этим поиздевалась? - Ну… тебе опять придётся мотаться по ночному городу, не высыпаться, - они вышли из лифта и Цзыюй, не останавливаясь, пошагала к своей двери. Чонгук шёл рядом. – Ты же не думал, что я пущу тебя к себе до утра второй раз? - А ты же не думала, что я бы этого хотел? – Остановка возле номера заставила их посмотреть друг другу в глаза. Шаньсийка вытащила электронный ключ от замка, пытливо прищурившись и постукивая им по бедру. - Что ты хотел – мы уже выяснили чуть раньше. - Так зачем же мне подвергать себя лишним соблазнам? Особенно когда кто-то якобы непреднамеренно спит совсем без всего. Как бы Цзыюй ни старалась, но ей не удалось теперь скрыть румянец на щеках. Смутила не столько собственная нагота, сколько вообще неизвестность, что видел этот золотой, как она выглядела, в какой позе развалилась? Но разве ей не всё равно на это? Даже если она во сне храпела, у неё текли слюни или сползли трусы – какая разница на его мнение? Цзыюй скрипнула зубами – нет-нет, он не должен был видеть её в недостойном виде! Как же он тогда в неё влюбится? - Я всегда так сплю, - процедила она, опустив взгляд к ногам. – Надумал себе, поглядите, что ради него кто-то разделся! Уж не соблазнить ли тебя я пытаюсь? Ха! – Она посмотрела в лицо Чонгука, слегка ироничное, недоверчивое, но дружелюбное. – И я не совсем без всего сплю, между прочим. Ты невнимателен. Молодой человек улыбнулся. На этот вопрос, мучивший его с утра, он ответ получил. - Я не стал стягивать с тебя покрывало, проявляя внимательность. Полуобнажённая нагота возбуждает сильнее полной, - сказал он. - Значит, тебе трудно держать себя в руках при виде голой девушки или некоторых частей её тела? – Цзыюй открыла дверь и перешагнула порог. Обернулась. - Как и всякому нормальному мужчине. Было бы странно, если бы нас к вам не тянуло. - В таком случае – оставайся, - с дозволением провела она рукой в приглашающем жесте. - Чтобы помучиться? - Именно. - А если я начну приставать? - Нет-нет-нет, ты не можешь, ты же мне доказываешь, что золотые – отличные парни, и они не полезут без разрешения, не так ли? А ты прекрасно знаешь, что я разрешения не дам. И смогу отбиться и остановить тебя, если у тебя всё-таки случится припадок несдержанности. Ещё не решив до конца, принять это предложение или нет, Чонгук тоже вошёл в номер и закрыл за собой дверь, оглядываясь. - И насколько близко мне будет позволено терпеть муки воздержания? Амазонка поймала его взгляд на кровать и покачала головой: - Даже не думай. Моя постель – только моя постель. Ляжешь, как и вчера, на полу. - Как собака? – хмыкнул Чонгук. - Не обижай добрых псов, мужчины – куда хуже. С собаками я дома сплю. - Что ж… я останусь, если… - Ты ещё условия будешь ставить? Я тебя не держу, не хочешь – уходи. - Ладно, - кивнул золотой и развернулся к двери. Цзыюй спохватилась, так она его никогда не очарует! - Если что? - Если мы посмотрим какой-нибудь фильм перед тем, как лечь спать. - Включишь мне что-нибудь про любовь, надеясь, что я размякну и потеряю бдительность? Бесполезно. - Про любовь. Но не между мужчиной и женщиной. Не делай такие глаза – и не про гомосексуальность тоже. Я хочу, чтобы ты тоже посмотрела на мир хоть немного моими глазами. Я учусь у тебя жить, а ты могла бы увидеть эту жизнь под другим углом, познать силу искусства. - Тебя никогда не смущала связь слов «искусство» и «искусственный»? Созданное человеком – мужчиной, в основном, потому что среди вас изобретателей и извращающих природу было куда больше – всегда фальшиво и ложно. Что за любовь такая в твоём фильме? К работе, к вещам? - Собачья любовь, раз уж ты сказала, что любишь их. - Собачья? – изогнулись брови принцессы. Чонгук взял пульт от телевизора, висевшего на стене напротив широкой кровати, и полез в интернет в поисках фильма. - Да. «Хатико» - слышала о таком? - Название как будто бы знакомое… там собаки любят друг друга? - Вроде того… давай лучше посмотрим, чем я буду объяснять, - парень повернулся и посмотрел просяще в глаза Цзыюй. Он ничего не говорил, но и без слов было видно, что он очень хочет, чтобы ему пошли навстречу. Девушка вздохнула и, скрестив руки на груди, бросила: - Ладно, давай сюда свой фильм. Только один. И если он мне не понравится – никаких больше киношек! - Ещё останутся мультики, - улыбнулся Чонгук. - Они ничем не отличаются, та же фигня, только нарисованная. Золотой нашёл фильм «Хатико» и, запустив его, сел у подножья кровати, на пол, где спал минувшей ночью. Шаньсийка забралась на кровать и, удобно подбив под спиной подушку, комфортно устроилась. Ей был виден затылок Чонгука, не возразившего ни словом, чтобы спать и находиться ниже, там, на полу. Хоть он и подметил в очередной раз, как амазонка пытается унизить его всяким действием и решением. Она расплетала ещё влажную косу, глядя на парня. Пока он сидел на пути её взгляда к экрану, она никак не могла сосредоточиться на том, что шло по телевизору. Глаза косились на молодого человека, мысли возвращались к нему, к тому, что ни разу за этот день она не испытала отвращения, брезгливости или искреннего возмущения. Цзыюй никак не могла найти, на чём его поймать, и даже его несостоявшаяся попытка поцеловать её не была ничем криминальным, ведь она сама этого добивалась, чтобы он полюбил её, потянулся к ней, не смог бы без неё. - Эй! – окликнула она его. Чонгук обернулся через плечо. С надутым видом, надменным из-за того, что ей надо было отделить себя подальше от того, что она собиралась сделать, девушка похлопала по второй подушке у спинки кровати, возле себя: - Ладно уж, иди сюда, отсюда удобнее смотреть. - Ты уверена? - А ты? - Я должен буду держать себя в руках – я помню. - Ну так иди уже, тебя уговаривать что ли надо? Воистину, собаки умнее, им похлопаешь – и они бегут. Чонгук поднялся, поставив паузу, и неспеша двинулся к кровати. - У вас мужчины так и должны себя вести, да? Бежать по сигналу, выполнять команды, выслуживаться? - Зачем спрашиваешь, если знаешь мой ответ. И разве у вас к женщинам другое отношение? Разве не здесь бытует фраза про перевёрнутые тапочки? Жена принеси, жена подай, жена роди и дома сиди! И ты мне что-то будешь говорить? Я удивляюсь, как в двадцать первом веке до сих пор находятся полоумные, идущие замуж. Это же добровольное рабство! Чонгук опустился на кровать, пожав плечами: - Среди золотых почти не было женатых до последнего времени. Нам это было запрещено. - Оно и к лучшему, - съехидничала Цзыюй, но, подумав, уточнила: - Почему? - Редкий золотой доживает до старости. Считается ужасным возложить на себя ответственность, и не донести её до конца. Брак без любви у золотых не в чести, вернее, иного и не должно быть, а если ты гибнешь, оставив кого-то любящего тебя, то это бессовестно и бесчестно. Лучше никого к себе не привязывать. - То есть, золотые должны быть девственниками? - По-хорошему, да, - смутился Чонгук, со стыдливой улыбкой отведя глаза и вспоминая вечную шутку про его многоразовую невинность, - мы ведь не только боевой орден, но и духовный. Аскеза и воздержание – вот к чему мы приучены. - Но, судя по всему, этого не получается, и такие как дядя Хвангук, или этот твой Мингю… да и сам ты! Вы не избегаете женщин. - Да этого почти никогда не получалось и в былые времена. Золотые выкупали женщин из борделей, помогали им оттуда бежать, спасали от насилия, выкрадывали похищенных обратно, находили приют прячущимся от тиранов-мужей, содержали обездоленных вдов и сирот. Многие из них в древности навсегда теряли свой социальный статус, общество не принимало их, как обесчещенных, и они становились спутницами золотых. Только среди нас они находили защиту и человеческое отношение. - Тебя послушать, так прямо рыцарство! - Но это оно и есть. Это наши принципы, наши убеждения, наши законы, то, что мы должны делать, наши миссии. Я не придумываю ничего на ходу, я говорю тебе, как есть на самом деле. Цзыюй посмотрела на него некоторое время и, когда всерьёз стала рассуждать о золотых, таких, какими их описал Чонгук, сама себя одёрнула: «Ложь! Мужчины никогда не говорят правду!». - Давай уже смотреть твой фильм, - развернулась она к экрану. – Запускай. Парень нажал на кнопку и сел рядом с принцессой, стараясь не слишком приблизиться, не задеть её. Запах дождя от её волос долетал до него, напоминая о первобытном танце без музыки, о незатейливых движениях, подражающих птицам и лисам, извивающимся змеям и скачущим кобылицам. Футболка на ней уже высохла, как и на нём, но всё ещё напоминала о том, что под ней. Плохой идеей было остаться здесь на ночь. Зачем он пошёл на это? Потому что Цзыюй отвлекала его от мыслей о Наташе. Она отвлекала его от мыслей обо всём, её бесконечные подколы, насмешки, вызовы, утверждения, требующие опровержений, всё это не давало уклониться мысленно в другую сторону ни на секунду, заставляло сосредоточиться и мастерски выстраивать диалоги, как на древнем состязании риторов, спорящих о преимуществах той или иной религии, гелиоцентрической модели мира или старшинстве Лао-цзы перед Конфуцием. Амазонка умела завладеть вниманием и удерживать его. Специально ли она это делала? Чонгук никак не мог понять, такая она и есть или играет? Выглядело всё слишком естественным, открытым и прямолинейным. Нет, она не может пытаться его соблазнить, какая девушка делала бы это через оскорбление, унижение и втаптывание в грязь? С каким мужчиной бы это сработало? Нет, здесь не может быть никакого подвоха. Он старался не смотреть на неё, не смущать ожиданием её реакции, поэтому, хоть и видел «Хатико» не в первый раз, не отвлекался от хода событий. Но, как и в первый раз, в конце ему сделалось жутко тоскливо, грустно и печально. Посмотрев фильм года четыре назад, он заплакал и едва успел убежать из комнаты, скрывая слёзы, чтобы не увидел Юнги, который припоминал бы ему это до самой смерти. Сейчас он взрослее и, хотя бедный пёс вызывает всё то же щемящее сердце чувство, Чонгук умеет держать себя в руках. Да и стыдно было бы плакать при девушке. Желая спросить о впечатлении Цзыюй, когда пошли титры, он повернулся к ней, и увидел залитое слезами лицо амазонки. У неё были красные, мокрые глаза, солёные капли текли до подбородка и падали с него, пока она старалась не шевелиться, чтобы не привлечь к этому внимания. Её губы мелко тряслись. - Цзы? – ошарашенный, позвал её Чонгук, беспокоясь из-за её остекленевшего взгляда. Неужели он видит слёзы шаньсийки? Они на это способны? Они умеют быть сентиментальными? Принцесса развернулась к нему и резко толкнула в грудь: - Ты чудовище! Чудовище! – стукнув его болезненно по плечу, до синяка, не жалея прыти, она соскочила с кровати и убежала в ванную. Чонгук услышал, как включилась вода и она стала высмаркиваться. Ого себе! Железную леди пробили настоящие рыдания! Но не прошло и минуты, как она вылетела обратно в спальню, вытирая лицо полотенцем: - Зачем ты показал мне этот фильм?! – гнев её был неподдельным, она готова была рвать и метать. – Зачем?! - Ну… он очень хороший… - растерялся Чонгук. - Хороший?! Вызывающий боль в груди фильм – хороший?! И посмотри на себя! Ты даже не дрогнул! Тебе всё равно на бедную собаку! Ты бесчувственный ублюдок, как и все вы! - Цзы, это не так… - Моральное чмо! Днище! У тебя ни души, ни сердца! Это существование души у индейцев католическая церковь признала, а вот о существовании души у мужчин ещё надо подумать! - Цзы, среди индейцев тоже были мужчины, успокойся, пожалуйста, я не думал… - Не думал, не думал, не думал! Ты никогда не думаешь! От тебя это только и слышно. Поганец, мерзота! - Да чем я заслужил?! Прости, кто бы знал, что ты так среагируешь… - А ты на это и надеялся, да? Посмотреть, как плачет будущая генеральша? Будет о чём рассказать внукам! Он решил помолчать, поняв, что сопротивление бесполезно. Пусть выговорится, покричит на него. Похоже, в жизни Цзыюй нечасто случаются печалящие события. Или у неё на самом деле мягкое и доброе сердце. Девушка ушла в ванную опять, снова там высмаркивалась и умывала лицо, после чего вернулась уже без полотенца и плюхнулась угрюмая на кровать, привычно скрестив руки на груди. Чонгук хранил тишину от греха подальше. - Зачем ты показал мне это? – снова задала она вопрос. - Я посчитал, что если показать что-то душевное, то ты изменишь своё мнение… - Душевное? Это – душевное? Как бедное существо годами ждёт чуда и, не дождавшись, умирает? Если бы ты умер, не дождавшись чего-то, ты бы это тоже считал душевным? Ты бы хотел быть на месте Хатико? - Нет, прости. Возможно, я перегнул и ошибся с фильмом. - И сам не заплакал! Ни слезинки не пролил, чудовище! - Я плакал, - признался Чонгук, решив, что сейчас это будет не самым позорным признанием, - когда смотрел первый раз. - Не верю. Ты не способен сочувствовать. Вы – мужчины и люди мужского мира, смотрите на страдания по телевизору и закаляете свои сердца, чтобы перестать быть способными любить, вот в чём дело! Я поняла. Ваши фильмы вовсе не пробуждают желания, они их убивают. Ты сам сказал, что первый раз, если тебе поверить, ты плакал, а потом – нет. Вы изводите все чувства на своём «искусстве», а потом вам уже на всё плевать. - Не думаю, ведь есть люди, способные рыдать над одним и тем же по десять раз. - Как я теперь буду спать?! – взмахнула руками Цзыюй. Потом провела пальцами по намокшим щекам и покачала головой: - Мне жалко Хатико. Я хочу помочь, исправить, вмешаться, но я не могу, потому что этого не существует. Это выдумка, не происходящая сейчас нигде. Это мучает и раздражает! Зачем вы делаете такие фильмы? Они приучают, что ничего не можешь сделать, приучают к бездействию. Вы привыкаете смотреть на горе и несправедливость, как на «душевную» историю. Которая решена за вас, прожита за вас и закончена не вами. Нет, нет-нет, я больше не буду смотреть никаких фильмов! Джо права, всегда была права. Я, может, плохо могу объяснить, но я чувствую, что в этом много неправильного, что в этом много зла… Чонгук бы улыбнулся, потому что её слова звучали как приговор средневекового инквизитора или религиозного фанатика, но из её глаз продолжали скатываться слёзы, механически, как дворниками, смахиваемые руками девушки, пока она говорила. И от этой светлой грусти, от невыразимого сострадания к киношной собаке Цзыюй делалась не просто настоящей, она делалась хрупкой, понятной, человечной. Чонгук ощутил, что гораздо больнее, чем от фильма, ему от слёз амазонки, их хотелось остановить. Прав был Сандо, что самое нестерпимое для мужчины зрелище – женские слёзы, из-за них и в горящий дом залезешь не заметив, любую просьбу выполнишь, долетишь до края света, спустишься на дно океана и воскреснешь, если понадобится. - Цзы, прости меня, мы больше не будем смотреть фильмы. Но разреши заметить кое-что. - Ну? – не глядя на него, шмыгнула она носом. - Фильм показывает, что сильные чувства вызывает только истинная верность, он показывает, как важна преданность, как по-настоящему надо любить. На примере Хатико видно, что… - Что только собака может быть настолько верной и преданной? – хмыкнула Цзыюй. - Нет, люди тоже на это способны. - Женщины – может быть, но не вы. - Знаешь, многие золотые… - Я не хочу больше историй. Не хочу смотреть на то, чего нет, и слушать о том, чего, скорее всего, тоже не было. Если бы я столкнулась в жизни с тем, что какой-то парень лет десять подряд приходит на вокзал, ожидая возвращения своей возлюбленной, и при этом не спит с другими всё это время, я бы, может, ещё задумалась… - Мужчинам по природе трудно ждать, мы слишком неусидчивые. Нам проще сесть на следующий поезд и догнать ту, которую любишь. - Даже если она навсегда уезжает в другую страну и не собирается возвращаться? – покосилась на него Цзы. - Даже если так. - И ты бы так мог сделать? - Я? Не будь золотым, наверное, но у меня долг… - А как же твой отец? – Оборванный на середине фразы, Чонгук передумал продолжать. Его отец. Это сложно. В течение жизни он умел объяснить себе случившееся, а потом находил опровержения, и так по кругу. – Он был не прав? Он не должен был ехать за твоей матерью? - Должен был, - тихо пробормотал Чонгук. - Чем же ты лучше? Или хуже? - Хуже, наверное. Я не смогу примирить свою совесть, если нарушу слово, а оставить ряды золотых – это предательство. Однако наш устав строится на ценности любви, и предать её – это также перестать быть золотым. Это безвыходная ситуация. - Но если бы ты попал в такую ситуацию? Ты бы бросил женщину с твоим ребёнком? - Я сделаю всё, чтобы никогда не оказаться в такой ситуации. Я уже задумывался над тем, о чём ты спрашиваешь. И я не знаю, как бы поступил, но знаю, что никогда не хотел бы никого предать. Единственный выход – не попасть в подобную ловушку. В ту ночь, когда мы с тобой подрались на крыше, я поклялся себе, что больше никогда не вернусь в Шаньси. Я не буду разрываться и подставлять себя под необходимость выбирать. - Но… - внутри Цзыюй неприятно задёргалось. Она же должна доказать подруге, что этот тип поедет за ней, куда угодно! – Я думала, что ты скучаешь по дому и хотел бы побывать там. - Скучаю, да, и хотел бы. Но я не буду этого делать. Это избавит от лишних проблем. Они замолчали, и принцессе опять в голову влез Хатико. Вместе с тем, что спор на любовь Чонгука грозил сорваться, точнее, быть проигранным, эти мысли вызвали вторую волну слёз. Почему всё так неправильно, перевёрнуто? Почему бедный пёс мог ждать и хранить верность, а мужчины всегда придумывают себе возвышенные идеалы и готовы хранить верность целям, творчеству, науке, карьере, но не живому человеку? - Цзы, не обижайся и не подумай лишнего, но когда ты плачешь – мне хочется тебя обнять, - сказал Чонгук. Она подозрительно на него уставилась. – Я же говорю, не надумывай лишнего. Просто по-человечески. Обнять и успокоить. Подставить плечо. Можно? - Думаешь, я нуждаюсь в твоём успокоении? - Но с подругами вы наверняка так делаете. - Подруги – это другое. Ты мне не подруга. - Я могу быть другом. - Ты подумал над тем, что предлагаешь? Я ведь могу попросить дружеской помощи. Против золотых. - Нет, как мой друг ты не сможешь так поступить, - улыбнулся Чонгук. - Я тебе ничего не обещала. И вообще, может, ты рассчитывал, что я тут раскисну и ты, успокаивая меня, ко мне подберёшься? - Будда! Так и знал, что всё равно надумаешь, - он встал с кровати и отправился на прежнее место, - всё, видишь, я ушёл. Не лезу и ничего не делаю. – Он стянул через голову футболку. Цзыюй не ожидала, что он не поступит так же, как вчера, и не ляжет в одежде. Она воззрилась на его тело, как на инородное. Впрочем, таким оно для неё и было. – И я никому не скажу, что ты плакала, не бойся. - Это не то, чем ты сможешь меня шантажировать! Плакала, и что? Это естественно. Вот ты не плакал, что гораздо хуже. Даже самый сильный человек должен уметь плакать, потому что у него должны быть чувства. Иначе он и не человек. Разве нет? - Ладно, в следующий раз я не буду сдерживаться. - Следующего раза не будет, мы же договорились больше не смотреть фильмы. - Но я обещал научиться жить, так что я не буду сдерживать слёз, когда произойдёт что-то реальное. Смотря, как он стягивает с себя чёрные кожаные штаны, Цзыюй нахмурилась: - Какого чёрта ты делаешь? - Извини, но спать в одежде было неприятно. Я раздеваюсь. Не заметно? - Я не разрешала. - Поздно. Ты впустила меня сюда до того, как были обговорены дополнительные условия. Сощурившись, с раздувающимися от ярости ноздрями, шаньсийка встала с кровати и тоже начала раздеваться. Стянула с себя джинсы и, чуть помешкав, скинула футболку. Чонгук заметил краем глаза, что произошло, удивлённо повернулся к ней и, понимая, что пялится, сразу же отвернулся, смущённо пряча глаза, в которых, как на плёнке фотоаппарата, отпечаталась грудь Цзыюй. - Я всё видела! – поставила руки в бока девушка, намекая на его неудержавшееся любопытство. - А я не всё, но и это, кажется, уже было лишним. - Спокойной ночи! – сказала она и забралась под одеяло, расправляя длинные волосы по сторонам, чтобы не лечь на них и не придавить. - Спокойной ночи… - отозвался золотой и лёг на коврик на полу. Чем он занимается? Почему до сих пор здесь? Что за епитимью сам себе назначил в виде едкой и язвительной амазонки, притом красивой и соблазнительной, но ещё и невинной? Не стесняющейся ни своего тела, ни своих мыслей, ни желаний. Смелая, отважная, принципиальная. Каким образом убедить её, что мужчины не сволочи? Добротой и терпением? Податливостью и смирением? Но таких мужчин у них в Шаньси хватает, их не уважают, с ними не считаются. Как заставить её понять, что мужчины им равны и достойны большего? Такие мужчины, какие они есть, с недостатками и ошибками, которых хватает и у женщин. Как доказать ей, что и женщины не совершенны, если она не желает этого видеть? Может, Наташа могла бы помочь? Опять Наташа! Почему он возвращается к ней? Она выходит замуж за другого, она развелась не из-за него, и не стоит искать предлоги, чтобы вновь с ней встретиться. Да, Наташа мудрая женщина и… кажется, подруга Черити Лавишес? О, святые бодхисаттвы, как он раньше об этом не подумал? Наташа не станет интриговать и вставать на чью-либо сторону, она всю жизнь успешно сохраняла нейтралитет и никуда не вмешивалась. Чонгук прислушался к дыханию Цзыюй. Чувствовалось, что она ещё не спала. Думала о чём-то. Всё ещё жалела бедного Хатико? Или ненавидела того, кто заставил его жалеть? Она была жалостливой, как выяснилось, однако у амазонок жалость часто сочетается с отсутствием милосердия. По-женски чураясь насилия и презирая его, со слезами на глазах они ранят и убивают. Так что жалость – это не та эмоция, которой надо переменить образ мужчин в её глазах. Уважение – вот чего он должен добиться! Принцесса проснулась и обнаружила, что одна в номере. Ни Чонгука, ни его вещей не было. За окном начинался день. Она поискала в душе, но и там никого не нашла. Куда он делся? Почему ушёл, не попрощавшись? Почему вообще ушёл? Разве не нравилось ему проводить с ней время? Разве не заглядывался он на неё? Ведь начал же! Потерявшаяся в домыслах, Цзыюй взялась за телефон. Был выходной, и к трубке сразу подошла мать её лучшей подруги. - Тётя Хиджин, доброе утро! - Доброе, Цзы. У тебя взволнованный голос. - Да, я снова хотела спросить совета. Дело в том, что… в общем, мне показалось, что я начала ему нравиться. Ну, знаете, я себя как ни веду, а он не обижается и не парирует, всё проглатывает. - Милая, он золотой. Они никогда не соревнуются с женщинами, поэтому Шаньси и является их слабым местом. Здесь их методы противоречат их принципам. - То есть, вы хотите сказать, что его поведение не показатель начавшейся симпатии? – расстроилась Цзыюй. - Пока это ни о чём не говорит. - Но он пытался поцеловать меня вчера! - А это уже серьёзнее. - Но мы не поцеловались. Я увернулась, - огласила свой поступок на суд советницы девушка и гордо вскинула подбородок, хотя её никто и не видел. - И что же было дальше? - Он проводил меня до номера. Потом мы вошли. Смотрели кино. - Ты смотрела кино? Ты же грозная противница этого. - Да, но как ещё с ним можно было провести время? Мужчины, похоже, обожают это ничего не делание перед телеком. Вот мы и смотрели. Потом мы легли спать… - Так вы… - Нет-нет! Вы что? Он спал на полу, я на кровати. А утром он исчез. Это очень дурной знак? Это из-за того, что я не дала себя поцеловать? Или как понимать? - Девочка моя, мужчины бегут с утра от женщины в двух случаях: от страха перед ответственностью или от страха завязнуть по самые уши в чувствах. Если твоему золотому не за что нести пока ответственность, то тут безусловно второй вариант. - Вы думаете? - Я почти уверена. - И что же мне делать дальше? - Пережди какое-то время. Не связывайся день или два. Но не жди от него звонка, он не сделает его первым. Если он испугался, что влюбится, то попытается забыть, займёт себя чем-нибудь, будет избегать тебя и сделает всё, чтобы отвлечься. Но ты ему забыть себя не дай. Закончив разговор, Цзыюй упала на подушку. Ей было стыдно перед тётей Хиджин за то, что не говорила, что речь о её старшем сыне. Но как такое сказать? «Извините, я тут вожу за нос Чонгука, надеясь использовать его для возвращения Цзецюн, а заодно попотешаюсь, когда он начнёт страдать. Вы мне в этом не поможете?». На чью сторону встала бы мать-амазонка? Другой женщины или своего сына? Какие чувства оказались бы сильнее? Скучала ли она по нему эти двенадцать лет? Вспоминала его? Хотела навестить и вернуть? Подозревала ли хоть немного, кем он стал? «Может, пункт о страданиях и издевательствах стоит вычеркнуть? – задумалась Цзыюй. – Это же брат Цзе, он один из нас… как бы он этого ни отрицал, он – человек клана Ян, однажды он поймёт это и образумится. Если я не изведу его и не отпугну. Нет, я определённо попытаюсь вести себя с ним немного лучше. Насколько получится. Если получится». Шаньсийка посмотрела на телефон. Стоило тёте Хиджин сказать, чтобы она не торопилась и переждала, как руки зачесались набрать его, написать ему, спросить, куда он делся и когда они увидятся в следующий раз? Почему так трудно терпеть запреты! Ожидание – самое ненавистное для Цзыюй, с самого детства, сколько себя помнила. День или два не так уж и много, но всё-таки… Телефон зазвонил сам, и она подскочила, хватаясь за мобильный. «Ага, он сам всё-таки звонит, сам!» - порадовалась она, но быстро сникла, увидев на экране «Мама». - Да, мам? – плюхнулась она обратно на постель. - Родная, я звоню насчёт твоего дня рождения. Знаю, что ты не любишь подарки и сюрпризы, но всё-таки… - Ничего не надо, правда, я же просила. - А новые ножны для меча? Кованые серебром и инкрустированные камнями, – попыталась раздразнить её боевым аксессуаром Бинбин. Сама она была эстеткой и обожала красивое, тянулась к тонким работам, дорогим тканям, модным интерьерам, выдержанным винам. Ей была непонятна кричащая грубость и простота, устанавливаемая старшей сестрой. Хотя Джо никому ничего не навязывала, но, подражая ей, девушки невольно ввели в Шаньси моду на всё примитивно-безыскусное: одежду, мебель, еду, причёски. - У меня ещё мои не износились. Если хочешь что-то символическое, то подари мне ящик патронов. - Цзы, нельзя получать каждый год одно и то же. Подумай, всё-таки. Да, и ты хочешь отметить в доме или на природе, с девочками? - Мам… тут такая ситуация, что я не буду отмечать дома… - Значит, на природе? Решено… - Нет же, я остаюсь тут, в Сеуле! - В Сеуле? – опешила женщина. – Но… как же Юци, Тиньян и другие? - Я позвоню им, чтобы приезжали. Мы отметим здесь. - Цзы, я тебя не узнаю. Что с тобой? Почему ты хочешь остаться там? Я думала, что вы с Мино скоро прилетите. - Он может возвращаться, но я задержусь. У меня тут небольшое дело. Надо выиграть спор на парня. - Спор на парня? Что ещё за новости? - Долго объяснять. Джо в курсе. Если я выиграю, то Цзе вернётся со мной. - Не нравятся мне ваши затеи, девочки! Спорить с лучшей подругой! Споры – мужское глупое развлечение, вам-то оно на что? - Мам, ну пожалуйста, мне нужна ещё неделька. Ну, две, может быть. - Ох, тогда скажу Мино, чтобы ещё присмотрел за тобой. - Не надо! – спешно выкрикнула принцесса. – Не надо, мам, я уже взрослая и самостоятельная. - Цзы, ты ничего не знаешь о мужском мире, в котором всё не так, как у нас, тебе в нём нужен проводник. Пожалуйста, не спорь, мне спокойнее, что вы вместе, Мино имеет связи в Сеуле, он бывший дракон, а ты – молодая и неопытная шаньсийка, моя дочь, на которую мало ли кто захочет покуситься! «Например, сам Мино? - подумала с сарказмом Цзыюй. – Или ты, мама, скорее хочешь, чтобы я следила за ним и убеждалась, что он хранит тебе верность? Нет, я этим заниматься не буду, плевала я на него, изменит – быстрее ты его выкинешь из нашего дома! Если не простишь, по глупости, в сотый раз». - Ладно, мам, мне пора. Ты там отмени все свои задумки насчёт моего дня рождения. Я сама с этим разберусь. Пока-пока! – девушка положила трубку и закрыла глаза. Тошный Мино остаётся рядом, нормальный Чонгук пропал в неизвестном направлении. Нормальный? Она назвала его в мыслях нормальным? Да что в нём нормального? Разве что в сравнении с отвратительным Мино. И Мингю. И Чжунэ. И любым другим парнем, каких она встречала. Вежливый, терпеливый, не переходящий границ, отзывчивый. Нет, он явно играет и изображает из себя что-то, но она его раскусит! Чего он добивается? Если поклялся не возвращаться домой, и золотые так не любят пересекаться с амазонками, то зачем водится с ней? Действительно пытается изменить её мнение о мужчинах? Бесполезно! Но пусть верит в это, пусть так думает. Сам же угодит в ловушку. Где бы только набраться терпения, чтобы не позвонить ему в ближайший же час? Снова вставший первым, Чонгук тихо поднялся и шагнул к ванной, чтобы ополоснуться, но не смог не посмотреть на Цзыюй, на этот раз натянувшую одеяло до самого горла. Зато теперь снизу торчали её длинные и стройные ноги, гладкие икры и изящные щиколотки, даже виднелось одно смуглое, округлое колено. Золотой замер перед спящей девушкой. Она выглядела ещё красивее, чем при первом столкновении. Красивее, чем на свадьбе Чжунэ. Красивее, чем вчера. Или ему кажется? Она же не изменилась, всё такая же! Почему же раньше не хотелось её поцеловать, а теперь хочется? Потому что во сне она выглядит безвредным ангелом, не знающим ни одного бранного слова? Почему рука тянется погладить её ногу, коснуться её губами, откинуть это одеяло? «Может, я более озабоченный, чем хочу о себе думать? – стал размышлять Чонгук. – Да нет, просто она всё время называет меня таким, внушает мне это, как говорится, называй человека свиньёй – он захрюкает. Тут то же самое. Может, она хотела, чтобы я был смелее? Может, я не угадал её желаний и намерений? Но нет, я выдаю своё желаемое за действительное. Во-первых, она амазонка, а это уже говорит о многом, во-вторых, она невинна, а невинные девушки редко сами готовы броситься на кого-то, в-третьих… да тоже что-нибудь есть, но важно одно – я не должен её трогать». Чонгук отступил. Если он сдастся и полезет к ней, то подтвердит её убеждение, что все мужчины похотливы и порочны. Но если он на самом деле таков, каким его представляют, то скрывать это – ложь? А он пообещал себе быть честным. Признаться, что хочет её, будет честным, но портящим все его лучшие побуждения. Да почему вообще он её захотел?! Сам ненавистник порока – это просто какая-то родовая травма из-за того, что мать соблазнила отца и привязала его к себе хитростью, даже если всё кончилось искренней любовью – он не любил его проявлений, он не любил его в Сане, хотя, если бы не эти её многоходовки, грёзы о жестокой мести и бутыльки ядов в шкатулках спальни, катана под кроватью и готовые ради убийства раскрыться для поцелуя губы, он был бы ею очарован дальше некуда. Впрочем, он и на ночь с ней согласился тогда, потому что её хотелось утешить. Потому что не мог видеть, как она мучается. Неужели женские слёзы так горячи, что растопляют ледовую корку вокруг его сердца, которую он тщательно хранил? Но Наташа обошлась без них. «Будда, почему всё так сложно! Почему прежде я не маялся так с женщинами, просто знакомился, гулял, встречался на одну ночь! Моя жизнь, как и жизнь каждого, пожалуй, состоит из полос: в детстве мы всё воспринимаем слишком легкомысленно, потом делаемся подростками и всё кажется очень серьёзным, требующим дум и обмозгования, потом наступает беспечная юность, и мы опять легкомысленны, а затем – зрелость, новый период серьёзности. Но должно же быть что-то среднее, когда мы перестаём обобщать, некий реализм, где мы должны выбрать, к чему относиться легкомысленно, а к чему – серьёзно. Мой отец сделал выбор в тридцать лет. Может, я ещё не дорос до этого? Или мой выбор сделан раньше, и он окончателен? Я не хочу вставать на такое же распутье, не хочу!» Он передумал ополаскиваться в номере Цзыюй, оделся и бесшумно вышел, осторожно прикрыв дверь. Лучший способ не врать и не признаваться – не встречаться с ней больше. Вряд ли она, с её гордостью, вспомнит о нём уже через пару дней. И ему стоит подтереть память. Чтобы забыть о женщинах, забравшихся в его голову, он отправился в центр боевых искусств и занимался там до изнеможения тхэквондо и в тренажёрном зале. Хоть бы появилась какая-то миссия в ближайшее время! Куда-нибудь в Гималаи, на пакистанскую границу, в Кабул, Сьерру-Неваду или амазонские сельвы… Амазонские сельвы, а, чёрт! Нет, туда не надо, в дебрях одной амазонки он уже начинает теряться, и речь совсем не о реке. Приняв душ отправился в «Пятницу», пообедал и вернулся назад, пока вконец не измотался в спарринге с Чимином, тоже приехавшим туда. Вечером они вдвоём приехали обратно в клуб и уселись в одной из кабинок, взяли по пиву. - Ты сегодня неистово дрался, - заметил Чимин, - что-то разозлило? - Сам себя злю, - усмехнулся Чонгук. - А причина? - У тебя когда-нибудь были проблемы с девушками? Не с выпрыгиванием из окна от ревнивых мужей, я имею в виду внутренние проблемы. - Любовь и всякие терзания? Нет, не было такого. - Да речь даже не о любви. Ты когда-нибудь боялся опозорить весь мужской род своим поведением? Глаза Чимина расширились. - Мне кажется, я никогда не взваливал на себя роль представителя всего нашего рода. - Я тоже не взваливаю, но ты же понимаешь, что многие девушки по одному судят о многих… - Мы тоже так регулярно делаем. Ты что, не знаешь этих типичных придурков, которым изменила девушка, и он теперь из обиды всех называет шалавами? - Да, знаю, такие есть. Но если хочется доказать обратное, что не все одинаковые – как себя вести? - Ответ очевиден – не так, как те, которые одинаковые. - Это ясно, но для этого нужно много времени провести рядом с человеком, а если времени нет? Существуют поступки, подвиги, жесты? - Что у тебя там за беда такая с разочарованной в мужчинах дамой? Хочешь совратить какую-то разведёнку? – сладострастно прищурился Чимин. - Да иди ты, никого я не хочу совратить. И сам не хочу совратиться. - Об этом раньше надо было позаботиться, хотя бы до десятого-двадцатого своего совращения. - Ты не хочешь мне помочь! - Да как я помогу, если не могу понять, о чём идёт речь? - О хорошей девушке, которая считает всех парней козлами, но не из-за личного опыта, а потому что её так воспитали. - Я в таких случаях предпочитаю держаться подальше, - пожал плечами Чимин. - Почему?! - Потому что единственное, что в доказательство ждут такие девушки – это любовь. Они не хотят, чтобы ты показал себя хорошего на расстоянии и пошёл дальше. Им не нужны красивые ухаживания и комплименты, если это всё не станет принадлежать им. Да и с твоей стороны это будет не демонстрацией любезности и благородства, а очередным разочарованием для неё. Когда девушки говорят, что все мужчины козлы – это не для установления добродетельного общества вокруг, не для того чтобы появились добряки, готовые подставить плечо, щедрые, честные, отзывчивые. Даже если окружить её сотней друзей-парней, она каждому продолжит рассказывать, что все мужчины засранцы и подлецы, потому что ни один не полюбил её больше собственной жизни. - Ты впрямь так считаешь? – задумался Чонгук. - Да, поэтому прохожу мимо, оставляя надежду на принца не тронутой. Пусть лучше ждёт и дождётся своей любви, чем растратит на меня весь пыл, ведь я-то ничего серьёзного ей дать не могу. В кабинку сунул голову Юнги и, увидев их, радостно вошёл внутрь, пожимая им руки: - О, чудесная компания для воскресного побухивания! - Ты без Джинни? – почти одновременно спросили друзья. - У неё подготовка к каким-то завтрашним тестам, проводил её домой зубрить. О чём разговоры ведёте? - Да так, обо всём подряд, - поспешил сказать Чонгук, чтобы не возвращаться к теме при Шуге. Ещё одного насмешничества в добавок к Цзыюй он не перенесёт. - Тогда анекдот! Только сегодня услышал. Схватили мужика бандиты, притаскивают на озеро и начинают выпытывать, куная в воду: «Воны есть?». Он говорит: «Нету». Они опять кунают: «Доллары есть?». Он им снова: «Нету». Они третий раз кунают и спрашивают: «Драгоценности есть?». А мужик им: «Ребят, вы б хоть поглубже опускали и светили, ни хрена же не видно!». Чимин посмеялся, пока сам Шуга угорал над своим анекдотом, похлопывая ладонью по столу. Чонгук улыбнулся: - Они у тебя когда-нибудь кончатся? Или ты сам придумываешь? - Нет, они сами меня находят. В кабинку, держась за руки, вошли Тэхён и Элия. - О, кого я вижу! – поднялся Юнги, пожав ладонь товарища. Он подвинулся, освободив место для пары. – Сухёк не пронюхает, где ты? - Нет, он же сам меня благословил на построение отношений, так что отпустил погулять без вопросов, и я добрался сюда через подземелье, - улыбнулся Ви, переплетя пальцы с пальцами жены и спросив у неё, что она будет? - Как тебе в Сеуле, Эя? – спросил её Чимин. – Шумно после Лога? - О да, очень непривычно, - покивала она, сначала ответив мужу, - но я никуда без Тэхёна или кого-то из вас стараюсь не ходить. Чонгук посмотрел на часы. Он ждал Мингю, чтобы поговорить. О чём? Как им разрулить эту ситуацию с амазонками, с сестрой и её лучшей подругой? Стоило бы съездить на Каясан, посоветоваться с настоятелем. Старик Хёнсок всегда бывает прав и подсказывает выходы из ситуаций. - Вот один нормальный человек из женатиков! – похлопал по плечу Тэхёна Чимин. – Сидит с нами, не закрывается в тёплой квартирке так, что не выковырнешь. - Ага-ага, - возразил Шуга, - Джин бы женился на внучке настоятеля, а не на дочери Дзи-си, тоже бы тут мог с ней сидеть, так что не надо тут! Или кого ты тут представляешь? Чжихё, Хану? Они охренеют от наших посиделок. А мы с Джинни вот всегда с вами, от стаи не отбиваемся. - Посмотрю я на тебя, когда поженитесь. - Я друзей никогда не бросаю! – поднял палец Юнги – Никогда! Даже если они оказываются бабами! - Ох, тоже мне грех, с такими даже приятнее дружить. - Тебе ли не знать, Чимин, тебе ли не знать… - протянул, издеваясь над ним намёками на Рэй, Шуга. - Да вы вроде прилично себя ведёте, - заметила Элия, - чего бы Чжихё и Хане не поприсутствовать? Хотя я их совсем не знаю… - То-то и оно, - махнул рукой Чимин, - те ещё домоседки. - Неженки, - уточнил Юнги с видом знатока. - Чонгук? – появился в проёме кабинки Мингю. Тот стал подниматься, чтобы выйти. - Привет! – успел только поздороваться Чимин. – Куда это вы? - Да так, обсудить кое-что, - бросил Чонгук и они с Мингю отошли к бару. – Ну, и о чём ты хотел поговорить? Если ещё раз услышать от меня подтверждения, что я не пытаюсь портить ваши отношения, то это так. Я не лезу, но хочу какими-то безболезненными способами вашего расставания. - Я хотел сказать, что если ты решил быть таким честным, то почему не начнёшь с признания Кёлькён в том, что ты её брат? - А, теперь ты заодно с Цзыюй? Она тоже хотела прояснить этот момент. - Я ни с кем не заодно, я подумал и решил, что она должна знать, кто ты. Ты – её семья, её поддержка здесь… - А-а, - с усмешкой мотнул лицом Чонгук, - она скучает по семье, и ты хочешь показать ей частицу родных в Сеуле, чтобы ещё больше заякорить её? - Слушай, мы оба превратно понимаем друг друга… - И всё из-за шаньсиек, да? – заметил старший золотой. – Так может, нам лучше держаться от них подальше? Может, они того и добиваются? - Кён не плетёт против меня интриги, она не такая. - Да? Ты только недавно говорил, что не можешь ей полностью доверять и она не святая! - Да, была пара инцидентов, возможно она и не святая, но… - Но – что? Почему ты передумал? – Чонгук прищурился, видя смятение в глазах Мингю, загнанность и даже какую-то трусость, которая никогда не была ему свойственна. – Ты что-то чувствуешь к ней? Скажи правду, она дорога тебе или это только спор, задача по обезвреживанию? - Ты знаешь, что я никогда не влюбляюсь в девушек! - Вот как? Тогда оставь её немедленно! Или ты хочешь повторить путь моего отца и предпочтёшь разлад с нами, а не с ней? - Я не хочу ничего предпочитать, и ты меня не вынудишь этого сделать! - Хватит ей лгать! – не выдержав, Чонгук схватил его за отвороты кожаной куртки. – Ты можешь не говорить, кто ты, можешь не показывать ей своего истинного лица, но сам-то ты знаешь, что она достойна лучшего! Если в тебе живёт хоть капля чувств к ней, то ты понимаешь, что поступил отвратительно и должен это исправить! - Как?! Сделав ей больно?! - Попытавшись объяснить! - Чтобы рискнуть потерять её? - Да что ты в неё так вцепился?! - Я люблю её! – крикнул в лицо Чонгуку Мингю и, будто сбросив с себя груз, освободившись от тяжкой ноши, расслабился. Признание было сделано и заднего хода нет. Он перестал быть самим собой, он больше не тот, кем был. Его это мучило и выворачивало от этого, он пытался бороться, но ничего не мог сделать. Выбирая между собой и Кёлькён, ему пришлось поступиться собой. – Доволен? Я люблю её, и больше всего боюсь потерять, боюсь, что она узнает и уйдёт, и никогда не сможет простить. Чонгук ошарашено стал разжимать пальцы, но в эту секунду из кабинки вышел Шуга. - Что тут происходит? - Ну, - процедил Мингю, - давай, правдивый, покажи, как надо быть честным! Что, нет? Отпустив его, Чонгук повернулся к Юнги. - Я должен кое-что сказать, - он вошёл назад в кабинку. Шуга заинтересованно вернулся, забыв о порции пива, за которой шёл. – Чимин, Тэхён… Элия. Я хочу признаться кое в чём. Мингю подошёл и встал сзади. Все молча уставились на Чонгука, чувствуя по его голосу, что признание не из лёгких и не из незначительных. - Я… я родился в Шаньси. Моя мать – амазонка из клана Ян. Мой отец – золотой, которого она соблазнила и вынудила оставить братство. Я из Ян, - проговорил твёрдо и без задержек Чонгук, после чего замолчал, ища глазами на лицах друзей эмоции. У Юнги отвисла челюсть. Чимин посерьёзнел. Тэхён, чью роль галки сейчас перенял Шуга, даже не шелохнулся, будто ничего не произошло. Элия покосилась на него, сжав его руку. - Вот уж верно, - отмирая, темнел, как сгущающаяся туча, Шуга, - ты изъян. Ты… двенадцать лет дружбы… и… и ты молчал? Почему? Тебя… прислали следить за нами? - Нет, отец обманул мать, вернув меня золотым. Я никогда не шпионил для Шаньси и не собираюсь. - Но… бодхисаттвы! – взъерошил волосы Юнги. – Как же так? Это… это уже слишком! Я проглотил, когда Хо оказался девкой, я проглотил, когда родной брат Джина оказался из драконов, но, ебани ж вас прибой о скалы, надо было уже тогда задуматься и поинтересоваться тобой. - А я из Белого лотоса, - вставил Тэхён. Шуга мимолётно поглядел на него, как бы говоря, что не до всяких глупостей: - Ви, это совсем другое, ты прикидываешься сектантом ради золотых, а не наоборот. - Изначально всё было как раз не так, - спокойно продолжил он. – Я был прислан на Каясан Белым лотосом, - он сдвинул рукав, показывая шрам от ожога, - здесь было «ом мани падмэ хум», я должен был добывать для него информацию. Поэтому недавно мне так просто удалось внедриться в их ряды. Я никуда не внедрялся, я просто вернулся туда, откуда ушёл двенадцать лет назад. Центр внимания сместился. Теперь все смотрели на него. Шокировался даже Мингю. И Чонгук, на несколько мгновений забывший о своих проблемах - И… и… - едва не схватил приступ астмы, которой у него не было, Юнги, - никто не знал? Ты… предавал нас и… - Настоятель Хёнсок знал. И Эя с недавних пор. Я никогда не предавал золотых. Я не смог выполнить поручения Белого лотоса и не вернулся к нему, пока не вынудили обстоятельства и мне не пришлось отправиться к ним для нашего общего спасения, для спасения золотых. - То есть, Хёнсок позволил тебе морочить нас… - Дедушка никогда бы не позволил этого, если бы не был уверен в Тэхёне! – заступилась Элия. – Он говорит правду, он никогда не предавал вас и ему нелегко приходилось совмещать в себе и золотого, и человека лотоса. Чонгук нашёл взгляд Ви. Значит, не его одного все эти годы пилила совесть? Значит, не только он сделал выбор. Вот кто поймёт его, вот с кем ему нужно поговорить! - Так, блять, - укладывая всё в голове и пытаясь успокоиться, выставил ладони Юнги, призывая всех притормозить и повторить всё для раскладывания по полочкам: - Ещё раз: Хо – девка, Джин – брат дракона, Чонгук – сын шаньсийки, Ви из враждебной секты… - он посмотрел на Чимина, призывая к новому ошеломляющему признанию. - Не-не-не, - замотал головой Чимин, - ты моих родителей знаешь, и Чонопа, я обычно сплю, когда мафия просыпается, я не из этих. - Вот ещё «из этих» нам только осталось кого-то в золотых обнаружить! – передёрнуло Шугу. – Давайте, добейте меня, кто гомосек? Нет? Точка поставлена или кроме меня с Чимом тут вообще нормальных людей нет? - Если ты подумаешь, что я гомосек, - заметил Мингю, - я приведу тебе сотню свидетельниц в опровержение. - Засчитано, но суки ж вы такие, я теперь всех перепроверю! Вот вы прям в ещё худшем значении этого слова пидорасы, конечно! - Семьи Рэпмона и Хоупа мы знаем, - подключился к его дедукции и Чимин. – А вот Хим был Красной маской. - Но мы узнали кто он до того, как к себе приняли, а эти… - Юнги поморщился, посмотрев на Чонгука и Тэхёна. – У меня слов нет… что-нибудь святое осталось? Ах да, давайте теперь выясним причастность Лео к какой-нибудь бандитской клике, в порядке бреда, уж совсем гвоздь в крышку гроба забить. Кем он там у нас может оказаться? Девятым сыном Дзи-си? Шуга стянул со спинки кожаный пиджак, который снял, когда присоединился к выпивающим. Сделал шаг к выходу. Повернулся и посмотрел в лицо Тэхёну. - Я мог ожидать от кого угодно, но ты… я верил в дружбу, Ви. - Минут десять назад ты сказал, - ровно, не оправдываясь промолвил тот, - что никогда не бросаешь друзей, даже если они оказываются бабами. - Да, только большой вопрос, друзья ли те люди, которые кем-то оказываются? Юнги вышел. Все посмотрели ему в спину. Чимин оглядел Чонгука и Тэхёна. Допил последний глоток пива и отставил пустую кружку. - Мы приходим в этот мир орущими несмышлёными младенцами. Все учимся разговаривать, ходить, думать, слушать. Все в течение жизни делаем время от времени выбор. Важно не то, с чем мы пришли, а к чему. Важно не как мы учились, а чему научились. Важно не то, о чём говорилось или молчалось, а то, что делалось. Если бы у меня была тайна, подобная вашим, я не знаю, как бы с ней поступил. Нам с Сахаром повезло, что жизнь не поставила перед нами таких сложных задач, какие поставила перед вами. Я не считаю честность своим превосходством и, надеюсь, Юнги тоже скоро так посчитает. Садитесь, друзья, давайте выпьем по бокальчику чего-нибудь покрепче. Дружба, как и любовь, не должна исчезать в трудных обстоятельствах. Иначе разве это дружба?