Из Ян

В пути к сестре Чонгук усомнился и в том, что Цзыюй не рассказала подруге о внезапно обнаружившейся родственной связи. С чего ей было держать язык за зубами и не выдавать секрет по какой-то там мужской просьбе? Они наверняка были откровенны между собой. А почему Кёлькён не показала вида, что знает об этом – вполне очевидно, потому что амазонки умеют притворяться, скрывать и вообще равнодушны к парням, даже если они их родные братья. Ну нет у них чувствительности ко всему, у чего есть в штанах член, что с этим поделать? Единственное, в чём скорее всего была честна Цзыюй, так это в том, что хотела его помучить, только говорила о возбужденном теле, а имела в виду в том числе и доверившуюся душу. «Нет, я не должен делать таких выводов, я ещё ни в чём не убедился!» - твердил себе Чонгук, надеясь оправдать шаньсиек. Он хотел быть как Ви, пытался таким быть, не видеть зла и верить в лучшее. Но это врождённый талант, не дававшийся ему, как он не дрессировал себя. Он прибыл к кафе в тот момент, когда Кёлькён выходила из раздевалки персонала и брала из-под кассы блокнот для записей заказов. Она не заметила золотого, пока он не приблизился, хотя посетителей ещё в зале не было. - Привет, - подошёл он. - О!.. – удивилась она ему. – Привет… - Я хотел с тобой поговорить. У тебя есть несколько минут? - У меня работа начинается… - Я знаю, но это важно. Девушка видимо вспомнила о конфликте Мингю с этим парнем и, решив, что это может касаться возлюбленного, согласилась, указав на ближайший к кассе столик. - Садись, я сейчас войду из-под себя в компьютере и подойду. - Тогда, если можно, принеси мне зелёный чай и что-нибудь перекусить, я не завтракал. - Ладно, - кивнула она, - кимпаб подойдёт? - Годится. Чонгук сел на стул и откинулся на спинку, но рука его, вытянутая, лежала на столе и барабанила пальцами. Это его родная сестра, сможет ли она быть подлой по отношению к нему, враждебной? А если это так, сумеет ли он поступить так, как когда-то в молодости поступил настоятель Хёнсок? Он убил кого-то из своих сестёр. Может быть прабабушку Цзы. Может быть, золотым и амазонкам никогда не стать союзниками, и утренние мечты, резвившиеся в лифте гостиницы, останутся пустыми и несбыточными. Кёлькён вернулась с чашкой чая и села напротив. - Завтрак скоро будет. Я слушаю. - У меня вопрос. Прошу тебя понять меня и ответить честно. - Не могу обещать, да и ради чего стараться? Я тебя совсем не знаю, чтобы понимать и, тем более, откровенничать. - Это всё понятно. Но я взываю к человечности, несмотря на то что я – мужчина. - Если бы я ненавидела всех мужчин безоглядно, то не встречалась бы с одним из них. - Хорошо, тогда скажи, вы спорили с Цзыюй насчёт меня? Брови Кёлькён вздёрнулись вверх. Она чуть не выдала: «Откуда ты знаешь?!» - но вовремя спохватилась, управляя мимикой и принимая своё обычное хитроватое лисье выражение. Им она напоминала Чонгуку их мать. - Спорили? Насчёт тебя? Зачем бы нам это было нужно? - Это ты мне и скажи. - Я не понимаю, о чём идёт речь. - Разве не странно, что она стала со мной общаться? Она – будущая генеральша! С каким-то жалким парнем. Очевидно же, что здесь что-то не так. - Мне не могут быть ведомы все желания и мысли Цзы. Откуда мне знать, что за шлея под хвост ей попала? Может, она, глядя на меня, тоже захотела любви и романтики? - Очень неправдоподобно. - Ну, если тебе нужны какие-то правдоподобные доказательства, чтобы поверить в интерес к тебе со стороны девушки, то советую проработать комплексы и детские травмы с психотерапевтом. Чонгук упрямо воззрился ей в глаза. Просто так она упомянула детство или с умыслом? - То есть, ты гарантируешь, что никакого спора между вами не было? - Мы иногда спорим, не могу сказать, что ничего такого не бывает. - Хватит, Кён, я говорю о споре на меня. - Я уже ответила! – она поднялась. – Схожу за твоим кимпабом. Золотой стиснул кулаки. Какой смысл спрашивать, если он не знает, верить ей или нет? Что ж, придётся перейти к крайним мерам, вытащить козыри из рукавов. Впрочем, возможно и они вышли из игры. Девушка вернулась с подносом и сняла с него тарелку. - Приятного аппетита! - Подожди, последний вопрос! Цзы тебе обо мне говорила что-нибудь? - Мы обсуждаем многое, о тебе тоже иногда проскальзывает, - пожала она плечами. - Да нет, не всё подряд… она говорила тебе что-нибудь о том, кто я? Кёлькён непонимающе повела лицом, сводя брови к переносице. - Кто ты? Да, что-то про то, что ты врун, потому что представился изначально не своим именем. - Что ж, признаю, был не прав, не сказав сразу всё, как есть. Но я всё ещё о другом. - О чём же? Чонгук набрал полные лёгкие воздуха. Три, два, один: - Я твой брат. Шаньсийка моргнула. Потом быстро, как колибри крыльями, похлопала ресницами. - Ты мой… кто? - Брат. Родной. Старший. - Что за приколы, не смешно… - Если не веришь – позвони маме или отцу. Я родился первого сентября, почти двадцать семь лет назад. Двенадцать лет назад отец уговорил маму отдать меня в буддийский монастырь на его родине, потому что такая была традиция в нашем роду. Но я там не удержался, как видишь, и не стал благочестивым иньчжэ*. Кёлькён долго смотрела на него. Сначала будто сквозь, осмысляя его слова, потом уже непосредственно на него, пытаясь сопоставить сказанное с видимым. - Я не вру. Меня зовут Чонгук и… я золотой, как и наш отец. Девушка плавно опустилась на стул, не отводя от него глаз. О том, что её отец был золотым кто-нибудь ещё мог узнать – кто-то из прошлого отца, возможно. Но о том, что у них есть традиция отдавать старшего сына в буддийский монастырь могли знать только очень близкие люди. Старшего сына Кахи, своего внука, родители тоже собирались отвезти в ту же корейскую провинцию. - Не понимаю… - прошептала Кёлькён, пытаясь вспомнить давно покинувшего дом брата, но ничего не получалось, слишком давно это было, и она была маленькой. - Я не искал тебя специально. Я наткнулся на вас тогда в больнице, когда приходил к Чжунэ. И, узнав, что вы из клана Ян, заподозрил, что кто-то из вас моя сестра. А потом услышал твоё имя на свадьбе. - И ничего мне не сказал? - А что бы я сказал? Вы даже разговаривать со мной не хотели. Ты и сейчас-то мне не охотно веришь, к тому же… Чонгук замолчал, не зная, стоит ли продолжать. - К тому же? – надавила амазонка. - Ты любишь отца? – задался прямой вопрос. - Ты спрашиваешь! Я очень его люблю. Меня все считают папиной дочкой. - Я не знал, - улыбнулся Чонгук, почему-то радуясь, что именно та сестра, с которой свела его судьба, которой он успел проникнуться – папина любимица. – Тогда ты должна разделить мои тревоги. Я не имел представления, насколько ты… матриархальна. Я не хотел своим признанием вызвать подозрения насчёт отца и причинить ему неприятность тем, что сын его стал золотым, как и он. - Но как ты им стал?! - Неважно, это тоже в какой-то степени… судьба. Я ведь не знал о том, кем был отец, я столкнулся с этой информацией уже после монастыря. Ты ведь никому не скажешь обо мне? Не расскажешь там, в Шаньси? Я боюсь неправильной трактовки роли отца в этом. - Не волнуйся, я никогда не сделаю ничего, что могло бы навредить папе. На него и так многое свалилось, особенно после моего отъезда сюда. Семья, можно сказать, в опале… Но как же мама?! Она имеет право знать! - Нет! Не знаю… дай мне время, я, правда, не думаю, что стоит её волновать моим появлением. Кёлькён прищурилась: - А вдруг ты всё-таки врёшь? И не хочешь быть выведенным на чистую воду. - Я могу тебе описать расположение комнат в нашем доме. Или рассказать, какие вредные и неразговорчивые Кахи и Лицзы. Они изменились? Девушка не сумела сдержать улыбки: - Нет, всё такие же, - она помотала головой, - не могу поверить, неужели это правда? Ты – мой брат! - А как поживают Хюнин и Бомгю? Когда я уезжал им было десять лет. - С ними всё хорошо. - Чем они занимаются? - Разным… в полях работают, машины чинят, дома папе помогают. - Как и у большинства мужчин Шаньси у них нет образования и специальности, да? - Естественно. Зачем они им? К чему мужчинам развивать свои извращённые мозги? Вам нельзя давать доступ к знаниям, вы сразу изобретаете атомную бомбу, танк и автомат. - А иногда пенициллин, водопровод и книгопечатание. - Будь в прежние времена у женщин возможности, они бы изобрели это и сами, а вот до оружия бы точно не додумались. – Чонгук устало вздохнул, с утра уже постучавшийся лбом об эволюционные идеи принцессы. - Не хочу тебя пытаться переубедить и спорить, я только за то, чтобы всякий получал возможность заниматься тем, чем ему хочется. И если у братьев есть увлечения… - Если людям позволять, они увлекутся хоть наркотиками, хоть гонками и убийствами. Не все увлечения следует поощрять, а раз мы знаем, что мужчины более склонны к глупости и жестокости, то им следует прививать долг, а не свободу выбора. «А что, если она права в этом насчёт людей? Мне ведь тоже Лог привил мораль и здравомыслие, не сделай этого он, кем бы я был, чем занимался? Будь у меня такой наставник, как Квон Джиён, я бы стал не благородным воином, а бандитом и мошенником». - А откуда ты знаешь Ку Чжунэ и почему был драконом? – сменила тему Кёлькён. Она припомнила, как хотела вызвать ревность Мингю и попала в компанию этого типа, благодаря тому что его жена Дана была им с Цзыюй не близкой, но подругой. - Да я им не был, пришлось прикидываться какое-то время. - Зачем? - Сначала искал пропавшую девушку, потом одну тварь, чтобы покарать. А поскольку драконы с золотыми не сотрудничают и помогать не берутся, приходилось пролезть на их территорию под прикрытием. - Успешно? Нашли девушку, покарали, кого хотели? - Да, к счастью, всё разрешилось благополучно. – «Если не считать, что Чжунэ чуть не закатали в бетон, - подумал Чонгук, - а Элия чуть не сожгла себя. И дом Черити Лавишес, хотя это могла бы завершить до конца». – Кён, а ты… Дверь кафе открылась и вошли две девушки. Шаньсийка поднялась. - Извини, нужно поработать. Я подойду позже. Золотому ничего не оставалось, кроме как взяться за еду. Знала ли она обо всём рассказанном от Цзыюй? Её реакция выглядела неподдельной: онемение, удивление, растерянность, недоверие. Если та ей ничего не сказала, и всё для Кёлькён новость, то поверила ли она этой новости? Его план был рассчитан на то, что она поверит, он сделал ставку на родственные чувства. И в голосе амазонки слышалась любовь к братьям и отцу, не могла она изображать её, не имея! Пусть она и продолжала говорить о мужской тупоголовости и вредоносности, но сердцем чувствовала другое. Расхождение мыслей и чувств было знакомо Чонгуку, он не видел в этом ничего странного. Кёлькён вернулась через некоторое время и опять села за его столик. Прервавшаяся беседа потребовала минуты молчания, чтобы возродиться. - Ты спросил, не говорила ли мне о чём-то Цзы. Она знала о том, что ты мой брат? Золотой заметил в девушке беспокойство, уводящее их диалог в другое русло. Он пришёл решить свои вопросы, но у сестры появились собственные, и их нельзя было игнорировать. - Да, узнала на днях, но я попросил её не говорить тебе. - Она должна была мне сказать! Как можно было скрыть? - Я хотел сообщить об этом сам, - заступился за принцессу Чонгук. Ему было бы на руку сейчас, если бы те поругались, но он не хотел ссорить подруг. Он не любил портить хорошее, какой была крепкая дружба, даже если это хорошее делало плохо ему лично. - Неважно! Мы никогда ничего друг от друга не скрывали… О, она же делала намёки! Я помню, она упомянула моего брата с таким же именем! – похоже, этот аргумент сыграл на пользу парню, потому что подтверждал его слова о родственной связи. - Да, но ещё раз повторю – это моя вина, что она промолчала. Я очень просил. Кёлькён задумалась. Никогда прежде Цзыюй не шла на поводу у парней и не выполняла их просьб. В подростковом возрасте она в этом была даже жестока, обещала что-нибудь шаньсийским мальчишкам и не делала. Один как-то осмелился пригласить её на свидание. Это не было в полном смысле свиданием – в пятнадцать-то лет – просто встреча. Цзыюй сказала, что придёт, и не пришла. Она часто подтрунивала над Мино и язвила ему. Хендери как-то попросил её помочь приготовить ужин. Она пообещала – и не сделала. Когда Джо устроила нагоняй сыну, что тот не успел накрыть стол, Хендери смолчал, не обвинив кузину. Той стало совестно, видя, что её не выдали, и она призналась тёте. Тогда Джо устроила жуткий нагоняй самой племяннице. Генеральша сказала, что можно как угодно относиться к мужчинам, но не сдерживать своё собственное – женское – слово, никуда не годится. Это бесчестно и мерзко, особенно когда беспочвенно, просто ради развлечения и потехи. - Прежде чем нарушать своё слово, научись его держать! – кричала на неё Джо. Не сдерживать обещания, данные мужчинам, считалось возможным, но этим тонким искусством следовало овладеть. Нельзя было обманывать постоянно, нельзя было создавать себе репутацию обманщицы, напротив, слово должно приобрести вес, стать нерушимым, чтобы на него могли положиться, могли ему довериться. И тогда, в самый ответственный момент, когда можно было приобрести наибольшую выгоду, нарушалась договорённость. Рядовые мужчины, без статуса и влияния, считались не стоящими внимания, чтобы на них использовать какое-либо мастерство. Цзыюй усвоила урок и больше никому ничего не обещала, а заодно вообще старалась не врать ни под каким видом. Джо была для неё небожительницей, похвалы и любви которой хотелось добиться. Да кому в Шаньси этого не хотелось? Кроме Джо с тем же почтением и уважением относились разве что к матушке Му и Черити. Но, в отличие от старшей генеральши, любви от неё никто не ждал. В крайнем случае – одобрения. - А ты не думал вернуться домой? – спросила Кёлькён. - Однажды. Но передумал. - Почему? - Я не хочу жить так, как живут мужчины в Шаньси. Я тоже хочу участвовать в благих делах, защищать женщин и спасать мир, нести в него что-то хорошее. - Что мужчины хорошего могут привнести… - Вот! Именно об этом я и говорю. Я не хочу быть вечным злом, как бы себя ни вёл. Вы своим отношением обесцениваете попытки молодых людей совершать что-то дельное, достойное. Какой смысл, если во всём вы находите греховный умысел и эгоизм? - Но как можно верить в благие намерения или возможность доброты в мужчинах, глядя вокруг?! Мир из века в век портится, потому что был и остаётся во власти мужчин! Войны, экология, геноцид, угнетение – всё от вас и ваших проделок! - Я могу перечислить тысячи примеров, когда мужчины делали лучше, а женщины – хуже. Императрица Цыси можно сказать погубила государство! - А кто её на это толкал? Вокруг постоянно были заговоры, на её власть покушались, как можно жить по другим законам, если проявляя милосердие и слабость делаешься жертвой? Ты думаешь, почему мы, шаньсийки, берём в руки оружие? Ради удовольствия? Нет, потому что вынуждены обороняться и защищать свой мир! - Ты точно знакома с Черити Лавишес? Или тебе не кажется, что ей нравится убивать? - Ей не нравится убивать, ей нравится избавлять землю от недостойных! Мне бы тоже это нравилось. И вообще, насколько я понимаю, в уставе золотых почитание женщин имеет место? - Да, можно это назвать и так. - Почему же вы не хотите преклонить головы перед нашим превосходством и отдаться на поруку тех, кто способен устроить гармонию быстрее и лучше? - Потому что меня ещё ничто не убедило, что этот кто-то благороден и прав? – парировал Чонгук. Кёлькён поджала губы, сверкая недовольными глазами: - Каких доказательств тебе надо? На каждом углу доказательство неприглядных мужских поступков. - И женских. Я поверю, что амазонки мудрее и возвышеннее, если ты поклянёшься, что не спорила с Цзыюй на меня. Что у неё в мыслях не было привязать меня к себе с каким-то умыслом. Сестра зримо напряглась, косясь на вход и призывая кого-нибудь войти, чтобы отвлечься на заказ. Она медленно водила головой: - С чего я должна в чём-то клясться? Не буду я клясться! - Кён, я прошу тебя, умоляю! Я ничего плохого не сделал Цзы, и тебе не сделал. Вот уже который год я делаю всё, чтобы предотвратить насилие, остановить беззаконие и несправедливость, я рискую собой, спасая слабых и невинных. Я не считаю, что заслужил лицемерия или каких-то игр против себя. Если Цзы со мною искренна, то я вздохну спокойно, но если она хочет причинить мне вред, то я хочу знать почему и за что? И зачем? - Она не хочет причинить тебе никакого вреда! – возразила Кёлькён. Она сдерживалась из последних сил, чтобы не подтвердить откуда-то выведанной информации о споре, она не должна была так некрасиво испортить всё Цзыюй, уничтожить все её шансы на победу. Но ведь и Мингю оставлять не хотелось, а если принцесса выиграет, то конец их прибыванию в Сеуле. - А чего она от меня хочет, Кён? Завербовать к вам и вернуть в Шаньси? Девушка любила отца, любила братьев и племянников. Она вообще была больше склонна любить, чем ненавидеть. Чтобы пробудить в ней гнев, следовало по-настоящему обидеть, тронуть дорогое ей. Чонгук конфликтовал с Мингю, но всё уладилось. Теперь это был её давно потерянный брат, член её семьи. Но делать выбор между дружбой и кровной связью? Нет, должен быть третий вариант. Что делать, что делать?! - Твоё молчание говорит красочнее слов, вы всё-таки на меня спорили. - Да с чего ты это взял?! - Услышал случайно разговор Цзы по телефону, - решил использовать версию Мино Чонгук. Почему нет? Ему она тоже подходит. Кёлькён опустила глаза. Значит, отпираться бесполезно. Он знает, а если не объяснить ему, что это всё дурная шутка, а не опасная ловушка, он надумает себе лишнего. - Понимаешь… это действительно больше глупость, чем какое-то коварство. Не думай обо мне и Цзы что-то ужасное. От признания, которого Чонгук хотел и не хотел одновременно, его передёрнуло. Замелькали образы Цзыюй под дождём, плачущей после «Хатико», возмущающейся мужчинами, смеющейся, спящей с разметавшимися волосами. Неужели можно так притворяться? Неужели можно дойти до такого уровня притворства, что оно не будет отлично от естественности? И ведь купился, поверил, почти растаял… Не драма, не боль, а какое-то очередное разочарование, тошный привкус обыденности повисли на душе. - И на что вы поспорили? – едко и холодно уточнил Чонгук. - Ни на что, на интерес. Прошу тебя, не наплети ей, что это я тебе сказала! - Не собираюсь. Я даже не знаю, хочу ли вообще с ней ещё видеться. Не люблю людей, каждое слово которых приходится ставить под сомнение и проверять. - Нет, это не так! Цзы очень честная и добрая! - Как же, я заметил… - Она… не ради себя это делала. Всё не так, как ты себе представляешь. Совсем не так. - Конечно, не ради себя – ради своего удовольствия. - Нет! Я… не могу сказать. Пожалуйста, не проси и не настаивай! Там дело было и в моём молодом человеке, и во мне… И речь изначально не шла о тебе, - Кёлькён замолчала. «Мингю?! – опешил в мыслях Чонгук. – Так на него они, всё-таки, тоже поспорили? Как ещё он может быть замешан в этом? Они поспорили, кто лучше обезоружит какого-нибудь золотого? Они обе играют в это? Я должен предупредить Мингю. О чём я думал! Принцесса догадливая и поняла по штанам, что мы связаны! Как же! А если у них сложился какой-то план ещё в Шаньси? Если они знали, кто такой Мингю?». - Спасибо, - Чонгук поднялся, - спасибо за честность, Кён. И я рад, что наконец-то открылся тебе. Я могу ещё раз попросить тебя не говорить ничего матери, но если ты не сможешь промолчать – я пойму. - Мы ещё увидимся? Я не хочу, чтобы ты остался при мнении, что шаньсийки безосновательно злые и подлые. Это не так, поверь мне. - Я навещу тебя как-нибудь… хотя, возможно, я всё-таки приду на день рождения Цзы, куда она меня пригласила. До встречи! Золотой, расплатившись, вышел из кафе и набрал Мингю. - Да? – быстро поднял тот. - Собираешься сегодня на тренировки? - Да, а что? - Встретимся в нашем зале центра через час? Есть разговор. - Лады. Подъеду через час, - прозвучала в его голосе настороженность. Чонгук сбросил и опять двинулся в сторону метро. Приехав раньше, он успел размяться и начать оттачивать удары на манекене. В соседнем зале занимались Даниэль и Усон. Тут почти всегда был кто-нибудь из золотых. Выпускники Лога не собирались терять сноровку в прозябании по барам и съёмным квартирам. Когда не было заданий и борьбы с преступностью, воины-монахи всё равно по большей части вели тот же образ жизни, что и в монастыре. Физическое и моральное саморазвитие занимало львиную долю времени. Появился Мингю. Скидывая с плеча спортивную сумку с тобоком на лавку, он подошёл к Чонгуку и пожал ему руку. - Что-то мне не понравился твой тон по телефону. Что-то случилось? - Сразу хочу предупредить, что я не измышлял новый способ разлучить тебя с Кён. После твоего признания я искренне бы хотел вам счастья, но… - Вот терпеть не могу «но» в подобных контекстах. Что ещё? - Я узнал, что принцесса Ян общалась со мной из-за спора. Мингю непонимающе нахмурился: - Что за спор? - Я не знаю подробностей. Я только узнал, что, судя по всему, по итогу я должен был в неё влюбиться и заделаться в поклонники. И поспорила она об этом с моей сестрой. - Но… как ты узнал? - Мне сказал Мино, что услышал их разговор по телефону. - И ты поверил этому хлыщу? Ты морду его пижонскую видел? Кирпича ведь просит, а не доверия. И всё, что я о нём знаю, всё это сидение на шее у дамочки постарше, не придаёт веса его словам. - Я не поверил. Поэтому поехал к Кёлькён. Я только что от неё. - Ты… разговаривал с ней? – Мингю никак не мог приучить себя не ревновать к каждому представителю своего пола, который приближался к его девушке. Приходилось напоминать себе, что Чонгук всего лишь её брат. – Что она сказала? - Сначала отрицала всё. А потом я признался, что её брат. Подумал, что это добавит искренности в наши отношения и расположит её ко мне. - Она разволновалась? Ты не сильно её шокировал? - Удивилась, но не до обморока, - утешил его Чонгук, - нынешние девушки не теряют самообладание от новостей, особенно амазонки. – Он сел на лавку рядом с сумкой Мингю. Тот подвинул её и тоже примостился. – После того, как мы поговорили по душам, о семье и другом, она согласилась признаться, что спор был. А поскольку она не знает, что мы с тобой друзья и как-то связаны… она обмолвилась, что этот спор каким-то образом касался и тебя. - Меня? – ткнул себя в грудь золотой. - Да. - Интересно, я-то тут при чём? - Тебе не кажется, что они обе поспорили на нас? Одна, что соблазнит меня, другая – что тебя. - Чушь какая! – отмахнулся Мингю. – Во-первых, я сам её нашёл, выбрал и соблазнил. Во-вторых, больше полугода совместной жизни долговато для спора! - Я тоже был уверен, что убеждаю в чём-то Цзыюй и действую по своему плану, соответственно своим интересам. А выяснилось, что это она пыталась мной вертеть. И у неё даже временами получалось. - А тебе не приходило в голову, что ваши интересы просто могли совпадать? - Нет, не приходило, потому что я не играл с ней! Помнишь, я пообещал быть честным и говорить правду? Я не отклонялся от этого курса. А она, похоже, не отклонялась от постоянной, бесперебойной лжи. Актриса из неё великолепная, ничего не скажешь. - Я всё равно не поверю, что Кён играет со мной. - Но ты же сам говорил, что подозреваешь подобное! Что не можешь понять её, не знаешь её тайных мыслей, которые явно есть. - Да, говорил! Но… даже если что-то такое было, какой-то спор – я тоже начинал со спора с Хоупом на слабо! И полюбил её. И она полюбила меня. А не полюбила – так полюбит, я сделаю для этого всё возможное, раз ей до сих пор мало доводов за любовь ко мне. - А как тогда ты объяснишь, что спор на меня связан с тобой тоже? - Откуда мне знать? Может… да не знаю! Не имеет значения. Я люблю Кён, и спор ничего не изменит. Если выяснится, что она меня обманывает и притворялась всё это время – я начну заново, разведаю, что требуется для завоевания её истинных чувств и добьюсь их! Надо будет – с пятого, десятого раза! Плевать. Не умеет любить – научу, если не обучаемая – будет любить меня безграмотно, как двоечница, с ошибками и не зная правил. Но будет. - Я всё-таки призываю тебя к осторожности. Если она хочет втянуть тебя во что-то? - Самое страшное, чего я больше всего боялся – семейная жизнь, и она меня туда уже почти втянула. Что ещё может меня напугать? Заставить действовать меня против золотых она не сможет. - А если сможет? - Как? - Заставит выбирать между собой и нами. Что ты сделаешь? - Ничего. Лучший способ избежать неприятностей – это бездействовать. Лежачие не падают. - Иногда твоя философия меня покоряет, Мингю, но её это может не устроить. Она потребует порвать с нами, и если ты не выполнишь условия, соберёт чемодан и улетит. - Что об этом говорить? Она ещё не знает, что я золотой. - А если знает? - Если, если, если! Как любил говорить мой дед-скептик, не выносивший христианских проповедников и церкви: «Коль один бы ожил если, и другие бы воскресли!». Нельзя верить в существование реальности, основанной на недоказанном предположении, слухах и допущениях. На «бы» и «если» далеко не уедешь. Не может быть чего-то, не имеющего никаких последствий и аналогий. Всё ведёт за собой цепочку событий. Знай Кён, кто я – за полгода это как-то бы отразилось, всплыло. Да и не достаточно ли для ненависти уже того, что я мужчина? Однако она как-то с этим, бедняжка, сжилась. Мингю поднялся и стал раздеваться, чтобы влезть в тобок. - Давай лучше заниматься. Что касается спора, мне кажется, тебя это глубоко задело не без причины. - Что ты имеешь в виду? – встал и Чонгук, переодевшийся ещё до приезда друга. Или правильнее было уже называть его зятем? Вот уж никогда не думал, что породнится с кем-то из своих. Особенно с Мингю. - Что тебе приглянулась принцесса. - Она красивая, - не отрицая, пожал плечами Чонгук. - Вокруг тебя красивых девчонок всегда полно, но что-то ни одна так не занимала твои мысли. - Ты прав. Цзыюй заинтересовала меня. Мне было с ней весело и приятно. - Тогда почему бы, если ты узнал о споре, тебе не попытаться соблазнить её в ответ? Теперь ты имеешь на это моральное право. - Я не хочу опускаться до того же. Я не отвечу подлостью на подлость. - Как знаешь, - завязал пояс Мингю, закончив облачение, - но я бы на твоём месте её трахнул. Причём так исключительно качественно, чтобы она рыдала потом в своей Чжанби о невозможности повторения. - Сударь знает толк в извращениях, - улыбнулся Чонгук. - Сударь – академик в любовных науках, - самодовольно усмехнулся золотой, постучав по груди, - я всё равно до конца буду верить, что все недовольные и злые женщины станут добрее и радостней от хорошего секса. Ненавидеть мужчину можно до тех пор, пока он не сделал тебя счастливой или, как минимум, удовлетворённой. А если сделал, то какие ещё претензии? - Какой же ты жуткий фрейдист. - Где он учился – я преподавал. Но разве мы с Зигмундом не правы? Чонгук ничего не ответил. Он хотел бы думать, что всё в мире решается любовью или её физическим выражением. Но как много раз он наблюдал совершенно не заинтересованных ни в чём подобном людей! Власть, деньги, влияние, машины, популярность – мужчины и женщины часто игнорировали друг друга ради совсем иного. Тот же Дракон! О каком основном инстинкте можно говорить при существовании таких людей? Он может покупать новую проститутку каждый день и заводить сотни любовниц, но не станет ни добрее, ни менее эгоистичным, ни избавляющимся от власти. У него иные ценности. Но что пугало Чонгука сейчас куда больше, так это подозрение, что и будущая генеральша Шаньси, принцесса Ян Цзыюй была точно из такой же породы людей. Не тигриной, а драконьей.

* * *

Именинница сидела, как на иголках. Два дня она не виделась с Чонгуком, отменившим их встречу во вторник и потом дважды отказавшийся встретиться в среду и четверг. Он ссылался на какие-то дела и занятость, но пообещал явиться сегодня. Когда Цзы писала ему вчера в очередной раз, интересуясь о планах на вечер, то уже ощущала горькое унижение и скованность в пальцах, набиравших сообщение. Когда же пришёл отказ, то под ней будто разверзлась земля. Так скверно она себя ещё никогда не чувствовала! И по вине какого-то парня! Пусть хорошего и любезного, но всё-таки парня. Который в эти одинокие вечера, когда не хотелось заменить его общество чьим-либо другим, терял все набранные баллы и превращался во врага номер один. Какого чёрта он её динамит? Что такого важного может быть? Опять спасает мир и женщин? Настойчиво звонить Цзыюй не решалась, а уговаривать было ниже её достоинства. Он же был таким безотказным, приезжал хоть среди ночи! Потерял интерес? Что она такого сделала? Очень хотелось с кем-нибудь поделиться и обсудить всё это, но с кем? Перед Джо стыдно за те ноты, которые прозвучат в голосе – ноты неуверенности, обиды, расстройства. С тётей Хиджин всё-таки неловко обсуждать её сына, не говоря, что речь идёт именно о нём. Лучшая подруга – его сестра. Чёрт, как много вокруг Чон Чонгука и вместе с тем его нет даже близко! Цзыюй стала понимать, почему в Шаньси не приветствовалось телевидение и девичьи увлечения артистами, когда ты вроде бы видишь на экране, на билбордах и в интернете чьё-то симпатичное лицо, оно вроде бы повсюду, но физически нет никакой возможности ощутить его, пожать руку, поговорить. Отвратительное ощущение. Именно подобное у неё было. К счастью, в пятницу начались поздравления с днём рождения, многочисленные звонки, прилетели подруги, и всё это как-то отвлекало. Правда, одна из них – Бека, была очередной сестрой Чонгука. Она была самой старшей из собирающейся для вечеринки компании, ей было двадцать четыре. Самая красивая, наверное, из дочерей Хиджин, она красила волосы в по-осеннему рыжий цвет, что-то между облепиховым и апельсиновым, накручивала их и смотрелась всегда невероятно эффектно, броско и сексуально. В отличие от старших – Лицзы и Кахи, выбравших путь воительниц, и младших – Кёлькён и Совон, пока не определившихся, она избрала для себя амплуа соблазнительницы, как некогда мать, и удачно вложила свою девственность в отношения. Говорят, даже несколько раз, так что как минимум три политика, два бизнесмена и два мафиозных предводителя считали себя её первыми мужчинами. Помимо неё прилетели троюродные сёстры принцессы – Юци и Тиньян, следующие за ней претендентки на должность генеральш, если у Цзыюй не появится когда-нибудь наследницы, и две подруги – Сюани и Мейчи. Включая Цзецюн, собиралась их «великолепная семёрка», нераздельная и неразрывная, следящая за порядком в Шаньси, многообещающая и подающая надежды. Они были уверенны в своих силах, делили мечты о завоевании мужского мира, о том, что когда-нибудь подчинят их всех себе и создадут единое на всей планете государство без войн, насилия и преступлений. Но когда Цзецюн уехала за Мингю и осталась с ним, семёрка лишилась не только одного компонента, но и некоторых идеалов. Кабинку норэбана Цзыюй заказала заранее. Большой экран на стене пока что показывал музыкальные клипы, а не тексты караоке, длинный стол объединял угловой диван и три кресла. Он был накрыт корейскими закусками и китайскими блюдами, из спиртного были соджу и пиво, крепких алкогольных напитков шаньсийки не употребляли. У амазонок было не принято дарить подарки, это делалось редко, по необходимости, скорее в качестве инициации, как знак и символ каких-то перемен, вроде дарения игрушечного меча в детстве, настоящего в шестнадцать, стрелкового оружия на Чуньцзе или денег на Цинмин**. Всё обходилось душевными посиделками, ведь время и внимание близкого и дорогого человека в Шаньси считалось наиболее драгоценным, что только и стоит забот и внимания. Ожидая сбора всех гостей, принцесса остро понимала, как важно именно присутствие, а не какой-нибудь вручаемый предмет. - Цзы, всё в порядке? – положила ей руку на плечо Юци, выводя из раздумий. - Да, да! А почему ты спрашиваешь? - Ты какая-то отсутствующая. - Я переживаю из-за того, как вы отреагируете на появление Цзе с её членоносцем. Не хочу никакой ругани и разборок. - Не волнуйся, - сказала Мейчи, - это праздник, мы все умеем держать себя в руках. - Да, но, признаться, ехать из-за этого сюда не хотелось, - поморщила нос Сюани, - я до сих пор не могу понять Цзе. Я её простила, потому что невозможно не простить ошибку одной из нас, но понять? Неприятно всё это. - Не понимаю, что она в нём нашла, - хмыкнула Юци, - я что-то не поддалась на его попытку познакомиться. По его масляным глазам и самоуверенной улыбке сразу ясно, что перед тобой за тип. - А ты говорила Цзе, что он и к тебе подкатывал? – спросила принцесса. - Конечно! Но она никак не среагировала. - Стыдно так озабочиваться мужиками, - покачала головой Бека. - Ой кто бы говорил, - засмеялась Юци. - Делать всё, чтобы они озаботились мной, совсем не то же самое, что озаботиться ими самой. - Говорят, что этим легко увлечься, потому что бывает приятно, - как ребёнок, передающий услышанную городскую легенду, прошептала Мейчи, - Бека, ты среди нас тут пока единственная, кто знает, о чём речь. Скажи, это трудно, удерживаться от того, чтобы привязаться к мужскому присутствию? - Ну-у… - протянула та, разваливаясь вальяжно в кресле от ощущения преимущества, - с некоторыми совсем нет. Большинство мужчин всё-таки не способны удержать рядом с собой ничем, кроме выгоды, которую можно от них поиметь. Поэтому хочется скорее получить эту выгоду и свалить в закат. Но попадаются такие… Да, с ним хочется провести время ещё, но я люблю заниматься собой и проводить время с вами, поэтому меня это не затянет, есть более приятные вещи. - Выходит, Цзе стало приятнее с ним, чем с нами? – разочаровано вздохнула Юци. - Интересно, причина в ней или в нём? – задумалась Сюани. В этот момент как раз появились те, о ком говорили, так что пришлось замолчать и сменить тему. Цзецюн чувствовала неловкость, видя во взглядах подруг и сестры обвинение, непонимание, призыв исправиться и одуматься. Содержалось ли всё это в них на самом деле или она видела нечто нарисованное осознанием собственной измены сказать было трудно. Мингю же не испытывал никакого смущения и дискомфорта. Он с пелёнок любил женское общество и, похоже, ему на этой вечеринке было лучше всех. Юци насторожено затихла, что ей, весёлой и говорливой, было несвойственно. Эпизод с попыткой познакомиться клином стоял между ней, этим молодым человеком и Цзецюн. Другие девушки не знали, как себя вести, и только Бека по инерции не выключала флирта и кокетства, обмениваясь с Мингю шутками и пристойными колкостями. Цзыюй поглядывала на время. Все уже были в сборе, кроме одного. Того, из-за которого она не уехала домой праздновать день рождения, того, из-за которого влезла в сферу совершенно не своей компетенции – в соблазнение! – того, из-за которого сейчас теряла терпение, потому что не понимала, куда делась его обычная пунктуальность и предусмотрительность. - А ты бы догадался, что мы сёстры, если бы тебе не сказали? – допытывалась Бека у Мингю. - Я знаю, что у Кён много сестёр, поэтому на всякий случай считаю всех встреченных девушек её сёстрами, - улыбнулся он. - В какой-то степени это так и есть, - вмешалась Сюани, - мы все ощущаем друг друга сёстрами, даже если нет кровного родства. У нас есть родство души, если ты знаешь, что это такое… - Я понимаю, о чём идёт речь, - откликнулся золотой, привыкший через братство друзей называть братьями. Хотя у него и кровных было полно. – Стало быть, и я вам теперь брат, раз наши души с Кён оказались родственными? - Как романтично, ты веришь в существование половинок? – повела бровью Бека. - Насколько я знаю, - тихо начала Тиньян, - для родства душ между мужчиной и женщиной нужен какой-нибудь обряд вроде венчания. Но вы же не… - Нет-нет! – запротестовала Кёлькён. – Мы не женились, естественно, о чём ты? Ни о какой свадьбе не идёт и речи. - А что ж так? – проснулся в Беке провокатор. - Ты сама знаешь, сестра. - Я сделал Кён предложение, - смело провозгласил Мингю, - но она отказалась. Объясните мне вы, что такого в браке? - Это созданный мужчинами патриархальный институт, - отчеканила Мейчи. - Вот как? А для чего созданный? - Чтобы подчинить женщину, усадить её дома и заставить себя обслуживать, конечно же. - А если всё будет наоборот? Если мужчина сядет дома, будет обслуживать, как у вас в Шаньси. Я видел это. Такой брак возможен? - Ну-у… - растерялась девушка, переглядываясь с остальными. Слово снова взяла Тиньян: - Такой брак возможен только у нас в Шаньси. Если ты готов на него, то добро пожаловать к нам на родину. - Мы не собираемся жениться, - поспешно повторила Кёлькён, боясь самой возможности поездки Мингю туда, где правили амазонки. Это здесь они не могли причинить ему вреда, потому что их поймают и посадят. А в Шаньси власть принадлежит им, и никто им ничего не сделает, чтобы они не решили. Дверь открылась и на пороге появился Чонгук в полном кожаном облачении: штанах, куртке. Ремень поблёскивал фирменной золотой бляхой. Цзыюй едва не ахнула облегчённо. И немного восторженно. Она только-только кое-как смогла уйти мыслями в обсуждение брачных уз, и вот, к счастью, её из этих дум вытянули не думы о приглашённом парне, а он сам. - Добрый вечер, - поздоровался пришедший золотой и, войдя, прикрыл за собой дверь. Принцесса не удержалась и встала, приветствуя его. Их глаза встретились. Он не подходил ближе. – Поздравляю с Днём рождения, - безэмоционально проговорил он, держа в руках нарядную коробку. Цзы удивлённо посмотрела на неё и опять вернула взгляд к его взгляду. Понимая, что это хотят вручить ей, она сама вышла из-за стола и встала перед Чонгуком. - Спасибо. Проходи, мы только тебя и ждали… - Сначала ответ. Ты обещала, - в его негромкой твёрдости чувствовалось, что он не сдвинется, пока не услышит требуемое. Цзы закусила губу, испытывая стеснение и нерешительность неопытности, в которой неумение перемешивается с желанием. – Итак, я жду честного ответа. Как я должен понять всё наше общение: как веление держать дистанцию или призыв быть настойчивее и продолжать? Принцесса призвала на помощь всю свою храбрость. Она так и не нашла, с кем поделиться и обсудить всю эту ситуацию, а сама, без советов, решила, что если не позволит Чонгуку чуть большего, то упустит его, потеряет. Действительно ли это было вызванное тактическими планами решение или разум пытался прикрыть оказавшиеся в неглиже истинные чувства? Цзыюй не отвела своих глаз от его: - Продолжай. И будь настойчивее, - сказала она властно, но в её привычном тоне тонко выткалась мягкость просьбы. Чонгуку посмотрел в бок и увидел полку, куда отставлялась опустошаемая посуда. Он поставил с краю коробку. Повернулся обратно к шаньсийке, сделал ещё шаг ей навстречу и, прихватив её за талию, дёрнул на себя. Цзыюй неловко вскрикнула. Амазонки подскочили со своих мест, делая рефлекторное движение в поисках мечей на поясах, но тех там не было – по Сеулу с ножнами до колена не гуляют. Золотой не обратил на это внимание и, вторую руку запустив в волосы Цзыюй, привлёк её к себе, без запинок, задержек и раздумий поцеловав в губы. Девушка остолбенела в его руках, но стоило ему развести её уста своими, как её глаза закрылись и она забыла о том, что находится на вечеринке среди своих подруг. Она перестала чувствовать что-либо, кроме объятья, сковавшего её у груди Чонгука, упругой, крепкой груди. Его порыв прижал её живот к его животу, и по ней прошёлся жар этого странного ощущения. Ноги задрожали. Даже от страха у неё никогда не дрожали колени, а тут все ноги целиком, будто силы куда-то испарились и вышли! Цзыюй провела пальцами по плотной коже куртки на его плечах. Это было даже интереснее, чем проводить по самому его плечу, потому что теперь хотелось снять и добраться под, но он стал менее доступен несмотря на то, что целовал её в этот момент. Целовал глубоко, сильно и страстно. И хотя принцесса до этого не целовалась вовсе и сравнить ни с чем не могла, единственное, что вошло в область её понимания – это приятность действия и отсутствие отвращения, которое, она была уверена, обязательно возникнет при любом контакте с мужчиной. Чонгук медленно закончил поцелуй, отпустив своими губами губы Цзы и, не глядя взяв с полки коробку обратно, впихнул её в руки именинницы, с трудом что-либо осознающей. Всё вертелось, как в тумане. - Когда в очередной раз будешь спорить на людей и их чувства, - льдом окатил золотой девушку, - имей в виду, что не всех, как тебя, отучали привязываться и учили быть бессердечными. – Он поклонился. – Хорошего вечера, ваше высочество! Развернувшись, Чонгук открыл дверь, вышел, и хлопнул ею за собой. Пытаясь воспринять происходящее и разобрать его смысл, Цзыюй потрясла головой. Мимо неё пробежала Бека, но она этого не заметила. Слова молодого человека этапами тяжёлых ударов, как вколачиваемая свая, проникали в её мозг. Она приподняла крышку и заглянула в подарок. Там лежала милейшая плюшевая обезьянка, державшая в руках такое же плюшевое сердечко. Она смотрела на принцессу стеклянными, искусственными глазёнками, но выражение мордочки было до того достоверно-эмоциональным, как у живой, что Цзыюй испытала к ней жалость. Или, через неё, к самой себе. Ей хотелось закричать или заплакать, а захлопнутая дверь перед ней впервые безапелляционно и однозначно сообщала ей, что она неправа и сделала что-то зря, поэтому злиться, кроме себя, не на кого.