Нити судьбы, или истории об истинных влюблённых

Терпение — предмет весьма странный. В один момент оно есть, а в следующий — пуф! — и никакого терпения как не бывало. Ты можешь стерпеть какое-то дурачество от кого-то близкого, но при этом если тот же самый поступок совершит чужой тебе человек, ты взорвёшься и — не жить нарушителю твоего спокойствия. Терпение то есть, то нет, то его много, то остаётся последняя капля, за которую ты борешься изо всех сил, потому что для мощного взрыва сейчас не время. А ещё у терпения есть чаша. Именно от степени наполненности этой самой чаши зависит, сколько осталось времени до катастрофы и сколько поступков ещё может стерпеть человек. Чаша терпения Дина не очень велика. Пожалуй, она раза в три меньше чаши Каса и в два — чаши Сэма. Но при этом она вдвое больше чаши Гейба, который может поменять настроение от малейшего порыва ветра и заводится с пол-оборота. Дин никогда не был терпеливым человеком, пожалуй, с годами его чаша только уменьшалась, уставая терпеть выходки отца, брата, лучшего друга и всех его братцев и сестричек, коих были тысячи и тысячи — кстати, именно благодаря так называемой «команде свободной воли» семья Кастиэля значительно поредела. Поэтому, когда на сковороду вслед за яйцом валится кусочек скорлупы, Дин взрывается. — Твою мать! — кричит он почти на весь бункер, не заглушая, впрочем, доносящихся из спальни Сэма стонов. И плевать этим засранцам, что они голосили всю ночь, а сейчас только семь утра. Сволочи. Именно из-за этих стонов всё и началось. Хотя нет — началось всё с того, что Габриэль не показывался около месяца, и громадный, устрашающий, но очень добрый и верный Сэм соскучился. Во всех смыслах. Просто устал проводить вечера в компании книг, ноута с фильмами, телефона с общими фото и — он никогда в этом Дину ни за что не признается — иногда и правой руки, когда одиночество в спальне становилось совсем невыносимым. Поэтому, стоило непутёвому архангелу объявиться, как младший Винчестер схватил его в охапку, затащил в спальню и не выпускает оттуда уже вторые сутки. Несмотря на то, что Дину очень нравится напару с Гейбом прикалываться над Сэмом, старший охотник очень надеется, что после такого марафона от надоедливого временами слажкоежки мало что останется. Несмотря на некоторое количество плюсов, которые в отчаянии сумел найти Дин, голова всё-таки немного гудит, устав от отсутствия тишины, и в чаше терпения уже нет места, и взрыв вот-вот случится… Но на кухню бесшумно входит Кастиэль, молча выключает на плите газ, разжимает кулаки Дина, разворачивает охотника, упирая поясницей в стол и переплетая пальцы, шепчет в его губы: — В холодильнике есть пара котлет со вчера, их только разогреть. Но я сомневаюсь, что тебе охота есть. Пойдём, Дин. Я нашёл в книге рун знак, который блокирует посторонние звуки, и начертил его на стенах в нашей комнате. Там тихо. Пойдём. Подгоняемый очередным гейбовым «а-а-ах» и последующим рыком Сэма, Дин спешит в спальню, не отпуская рук ангела и таща его за собой. Когда за ними закрывается дверь, Винчестер слышит… Впервые за последние два дня он слышит тишину и, счастливо выдыхая, падает на ковать в надежде поспать. Кастиэль садится рядом, кладёт руку на спину и осторожно забирается под рубашку, отгоняя всякую сонливость. Наклоняется, целует позвонок на шее и ложится рядом, глядя в глаза. И вдруг начинает петь. — Пожалуйста, не умирай, Или мне придётся тоже. Ты, конечно, сразу в рай, А я не думаю, что тоже. Хочешь сладких апельсинов? Хочешь вслух рассказов длинных? Хочешь, я взорву все звёзды, Что мешают спать? От его хрипловатого голоса Дин постепенно сходит с ума, по телу бегут мурашки, и он поднимает руку, зарываясь в тёмные волосы за ухом. — Пожалуйста, только живи! Ты же видишь: я живу тобою. Моей огромной любви Хватит нам двоим с головою. Хочешь море с парусами? Хочешь музык новых самых? Хочешь я убью соседей, Что мешают спать? На последней фразе Кас улыбается, и Дин смеётся. Да, его ангел выбрал просто самую подходящую песню. — Хочешь солнце вместо лампы? Хочешь за окошком Альпы? Хочешь я отдам все песни, Про тебя отдам все песни? * — Хочу за окошком тёмный лес, — говорит Дин. — Помнишь хижину Руфуса? Где мы жили до мордобоя с левиафанами? Давай туда, подальше от этих… — Дин замолкает, не желая обижать бранными словами пусть и противных — в данный момент времени, — но всё же членов своей семьи. — Хорошо, — Кас целует его в губы. — Но только если ты обещаешь сделать так, чтобы я так же орал от наслаждения. Дин хохочет, обвивает руками его талию, прижимаясь крепко-крепко, и шепчет в самое ухо: — Обещаю… И с тихим шелетом крыльев они переносятся. * — Земфира, «Хочешь?»