Нити судьбы, или истории об истинных влюблённых

Кулак прилетает точно в нос, и по и так заляпанному лицу течёт очередная струйка крови, около губ смешиваясь со слезами. Кастиэль лишь вздрагивает от уже Бог знает какого по счёту удара и сглатывает, молясь, чтобы мучитель не начал говорить. Темноволосая голова бессильно опускается на грудь, ангел понимает: ему отсюда не выбраться. Сэм давно спит, успокоенный отступившей из глаз брата тьмой и утомлённый предшествующими изцелению догонялками по бункеру. Ханна вряд ли стала бы ждать его так долго, и надеяться ангелу не на кого. С лёгкой умело держащей клинок руки демона его рубашка давно превратилась в окровавленное тряпьё, как и брюки, а пиджак с плащом с самого начала были раздражённо и небрежно отброшены в сторону. Живот, бёдра, грудь, руки, шея сплошь покрыты глубокими ранами, а лицо безжалостно превращено в кровавое месиво. Дина они не излечили. Демон, скалясь довольно, в очередной раз с нажимом ведёт лезвием по груди, добавляя деталей к одному ему известному и прекрасному в своей кошмарности рисунку ран на теле ангела. Тот закусывает щёку, чтобы не закричать от боли, и, подняв голову, смотрит в затуманенную пеленой адской ненависти родную зелень радужек собственного человека, смотрит на кривящиеся в злобной и не предвещающей ничего хорошего ухмылке — не ухмылке даже, а оскале наконец поймавшего добычу дикого хищника, — смотрит на пляшущее в любимых глазах безумие. Надежда ангела на то, что пытки словами не будет, тает, рассыпается в пепел, когда демон, пристально глядя ему в глаза, начинает говорить. — Ты такой жалкий, некогда великий ангел Божий Кастиэль. Сгораешь изнутри, сжигаемый чужой благодатью. На тебя смотреть тошно. Ты тряпка, об которую все вытирают ноги. Ты столько раз ошибался, что даже не сосчитать. Ты бесил меня порой своей тупостью и нежеланием слушать. Самовлюблённый глупый ангел! — клинок делает ещё один надрез, глубже прежних, и Кастиэль, не сдержавшись, всё же кричит. — Слабак. Я молча сносил в Аду и не такое, а ты даже будучи ангелом орёшь, будто тебя режут. Ой, точно, — он проходится лезвием по прикованному к стулу предплечью, вспарывая кожу и сосуды под ней и добавляя ещё крови в лужу посреди подвала. — Тебя же действительно режут. Могучий ангел господень, схвативший меня и спасший от бездны, а потом накинувший на меня столько проблем и ставший одной из них, — он с размаху бьёт по лицу кулаком, и от падения вместе со стулом Каса спасает лишь то, что предмет мебели привинчен к полу. А будь он человеком, башку бы напрочь снесло. — И что я в тебе нашёл? Чем ты так зацепил того меня, слабака и идиота, что я готов был отдать за тебя жизнь? — демон встаёт напротив Каса, прикрывает глаза и словно забывает о его существовании, на самом деле тщательно следя за эмоциями ангела во время своих слов. — Готов был перед всем миром упасть пред тобой на колени, когда ты решил побыть богом, и выполнять любую твою волю? Что в тебе есть такого, что заставило меня хранить твой дурацкий плащ, когда ты потерял память? Волноваться за тебя и ждать, когда ты появишься, хотя ты мне даже не доверял? Я говорил: «Ты мне нужен, ты — часть моей семьи», — а ты не слышал в этих словах признания в любви. Я прощал все твои ошибки, а ты не видел за этим того, как ты мне дорог. Всякий раз, теряя тебя, я всё больше страдал, а ты не замечал за этим того, что я без тебя уже не смогу жить. А когда ты пал ради меня, я, идиот, начал надеяться, что ты тоже меня любишь… Знаешь, как это больно? Все, кого я любил, все, кто был мне дорог, всем им на меня плевать. Отец свалил и ни слуху ни духу от него почти год не было, а потом сдох, собака, душу за меня продал. Вместе с кольтом, правда, ну да какая разница, верно? Пусть мой мальчик живёт и знает, что ему, возможно, придётся убить собственного брата, который ему дороже всех, а я сдох за него, так ничего и не объяснив! Вот так. Брат без меня проживёт, ты и не вспомнишь глупого грешника, которого сделали твоей обузой, тупые воскресшие родственнички по матери считали олухом, пока я в одиночку не перерезал вампирское гнездо, Кроули и тот только и ждал момента, чтобы отделаться от меня. Никому я не нужен. Вечный изгнанник, на которого родной брат смотрит как на последнего придурка. Вечный несчастный, не способный обрести семью, которая бы любила его и дорожила им. Вечный изгой, которому, видимо, счастье не положено совсем. Кастиэлю становится плохо. В смысле, ему и так плохо, нанесённые раны болезненно ноют, но эта боль не чета той, что появляется после слов демона. Он ведь прав. Кастиэль действительно не замечал скрытых мотивов Дина, старался игнорировать возможное их наличие, не слушая слов Сэма, который уже много лет пытается подтолкнуть их друг к другу. Не задумывался о том, как одиноко и тяжело Дину, как ему хочется быть любимым в ответ, как он устал быть чьей-то опорой и постоянно кого-то спасать, как ему самому нужна опора и помощь. А демон, чувствуя душевное страдание ангела, наклоняется к его лицу и выдыхает в губы: — А знаешь… Быть может, мне всё же стоит силой взять то, о чём столько лет мечтал? То, что снилось мне в мокрых снах? Может, стоит взять тебя и убить потом, чтоб не мучился, м? Стоит насладиться тем, как ты будешь извиваться подо мной, крича от боли и чувствуя, как я изнутри разрываю твои внутренности? Чудовище замолкает, только смотрит, как часто вздымается грудь пленника, как тот почти в панике облизывает губы. Демон вдруг проводит клинком по собственному запястью, тихо шипя от боли, что настораживает ангела, и Кас видит, как края пореза начинают шипеть и от них идёт пар, словно от святой воды. — Ты знал, что ангельская кровь для демонов то же самое, что и святая вода? Даже хуже. А что в обратную сторону это действует точно так же? Рыцарь Ада протягивает руку, переворачивая запястьем вниз, и на раны на груди Кастиэля попадает его капающая кровь. Это оказывается настолько больно, что ангел выпучивает глаза и сдавленно стонет. Кровь демона смешивается с его собственной, течёт по его сосудам, разнося адскую боль по всему телу. Демон скалится довольно, видя неистовую муку на его лице. — Она перестанет действовать через пару минут, твоя кровь пересилит её, но эти мгновения ты будешь страдать, всё твоё тело будут словно резать изнутри, а я буду делать это снаружи. А потом вновь угощу тебя своей кровью. Демон отвязывает почти потерявшего сознание от боли и даже не пытающегося сопротивляться ангела, с лёгкостью, словно пушинку, переносит его на стол и вновь приковывает к нему. Теперь Кастиэль мало того, что беспомощен, так ещё и распят, его руки и ноги прицеплены к ножкам стола, а рыцарь Ада осторожно, почти трепетно поддевает остатки пуговиц на некогда бывших рубашкой лохмотьях, распарывает ошмётки рукавов, срывая окровавленное тряпьё и отбрасывая его в сторону, и ведёт ловко танцующим меж глубоких ран пальцем по груди. — Теперь на твоём теле изображение тебя самого, того, который много лет назад ворвался в исписанный символами амбар в брызге искр, — почти восхищённо, восторгаясь своей работой, шепчет демон. — Того тебя, у которого были здоровые без пробелов в оперении крылья, у которого в глазах горел великий огонь, а в сознании плескалась великая вера. И на кого ты это обменял? На того, кто теперь рисует на твоей груди кровавые шедевры. Глупый безумный ангел. И ведь даже сейчас не оставляешь надежды вернуть того Дина, глупого влюблённого по уши слабака… Демон наклоняется к лицу Кастиэля, и в его безумных глазах сквозь жуткую боль по всему телу ангел видит затуманенную усталостью, отчаянием и гневом нежность. Захватившая контроль тёмная сторона Дина любит его не меньше светлой. И Кас вдруг улыбается ласково, с любовью глядя на своего человека, не боясь того, что он там обещал сотворить. Ангел теперь знает: кем бы ни был его человек, что бы с ним ни стряслось, он не сумеет изнасиловать его. Избить — да, измучить — да, возможно, даже убить, но эту черту он переступить не сумеет. Демон смотрит на него удивлённо, осознавая, что вместо страха — даже ужаса — на него смотрят с неземной и самой искренней любовью. И вдруг мученик выгибается, забывая о боли, максимально приподнимаясь, и прижимается губами к губам шокированного таким раскладом мучителя. — Ты не сможешь сделать то, что хотел, — шепчет ангел ему на ухо минуту спустя. — Не посмеешь коснуться меня в этом смысле без моего согласия. Крупицы нравственности в тебе ещё есть. Можешь убить меня, конечно, но ведь тебе без меня не жить, сам знаешь. Так может, отпустишь? А я согласие дам. И твои сны наконец станут явью… Плечи болезненно ноют, и Кас падает обратно на поверхность стола, пристально следя за тем, как глаза напротив сначала заволакивает тьмой, а потом она растворяется в дикой зелени, и вот напротив него уже не демон, а человек. Ошарашенный, испуганный собственными поступками, пришедший в ужас от кровавой картины на груди любимого, но человек. — Кажется, поцелуй — самый действенный способ снять чары, — болезненно и хрипло смеётся Кас, глядя на дрожащие освобождающие его руки Дина.