Нити судьбы, или истории об истинных влюблённых

В парке на лавочке, купаясь в лучах заходящего солнца, сидит молодой мужчина. Он держит ладони молитвенно сложенными вместе и упирается лбом в большие пальцы, поставив локти на колени. Широкая спина, покрытая грубой материей кожаной куртки, время от времени вздрагивает. Загорелое лицо, которое можно увидеть, если стоять сбоку, покрыто веснушками, пухловатые губы поджаты, а прямой профиль имеет право считаться почти идеальным. Он сидит так уже час точно, и за это время ни разу не шевельнулся. «Вот ведь… Бездомный, наверно… А такой симпатичный!» — думает, пробегая мимо, студентка второго курса местного колледжа. «И чего он тут расселся? Будто дома посидеть не может!» — ворчит про себя проходящая по аллее старушка. «Вот, какой порядочный молодой человек. Молится и подаёт пример другим. В церквях нынче так мало искренне верящей молодёжи…» — радуется шагающий мимо пастор. Вот только не знает пузатый священник, что сидящий на лавке парень мало того, что не верит в Бога с четырёх лет — тогда умерла его мама, просто сгорев заживо, — он попросту плевал на него и готов покрывать матом его при встрече, что молится он тому, кто действительно способен и готов явиться и помочь, что… Да многого он не знает. И не должен знать — да и кто он такой, чтобы посвящать его в тайны бытия? Заметив его, парень выпрямляется и похабно ухмыляется. Пастор тут же прибавляет ходу, забывая похвалы. Молодой человек улыбается, видя быстро исчезающую за поворотом облачённую в чёрное спину. — Кастиэль, — тихо шепчет он себе под нос. — Я молю тебя о прощении. Прости меня. Ты мой ангел, мой хранитель, светлый, добрый, сильный и могущественный, ты посланный мне кем-то там самый великий дар, ты даришь мне душевный покой. Ты мучился, видя мою немощь, страдал от моих грехов, но всё равно не отвернулся от меня. Как же я пал, раз не сумел понять этого раньше, как же обнаглел, раз смею предъявлять какие-то претензии тому, как часто ты заглядываешь в гости к нам с Сэмом, песчинкам по сравнению с тобой, безмозглым безволосым обезьянам. Даже не к нам, а ко мне. Ты всегда со мной в самый трудный час, ты так много раз спасал мою запятнанную душу, ты тратишь на меня свои силы, исцеляя, ты согревал меня своим теплом холодными ночами в Чистилище. Ты оставался со мной, когда все от меня отвернулись, ты ходишь со мной по лезвию ножа, не боясь упасть, я жив до сих пор лишь благодаря тебе, ты вселяешь в меня надежду и веру в победу, а я… Я тебя подвожу, из-за меня с тобой случаются несчастья, я изранил твоё сердце и испачакал кровью твоих собратьев твои крылья. Молю тебя, прости. Умоляю, перестань обижаться. Ты нужен мне. Ты мой лучший друг, а я злюсь на тебя, потому что люблю и скучаю. Пожалуйста, прости. Тихо шелестят крылья за спиной Дина, оповещая его о том, что его молитва была услышана, но он не спешит поворачиваться — смущение и стыд сковывают его. А прекрасный ангел, улыбаясь тепло и ласково, обходит лавку, садится рядом с ним, бедром к бедру, и несмело сплетает их пальцы, игнорируя косые взгляды прохожих — люди ещё не понимают, что любовь прекрасна вне зависимости от того, кто и кого любит, что за любовь нельзя судить. Но однажды — Кастиэлю хочется в это верить — они поймут. — Я прощаю тебя, Дин. И вы с братом не песчинки и не безмозглые обезьяны. И я просто поддался порыву. Знаешь, обижаться не особо-то и приятно — я ведь тоже люблю тебя. А теперь перестань заниматься самокопанием и поцелуй меня наконец.