Нити судьбы, или истории об истинных влюблённых

С недавних пор ангельская пустота внутри Кастиэля превратилась в осень. Долгая, тоскливая, полная дождей, она теперь наполняет все его мысли, захватывает разум и заставляет биться становящееся человеческим сердце. Поначалу она проявляет себя только зрительно. Тоскливым взглядом, словно мечтатель — опавшие листья, он провожает свои опадающие перья, с грустью глядит на голый остов своих крыльев. Вокруг него цветёт весна, всё оживает после долгой зимней спячки, а он — наоборот: медленно вянет, как цветок без воды, колышется жёлтым одиноким листом на жестоких ветрах судьбы. Но он об этом не жалеет. Ему давно осточертели тысячелетия без чувств, и теперь он наслаждается всем, что ощущает, пусть это и не особо радостно. Когда осыпается примерно треть перьев, часть из которых падает при Винчестерах и Бобби и которую они принимают за простой мусор вроде старых листьев да паутины, к зрительному восприятию добавляются ещё более человеческие ощущения. Кастиэль начинает мёрзнуть. Когда он находится в одной комнате с Дином, ему тепло, но стоит уйти — и мерзкие путы холода начинают ползать по рукам, ногам, вдоль позвоночника, заставляя дрожать и инстинктивно кутаться в плащ. Хотя последнее скорее не инстинкт, а «наследство», доставшееся ангелу после смерти хозяина тела. И теперь рассказы старшего брата Габриэля про ангелов, умирающих от холода из-за невзаимной любви к человеку, не кажутся таким бредом, как раньше. Первым странное состояние Кастиэля замечает, как ни странно, именно Дин. Он видит, что друг почему-то мелко дрожит, стремится натянуть рукава на кончики пальцев и часто обхватывает себя руками, словно пытаясь согреться, а когда их руки случайно пересекаются, Дин понимает, что пальцы ангела холодные, словно лёд. Внутренняя осень тем временем уступает место жестокой зиме. Кастиэль знает, что глупо пытаться спастись от вымораживающего изнутри холода обычными человеческими способами, но попытаться-то стоит, верно? В следующий раз, когда ангел появляется, отзываясь на его молитву, его плащ оказывается застёгнут, а из-под него выглядывает воротник шерстяного свитера, обхватывающий шею Кастиэля. И это учитывая то, что на улице плюс семнадцать. И теперь Сэм тоже понимает, что что-то не так. Ещё через пару недель Дин, поняв, что так больше продолжаться не может, зовёт Каса, чтобы поговорить. Тот смущённо молчит на его вопросы о том, что же случилось, пряча подбородок в вязаной одежде. И, устав смотреть на его мелкую дрожь, Дин садится рядом с ним на кровать и крепко прижимает к себе, отмечая, что дрожать ангел перестаёт. — Лучше? — тихо спрашивает Дин. — Да, — шепчет Кас, пряча ледяной нос в изгибе его шеи. — Намного. Ты такой тёплый, Дин… — его голос вдруг становится сонным. — Ты когда последний раз спал? — Дин ласково теребит тёмные волосы. — Около недели назад… Наверно, надо чаще это делать… Ты такой заботливый, Дин… Такой хороший… Я тебя люблю… Кастиэль так и засыпает на плече своего человека, обвитый его крепкими руками, и Дин осторожно ложится на кровать, давая наконец шанс выспаться и себе, и своему ангелу. Вернувшийся из магазина Сэм усмехается умилённо, увидев спящих в обнимку брата и друга, и садится за ноутбук. Через несколько часов Дин будит Каса ласковым поцелуем в нос и, пока тот выбирается из объятий сна, тихо шепчет о способной согреть кого угодно любви, и зима внутри Кастиэля превращается в цветущую весну.