Королева теней

      Уложив свои последние черновики к другим черновикам, не вошедшим в основной труд «Знатные дворянские роды», некий «господин Линн Манн» покинул подвальный кабинет, предварительно попрятав всю запрещённую литературу, завёрнутую в газетные обложки, в дальние ящики. Первым обходом никак не удастся вычислить ни что здесь делается, ни кто тут последним был: то ли верховный канцлер, то ли его помощники-переписчики, а с последних обычно и сдирают в случае чего. С безмятежностью на душе, канцлер проделала столь нехитрые операции на цокольном этаже своей обители, уложившись на армейский манер во время горения спички.       Последние годы выдавались тяжёлыми, опасными для активной деятельности соглядатая, нанятого для самого себя и ради себя. Неизвестно, когда полицейский беспредел дорвётся до своих же, всё-таки подпольные медики и инженеры имеют свойство заканчиваться, а люди имеют свойство бояться совать свой нос в дела монаршие.       А вот Эвелин, по документам, Закклай, не боялась. Вот и нарвалась на свою голову на беду, вот и приходится теперь шифроваться, брать в помощники не полицейских, а подкупных псов, коими она называла как за глаза, так и в лицо, наёмников. А также верно и искусно подделывать подписи околоточных, что должны были навещать этот подвал и ежегодно проводить перепись казённого имущества.       А за казённое имущество подлинные биографии всех министров до седьмого колена, что должны храниться у вице-советника монарха, конечно, считаются, но вряд ли должны медленно тлеть именно здесь. С ними расставаться было обиднее всего, когда ни одна ночь, проведённая над скрупулёзной вычиткой текста, чужих писем и дневников, не привела к желанной информации. Вот и пришлось если не в топку со зла бросить, то снова тащить на горбу и под покровом ночи к хозяину…       Ах и судьба, злая же ты сука: какому-то лысоватому карлику, щенку монарха, шпионить и лично писать эти трактаты можно, а ничем не уступающей дочери пусть и не самого знатного рода (хоть и не рода вовсе) Циммерман нельзя.       Договориться мирно с вице-советником можно было, но не в этой жизни. Когда племянницу главнокомандующего чуть ли не послали во дворце за вмешательства в государственные дела, та, конечно, не отчаялась, не крыла таким же прошлого вице-советника: старого дедка с проплешиной на затылке (это, походу, должностная черта, передающаяся каждому преемнику).       О мёртвых либо хорошо, либо ничего, благо через недельку назначали другого, нагловатого знакомца немногим моложе, оттого недальновидного и падкого на женскую красоту. Особенно, когда та красота, на протяжении пары званых ужинов строила ему глазки, а потом и вовсе перестала на них появляться, откровенно говоря новоиспечённому вице-советнику, что работа канцлера стынет. Да и он, по жестокой правде, её никак не интересовал, когда узналось о его смешанных кровях, очень далёких и очень нежеланных.       После шести или семи лет работы над незаконным трудом, Линн Манн взял ненадолго отдых, прибирая к рукам свои первоочередные обязанности как канцлера. Облачившись в белую рубашку и тёмно-коричневые брюки, затянувшись корсетом и накинувшись поверх плащом, псевдоучёный побросал ещё вещей в походный мешок и вышел к конюшням.       — О, вы уезжаете? — всё тот же конопатый конюх вскочил со ступенек своего домишки и начал наскоро запрягать гнедую лошадь. Делал он это весьма ловко и быстро.       — Ненадолго, — немногословно отозвалась особа в плаще. — Как не погонят.       Конюх заулыбался, не стесняясь демонстрировать щербинку меж зубов, видимо подумав, что верховный канцлер уезжает по делам дворянства и обычно те и впрямь не отнимали много времени. Мягко говоря, дворяне не шибко-то жаловали у себя чиновницу из военных рядов…       Захватив в руки поводья, Эвелин не распрощавшись, отъехала от Митры к югу. В воздухе всё ещё летали остатки пепла, мешавшие Имир дышать полной коньей грудью, но та была достаточно сыта и напоена, чтобы ехать быстрее. Эвелин натянула капюшон, надеясь проскочить мимо караульных как можно незаметней…

***

      Из Гермина выезжали несколько всадников в зелёных плащах. Делегацию из них возглавляли никто иные, как майор Ханджи Зоэ, её главный помощник Моблит и капрал Леви. Первая радостно обернулась на понурый новоизбранный элитный отряд и новобранца Эрена Йегера.       — Эй, выше нос, молодняк! К вечеру доберёмся до штаба.       — Нам не к вечеру, — угрюмо отозвался капрал. — К вечеру он должен быть вымытым и, если придётся, вылизанным.       — Ой, не кипишуй, чистоплюй. Всё тебе будет, но… — вдали завиднелась приближающаяся фигура на коне.       Выражение лица Ханджи быстро изменилось, она, хоть и не разглядела, кто именно едет, но интуицией поняла. Леви только хмыкнул, понимая, что она всё равно их нагонит, ей же неймётся. А неймётся сильно, раз она всё же нагнала их по выезде из Гермина.       — А это… — начала было Ханджи.       — Да. Она едет с нами.       — Что? Почему ты не сказал? — возмущённо.       Оруо переглянулся с молчащей Петрой и нахально усмехнулся, наклоняясь к её уху.       — Ты смотри, походу к нам подружка самого капрала жалует, — давится смешком, наблюдая, как краснеют кончики ушей Петры. Та, опомнившись, резво толкнула его в бок, грозясь самой рухнуть с коня.       — Никакая она ему не подружка!       На её гневный всплеск обернулся капрал, осуждающе качая головой. Бледное личико Петры побагровело под паскудный смех Оруо и лёгкое похихикивание Эрда, один только Гюнтер, надежда покрасневшей Петры, оставался молчалив. Эрен, ехавший посреди строя, был погружён глубоко в мысли, не вникая в переговоры двоих, и даже подъехавшая по левую сторону Эвелин его не спугнула. До того, как раскрыла рот.       — Очухался, мальчик-титан? — скинув капюшон, она откинула вьющиеся волосы назад, подставляя их навстречу рвущему ветру.       Эрен заметно вздрогнул, поворачивая голову на подоспевшего канцлера. На её лице играла всё та же пугающая улыбка и даже в жизнерадостной Петре он не нашёл поддержки: та отвернулась и даже подобралась ближе к Оруо, наконец замолкшему.       — Да, всё отлично… — неловко промямлил Эрен, будто сам не уверен в своих словах.       Эвелин окинула взглядом командование, которое ехало далеко спереди.       — Боишься капрала? — ехидно предположила она, и не думая отлипать от мальчишки. — Не бойся. Он не всегда таким был. Хотя когда-то давно сравнил мои волосы с грязью.       Леви резко замедлился, оттесняя и Петру, и Оруо назад, что только доказало ей, что всё это время он держал ухо востро. Хмуро взглянул на вжавшего шею Эрена.       — Ожидаешь, что я опровергну и льстиво замечу, что они прекрасны как сама природа и…       — Как грязь, — закончила Эвелин. — Впрочем, ты так и сказал.       Ещё один порыв ветра поднял налетевшую пыльцу, как по заказу направляя её в лица вброд идущих. Эвелин закрылась рукой, гулко закашляв.       — Что за погода… — бурчал недовольный Эрд. — То дождь, то ветер, то…       — Угу, — отмахнулась Петра.       Оставшаяся часть пути была с переменным успехом проведена в молчании, несмотря на неудачные попытки, предпринятые Эвелин, разговорить то капрала, то Эрена, и вполне удачные их обоих её игнорировать. Только Эрен периодически отвечал на что-то поистине странное, но быстро смолкал под грозным взглядом капрала. А когда капрал оборачивался, переставая следить за дорогой, то от этого становилось ещё страшней, чем от предположения услышать колкость от Эвелин о типичной подростковой неразговорчивости.       По прибытии солнце клонилось к закату, освещая золотисто-ржаными лучами заброшенный штаб. Эвелин подумала, что зря они ехали в тот же день, в какой и был суд, но лезть к уставшим разведчикам не стала, отойдя по склону к скрюченному дереву. На древних ветвях подрастали небольшие веточки, на них сквозь набухшие почки виднелись зелёненькие листочки. Несмотря на холодные ночи, пару дней и всё распустится. Эвелин обернулась к штабу.       Одни лошадей отвели в стойла, другие скорей тащили вёдра к первым этажам, чтобы хоть те и кухня были в приведённом состоянии на ночь. Ужинать наверняка хотелось многим, а ещё большим хотелось ночевать в теплоте и поближе к топке. Вот и самые активисты, коих Эвелин уже приметила, тащили шкуры в сторону котельни первыми.       — … Ты мне сейчас ногу отдавишь, придурок!..       — А ты не считай ворон, тащи давай!       Эвелин зябко притянула плащ на плечи. Помогать им она и подавно не собиралась, но и наблюдать было ещё более скучным делом; нагоняло уныние и какую-то горечь.       Ещё не проведя и ночи в этом захолустье, она грезила скорее вернуться в родные пенаты в Митре, засесть поздним, как сейчас, вечером за труды и тщательно, почти с маниакальной одержимостью выписывать, переписывать что-то, от буквы к букве, от цифры к цифре… И чтобы всё выглядело так, словно записи Линна Манна, выдуманного шесть лет назад, были такими же как и сейчас; ход его мыслей, рассуждений оставался прежним.       Порой казалось, что она теряет свою личину, прикрываясь этим учёным, но чего порой не возложишь на алтарь науки ради самой себя. Наука, она такова, если судить по словарю: наука есть система знаний о мире, обществе, природе, людях… Историки, социоведы, все те наблюдатели нашего мира, создают саму историю. Что же может быть лакомее, желаннее, чем быть на их месте? Быть тем, кто эту историю если не создаст, то запишет. А те создатели, вот пусть они будут как заведённые идти по тысячи раз протоптанному светлому пути, верша историю, судьбы. Они-то может и наша надежда, но кто про них вспомнит, если не останется после них хоть что-то?       Кто бы вспомнил бесспорно талантливого от природы Гришу Йегера, не оставь он после себя говорящую головную боль для Эвелин, помимо своих трудов? Возможно только она сама, недаром столько ночей после их встречи она не могла уснуть, будто уверовала вслед за десятками глупцов в рок судьбы и теперь тот настигает её в кошмарах. Крадётся вслед за подругой-смертью, идёт шаг в шаг, вот-вот сравняется с Ней…       Эвелин снова только отмахнулась от странных мыслей, почти кнутом выправляя саму себя. Подальше от святых, преисподней и жуткой смерти. Будто снова сосредоточившись на главном, пропустит мимо себя эти гнетущие чувства. Хотя, можно сказать, так оно и было.       «Цель оправдывает средства. За бездействие придётся платить, — как заведённая повторяла себе снова и снова простую истину, заложенную то ли самой Смертью, подобравшейся вплотную, то ли ещё раньше, с молоком матери. Что страшнее, она пока не решила, сходясь на одном мнении: — Не стало Гриши, не стало и проблем, — иронично обозвала она Смерть. — Появился его вымесок, появится и Она. Вот блять. До чего же, сука, просто» — Впиваясь ногтями в ладонь, Эвелин прижалась плотнее к дереву, чувствуя как его влажная крона обдаёт прохладой.       «Это уже не моё дело, — облегчённо заключила она, — Моё дело отвести Её от себя подальше, пусть прикапывается к другим. Эрен достанется полиции, во что бы то ни стало. Моя заслуга перед Белгорским, постою ещё в стороне, пока он вспомнит про лже-короля и захочет, конечно, захочет, его сместить. А там и про Рейссов вспомнят, и про их загадочные смерти… Может, не так и важно кто там окажется на троне: истинный или не истинный правитель, пока мы сыты и тепло одеты. Вот бы донести это до бестолочей из ложи… И тогда достаточно будет с меня этих пеших игр»       Закатные лучи солнца уже провожали погожий день. Только Эвелин отлипла от дерева, в голову набатом ударила тупая боль, как и всегда, огромная, всепоглощающая. Будто не пару часов на свежем воздухе где-то на юго-западе Розы провела, а в центре блядского Стохесса, в родном поместье.       «Вот бы нахрен их там перебили всех, к чёртовой матери… Камня на камне бы не осталось» — не выдержав, Эвелин схватилась за налитые свинцом виски, что готовы были вот-вот не выдержать давления и лопнуть.       Эвелин пока не осознала, на что конкретно злится, а подсознание снова провернуло плохую шутку, подкидывая в вспыхнувший, словно сухостой, костёр из обрывков мыслей, более связные и больнее бьющие слова:       «— Ты повзрослеешь, станешь королевой, но будешь возвращаться ко мне. Всегда возвращаться»       Эвелин, не в силах терпеть, сползла по стволу к земле. Единственное о чём она могла жалеть, так это об отсутствии ручной гильотины.       «— Я вернусь. Конечно вернусь, обещаю»       Сжала зубы. Тихо шепча, выдавила заветные слова:       — Я так и не вернулась. И не знаю, вернусь ли.       Боль начала утихать, словно разносясь по ветру, помчавшемуся навстречу ночной мгле. Хотелось вцепиться в ладони с ещё большей силой, разодрать кожу в клочья, лишь бы, лишь бы эта боль вернулась. Единственная заслуженная, единственная, которая могла бы стать справедливым ответом на эти жалкие слова, что вышли только плачем обездоленной девочки. Девочки, способной сейчас хоть шею свернуть подобным людям, как она, хоть никогда не приближаться ни к Стохессу, ни к поместью Инги Закклай, и никогда, никогда больше не плакать.       Даже в минуты, когда разум парализует, сводят с ума отголоски далёкого прошлого, таких, что даже потрудившись после минут нескончаемого бреда, не вспомнила бы ничего: ни лица той сволочи, ни голоса, ни спиртуозного запаха духов, но увы, только потом.       Перед болью, то тупой, то резкой, Эвелин была бессильна. Одна из немногих слабостей, за которую та могла с уверенностью себя ненавидеть, вырывать за то у подкорки свои роскошные волосы, ломать ногти и позже заливать всё пережитое крепким лечебным чаем.       Редко, когда выдавалась такая роскошь, и последние случаи не были таковыми; только сейчас осознавала скрюченная пополам Эвелин, что не находила в себе силы обернуться, чтобы посмотреть, не стоит ли кто позади. Не стоял. Она бы почувствовала.       И с наступлением темноты идти в тёплый штаб не хотелось, в разы похолодевший воздух обжигал лицо, короткие шрамы на ладонях. Эвелин сидела на промёрзшей земле, не готовая зайти в людное помещение, где небось и стол с солью накрыли, и острые столовые приборы положили, она ждала, когда же с концом утихнет дьяволово желание.       Желание не утихало, а с каждой минутой подкреплялось отсутствием мыслей в голове, что беспричинно разбегались, стоило только глянуть на них.       На крыльцо вышли двое, покуривая табак и о чём-то переговариваясь.       «Может, я тоже хочу?» — учуяв издалека терпкий запах, Эвелин приподнялась, озираясь на них.       Те, казалось, и не заметили шевеления в ночной темноте, продолжив неспешный разговор. Одного из них, кажется, звали Оруо, но утверждать Эвелин не собиралась, помня только его свойскую манеру разговаривать. Его постоянные насмешки, грубоватые издёвки и прочее, прочее, прочее. Пшеничные волосы, небрежно зачёсанные назад, обыкновенную форму разведкорпуса.       Сосредоточение помогло. Отпустило. Отпустили мысли, поганки, наконец удалось вздохнуть. Поплелась в сторону крыльца. Двое разведчиков переглянулись, но ничего не сказали.       По щекам ударил жар, исходящий с кухни.       — Ну вы и натопили, ребята… — звонкий девичий голос.       — Давай, налетай Петра, голод не тётка, голод — дядька… Кто там ещё?       Эвелин обмахивая себя рукой, заглянула в просторную кухню. На столе парилось блюдо с запечённым картофелем и, вроде бы, всё. И даже такой бедной пище Эвелин была несказанно рада; тошнотворный позыв случился, но не такой сильный, как если бы она учуяла мясо.       — Э-э, — протянул один из разведчиков, замечая, как Эвелин спешно уходит. — Мистрис? Вы не будете?       — Нет, — громко ответила Эвелин, осматривая первый этаж и заманчивую лестницу вниз.       — Ну, как хотите… Наше дело предложить…       — Эрд! — тот же девичий возглас.       Эвелин застыла у лестницы, делая шаг к ней. В голове начинало что-то проясняться.       «Они бы не рискнули оставлять его просто так… Неужели уложат мальчишку-титана в холодном подвале, а сами, клопы, будут отогреваться здесь?»       — Стоять, — остановил её за плечо капрал.       Эвелин устало вздохнула. Не попадёт сегодня с разговором к мальчику, хотя, вроде бы, обещала. Уже не так важно.       — Да, товарищ сержант?       — К Эрену даже не приближайся, — сказал, как отрезал, он, будто сердцем почуяв неладное. У Эвелин заскрежетало что-то, только подумав, что у нормальных людей оно есть, и, наверное, у него тоже.       — А то что? — скинув его руку, повернулась, впираясь взглядом, по которому невозможно было понять, что она думает. Профессиональный взгляд, выработанный годами при дворе.       Леви того не оценил.       — Не веди себя как дура малолетняя, позоришь дядю.       Эвелин только хмыкнула, про себя понимая несерьёзность сих слов, и учитывая, сколько раз она их слышала. Но на спор сил не было, как и на яростное отрицание оного, и она расслабленно откинулась на стенку узкого прохода.       — Не делай того, не делай сего… Что-то ты раскомандовался капрал, я не твой солдат.       — Сама навязалась к нам. С солдатами жить, по-солдатски выть, особых привилегий не жди, — сузил глаза, словно бы продолжение разговора было настолько в тягость, что и представить казалось непосильным трудом. — И так дурью маялась весь вечер вместо того, чтобы помочь, — насупившись, завершил он.       — Ужас, как курица-наседка кудахчешь, — серые глаза заметно потемнели. — Не обессудь, но мне значит ещё и с кем-то спать под одной шкурой?       — Только сегодня. Госпоже Закклай придётся потерпеть чей-то бок, чтобы не замёрзнуть насмерть. Котельная за пару часов не отогреет целый корпус, тем более, нечищеный.       Перспектива тереться бок о бок с каким-то немытым солдатом не то, что повергла в шок, но показалась до ужаса отвратительной. Неважно, какого тот был бы пола.       «Хоть иди к Эрену в подвал, там-то посвободнее будет…»       — К Эрену не пущу, — тут же опроверг её мысли. — Не надо ему тут пропагандистские речи ночами нашёптывать.       Эвелин только цокнула, идя в обход капрала в спальные помещения. У большой каменной трубы лежали несколько шкур, остальные полукругом навалены рядом. Скептичное место для сна, особенно если насчитать всего четыре таких лежбища.       — Я лягу с тобой только в братской могиле, — прошипела Эвелин, зашедшему вслед капралу. Подавляющее большинство всё ещё пировало в образованной столовой, одного только майора и его помощника Эвелин так и не услышала.       — Я и не напрашиваюсь, — сказал капрал, попутно стягивая с себя ремешки УПМ. — Поэтому ты спишь одна прямо под боком с котельной трубой. Если ночью рыпнешься куда, я увижу и услышу.       И впрямь, пройти незамеченной мимо положенной почти рядом шкуры, и обложенным вокруг другими, будет проблематично. Но вопреки подозрениям капрала насчёт плоскости её ума, Эвелин и не думала те подтверждать таким законченно идиотским способом.       — Хорошо, — приподнимая краешек губ, Эвелин сбросила с себя плащ. — Как захочу личный эскорт по дороге к комнате неизвестного застройщика, обязательно разбужу тебя первым. Раз так настаиваешь.