Королева теней

      На длинном кухонном столе в хаотичном беспорядке лежали картографический пергамент, куски заточенного угля, клячка. На пергаменте начерчен примерный план склада, в коем Эвелин бывала от силы пару раз. Подменяла околоточного, что «слёг с тяжелейшей формой ангины» в конце июля того года, как раз когда в жадные ручонки полицейских попали труды накрывшихся облавой подпольных учёных. Набросав единственный этаж, она филигранно и с миллиметровой точностью переводила на нём фрагменты из памяти; отмечала ходы и лазы, которые приметила по старой привычке ещё в первое своё посещение, выступы — какие хрупкие и на них ступать в случае чего не стоит, и какие удобные, крепко вырубленные в фасаде.       С опаской подобралась к указанию потенциальных мест хранения УПМ, давая червячку сомнений осмотреться, повертеть продолговатой головкой и позже всё-таки уползти назад в норку. Ей не страшно было лезть на рожон вместе с ними, да она и понимала, что оснащённый новейшими технологиями Разведкорпус, в ещё более новых не особо-то и нуждается — всё это скорее походило на небольшую игру, постановку ради зазнавшихся полицейских, коим так хотелось утереть нос, и Эвелин была в числе пакостливых.       Ей не страшно было и за последствия. «Какая такая игра может не стоить свеч?» — отозвался в голове голос Изабель. О ней Эвелин принципиально не думала, скорее приобщаясь к лакомым размышлениям о вытянувшимся лице Доука, только до того дойдёт весть о пропаже, о вычтенных медненьких из денежных выплат караульных, и, конечно, о самом чванном — до невозможности напыщенном виде капрала, который только незримо для других слегка изменится в случае удачи. Не раз Эвелин у самой себя спрашивала, правда, очень давно — а вспоминает ли он о вылазках? О криминале, с которым столкнулся так рано, о голодранцах из Подземелья, потому как ей кажется, что о них она не забудет никогда. Запах немытых тел, самого дешёвого спиртного, мочи и прелости так въелся в кожу, что не отмоется и самыми долгими походами в баню, не задушится самым дорогим одеколоном.       Помнилось, подобную картину ещё удалось застать не так давно в Шиганшине, когда стена только-только пала и тысячи бедняков из южного города стены Марии бежали, неслись в давке подальше от бреши. Эвелин не посчастливилось застать тот день вживую, стоя далеко-далеко от горящего дома Гриши Йегера, пропуская сквозь себя всю агонию умирающего мира. Напряги она разум, то вспомнила бы, что чувствовала, но оставались только полыхающие обрывки из кратких вопросов: отвращение? Страх? А может быть, жалость? К последнему она тщательно прислушивалась, не замечая за собой немного дрожащих ног или близившихся к переносице бровей, и ничего не слышала в ответ, будто и не горело ничего вовсе, будто не стену проломили, не титан мчался где-то далеко на горизонте, а просто Эвелин забежала в заполонённый детворой сквер далеко от Митры. Ни детей, ни другие места, кроме столицы, она не любила, от того и предположила, что ненавидь она их, то чувствовала бы что-то из первых вариантов, а так ничего. Абсолютное ничего, ей это ничего сопоставилось с «Житием святых»: нудно, скучно, настолько всё равно, что даже ничего казалось чем-то, а не природным ничем. Только взгляд был по-прежнему прикован к дому Гриши и бежавшему на него титану.       Бежал он, как шептал панический голос, к ней, к Эвелин, но вдруг гигант резко замер, наклоняясь к своим огромным ножищам. Пронзительный детский крик резанул по ушам, единственное, что отвлекло Эвелин в тот миг. Она замешкалась, и тогда же кто-то дерзко схватил её за предплечье и потянул за собой.       — Дура! — воскликнул грубый мужской голос. Эвелин послушно тянулась за ним и когда стало нужно, обхватила его шею руками, прижимаясь всем телом. — Нашла место для выгула…       Последующие слова слились с лихим потоком ветра, зашумевшим вокруг. Эвелин смотрела только назад: на удаляющиеся полуразваленные домишки, толпы людей и догонявших их титанов, что посыпались ягодами как из опрокинутой корзины. Задержись она ещё на минуту и уже наверняка переваривалась бы в чьём-то желудке. Запах гари въедался в волосы, и казалось, что затянуло ещё чем-то более вязким, чем бычья кровь, более гнилым, чем спёртый запах Подземелья, таким, что и описать где-либо — непосильная задача. Решить задачу Эвелин так и не успела: её неделикатно опрокинули в отпертое окно на чердаке обветшалого дома.       — Ауч… — прошипела она, по инерции перекатившись на другой бок.       Одёрнулась, оглядывая «спасителя». Тот и не обернулся, своей широкоплечей фигурой перекрывая вид из окна на серые комья пепла, мчащиеся от разверзнувшихся ворот в ад далеко на север.       — Вы успели? — только вымолвила она, давясь своим же гулким кашлем.       Грохнуло нечто вдали. Эвелин побоялась думать, что это могло быть: горящая балка рухнула или сотни титанов проломили следующую стену.       — Это единственное, что тебя, блять, беспокоит? — раздражённо, продолжая сквозь зубы ругаться. Эвелин неловко встала на ноги. И всё-таки он ответил. — Да. Успели. В последний момент, считай.       — Повезло… — отряхнулась, мало-мальски вникая в происходящее. — А вы…       Собственный голос в голове слился с крикливым, ломающимся и вещающим на особенно мерзкой тональности:       — А вы вынесли с первых этажей?       Эвелин бросила строгий взгляд на спрыгнувшего с лестницы Эрена, к которому тут же приставили вёдра.       — Угу, — буркнул Гюнтер. — Остались твои и подсобка.       Эрен переглянулся с немигающей Эвелин. Что ж, увиденное впрямь пугало, и тот резво побежал наверх, немного расплескивая за собой воду.       — Эй! Потом вытрешь за собой, — пронзительный голос капрала догнал бледнеющего мальчишку у самой высокой ступени.       — Есть, сэр!       Гюнтер, посторонившись, пропустил капрала вперёд. Эвелин опустила глаза снова на карту. Бледно жёлтый пергамент искусно окрашивался в кармазинный от плавно мажущих закатных лучей из окна. На стол опустилась подожжённая свеча рядом с картой. Эвелин скользнула взглядом по «руке помощи».       — Долго ещё? — недовольный вопрос получил недовольный ответ.       — Работать — не бо́тать, — и пока не организовалась перепалка, добавила: — Сами-то долго штаб отмывали?       — Не домыли, — нехотя проговорил капрал, обходя Эвелин и садясь рядом. — Это что? — кивнул на яркие отметены, соединённые пунктирными стрелками.       — Потом объясню, — отмахнулась Эвелин. — Мне комнатка выделится?       — Выделится. Ты не отвлекайся. УПМ владеешь?       — Конечно. Знаешь, без таких умений при дворе вообще не выжить. Мне прямо так и сказали — «никакого чина без владения УПМ». Вот и пришлось научиться.       Поправляя клячкой остатки угля, Эвелин, перебивая, указала на левый угол карты.       — Вот. Сюда нам надо. Можно зайти с северо-востока, оттуда будет видна смена караульных, — она указала на пунктирные стрелки. — Внутри их быть с четверти часа и до двух не должно, выбьем вот это окно, — бледнеющий след угля на восточном выступе.       — Думаешь, не заметят? — скептично спросил Леви, придвигаясь ближе.       Эвелин хмыкнула. Что-то давно позабытое степенно возвращалось.       — Мы же не на скрытность работаем. Не светите до поры до времени своими штучками, а потом уже им не до того будет, — неоднозначно проговорила она, вызывая ещё более вопросительный взгляд. И спешно его игнорируя. — Да и какой переполох будет… Вам вообще сколько нужно?       — Немного… Если они, говоришь, облегчённые, то по паре на одного утащим.       — Я не в счёт. Раз придётся в прямом смысле сесть кому-то на шею.       — Руки у тебя две, — парировал капрал. — Так что в счёт.       В кухню зашли двое — Эрд и Оруо. Они быстро переглянулись и первый отозвался Эрд.       — Лошади готовы. Через полчаса совсем стемнеет.       — Отлично, — сладко ухмыльнулась Эвелин, плавно обходя стол. — Вы трепаться не будете, — скорее утвердила она.       Оруо скучающе зевнул и махнул рукой.       — Да-да, конечно не будем, — его пихнул Эрд. Оруо только склонился в его сторону и прошептал, косясь на Эвелин. — Смотри, белоручка правда с нами идёт. Ага, так я и поверю, что она тут только из-за Эрена…       Эвелин едва не поперхнулась от такого хамства, прекрасно расслышав их перешёптывания. Эрд притормозил товарища, сразу сказав тому что-то на ухо. Эвелин не прислушиваясь, обернулась на внимающего капрала.       — Ты его специально выбрал? — пренебрежительно бросила она.       — В смысле? — ни к селу вырвалось у Оруо.       Леви притормозил его секундным взглядом. Но тот не подействовал на Эвелин, не терпевшую хамства по отношению к себе. Да ещё и от кого.       — Щенок, не будь моего интереса вам помогать, я бы самолично вместе с командором Доуком выпустила кишки потенциальной угрозе человечества, — заговорила она. — Мой милосердный выбор в вашу сторону зависел только от счастливого стечения обстоятельств, и заучи как молитву — ты не смеешь мой выбор оценивать. И тем более распускать о нём гнусные…       Оруо застыл, трезвея от своей бравады и медленно вытягиваясь по струнке. Эвелин не снимала с лица маску холодности, вглядываясь в его бегающие глаза.       — Канцлер так хочет посоветовать держать мозги в голове, а не на языке, — отозвался капрал позади. Махнув вольно, он дождался пока оба солдата спешно покинут помещение. Эвелин пропустила мимо ушей скулящее «извините» и легко улыбнулась вновь посуровевшему Леви. — Хороший вопрос ты сама поставила. Какой интерес тебе сейчас помогать?       — Мне кажется бессмысленным таким навороченным технологиям пылиться на складе, — заговорив совершенно другим тоном, вещала она. — И, как я уже говорила, нет смысла искать в моих действиях какой-то злой подоплёки. Это глупо подставлять организацию, имеющую сейчас самый большой потенциал привести человечество к своему рассвету.       — Вынь язык из задницы командора и говори нормально.       — …Хоть я всё ещё и считаю вас кучкой смертников, которым жить не хочется, — всё же продолжила Эвелин. — Поздно уже что-то менять. Эрен уже у вас.       — К сожалению, — добавил капрал.       — Что?       — Ты хотела добавить «к сожалению».       Эвелин хитро прищурилась. Ей что-то совсем не нравился этот разговор.       — Я рационалист. Выгоднее держать Эрена у вас. Пока вы не напортачите.       — И как же скоро мы напортачим? — Леви встал из-за стола, складывая карту. — Не этой ли ночью?       — Я бы себя так не подставила, — опровергла нахмурившаяся Эвелин. — У меня с полицией никаких дел нет, и иметь их в дурном ключе мне пока не нужно.       Вот оно что. Не «не хочется», а «не нужно».       — И, — говорила она, — мне даже в какой-то степени будет приятно получить то, на что я и так имею право.       Леви приподнял одну бровь. Эвелин опустила голову, криво ухмыляясь.       — Эти чертежи когда-то давно изымала я. У полиции, как канцлер я имела на то полное право. Но в очередной раз меня обманули, сказав, что чертежи якобы повредились и не подлежат восстановлению, — стиснув зубы, внимательно смотрела за капралом. «Ну должно быть хоть что-то, хоть поглумись ради приличия» — Ведь так просто обмануть ничего не смыслящую кисейную барышню.       — Вот оно что, — заключил капрал. — Жаждешь мести?       — Нет. Просто хочу получить своё сполна.       Леви обогнул стол, приближаясь к ней. Столкнулся со взглядом уставших глаз, немного замутнённых долгими часами работы.       — Нам УПМ, тебе чертежи.       Эвелин приподняла уголки губ. Где-то в глубине его глаз она уже встречала этот, казалось бы, равнодушный отблеск, похожий чем-то на серость воды в любой из дней Троста, и он никак бы не отличался от повседневного отблеска, видневшегося у капрала постоянно. И всё-таки, невидимый на отдалении, он разимо отличался вблизи. В полуметре от Леви находились немногие, а если и находились, то недолго, и Эвелин теперь понимала почему. Блеск глаз был тот же, тот же, что и двадцать лет назад, а вот расстояние давило, душило, сковывало невесомыми цепями и тянуло, нещадно тянуло вниз. Тринадцатилетняя Эвелин нахмурилась бы и оттолкнула его протянувшуюся, спустя минуту гляделок, грязную, беднейшую руку, а ещё по-детски посмеялась над съехавшим платком на голове. Пятнадцатилетняя с неохотой, но пожала руку коллеге-вору, отбросив предрассудки и позволив юношескому интересу взять над разумом верх. А нынешняя, не юная и до чёртиков уставшая канцлер, не глядя на рукопожатие, скрепила их не фиксированный договор, лишь бы наконец отойти.       — Всё-таки доверишь на сегодня свою спину? — вполголоса усмехнулась она.       — Только чтобы первым воткнуть нож в твою, — убрал руку капрал. Ещё недолго они вглядывались в отблески догорающей свечи в глазах, а на улице тем временем начинался погром.       Эвелин наигранно рассмеялась, фамильярно хлопнув капрала по плечу.       — Дурацкий у тебя платок, — и несдержанно подмигнула, скорее покидая кухню.

***

      Эвелин выскочила из тёплого, благоухающего штаба, накидывая сверху походный плащ. У конюшен громко ссорились Эрд и Оруо, последний перекрикивал первого своим громогласным голосом:       — Да ты, идиотина, ничего что ли лучше придумать не мог, как стоять, засунув язык в задницу?       — Не ори, сейчас весь штаб повыскакивает! — предостерегал того Эрд. — Сам налажал, смотри, чтоб снова не…       Эвелин ускорила шаг, вытягиваясь ввысь, дабы достать до пустой головы ближайшего и отвесить тому оплеуху.       — Замолкните, — шикнула она, подходя к своей лошади. Оба разом замолчали.       На пороге штаба появился капрал с горящей лампадкой, и повесил ту около двери. Маяком, как понимала Эвелин, ибо темнота вокруг и впрямь была непроглядной; из-за заполонивших небо туч ни звёздочки, ни полумесяца не мерцало.       «Успеем к рассвету — уже хорошо, — седлая лошадь, думала она. — К полудню надо бы быть в столице»       — Выдвигаемся, — объявил капрал. — Ведёт канцлер Закклай.       Эвелин запрыгнула в седло, тяжело вздохнув. Предстояла длинная ночь, а у неё уже веки тянулись к низу. Думала, что отдохнёт за пару дней у разведки, вот только получилось донельзя наоборот. Натянув капюшон, прикрывая растрёпанные волосы, она выехала на тракт. Позади слышался мерный перестук копыт и тихие разговоры двух разведчиков, однако и те вскоре смолкли.       Эвелин никогда не доверяла своему предчувствию. Оно почти всегда было не лучшим, ей никогда не слышались «шепчущие голоса в голове, сулящие много медненьких». Ей-то в общем-то давно ещё стало плевать на медненькие, ну перезванивают они приятно в кошельке, привлекая чужое внимание, и перезванивают. Не свяжись она с ранних лет с дурной компанией, как назвала бы она Фарлана, Изабель и Леви, то до сих лет считала бы этот перезвон самой изысканной и желанной симфонией. Признаком достоинства, признаком чести и мнимого трудолюбия. Из-за них и родители разбежались, из-за них-то Эвелин и пришлось отойти, подвинуться, забиться в дальний угол. Зато она была довольна.       Ха. Смешно. Она никогда не бывала довольна хоть чем-то.       Эвелин бросила поводья, хватаясь за виски.       «Только не сейчас. Только не сейчас… Какого крайнего я вообще о ней стала думать?» — Имир скосилась, негодующе бурча.       Эвелин снова перехватила поводья, выравниваясь на тракт. Сзади слышался мерный перестук копыт. Вокруг тьма, рассеивающаяся только единственным факелом Эрда, и ни зги не видно. Их тоже видно не будет, только затушат пламя. И Эвелин тоже не видно остальным, она едет достаточно далеко, чтобы никто не заметил тремора в руках и косо ковыляющую Имир. А люди, по счастью, мыслей не читают, значит никто и понятия не имеет, почему ни на какие вопросы по дороге Эвелин не отвечала и слышала ли она их вообще. Не слышала. Только поравнявшийся капрал привлёк её застекленевший взгляд.       — Сейчас подъедем, — проговорил он и спрыгнул с коня.       Эвелин остановилась. И право, что не читают. Иначе бы он развеял её предчувствие, как всегда развевал перед делом.       Обошли жгучий кустарник, привязывая лошадей к переломанным сучьям. Эрд приглушил факел, наклоняя тот к развёрнутой на промокшей земле карте, придержанной по краям камнями. Без слов все в последний раз ознакомились с намеченным планом. И, как всегда невпопад, Оруо шумно прошептал:       — А может, нам остаться внизу?       Эвелин отчётливо расслышала юношеский страх в его голосе, хоть тот и тщательно пытался его скрыть, пнув в бок стоящего подле Эрда, только заметил задумчивость на лице капрала. Она подобралась к нему ближе, шепча особенно горячо в самое ухо:       — Струсишь — на том свете найду.       Удивительные люди эти разведчики! Значит, лезть титану в глотку это они за милую душу, а умыкнуть какие-то секретные разработки правительства прямо из-под носа полиции, уже поджилки трясутся. А как заливался этот Оруо по дороге в штаб, бахвалился то ли перед зелёным Эреном, то ли перед канцлером, что ему и мор не страшен, и Армагеддон, после стен уже ничего не страшно! Да уж, с разведкой же так: с другом вернулся — чудо, живой вернулся — удача, титан пробежал мимо — везенье, а всё остальное — судьба… Но чем дальше от титанового пастбища, тем дальше от такой идеалистичной картинки, даже тут простой верой в судьбу и чудо не отделаешься. Надо, если в себя не веришь, хотя бы на святых положиться, а как знала Эвелин, среди военных верующих на пол голов меньше, чем среди гражданских. Вот ирония! Ближе к смерти — меньше в неё веришь.       — Мы вам скинем УПМ, — сказал капрал. — Остальное возьмём сами.       Эвелин усмехнулась. Всю юность он не давал ей лезть с ними, всё пас сильнее матушки, а тут и не жалко верховного канцлера на случай чего на самый фарш пустить. Но пока она молчала. Только отошли от разведчиков, оставшихся ждать сигнала, и капрал сам обратился к ней:       — Ты идёшь за чертежами, я остаюсь на складе. По твоему плану на всё про всё от силы шесть минут.       Эвелин кивнула. Что-то ей её же план совсем не нравился. Вероятно, потому что она принимала в нём непосредственное участие, да и юношеский максимализм давно стих, и она ночью не горела желанием лезть через форточки в складские помещения.       — Чувствуешь ностальгию? — скрывая в злой усмешке весь мучащий её интерес, Эвелин едва заметно покосилась на капрала. Но разглядеть хоть что-то всё же не смогла.       — Нет.       — Почему?       — Это не похоже на вылазки, если ты об этом, — говорил он. — Как минимум, потому что нам уже по тридцать.       Выдержав некую паузу, тихо добавил:       — И нас всего двое осталось.       Эвелин промолчала. Она и не искала слов для ответа, только расслышав в изменившемся голосе Леви стальные нотки. Когда у человека так менялся тон, говорить ему что-либо было бесполезно. А это не просто человек, это Леви, тлевший полжизни в людском аду, а другую половину в аду похуже. И хоть корить Эвелин было не за что, как она сама считала, ей становилось существенно хуже после подобных разговоров.       — Могла бы попытаться сделать вид, что тебе не всё равно. Всё в друзья нам стелилась.       Эвелин начала замедляться. По шороху влажной травы поняла, что Леви и не приостановился за ней.       — Так обижен прошлым? — с издёвкой спросила она. — Нашёл время вспомнить.       Шорохи повторялись.       — Мне не о чем с тобой больше разговаривать, кроме как о прошлом, — продолжил капрал. — Будь возможность, вообще бы больше никогда не искал повода заговорить.       Эвелин ускорилась за ним. А сама начинала припоминать, не выдавала ли случаем чего-то эдакого, не отрицала, что могла и расслабиться в какие-то моменты. Но всё-таки убедилась, что из капрала шпион, как из неё атлетка: за такой непродолжительный промежуток времени ноги гудели от быстрой ходьбы.       — И что же ты расскажешь? — наконец поравнялась с ним шагом.       Какое-то мгновение Эвелин и не рассчитывала на ответ. Тема скользкая, особенно неприятная даже ей, и попусту болтать о ней не хотелось.       — Изабель и Фарлан погибли при первой вылазке за стены, — прорезал с треском ночную тишину. Эвелин даже зажмурилась, будто гул оглушил её, не давая с точностью расслышать его слова.       С трудом расслабила лоб и плечи. Ещё минуту шли в молчании.       — Я помню твою сделку с командором, — вдруг проговорила она. — Видела тот документ от командора Смита главнокомандующему… Это была не кабала?       — Уже неважно, — отмахнулся Леви. — Он всё ещё там лежит?       — Нет. Тогда я подумала, что кабала и сожгла его. До Дариуса не дошло.       Они остановились в паре десятков локтей от оврага, а за тем виднелись высеченные белокаменные стены склада. У фасадов мелькали маленькие огоньки — факелы караульных. Леви положил руку на спину Эвелин, притягивая ту за собой к земле. Холод сменился влажностью, и та придвинулась ближе, следя за движением одного огонька.       — Сейчас сменится, — шепнула она капралу.       Не хватало увеличительной трубы, Эвелин видела только слабые мерцающие силуэты да тёмные прорези в белых стенах. Леви схватил её за левую руку, обхватывая той свою шею.       — Дёрнешься — удушишься верёвками.       — Спасибо за заботу.       Караульный свершил заключающий за смену обход, оглядывая тёмную даль. Перед красным носом клубился пар от дыхания и, потерев тот и затянув посильнее тулуп, пошёл по наваленным брусьям вниз к коллегам. Греющие мысли о бутылочке крепкого да перекуре заполонили весь разум, отметая скучные и несущественные о внимательности на посту — да чему тут внимать, темноте вокруг? — и он быстрее поплёлся вниз, пропуская мимо ушей режущий ветер свист УПМ.       Ступив на фасад, Леви отпустил Эвелин, и та с локтя «открыла» окно.       — Браво, — прошептал капрал, — и без отмычки… Талант.       Эвелин только фыркнула в его сторону, ступая на шаткий карниз внутри. Леви зашёл следом, давая ей схватиться за него, и слетел вниз.       — Эй, тут кто-нибудь есть? — прозвучал звучный бас.       Эвелин спрыгнула на сгнившие половицы, перебегая на неосвещённую часть хранилища. Слышался тяжёлый стук каблуков по мощёной площадке извне. Эвелин поспешила спрятаться за ящики, мысленно костеря трезвых полицейских, которых угораздило служить караульными именно здесь. Под потолком спешно летал Леви, видимо, не расслышавший угрожающий тон.       «Ещё и оставит меня ненароком здесь» — вылез тот же червячок, что и часами ранее. Только надкушенного голоса разума ему не хватило, он пополз дальше, сея зёрна паники.       Эвелин в последнюю секунду перед отпиранием двери стянула с ноги сапог, бросив его в сторону капрала.       Дверь открылась, а метавшийся Леви, как понадеялась Эвелин, притаился. Летающих верёвок слышно не было, только бешено стучащее сердце отдавалось звоном в ушах, подыгрывая свою партию перестуку каблуков. Караульный дошёл до её укрытия, остановившись и тщательно что-то разглядывая. С улицы через распахнутую дверь послышался окрик:       — Э, ну, ты долго?       Он какое-то время постоял и заприметил разбитое окно. Схватившись за ружьё, резво оглядел весь склад.       — Тут окно выбито! — крикнул он остальным.       Эвелин сильнее вжалась в угол. Пока позволяя голосу Леви, возникшему в голове, настаивать на своём:       — Дышать не забывай. Сейчас в обморок рухнешь.       — Неправда! — воскликнула юная Эвелин. — Я вообще не волнуюсь.       Но подрагивающие руки, держащие подзорную трубу, выдавали с поличным. Леви, лежащий совсем рядом, так, что чувствовалось его дыхание на волосах, двинул опирающимся локтем по её руке.       — Заметил.       Эвелин удручённо вздохнула, подсобираясь на животе и тщательнее вглядываясь в окуляр, будто чем сильнее она прижмёт его глазу, тем чётче увидит в окне чужого дома фигуру Изабель. Но в доме было темно, а смотреть хотелось совсем не в трубу. Вскоре Леви отжал её, оставив Эвелин потирать уставшие глаза.       — Что ты тут пыталась разглядеть? — он взглянул сам, другой рукой настраивая окуляр. — Всё же в мыле.       Эвелин помялась, приподнимаясь и отсаживаясь от него подальше. Не смотрела она ни за какой Изабель, она ей даже не нравится… И никогда не нравилась — пыталась Эвелин себя убедить и хоть чуть-чуть скрыть проступивший на шее румянец.       — А когда я смотрела всё нормально было, — заявила она, отряхивая платьице от травы. — Это вы, идиоты из Подземелья, только портите всё…       Но Леви и эти слова проигнорировал. Тогда Эвелин вообще попыталась встать и уйти, но тот схватил её за ногу и потянул на себя.       — Эй!       — Не рыпайся, — прошептал он. — Книги поможешь вынести.       Эвелин, цокнув языком, опустилась снова на траву. Всё равно платье не подлежит скорейшему восстановлению, а мама и так будет ругаться по утру… Если вообще придёт. А к тому времени Эвелин и сама его успеет застирать.       — И почему твоя благодарность за мои же уроки чтения, идёт мне же в убыток?       — На выручку купим мяса, — медленно расплываясь в довольной улыбке, проговорил Леви, но от трубы не отлип. — Угостим Подпевалу, Хриплого и Руперта. С них ещё сдерём втридорога.       — Скажем, что это мясо единорога, — в полголоса засмеялась Эвелин. — Они ещё большие придурки, чем вы, поверят небось.       — Того самого, что красуется на экипировке полиции.       Эвелин залилась несдержанным хохотом, за что получила лёгкий удар под рёбра, негласно призывающий к тишине. Но смех сдержать было трудно, особенно вспоминая, что грабят они дом маминого любовника из полиции…       …Эвелин расслышала только уставшее:       — Да птица какая-нибудь влетела! Брось, иди к нам.       — Ладно… Ост разберётся.       Пара секунд и дверь захлопнулась, с лязгом зашумев замком. Эвелин не спеша высунулась из укрытия, всё ещё не веря в самое неподвластное объяснению везенье. Леви спрыгнул, держа её сапог. Переглянувшись, они кивнули друг другу. Не поспеши он к ящикам у восточной стены, то заметил никуда не девшееся с лица Эвелин беспокойство, как обычно бывало во время вылазок.