Королева теней

      Эвелин отпрянула от окна, только завидев на другом конце улицы стремительно приближающийся силуэт. Что ж, приходится признать, что даже настоящего вора и самого напыщенного грубияна, какого она в жизни вообще лично знала, не могли не красить стёганый дублет и высокие, телячьи, сидящие, правда, не по размеру, сапоги. Она бы почти не отличила Леви от какого-нибудь низшего ревизора из какой-нибудь святыми забытой бухгалтерии в каком-нибудь безымянном селе. Бандита из Подземелья выдавала только хромота в левой ноге, да при более близком рассмотрении отталкивающая криминальная морда лица, недовольно сдёрнутые к переносице брови, шрамы на щеках от неаккуратного бритья и прочее, что совсем не вязалось с псевдо-дорогим нарядом. Не шёл бы он так быстро, несмотря на слабую хромоту, то наверняка даже в стёганом дублете и в высоких сапогах привлёк бы внимание стражи, но двигался он спешно, ловко обходя октябрьские лужи и неспешных господ.       Убедившись, что он точно не выбился из толпы в час-пик, Эвелин насовсем отвела глаза. Даже если и выбился, ей-то какое дело, она тут вообще не при чём, ей тут вообще с ними всеми обтираться не нравится и пока на пороге её дома неизменно топталась Изабель, отряхивая первый снег, она не упустила возможности об этом снова напомнить. Изабель хитро сощурилась и на мгновение замерла с открытой дверью, из которой сквозило и вот-вот могло кое-что влететь.       — Закрой дверь! — крикнула на неё Эвелин. — И лучше снаружи!       — Не-е, мы так не договаривались, — сладко пропела вредная девчонка, нарочито растягивая свой подъём на порожки.       Она дотянула: в распахнутую дверь сдуру влетела надоевшая до чёртиков птица. Эвелин взвизгнула, отпрыгнула в сторону, подгибая коленки. Изабель, не разувшись, вбежала в дом, марая мокрой от снега подошвой начищенный паркет. Пока эта девчонка вновь гонялась за своей пташкой, Эвелин отползла к двери, с шумом немасляных петель её захлопывая.       — Если ты не поймаешь эту пернатую дрянь… — в который раз начала громко грозиться Эвелин, — я её на суп пущу!       Послышался грохот в столовой. Сердце ненадолго замерло, пропуская кульбит от домысла, что это могла разбиться мамина любимая ваза.       — Хах! Поймала! — счастливый возглас смягчил звон в ушах Эвелин. — Ух, ну я и намучилась с тобой…       Но, войдя в столовую, она увидела разбитую чашку, из которой недавно пил кофе Фарлан, и сидящую на полу, крепко прижимающую к груди птицу Изабель. Выглядела она донельзя счастливой, чем ещё больше вывела из себя Эвелин.       — Да ты хоть понимаешь, что творишь?! — вспылила она, метая ошарашенный взгляд то на фарфоровые осколки, то на виновницу происшествия. Неожиданно у неё кончились все культурные слова, и она только хлопала губами, не зная, что же сейчас лучше — выгнать отсюда всю троицу или перед тем заставить её убирать за собой весь бардак. Эвелин смогла только строго наставить палец на дверь. — Выметайся отсюда вместе со своей шавкой, поганая шельма.       Изабель подняла на неё изумлённый взгляд, а позади заскрипела входная дверь. И, не обернувшись на визитёра, Эвелин с мокрыми глазами смотрела на некогда чашку. Ей стало горько, так горько и так пакостно на душе, что даже запачканные полы не так страшили, как разбитая чашка… Благо, что не ваза.       — Что у вас там? — донёсся спокойный голос Фарлана, и Эвелин, не в силах сдержать порыв, выглянула в коридор. Он стряхивал пушистый снег с шинели на порожках, как и говорила когда-то им Эвелин.       Она не стала ничего объяснять, театрально взмахнув в сторону столовой и, потирая защипавший нос, удалилась в ванную. Этот мальчишка ей, как и девчонка, совсем не нравился, слишком хитрый и вечно лезет куда его не просят. Он наверняка и сам догадывался, что произошло, зачем спрашивать?       — Да она опять психует!.. Ненормальная, зачем мы с ней связались?       — Он опять вернулся? — скрипнули половицы.       — Угу. Ну что я поделаю, если он постоянно за мной летит? Ещё и кружку разбил…       Два голоса смолкли.       — А ты быстро бежала?       — Быстро.       Фарлан вновь призадумался. Эвелин тотчас покинула ванну, шумно дёрнув носом и поняв, что очередь выступить дошла до неё. Обе пары глаз обратились на неё.       — Ты глаза ему закрывала? — Эвелин кивнула на птицу.       Изабель помолчала. Почесав голову и заодно потеребя один хвост, она медленно покачала головой.       — Нет. А зачем?       Эвелин тяжело вздохнула и сложила руки, прислоняясь к дверному косяку с тихим треском, совсем как её учитель по счёту, когда у той не получалось что-то решить. Выдержав характерную паузу, она начала нудным и натянуто спокойным голосом объяснять до элементарности очевидное:       — Ясное дело, он будет возвращаться, он же дорогу запомнил! Надо ему глаза закрыть и для верности дорожками повихлять, а не диаболом туда-сюда, по одной и той же улице, метаться.       Фарлан медленно опустил голову, расслабляя лицо и как бы соглашаясь с такой умной мыслью, а Изабель совсем погрустнела, наверняка униженная своей же ненаходчивостью, которую Эвелин так остроумно подчеркнула.       — Хм… Могла бы и сразу сказать… — тихо пробурчала она, поднимаясь с пола.       Эвелин, язвительно ей ухмыляясь, приблизилась к разбитой чашке. Осколки мелкие, её уже и не склеить, только в утиль…       — Не забудь потом полы за собой вытереть, — буркнула через плечо она. — Или своего друга-чистоплюя попроси, мне всё равно.       Входная дверь отворилась и сразу захлопнулась, а Эвелин осталась без ответа. Позади спины снова скрипнул пол.       — Не мне же тут жить. Если Изабель вспомнит, то вымоет, нет — так нет…       Эвелин одёрнулась, когда Леви уже присел рядом, собирая осколки. Она резко встала и отшатнулась к стенке, поглядывая то на него, то на Фарлана. Сложилось стойкое ощущение, что оба что-то задумали, что-то явственно нехорошее. Она, конечно, обещала им отплатить за помощь, откормила и позволила однажды переночевать летом в хлеву, но от чего-то троица преступников никак не отвязывалась ни лето спустя, ни когда пролом закрыли. Как они пробирались на поверхность Эвелин тоже не сказали, но она подозревала, что хромая нога Леви с этим непременно связана. Только тем утром нагрянули месяц спустя, после последней их встречи, «в гости», как чуяли, что её матери снова нет. Фарлан тогда ещё с очень важным видом сказал, мол, пора платить по долгам. Эвелин огрызнулась, опалённая такой наглостью, сказав, мол, она отплатила им сполна, а от денег Леви сам отказался. Фарлан снова насупился и продолжил стоять на своём, мол, деньги им не нужны, и, мол, это вообще не её дело, её дело только подсобить чем сможет, а она сможет и пусть не юлит. Они всё-таки ей жизнь спасли и дважды. А сразу после влетела дурная птица вперёд своей дурной хозяйки, и Фарлан сказал, что разговор они отложат.       Теперь Эвелин понимала, что разговор этот долежался до сегодня. Скрестив руки, она заняла привычную закрытую позу, серьёзно смотря на них. Леви остатки фарфора сложил на край стола и присел рядом, совсем не смотря на Эвелин, и та в свою очередь поняла, что говорить предстоит именно с Фарланом.       — У нас есть дело.       — Это я уже слышала. И я уже сказала, что не буду иметь с вами какие-либо дела…       — Ты дослушай сначала, — так же грубо оборвал её Фарлан, как она обрывала его. Эвелин сжала губы, не привыкшая к такой наглости в свою сторону, да ещё от кого… — Здесь ничего сложного. Мы, считай, туристы и нам бы хотелось больше знать про местные «достопримечательности»… раньше других.       Эвелин задумчиво потёрла висок.       — Церковь в двух шагах отсюда есть. Сквер. Там бюст пятого брата короля Величайшего Фрица Первого, отца Великого Фрица Второго…       Фарлан быстро бросил хмурый взгляд на Леви. Тот только пожал плечами и кивнул, мол, я говорил.       — Про какие ты там говоришь, я ничего не знаю и ничего не скажу.       Фарлан отошёл от стены и приблизился к Эвелин. Та в свою очередь стойко стояла на своих двух, и не норовя отойти поближе к стене, упрямо смотрела снизу вверх. Патлатые отросшие пепельные пряди спадали на лоб, бросая тени на глаза, от чего те выглядели ещё мрачнее, и, чего уж таить, опаснее.       — Мне казалось, что ты не из трусливых девчонок.       Эвелин усмехнулась.       — Конечно, не из трусливых. Но грешить не хочу. Мне это, знаешь ли, религия не позволяет.       — А пускать на порог дома преступников позволяет?       — А я этого у неё не спрашивала. Может, и позволяет. Если запретит, я вам это в первую очередь скажу.       Они вновь очень пристально посмотрели друг на друга, а Эвелин всё ждала, когда же Фарлан выбросит козырь. Ей даже начала нравиться эта своеобразная игра, особенно после того, как совершенно неожиданно заговорил Леви:       — Ты разве не хочешь подсолить жизнь любовничку своей мамаши?       У Эвелин даже на минуту дыхание спёрло. Она чуть отошла от загораживающего вид Фарлана, и подобралась к столу, дабы внимательнее рассмотреть переменившееся лицо Леви. Она не сомневалась, что оно переменилось. А что того интереснее — он улыбнулся.       — Откуда ты его знаешь?       — Они все друг с другом дружатся.       Эвелин почувствовала, как заполыхала её шея под шерстяным воротничком платья. Ей стало так непреодолимо тошно от всей этой ситуации, что вот, какие-то проницательные нахалы-воришки, по везенью судьбы оказавшиеся снаружи, уже знают про её мать… Уже знают, чем она занимается и где пропадает ночами и днями.       Эвелин снова ощутила вставший в горле непроглотимый ком и никак не могла с ним совладать, поздно за собой заметив, что с треть минуты дрожит, как продрогшая псина, и Леви странно косится на её руки. Она сразу их спрятала за спиной и постаралась отчётливо и со всей неприязнью подстегнуть, но вышло тихо и как-то неуверенно:       — А ты, значит, тоже к ним в приятели метишь?       Леви снова поднял на неё взгляд.       — Нет… — он тоже прозвучал как-то незнакомо отрешённо, и Эвелин пуще прежнего перепугалась, не представляя, как сейчас выглядит она. За спиной хрустнули пальцы, и она отвела глаза в сторону, где раньше стоял Фарлан.       Тот обернулся на них, рукой съезжая по косяку двери.       — Я прогуляюсь.       Леви кивнул ему и снова посмотрел на Эвелин. Она упорно игнорировала этот взгляд, подсознательно надеясь, что рано или поздно он сам уйдёт и ей не надо будет отвечать. Ей очень не хотелось сейчас врать, что ей в самом деле не хочется нарушать закон небесный и правовой, но и согласиться она не могла. Леви не уходил. Леви продолжал на неё смотреть, и Эвелин пришлось посмотреть в ответ.       — Об этом же узнают.       — И?       Эвелин поджала губы. Возмущение внутри вскипало быстрее рьяного желания, неправильного, необдуманного.       — Что значит «и»? Тебя в детстве не учили, что людям вредить нельзя? — Эвелин сразу опомнилась, что скорее всего не учили, но поправлять себя не стала.       — Почему сразу вредить? Это называется «экскурсия». Тебя часто в тюрьму сажают из-за того, что ты на что-то смотришь, Циммерман?       — А я не смотрю лишний раз. Да и посмотреть снаружи можно. Как это подсолит ему жизнь?       Леви сложил руки на столе, а Эвелин медленно опустила свои.       — Ты не запуталась, Циммерман? Ты уж определяйся, либо хочешь подсолить, либо оставаться святошей, — Эвелин недовольно хмыкнула, а Леви встал со стула. — Выбирай, время есть.       Эвелин, не думая, сразу выговорила:       — Что-то не нравится мне предлагаемая авантюра. Что значит подсолить? Что значит «экскурсия»?       — Подгадить. Несильно. Изабель нужны новые сапоги, да и жить на что-то надо. Все известные нам ориентиры обчищены, остались только «достопримечательности», до которых не добраться… Но и их тоже обчистят, дай только время. Все почти про пролом знают, скоро и лазейки найдут.       Эвелин недолго помолчала, смотря как Леви проходит вдоль по столовой. У дверей вновь скрипнул пол, и он остановился, осматриваясь под ногами.       — И ты думаешь, что я не сдам вас полиции при первом удобном случае?       Он поднял голову.       — Не сдашь. Если правда хочешь насолить. До сих пор же не сдала. Может, ты и ждала, когда я тебе что-то такое предложу, а сейчас строишь из себя…       — Нет! — тут же вспыхнула Эвелин. — Кем ты вообще себя и свою шайку возомнил, чучело?       Леви только усмехнулся, не глядя на неё спросив:       — Что же ты тогда раньше нас не сдала?       Когда он обратил на неё глаза, спустя данные полминуты на раздумья, то с интересом обнаружил задумчивый взгляд, обращённый на него. Бледные руки сжимали края тёмно-серого платья, и лежащие на плечах волосы двигались в такт дыханию. То быстро, то медленно, иногда замирая вместе с телом.       Леви сделал шаг к ней, протягивая руку. Эвелин тут же опасливо на неё посмотрела.       — Но знай, в нашем деле не бывает друзей наполовину. Друг наполовину — это всегда наполовину враг.       Эвелин ещё долго колебалась, стараясь справиться с нервным дыханием. В голове крутился то голос матери, то голос первого пришедшего на ум Грина Энви, у коего она часто гостила, то спешно меняющиеся голоса его друзей, то снова голос мамы… Вспомнился дядя, отяготивший и без того бедственное положение своим недавним рассказом про новые улучшенные камеры в тюрьмах для преступников за Митрой. А потом и вовсе появился дьякон Строцюк с седыми волосами и вечными нравоучениями, и Эвелин сразу же, молниеносно ответила на рукопожатие, вложив свою неожиданно холодную руку в руку Леви, оказавшуюся неожиданно тёплой и шершавой.       — Значит, будем друзьями.       Слабая попытка улыбнуться.       У Леви получилось лучше. У него вообще многое получалось лучше.       Безысходное положение. Эвелин едва не задохнулась новым вздохом.       — Будем.       …Зачем мне это надо? Что у меня выстрадано? Ненависть? Гадливость? Гордыня? Как я туда полезу, раз за душой у меня ничего святого нет?       Новый поток воздуха обжигает горло. В комнату заселилась осенняя стужа. У Эвелин будто прилипли слова к горлу, Эвелин захотелось не то закричать, не то закашлять.       — Спасибо. Спасибо, что вытащил меня тогда.       Спасибо. Это безысходность, а не благодарность.       «Это было безвыходным положением, это было ошибкой, ты теперь это понимаешь?» — осколок стекла впился в кожу, и наутро он оставит глубокую рану, почти такую же как на шее капрала.       У них в самом деле многовато царапин на двоих. Даже слишком.       «Ну уж нет, так не пойдёт… — ещё один осколок летит в стену. — Я знаю лишь одно: пока мне дан разум, я человек смыслящий… Всё, что мне мешает — зло, и зло надлежит устранить в кратчайшие сроки и любым путём»       В особенно крупном остатке заляпанного кровью зеркала отразилась часть истерзанного запястья. Оно не заживёт ближайший месяц, это точно знала Эвелин. Оно ей ещё будет напоминать о страшной слабости, а пока перед закрытыми глазами вновь проносились смазанные картинки сопливого ненастоящего, под носом чувствовался запах горелого тополиного пуха, а на языке приятно кислила спелая вишня.       Эвелин пульнула косточкой в удаляющийся затылок, и Леви сразу обернулся. Правда, веселья он не разделил и, шуточно подняв камешек с земли, сделал нехитрый жест, похожий на бросок. Эвелин, заливаясь смехом, отпрыгнула в сторону, а Леви откинул камень.       — Детство в заднице заиграло? — спросил он, слабо скрывая ухмылку.       — Ох, да с вами тут натаскаешься! Обеднее время, я есть хочу, а тебя всё нет… — она скосила взгляд на вишнёвый сад, что остался уже позади. Сама не заметила, как они вновь куда-то идут. — Куда сейчас?       Леви кивнул на дома впереди. Эвелин вспомнила: где-то поблизости жил ещё один знакомо-незнакомый офицер и по совместительству фанатик искусства, но к нему Фарлан сказал не соваться — замки навороченные, псы в овчарне лают, едва учуяв кого. Сегодня за домом смотрит Изабель, и Эвелин не понимала, зачем сейчас они в этом районе гуляют. Помимо того, что тут вишнёвый сад совсем не огорожен.       — Вечером постараемся. И к усатому, и к тому, про которого ты…       — Я с вами.       Леви сразу затормозил, недобро на неё посмотрев.       — Зачем? Ты только под ногами путаться будешь.       — Как зачем? Если ты про Грина, то я его дом как пять пальцев знаю. Там у него коридоры такие…       — Я знаю, — Леви перекрестил руки. — И без тебя мы это знаем, на той неделе всё выяснили. Первый этаж точно. Второй ты нарисуешь.       Эвелин повторила его позу, и сразу покачала головой.       — Ты что-то раскомандывался, чучело. Я тебе не девочка на побегушках, — она вдруг поняла, с чего Леви так напрягся, когда та изъявила своё желание пойти с ними. — А-а… Ты до сих пор боишься, что я могу вас подставить?       Тот насупился и перехватил её жестикулирующую руку.       — Я всё ещё ответственный за них, и не хочу из-за какой-то девчонки всех подставлять…       Эвелин вырвала руку, игриво улыбаясь. Её в самом деле очень позабавил посерьёзневший видок Леви, и почти не обидели слова.       — Не обессудь, но я вообще-то тоже с вами. У вас давно не троица, а полноценная тетрада.       Эвелин замолкла, пристально глядя на Леви. Тот не сводил с неё глаз, не то обдумывая что-то, не то собираясь более остроумно отшить.       — У тебя физподготовки никакой.       — Я вам хоть дверь парадную открою. Если заберу у мамы ключи.       — Толку нам с тебя? Ты мешаться будешь, — снова повторил он.       — Я в офицерский дом не пойду, только к Грину. Там не буду.       — Нет. Это глупо… И рискованно.       У Эвелин закрались некие подозрения, касательные столь бурного отрицания её предложения. Ей в самом деле давно хотелось попытаться блеснуть своими знаниями на практике, да и самой понять, каково это выступать экскурсоводом…       — А-а… — протянула Эвелин. — Ты не хочешь, чтобы я отжала у тебя место экскурсовода?       Леви только огрызнулся:       — Из тебя экскурсовод как из меня стихотворец. Созидай, но не твори.       — Ой, — махнула рукой Эвелин, отходя в сторону. — Знал бы сколько раз я пожалела, что обучила тебя грамоте. Столько метафор нахватался, аж тошно.       Он только помолчал, а Эвелин присела на большой булыжник. Оставалось только ждать долгожданного ответа от экскурсовода и ответственного за все вылазки. Леви присел рядом на траву, прислоняясь к камню спиной.       Чтобы не надоедать, Эвелин сдержалась от какого-либо комментария и расслабленно огляделась вокруг. Взопревший июль вновь поражал своей духотой, а ведь только недавно первые дожди холодили сердце лезвием струн в её день рождения… Уже третий к ряду, как она не ела клюквенного пирога.       Забывшись в воспоминаньях, Эвелин ненароком вспомнила мучащий с того дня вопрос:       — А откуда ты узнал, что я люблю нарциссы?       Она поздно заметила, что Леви уже прикрыл глаза. Ей стало немного неловко от своего вопроса, и она тут же поджала ноги, отодвигаясь от него насколько позволял булыжник. Ещё ей показалось, что зря она вообще это стало вспоминать — она даже не была уверена, что те три цветка ей положил на подоконник именно Леви.       — Догадался, — спустя долгую паузу ответил он.       Эвелин не знала — подстегнуть его или деликатно промолчать, оттого ещё больше смущалась от достигшей своего апогея неловкости ситуации.       — Ясно. Красивые. Были.       Долгое молчание длилось до самых сумерек, когда духота всё стояла, а Леви собирался уходить. Однако то, что он не запряг её ещё часом ранее рисовать им карту, что-то да значило. Эвелин сразу поднялась за ним, сдерживая в себе все порывы восторга от намечающейся вылазки, в которой она наконец примет прямое участие.       — Заноза в заднице…       — У тебя всё равно нет выбора. По-олнейшая безысходность, — коротко хихикнула Эвелин, пылающая от победы.       Она бросила взгляд на удаляющиеся в темени аллеи позади. Леви всё так же быстрым шагом шёл впереди, а ей улица показалась ещё более знакомой в сумерках, чем без них. Она бесстрашно шагнула на поребрик, скользнув под тенистую сосенку. Где-то подальше должны быть балки с наваленными пластами плит, прикрывающими непотребства аварийного квартала.       В небо взвились ночные звёзды, освещая на пару с фонарями мощёные улочки, на которые они вновь свернули. Эвелин добежала до Леви, несдержанно пихнув его вбок.       — Красивое небо, скажи?       Он незаметно усмехнулся и даже приостановился. Казалось, что потихоньку Леви заражался её удивительно счастливым настроением, непохожим на саму Эвелин, обычно сильно переживающей и тщательно скрывающей это перед вылазками своими колючками. И пока появившиеся на конце другой улицы знакомые силуэты их не нагнали, он на выдохе согласился:       — Потрясающее. Аж дыхание сбивается. Как взгляну, так сразу чувствую себя ребёнком, что видит его впервые, и каждый раз по-детски влюбляюсь.       — Фу, — ответила Эвелин, поморщив нос. — Слащаво. Ты даже на него не посмотрел сейчас.       Ей стало даже грустно, что всё-таки он её настроя не разделил и вновь свёл всё к издевательству. А небо ведь и правда красивое. Но Леви на него так и не посмотрел. Безысходность.