Королева теней

      А небо всё хмурилось; тяжёлые грозовые тучи клубились за далёкой линией горизонта, и Эвелин посильнее закуталась в походный плащ. И погода, и обстоятельства нагоняли скребущее уныние, подчистую стирая в общем-то неплохие воспоминания с давно минувшего вечера.       Покидая столицу вместе с капралом и прихваченным офицером Санесом в спешке, Эвелин старалась не думать о том, насколько скучным будет её времяпрепровождение вдали от работы, города и прочих банальностей, таких как первые вещи обихода: мягкая постель, водопровод и тому подобное, о чём обычно не думаешь, но стоит того лишиться как тотчас затоскуешь. Эвелин мельком глянула на капрала, полностью укрытого чёрным плащом. Он всё также ровно вёл запряжённую в повозку Имир, и Эвелин снова обратилась к спокойному, не ожидающему что его ждёт, Санесу.       — Ну и погода… — прижал он ладони к плечам, прикрываясь курткой от сильного порыва ветра. — Нам долго ехать, кучер?       Капрал равнодушно сказал:       — Полчаса-час.       — Хорошо… Не забудьте про меня. Можете прямо у ворот оставить, всё равно на смену идти… — Санес вновь потянул на себя форменную куртку. — А вы, мистрис, куда направляетесь? — он обратился к Эвелин, нарочито подчеркнув исключительную вежливость вопроса, но никак не реальный интерес, учитывая их давнее знакомство.       Эвелин перевела на него скучающий взгляд.       — В гости. К старым друзьям.       — А-а… Ну, понятно, — офицер как-то стушевался после немногословного ответа и скоро потерял всякий интерес.       Эвелин долго всматривалась прямо в его глаза, не собираясь отводить свои. Пейзажи вокруг почти не менялись — сухой тракт, посевные поля, налившиеся сизым оттенком и постоянно колышущиеся на ветру, что гнал навстречу тучи. Вдали громыхнул гром.       — О-о… Этого ещё не хватало… — пробурчал под нос Санес.       Завиднелись ворота Троста. Капрал затормозил повозку, и только Санес поднялся с сиденья, коротко благодаря за приятную компанию, как Эвелин настойчиво усадила его рукой обратно. Он недоумённо на неё посмотрел, не заметив приближающуюся фигуру в тёмном плаще.       — Санес. Сядь, — серьёзней потребовала Эвелин, и офицер неохотно сел.       Она не спешила убирать руку и только пересела к нему, уступая место неожиданному гостю. Санес сразу напрягся.       — Что такое? — серьёзнее спросил он, а гость сел напротив, скидывая с себя капюшон. Офицер медленно убрал руку с покоившейся рядом винтовки и куда больше удивился, узнав визитёра. — Ральф? Что ты тут делаешь?       Второй изумился не меньше, даже брови озадаченно вскинул.       — Офицер Санес? А вы?       Оба недолго переглядывались, а потом разом взглянули на Эвелин. Кучер резко дёрнул поводья, и повозка помчалась дальше, прочь от Троста, в котором должна была состояться встреча с информатором из полиции. Эвелин зевнула, улыбаясь тому губами. Правую руку завела за спину, вынимая небольшой пистолет, направленный дулом на Санеса.       — Бросьте винтовку, — спокойно сказала она.       Офицер определённо сомневался, вновь взглянув на своего сослуживца. Тот и вовсе был без оружия, в гражданском, и никак не отвечал ему на взгляд, даже мускул на лице не дрогнул.       — Что происходит?! — рассвирепел он, а рука либо машинально дрогнула в сторону ружья, либо нет. — Уберите пистолет… — начал он, а Эвелин громче закончила:       — Я отстрелю тебе брюхо раньше, идиот. Выбрось винтовку.       Санес метнулся взглядом на Ральфа. Тот продолжал строить из себя статую, никак не реагируя. С трудом осознав безвыходность положения, он всё же послушался и бросил винтовку на просёлочный тракт. Эвелин одобрительно кивнула, по-прежнему крепко сжимая пистолет.       Счёт вёлся на минуты, а дождь мелко заморосил. Укрыться было нечем, и Эвелин свободной, но до сих пор ноющей от боли рукой, набросила тонкий капюшон. Ральф же не набросил ничего, сжав руки на коленях.       «Продавшиеся за хорошую цену чувствуют себя неподкупными», — слабо усмехнулась Эвелин.       Повозка затормозила у старого здания. Первым слез капрал, и Эвелин ткнула Санеса пистолем в бок.       — Вперёд.       Она обернулась на Ральфа и жестом сказала ждать её здесь. Санес неохотно подвинулся к выходу, но больше шага делать не смел.       — Объяснитесь, канцлер Закклай, что происходит? Куда вы меня ведёте? — как можно спокойнее пытался звучать он, но лязгнувшие нервы после её ироничного ответа совсем не выдержали.       — На повышение квалификации.       — Под дулом?!       Капрал остановился рядом. И, направив второй пистолет ему в затылок, серьёзнее проговорил:       — Верно.       Выбор был невелик. Едва Санес ступил с повозки, как его с одного меткого удара по шее вырубил капрал. Ральф испуганно подскочил, озираясь на выпавшего сослуживца, а Эвелин поднялась за ним следом.       — Пойдём поговорим, — заправляя пистолет назад, она спустилась на землю.       Капрал поволок тело в неизвестном направлении, а Ральф совершенно не спешил следовать за Эвелин. Она обернулась.       — Что с ним будет?..       — Поздно ты что-то, — язвительно сказала Эвелин. — Но в самом деле, ничего страшного. Всё страшное случается в молчании, — задумчиво добавила она и вопросительно посмотрела на информатора. Звонко хлопнув по карману, куда тут же метнулся взгляд Ральфа, она той же рукой подозвала к себе.       Ральф осторожно спустился с повозки, идя за Эвелин к какому-то заросшему яблоневому саду, выглядящему особенно зловеще под свинцовым сводом неба.       — В этот раз безопасность для меня в приоритете, — пояснила она. — Если что, кучер тебя подбросит. Но, скорее всего, ты останешься ночевать здесь.       — Что?.. — непонимающе дёрнулся Ральф и даже немного отшатнулся. — Зачем? Сейчас же утро…       Эвелин остановилась и мягко коснулась его плеча. Он чуть ли не ошпарился таким касанием. Но Эвелин никак его не объяснила, вновь надев лукавую улыбку.       — Кто этот кучер?       — Господин Линн Манн. Твой бывший заказчик, — в глазах Ральфа промелькнуло понимание. — Теперь понимаешь, почему мы здесь?       — Не совсем… Что?! — он отпрянул назад, попятившись к повозке. — Это… Это же вы донесли на него нам? — голос звучал и в меру испуганно, и злостно. — Вы меня подставили! Его же кабинет… Его тру…       Информатор не договорил, и по загривку пришёлся тупой удар оружейным косяком. Эвелин подняла глаза с упавшего тела на капрала. Усилившийся дождь под потоками ветра задувал ему под капюшон, сбрасывая его и холодя растрепавшиеся волосы.       — Пойду заварю нам чай, — сказала Эвелин, переступая Ральфа.       Она думала, что капрал её остановит и в привычной ему манере потребует помочь с телом, но он проводил её коротким пожеланием:       — Чёрный.

***

      Эвелин всё ждала, когда же капрал примется за своё любимое — расспрашивать подробности. В самом деле их предостаточно, и подвисли они особенно неудобно, но при таком итоге потерь существенно меньше, чем если бы Эвелин осталась в Митре или наоборот, всерьёз переметнулась на сторону врага. Многое ещё зависело от того, слышал ли капрал последний разговор с информатором, и если да, то он определённо бы в первую очередь спросил, с каких это пор он Линн Манн и чего так перепугался полицейский. Ещё, наверное, он бы спросил: нет ли у Эвелин соглядатаев в ряду Разведкорпуса, раз пошла такая пляска.       Но после захвата в заложники аж двух полицейских, что значило первый шаг на тропу конфликта, капрал выглядел как никогда подавленно. Эвелин налила ему чай и снова повторила свою мысль:       — Иначе никак. Когда разведчики доберутся до Троста, то на них определённо случится налёт. Мы просто выигрываем время.       Капрал молча упирался взглядом в пол, сжав руки плотным замком на коленях. Эвелин почти ничего не знала об их операции, и, только вычленив из немногословного ответа и додумав своё, она немного поняла его план. Присев на холодный низенький диван и вытянув руки к пламени под покачивающимся котелком, Эвелин тихо спросила, не перебивая перестук капель по стеклу:       — Где остальные разведчики?       Капрал поднял голову и, не смотря на Эвелин, потянулся за дымящейся кружкой. Отпив, он сказал:       — В убежище стало небезопасно. Его оккупировала полиция прошлым вечером. Если мой отряд переживёт Трост, то должен будет вернуться сюда.       — Хм… Давно, значит, вы с полицией трёте. Я и не сомневалась, — она придвинулась к столику за своей кружкой. На поверхности чая стояла сеточка налёта. — Не боишься за нашу наживку? — под ироничным тоном скрывался серьёзный страх за Хисторию, что ни при каких обстоятельствах не должна достаться полиции.       Капрал посмотрел на неё.       — Не боюсь.       И более говорить не стал. Эвелин отпила, удивившись мерзости напитка и почему по этому поводу ничего капрал ей не высказал.       «Худо дело», — оставив кружку, она старалась незаметно поглядывать на капрала, вытянувшись на диване.       Спина послала новый приступ боли, что вновь отозвался в левом плече. Пересев удобнее и сжав плечо правой рукой, Эвелин чётко расслышала:       — Сама-то ты тоже будешь со дня на день в розыске. Есть кто-то в тылу?       Эвелин даже обернулась, чтобы посмотреть на капрала, задавшего столь провокационный вопрос. Немного подумав и пристально посмотрев в его глаза, она проговорила:       — Только дядя.       Отчасти это было правдой. От другой…       — Когда на кону будет стоять…       — Да-да, я знаю, — перебила она его, усаживаясь в прежнее положение. — Мой дядя не придурок и не будет сопли на кулак наматывать, узнав, что я причастна к бунтовщикам. Судить только нас будут в разных залах. А так, всё равно на одном помосте встретимся, — едва слышно усмехнулась она. И тут же добавила: — Но мне в это верится слабо.       — Во что?       — В то, что… Мы умрём, — с трудом сказала она. Вечер приобретал всё более неожиданные очертания. — Если всё это обрушится провалом, конечно.       Капрал поставил пустую, но всё ещё дымящуюся кружку на стол. И как-то совсем понуро проговорил:       — Мы первые начали атаку. Надо было подождать…       — Чего подождать, капрал? — несдержанно спросила Эвелин, поворачиваясь на него вполоборота. — Когда эта секретная шайка из полиции уволокла бы Эрена, Хисторию? Мне это очень не хочется признавать, но сейчас ты принял правильное решение, — она резко запнулась, а капрал медленно поднял на неё голову.       Недолго они молчали. Эвелин не отводила глаза и рукам запретила щёлкать пальцами.       — Это мы потом узнаем, насколько оно правильно, и в какую цену мне влетит моё доверие, — резко сказал он. — Пока мне достаточно того, что я зачинщик всей этой своры, и мои подчинённые вместо меня её исполняют.       Эвелин наклонилась чуть вбок, опираясь на здоровую руку. И, не пытаясь выжать из себя улыбку, прислушиваясь к барабанящему ливню, в унисон ему заговорила:       — Могу облегчить твои душевные терзания. Зло неистребимо. Никакой человек не способен уменьшить его количество в мире. Он попросту не всесилен. Ты, конечно, можешь попытаться примерить на себя роль святого, но никто не оценит твоей попытки, потому что она заранее провальна. Всегда будут короли, одинаковые в своей жестокости; чиновники, одинаково наглые; и всегда будет голодающий народ, питающий ненависть к тебе, мессия, потому что народ непростительно далёк от вашего мира; потому что им гораздо понятней материальные ценности, нежели духовные… Их бескорыстие имеет расценку, свобода видится только в гробу… — Эвелин вся напряглась, смотря теперь куда-то вкось. — И вообразить себя на месте своего господина, даже самого жестокого, куда проще, чем на месте своего освободителя, годами батрачащего казённые деньги на непонятные цели где-то за стеной. Господин их батрачит хотя бы на знакомые нужды, — с насмешливым укором она вновь обратилась к капралу, слушающему особенно внимательно и даже не скрывающему это. — Будь ты хоть святой сестрой, пришедшей свергнуть их любимого короля, тебя всё равно будут ненавидеть. Так какая разница, каким ты путём достигнешь цели, если итог разделится только на два — успешный и неуспешный? Я даже больше скажу, лучше уж не чураться низкими, но эффективными приёмами, демонстрирующими откровенное зло. Потому что никто не поверит в твою наигранную святость, ведь им сроду незнакомо такое понятие, зато со злом каждый сталкивается повсеместно. Зло всегда вселяет ужас своей силой. А по силе злодейству в нашем мире нет равных.       Она потянулась за кружкой, дабы запить першащее горло. А чай уже и остыл.       — Кто тебя этому научил… — сказал позже капрал и слегка ухмыльнулся.       Эвелин хотела ответить улыбкой, но в последний момент передумала. Свет огня всё больше приобретал телесность, взамен того, что постепенно тух. Полыхающие угольки стреляли звёздочками, те растворялись в полумраке комнаты и вновь взлетали другими. Засмотревшись, Эвелин проговорила:       — Ты правда не боишься смерти?       И не взглянув на капрала, она поняла, что вопрос застал его врасплох. Даже если и нет, то прозвучал всё равно странно и для неё самой.       «Столько умерло сегодня… — думала она. — Линн, полицейские, разведчики… Так и тянет смертью».       — Со временем к этому запаху привыкаешь, — сказал капрал. Эвелин и не шелохнулась, при нём что-то выговорить не казалось таким страшным. — Никому другому этого бы не пожелал, но тебе полезно иногда его чувствовать. Отрезвляет.       — Спасибо, — отряхнувшись, как ото сна, Эвелин снова обернулась на него. — Я и так слишком хорошо знакома со смертью.       Капрал хмурил брови и даже не сдержал себя от того, чтобы возразить.       — А так и не скажешь. Размениваешься чужими жизнями как медными, будто не знаешь, что дойдёт и до тебя.       — Теперь знаю. Я вообще много чего узнала, как ты вернулся в мою жизнь, — перекрестила она руки. — И признаюсь, жилось бы мне легче без этих знаний.       — Например? — спросил капрал.       — Например… — Эвелин запнулась, перебирая в голове варианты. — Например, мне было бы проще никогда не знакомиться с капралом и никогда не узнавать, что он за человек.       Капрал даже поближе придвинулся, с интересом заглядывая ей в глаза. От чего-то Эвелин особенно взбесила его последующая ухмылка, подкреплённая язвительной фразой:       — Встречаться лицом к лицу со своим прошлым всегда неприятно. Для этого нужна хотя бы смелость, — Эвелин только хмыкнула, отведя глаза. — Живи и дальше со своим убеждением, что я безымянный капрал Разведкорпуса. Проще же обезличивать людей, не так ли?       Эвелин вспыхнула вторым пламенем в этой комнате. Ничего не осталось от прежнего уюта, одно только желание доказать ему, что он…       «Неправ?..» — незадолго перед ответом у самой себя спросила Эвелин.       Ей в самом деле стало так интересно продолжить беседу с собой, что она затянула с ответом. Но даже от себя чего-то вразумительного она не услышала. В комнате по-прежнему трещали угли, дождь барабанил по окнам, а капрал выжидающе смотрел. Эвелин посмотрела в ответ.       В серых глазах, что сейчас выглядели совсем тёмными, она обратила внимание и на отчётливый контур себя, почти чёрный. Взгляд ровный, только изредка спускающийся ниже её собственных глаз, но тут же возвращающийся назад. Эвелин становилось всё больше не по себе. Вспоминая, зачем она вообще здесь, зачем она всё это терпит, зачем столько времени…       «Цель всегда оправдывает средства», — в какой раз повторила она себе и медленно выдохнула.       Унимая дрожь в руке, она дотянулась до шеи капрала. Тот почти не вздрогнул, будто бы ждал этого прикосновения. Эвелин придвинулась чуть ближе, игнорируя занывшую поясницу, и присела совсем рядом. Стоило ей методично вырвать из памяти все известные приёмы из романов, как капрал тут же перехватил её руку, что поднялась по шее к подбородку.       Эвелин замерла, бросив взгляд на его слабо сжимающую руку. Пусть только попробует её оттолкнуть, когда она наконец…       — Не стоит, — сказал он.       Слегка усмехнулась.       — Есть кто-то на стороне?       Капрал медленно опустил её руку. Эвелин была готова поклясться, что несмотря на переполняющее её странное чувство отторжения, полностью заглушающее прочие мысли, ощущает его дыхание на коже. Немного сбивчивое… Или совсем нет. Эвелин не могла понять, как услышала ответ:       — Нет.       Она подогнула под себя ногу, удобнее усаживаясь. Эвелин опустила голову, только смиренно наклоняясь к его шее. Под плотной рубашкой заметно дрогнул кадык, и если она не была уверена в том, что капрал её сразу же оттолкнёт, то после следующего укола она в том не сомневалась:       — Не зря я тебя к Изабель ревновала. Вы всегда были как сладкая парочка.       Всё произошло в мгновение ока. Капрал ожидаемо толкнул её, но с неожидаемой силой — Эвелин упала на спину, от резкой боли зашипев.       — Не смей произносить их имена, — прошипел он. Эвелин, превозмогая себя, подтянулась и схватилась за ворот. Не так сильно, чтобы он упал, но достаточно, чтобы теперь разглядеть его прямо над собой, отчётливо и под светом заглянуть в глаза. Протянув руку ещё выше, она расстегнула верхние пуговицы. Позволив ему тут же отбить её, она дотянулась другой до его кадыка, с силой надавив.       — Хватит строить из меня монстра. Ты не один теряешь людей, — не позволив пробудиться ноющему, никогда не покидающему чувству стыда, Эвелин перенаправила его в праведный гнев.       Убери сейчас капрал рабочую руку, то тотчас бы рухнул на Эвелин сверху. И ему пришлось отпустить другую, но, выдержав себя, не успел отпихнуть сжимающую его горло, и Эвелин подкрепила ту другой. Капрал упал, перекатываясь на другой бок, а она сразу заняла позицию сверху, но её руки с шеи он успешно отбил.       За недолгую борьбу успело сбиться дыхание, особенно у него. Однако даже от этих недолгих секунд Эвелин заметно стало легче.       — Ты ничего не сделала… — кашлянул он в сторону, — чтобы нам помочь… — он с силой сжал руки у неё на бёдрах и Эвелин чуть не отпрянула от неожиданности. Отдышавшись, он добавил: — Не будь тебя, они бы не умерли.       Эвелин хотела было вернуть руки ему на шею, только в этот раз взаправду придушить, но он сразу перехватил их, сдавливая запястья.       — Нет. Не прими ты неверное решение, и не затащи их за собой в Разведкорпус, то они бы выжили.       Капрал отпустил одну и сразу влепил Эвелин пощёчину. Она дотронулась до горящей кожи. Большего стерпеть не могла, хотя он тоже намеревался продолжить.       — Мы бы не угодили в тюрьму, если бы ты… — Эвелин выпрямилась сверху, жадно прислоняясь губами к его надоедливо красивой, изящной шее, вопреки всем рубцам и ссадинам.       Сейчас и они выглядели красиво, как бы не старалась убедить себя в обратном Эвелин. Капрал слегка расслабил свои руки, не то позволяя ей продолжить, не то просто устав сопротивляться. Или «не видит в этом смысла». Он вообще, оказывается, мало в чём видел смысл.       — Заткнись. Просто не говори со мной, — потребовала Эвелин, запуская одну руку в его волосы.       Всегда же, зараза, расчёсанные, будто корова лизнула. Он повторил её жест, только потянув за отдельные пряди и едва ли их не вырвав. Эвелин отпрянула, наотмашь ударяя его по лицу, заодно и прикрикнув. Капрал отпустил. Она потирала затылок и злостно говорила:       — Вот же блядина… Чтоб тебя титан вые… — но не договорила.       Капрал тихо рассмеялся. Эвелин на мгновение и забыла о боли, настолько поразившись услышанным. В ней бушевало и недоумение — как он может сейчас смеяться? — и интерес — чего это он так смеётся? — и немного зависть — я, может быть, тоже хочу посмеяться, давай рассказывай!       — Нечего к мужчинам лезть, — сказал он, неудачно расслабляясь.       Потому как Эвелин тут же занесла руки для ответа, но была резко схвачена, повёрнута и откинута вниз. Эвелин вновь удивляется — это насколько она предсказуема и насколько в нём полно к ней неприязни, что он совсем не чурается нешуточно её избивать?       «Просто это не капрал», — пытаясь перекатиться и в идеале отвесить ещё одну оплеуху, Эвелин встретилась с резким сопротивлением.       Спина вновь болезненно заныла.       — Кх… Привстань хоть чуть-чуть, — сказала она, и удивительно, но он послушался.       Стоило ей занять более-менее удобное положение, насколько оно вообще может быть таковым, будучи придавленной тяжёлой тушей, как его рука тут же выправила её рубашку из-за брюк. Глянув ей в глаза, он ненадолго замер. Эвелин вновь попыталась притянуть его за подбородок, настаивая на своём, но он преуспел в этом больше, полностью обескуражив — грубо столкнувшись с её губами, неделикатно пытаясь их приоткрыть. Словно поднесли к пороху горящую спичку, а дураку плевать, что тот возгорится… Пламя рвётся на ветру, подначивая вспыхнуть, как вихрь, обуздать назойливого огнём, а Эвелин едва находит в себе силы, чтобы понять — без боя нельзя сдаваться. она и так дезертир. Это хуже проигрыша. И она приоткрыла рот.       Простонала тихо, надсадно. Означай этот поцелуй хоть что-то, кроме как лёгкого поддавка, то Эвелин покраснела бы из-за своей неопытности. Искусность сейчас ни к чему, всё, что ей нужно — это выплеснуть наконец гнев, ненависть и накопившуюся безнадёжность, а после всего произошедшего этого в избытке. Сейчас она не позволила себе отступить.       Он потянул её за рубашку, приподнимая на себя, обхватывая двумя руками. Эвелин и не постаралась выгнуться ему навстречу, что он, в общем-то, очень скоро заметил, и потому быстро рухнула назад, враз оказавшись без поддержки.       — Ауч… Прекрати уже, — попытка извернуться не удалась, капрал вновь навис сверху, сжимая её руки.       — Не этого ли ты добивалась? — не то хитро, не то со злостью спросил он.       — Чтобы ты меня избивал? Нет, я не мазохистка.       Эвелин снова дёрнулась, как бы подтверждая свои слова, но вся та боль, что снова в ней сжалась, несла какой-то незнакомый ранее привкус горечи, слабости и чего-то ещё… Но если о своих чувствах она могла временно позабыть, то о том, что заставило её шею покраснеть, а гневу вновь заклокотать в груди от такого невыгодного и даже постыдного положения — то она забыть никогда не забудет, а отвлечься и вовсе не получится. То упиралось в живот, и Эвелин не знала, что и делать, как себя вести, пока в эту секундную заминку он не взял на себя ведущую роль.       — Как покорно, — и не забыл при этом съязвить.       Ей не нашлось слов для ответа. Она ошарашенно хлопала глазами, наблюдая, как капрал расстегнул её рубашку, постепенно освобождал от белья и касался носом её шеи, опускался губами ниже и ниже, так доходя и до брюк. Пытаясь проявить хоть какую-то инициативу, Эвелин потянулась до его полурасстёгнутого ворота, и капрал даже наклонился ей навстречу. Пролетела мимолётная мысль — а он не забыл, что вообще планировал сделать изначально? Эвелин переняла правила поддавков только потому, что он начал первым, но заканчивать он что-то совсем не спешил, выжидающе смотря на её потряхивающиеся руки, что медленно расстёгивали пуговицы. Когда с ними было покончено, он сбросил рубашку с плеч, и хотел было продолжить, но Эвелин его притормозила, заставив распрямиться обратно.       Взгляд снова упал на шею. Обведя её и спустившись по продолговатым шрамам, небрежным швам по торсу, Эвелин едва ли успешно поднялась на локоть и свободной рукой дотронулась до его тела. Плевать и на заигравшую на его губах усмешку, и на неловкость своего движения — хотелось немного запомнить его мускулы под кожей, раны, царапины — глубокие и нет. Будто всё окружение сейчас нереально, и она проснётся как от дурного сна, отряхнётся и пойдёт дальше. И, наверное, это был бы лучший исход для обоих, но сейчас такого почти не хотелось.       Грудь капрала почти не вздымалась, словно время замерло, потому как признать, что он сейчас тоже не дышит, значило бы первую стадию безумства. Эвелин подняла на него глаза, чтобы убедиться хотя бы в одной своей правде. Незнание убивало. И увидев, что он смотрит на неё в ответ, зрачки расширены и иногда подрагивают, а серость вокруг них по-прежнему на месте и такая же серая, вдруг тихо спросила, наконец поняв, что оба совершенно не собираются заканчивать поддаваться:       — Что мы делаем?..       Капрал обхватил её руку, почти аккуратно отпуская её назад. Наваждение ушло, и Эвелин вновь оказалась полностью под ним.       — Ты говоришь, что итог всегда делится только на два, — он говорил неожиданно серьёзно и почти равнодушно, будто кто-то другой, а не он, прямо сейчас стягивал с неё брюки. — Успешный и неуспешный. Для нас есть ли разница?       — Это… — она приостановила его за руки. — Как-то нехорошо получается. Мы ведь даже не женаты.       Она почувствовала чужую усмешку вблизи живота, и спустив взгляд, захотела сжаться от неуместно нахлынувших эмоций — сжаться и желательно одеться, потому как оголённая шея никогда так раньше не полыхала. Но капрал не слышал её мыслей, а говорить вслух Эвелин не решалась. Она откровенно хреново убедила себя в том, что этого ей правда хочется, что это вообще её эмоции, настолько они казались незнакомыми, чуждыми. И это ощущение стремительно усилилось, когда оставшееся бельё отбросилось в сторону, а тёплые губы коснулись внутренней стороны бедра, слабо прикусив. Эвелин подавилась вздохом, не давая тому обрести целостность, и, пока ещё могла говорить, настороженно спросила:       — Что ты делаешь?       Собственный голос прозвучал отдалённо, и сначала показалось, что он даже не долетел до капрала. Но тот ненадолго отстранился, метнув на неё взгляд.       — Увидишь, Эвелин Циммерман.       От собственного имени всё внутри содрогнулось. Эвелин приказала себе сдерживаться и быстро перестать, но от каждого нового соприкосновения с кожей её будто било хлыстом, снова давая забыть, как тихо дышать. Он вновь поцеловал нежную кожу, и Эвелин вновь пришлось приложить все усилия, чтобы не ахнуть слишком громко.       — Ты ж блять… Это специально сейчас, — выдавила она, вытянув одну руку вниз и попытавшись дотянуться ею до него.       Но увы, он оказался слишком далёк. Эвелин досадно поняла, что сейчас сдала все позиции, однако предпринять что-то в данную секунду уже не могла.       — Не шевелись, — сказал он и опустил одну руку на низ живота.       Другой перехватил бедро, приподнимая на себя. До Эвелин с ужасом дошло — мало того, что она сейчас ничего не может поделать с собственным проклятым дыханием, со странными звуками, что издаёт, так ещё и не сильно ей того вроде бы хочется. Ей никогда не приходилось рисовать себе такую картину из романов: обычно женщина стояла на коленях перед мужчиной, а в жизни, как оказалось, переменные могут меняться местами.       «Это уже никакая не борьба…» — остервенело подумала она, перед тем как не вполне осознано двинулась к нему навстречу бёдрами.       Сжав лежащую в стороне рубашку, Эвелин почувствовала, что чужие пальцы с силой сжали её бедро.       — Как нетерпеливо, — поддел он. — Как в тот день, когда ты пыталась меня поцеловать.       Память Эвелин на всю жизнь заблокировала это воспоминание, и она не хотела к нему возвращаться никогда и уж тем более сейчас.       — И… в тот день, помнится мне, ты снова пошёл вытаскивать Изабель, — не осталась в долгу Эвелин, насильно себя отрезвляя. — Дамский угодник с ранней юности.       Он промолчал, слегка прикусывая чувствительное место, заставляя судорожно вздохнуть. Эвелин не знала — от боли то или от сомнительного наслаждения, но определённо беззастенчиво. В прочем, чего ей стесняться, если это он лежит между её ног?       — Твои детские ревности никогда не были к месту. Хватит её вспоминать, — коснулся он языком, и Эвелин более успешно сдержала новый вздох.       — Это не тебе решать.       — Мне, раз стонешь ты подо мной, — сказал он так, будто его об этом просили. — Или ты и сейчас пожадничаешь на такую мелочь? Не вспоминать во время секса умерших друзей.       Эвелин поперхнулась.       — Ничего я тебе не уступлю, — насупилась она, а тело само притягивалось к нему. — Будь моя воля, я бы всё это давно забыла.       — А ты что-то помнила?       — Да.       — Что? — он сжимает её кожу.       — Всё… — свой же ответ звучит неуверенно. — Я не хочу вспоминать вас. Ни Изабель, ни Фарлана, ни тем более тебя. Я хочу забыться, и ты мне в этом поможешь.       Небольшая пауза. Его дыхание вновь коснулось кожи и Эвелин уже почти забыла, к кому только что обращалась. В самом деле — капрал ей ничего такого и не сделал, да и стоило им завести этот разговор, как он тут же покинул комнату, а взамест него совершенно неожиданно (будто когда-либо он появлялся ожидаемо) появился давно ушедший, не забытый даже за столько лет человек. Просто детская влюблённость. Просто очередной пункт плана.       — Не помогу, — резко отказался он и проник языком. Разговор окончен. Эвелин забыла разом все мысли, и из груди вырвался собственный стон.       Старый диван уже обжигал прежним холодом, угли камина почти не грели охлаждённый воздух, а Эвелин словно оказалась нещадно отброшенной в стену. Конечности почти онемели, а если и нет, то явно потянулись к его волосам, хватаясь за них и наверняка причиняя боль. Это пиздецки похоже на ошибку. Это похоже на возвращение домой.       — Продолжай, Эвелин, — наверняка нарочно сказал он. — И у меня есть имя, если ты не знаешь.       Он вновь прильнул к ней, шепча у самой кожи, беря её ладонь, обхватывая большим пальцев костяшку запястья. Поднеся тыльную сторону к губам, мягко поцеловал, и в тоже время внимательно, с явной издёвкой, следил за реакцией Эвелин. Она попыталась вырвать руку, но безуспешно. Несложная загадка решилась быстро. Но приступить к решению она не посмела, хоть он сейчас ей всю руку оближет.       — Нет, — выдохнула Эвелин. Отказ на отказ. Брать, а не уступать. Вцепляться, а не подталкивать. Никакой покорности, не отступаться, чего бы это ни стоило.       «Я ничего тебе не отдам. Всё, что ты хочешь, придётся отбирать самому».       Вот только она всё-таки вскрикнула, когда пальцы оставили её руку и легли вниз. И он действительно заставил её забыться, спускаясь вниз, продолжая лизать, целовать, проникать языком. В животе разливалось тепло, она хватала ртом воздух и вздыхала, из последних сил впиваясь ногтями в его голову.       — Леви… — тихо прошептала она. — Не останавливайся.       Его дыхание перестало ощущаться, когда это имя слетело на выдохе с её губ. Эвелин уловила и это, по-детски радуясь, что даже когда извивалась, стонала и еле дышала, не до конца утратила себя. Он не отрывался от неё до тех пор, пока она не разжала ноги, а её пальцы не начали немилосердно трепать чёрные волосы. Когда он приподнялся, на губах блестела влага.       Леви схватил её руку и, склонив голову, прижался губами к запястью, где бился пульс. Это был бы поцелуй, нежная ласка двух любовников, не прикуси он мягкую кожу. Вздох Эвелин мгновенно обернулся рычанием, и она рывком дернула его на себя, царапая затылок. Их губы желанно сминали друг друга, поцелуй вновь приобретал характер борьбы: он кусал её губы, а она старалась больнее исцарапать ногтями все его ссадины, что на следующий день будут болеть ещё больше, чем в момент, когда он их получил. Сейчас такая награда казалась вполне себе заслуженной.       — Эвелин… — протянул он, касаясь её скулы, и снова кусая шею. — Безгрешный и бескорыстный человек. Одни твои стоны на вкус как спасенье, — очень странно и не без сарказма перефразировал он цитату из «Жития святых».       Он пристроился между её ног, и Эвелин сразу заметила, как чужое свидетельство возбуждения вновь упёрлось ей в живот. Это вовсе не спасенье.       — Как нетерпеливо, — с ухмылкой сказала она и попыталась обоих перевернуть.       Когда этого не удалось сделать, а Леви продолжил открыто насмехаться над её обречённостью, она серьёзнее проговорила:       — Я сверху.       — Нет.       — Тогда ты меня сейчас же отпускаешь и справляешься дальше сам своими силами и в гордом одиночестве, — она стрельнула глазами, как бы подбивая на то, чтобы он уличил её во лжи.       Потому что в самом деле кроме неё у него никого больше нет. И он это прекрасно знает, именно за это так её возненавидев: из всей святой тетрады остались только они, куда в меньшей степени заслуживающие безоговорочного права на жизнь. Бракованный дуэт, обречённый на провал с самого начала их знакомства. И она с подчёркнутым спокойствием приняла вспыхнувший в Леви гнев, с примесью страха и тоски. Она поставила перед ним выбор, сама зная, что его нет. И вряд ли когда-либо был.       Потянувшись до его шеи, обхватив её и почти не прилагая усилий, она поцеловала его в уголок губ. Когда уже ему пришлось отступить, Эвелин победно заняла позицию сверху, неторопливо потянувшись к завязкам его брюк. Все её познания ограничивались только анатомическими подробностями из запрещённых романов, но никак не реальных учебников. И она не собиралась засчитывать это себе в минус.       Слегка подавшись бёдрами вперёд, Эвелин обхватила член у самого основания. У Леви наверняка лучше обстоят дела с самоконтролем, но пока его выдавали помутившиеся глаза, в коих клубилась не озвученная похоть, желание и немного недовольства, потому как Эвелин совсем не спешила продолжать. Тогда он положил руки ей на бёдра, притягивая на себя, но Эвелин не поддавалась.       — Не надо, — сказала она, выдыхая. — Мы ведь никуда не спешим.       Она усмехнулась, смотря сверху на Леви, отчаянно желающего, чтобы она прекратила это.       — Прекрати уже, — собственно, вслух он это и озвучил.       — Мы наедине, — сказала Эвелин и вытянулась к нему, обхватив его ноги, и чуть царапая грудь. — Ты можешь просто меня ласково попросить перестать.       Его глаза сильнее потемнели, а вены на шее ещё больше напряглись под её губами. Эвелин даже не знала, как Леви должен будет её попросить перестать, чтобы она правда перестала. Но пока он ответил резким отказом, вновь предприняв попытку усадить её насильно. Эвелин извернулась и где только что целовала, ударила рукой.       — Ты сама этого хочешь, — всё равно не убрав пальцы с бёдер, резонно заметил он. — Так чего тебе эти игры?       — Ты правда думаешь, что я так ждала этого дня, чтобы просто потрахаться? — удивлённо спросила Эвелин. — Очень наивно с твоей стороны, Леви.       Он постепенно начал расслабляться, откидываясь назад и убирая свои руки с её бёдер. Эвелин наклонилась к его уху и разочарованно простонала, покусывая мочку. Но Леви очень искусно не обращал внимания на все её старания, даже глаза прикрыл. И воспользовавшись сей неожиданностью, Эвелин насадилась на половину длины. Его пальцы сразу взметнулись вверх, хватая её за талию.       Эвелин была готова к боли, но от чего-то почти её не почувствовала, только слабую тяжесть внизу живота. Она столкнулась со взглядом, смотрящим ей прямо в глаза, и ей стало даже не по себе от его откровенности.       — Это пройдёт. Только не останавливайся, — сказал он тихо, почти с нежностью. И всё же Эвелин в нём расслышала некий голод, нетерпение, подкреплённое плавным касанием, принуждающим опуститься ниже.       Жаль, что она ещё девственница, жаль, что в этом вопросе Леви наверняка опытнее её, но Эвелин сразу укротила в себе эти мысли. Хоть она пока не может пересилить себя и принять его глубже, она ясно дала понять ответным взглядом, что скорее заставит его почувствовать себя краснеющей девицей, а не наоборот.       — Быстрее, — надсадно сказал он, снова откидывая голову назад.       — Нет.       Ладони Эвелин взмыли вверх, чтобы вновь сомкнуться у него на горле, но Леви быстро встретил их своими, переплетая и сдавливая пальцы. Без его рук на талии ей стало куда более неуверенно держаться, и, накренившись к нему, попутно уронив растрепавшиеся волосы на лицо, она насадилась полностью. Послышался хриплый стон, и Леви смягчил их сплетение рук, чтобы опустить их на прежнее место.       Эвелин терпела некоторое поражение, даже от самой себя, поддавшись слабостям, но спустя какое-то время ощутила описываемый «трепет в животе», который обернулся полноценным вихрем, стоило Леви толкнуться в неё. Вырвался очередной вздох, достаточно громкий, чтобы он чуть приостановился и тише спросил:       — Всё в порядке?       Эвелин только кивнула и прильнула к его шее, обводя губами теперь уже знакомые изгибы. И пообещала себе, что обязательно сотрёт с лица Леви эту хитрую ухмылку, что явно была отвешена её отступлению.       Темп ускорился, неуклюжие толчки стали явней. Леви снова перехватил её руку, кладя ту себе на грудь, и только Эвелин выпрямилась, и… Все эти подначивания, раздражение и накопившееся желание тугими кольцами свернулись внизу живота. Её «ахи» участились, а дыхание стало более сбивчивым.       — Эвелин, — прошептал он.       Эвелин слышала, как он произносит её имя много-много раз в самое разное время, но сейчас оно слышалось как-то иначе. Было что-то особенное в том, чтобы слышать его, когда она сидит на нём сверху, царапая кожу торса, и воздух покидает его легкие с надсадным стоном. Он посмотрел на неё как на нечто новое, невиданное ранее, и Эвелин могла бы поклясться, что на неё никогда так никто не смотрел, и вряд ли когда-нибудь ещё посмотрит, если бы её не трясло от сладострастного наслаждения. Оно содрогнулось, рассыпалось на тысячи частичек, сокращаясь вокруг него. Жар пульсировал в её теле, отравлял вены. Это яд, который она с радостью приняла бы снова.       Упав рядом, Эвелин долго пыталась справиться с дыханием. И когда наконец оно обратилось в чёткие секунды (четыре на вдохе, восемь на выдохе), к ней вернулось и осознание, что она до сих пор она лежит на поеденным молью покрывале, только разве что в кромешной темноте. Догорающие угли почти не освещали комнату.       И хоть Эвелин не видела толком Леви, она ясно знала, что он ещё не ушёл. Он лежал ближе, чем в локте от неё, и, пока ещё сознание Эвелин пробудилось не до конца, она переваливается на него, перекидывая левую руку на вздымающуюся грудь. Плевать, что она вновь заболела.       Пролежав в молчании и темноте какое-то время, Эвелин старательно не выражала ничего, когда Леви убрал её руку, встал и начал медленно одеваться. Ей, конечно, и самой сейчас совсем не до разговоров, потому как пустующая голова вновь набивалась ворохом мыслей, непригодным для обсуждения. Эвелин прижала руки к занывшим вискам, стараясь их заглушить, но нет — в тон грохоту за окном её собственная личность бушевала, твердя ей, доказывая, что Эвелин такая же, как и её мать. Эвелин пыталась заставить себя замолчать, потому как возразить ей было нечем: правда что, чем она лучше неё? В том же, сука, возрасте начала спать с мужчинами из личной выгоды, хотя со слюнями у рта ссорилась со своим отражением, говоря, что никогда так низко не падёт, а по итогу оказалась на том же дне, на каком и валялась родная мать, пока её не подобрала косая.       И главное, что это, сука, сработало, Леви и слова ей не сказал и не скажет, наверняка ведь не подумав, что их секс что-то да значит. Эвелин же ему доверилась. Не ему теперь нос воротить.       Эвелин не знала, что ответить себе, от нахлынувшего ужаса чуть не завопив от своих же слов. Всё ведь циклично.