***
Что я там говорил про корабли? Забудьте. Я. Скоро. Сойду. С. Ума. Начнем сначала. Этот человек не выносим. На следующий день, после нашего знакомства, на протяжении недели, каждый день ровно в двенадцать часов дня ко мне приходила медсестра с посланием от «таинственного незнакомца», в котором был рожок мороженного. И каждый день абсолютно разные вкусы. Клубника, банан, манго, арбуз, дыня, корица, пломбир. Даже со вкусом виски было, оно кстати больше всего мне понравилось. И да, я съедал абсолютно каждое. Гордость гордостью, а от халявного (за семьдесят тысяч ага да) мороженного каждый день грех отказаться. И мне сразу же стало понятно, кто этот «таинственный незнакомец», я не настолько тупой. Хотя больше я склоняюсь к версии, что это сама медсестра придумала ему такое прозвище. В конце концов я не какая-нибудь малолетка из американского сериала, которая не может догадаться, кто же все-таки её поклонник. Неожиданный стук в дверь, а за ним тишина. Крикнув «войдите», я чуть привстаю с лежачего положения, чтобы было удобнее разговаривать. — Антоха-а-а-а-а! — Дверь резко открывается, и в неё врывается вся моя святая троица. Улыбка невольно появляется на лице. — Димо-о-о-он. — Повторяю его манеру обращение и раскрываю руки для объятий. Только с Позовым, Шеминовым и Матвиенко я могу так спокойно раскрывать свою душу и истинные эмоции. Только эти трое знают меня настоящего, они единственные, кому я могу довериться и раскрыть все свои скрытые тайны. — Черта с два, ты отсюда не выйдешь к следующей неделе, я тебя за шкирку притащу на работу. — Стас. Это был наш дорогой и замечательный Стас, который выдавал нам троим премии и звал в бар по последним пятницам каждого месяца. Это было нашей «традицией», которая единственная добавляла радости в наши скучные и однотипные дни. Если так посмотреть, то для меня только эти трое были неким спасением в моей жизни. Каждый из них занимал определенное место у меня в душе. С Позовым мы могли абсолютно спокойно заночевать у него или у меня на квартире, играя в приставку, заедая чипсами и пивом с кириешками. Рассуждать о политике, спорте, всех крысах школы, абсолютно ничего не стесняясь Серега был тем самым «говорящим другом», которого можно слушать на протяжении нескольких часов без прерывно. Порой он слишком громко разговаривал или материл каждый свой шаг, но со стороны это так мило и душевно выглядело, что в ответ хотелось только засмеяться и любоваться этим зрелищем бесконечно. Стас же являлся самым серьезным из нас четверых. Та самая мамочка, которая забирала нас с тусовок после двух ночи, развозя по домам. Некоторых забирала к себе домой. Хоть он сам нас и приводил в клубы, но никогда не давал напиваться в дребезги ненавидя алкоголь. Какой-то странный человек: приходить в клуб, чтобы потанцевать и попить апельсинового сока, но мы настолько к этому привыкли, что вопросов вообще не задаем. Сейчас же Шеминов стоит и отчитывает меня за мою невнимательность, что со своей аварией я подставил их совещание, которое было еще неделю назад, какой я плохой, ленивый, негостеприимный (типа не звал их к себе в больницу), на что я просто закатываю глаза и улыбаюсь. — Шаст, бл, ты понятия не имеешь, какой Кондратий нас всех хватил, когда мне позвонила Татьяна Васильевна и сказала, что ты попал в аварию. Смертей наших хочешь?! — На последней фразе его голос повышается, из-за чего медсестра из коридора зло шикает на него. Шеминов же сразу заткнулся. — Успокойся уже. Антоша, милый мой, скажи честно, ты придурок что ли? Какой нормальный среднестатистический водитель будет ездить на красный свет, утыкаясь в телефон? — Дима говорит так спокойно и непринужденно, что волей-неволей начинаешь думать, что же скрывается за этим тоном. — Вся Россия, Дима. Да и че вы прикопались. Живой и достаточно. — С неким раздражением ворчит Сергей, на что я благодарно киваю ему головой. — А хотя кого я обманываю. Антон Андреевич, Вы больной ублюдок, от которого у нас чуть сердце не остановилось! — А, ладно, видимо, я ошибся в его благосклонности. — Вы меня отчитывать сегодня пришли? — Недовольно причитаю и потираю переносицу между глазами от усталости. Тут я замечаю интересующий взгляд Позова на моих контейнерах с маминой едой. Без лишних вопросов он подходит к тумбе, берет рядом лежащую вилку и начинает поглощать всю жаренную картошку с запеченной в соевом соусе курицу. Вежливости ему не занимать, я так посмотрю. — Шаст, это че такое? — Сказал Сережа, перечитывая какой-то чек с моего подоконника. А, это же тот самый чек… — Оплата операции. — Спокойно отвечаю я и вижу резкие ошалевшие взгляда друзей. — Да не моей. — Стараюсь их успокоить, но теперь они смотрят более недоуменно. — В смысле? — Подает голос Стас. — Я же в аварию попал по собственной вине, из-за чего пострадал другой человек. Я заплатил, так как виноват. — В ответ тишина. — Ой, вот не надо на меня так смотреть, есть у меня совесть. Ребята пробыли у меня еще тридцать минут, но время посещения закончилось, и добрая уборщица с криками «пошли вон отсюда, черти поганые, за временем совсем не следите?!» мило и очень вежливо выпроводила их из моей палаты. А позже и из больницы. После ухода парней, моё тело резко решило уснуть.***
Очнулся я от будившего меня доктора. Он пришел с капельницей, значит сейчас восемь вечера. Мысли о том, как я собираюсь теперь засыпать ночью, посетили меня только в данный момент. К большому моему сожалению. Без всех возможных допросов, мне подключили «аппарат» и ушли. Я остался один. Родители сегодня не заходили, значит либо куда-то уехали, либо слишком заняты. Ничего из этого меня особо не радует, но повлиять я на это не могу. Как они там? Как Соня? У сестры было мало друзей, и то их сейчас в городе нет. Она одна. Я был единственным её самым верным другом, который всегда давал нужные советы, играл с ней и поддерживал. Одну маленькую девочку не пустят в больницу без взрослых, ей остается только ждать, пока мама с папой не освободятся. Хочу увидеться с ней.*Тук. Тук*
— Открыто. — Особо не переживаю на счет того, кто за дверью. Снова врач или медсестра. — Э… Добрый вечер? — Тихий голос доносится из прохода. Резко поворачиваю голову и удивленно смотрю на моего гостя. Что он тут делает? — Арсений? Вам что-то нужно? — Задаю вопрос я. — Ой, нет-нет-нет. Я пришел к Вам. — Это понятно, не в окно же посмотреть. — Усмехаюсь и рукой приглашаю его войти. Тот, держась за стены, еле-еле передвигает ногами и подсаживается на соседнюю койку. — С Вами всё хорошо? Почему Вы вообще только спустя неделю после операции начали ходить? С ума сошли? — Резко поднимаюсь, забывая о капельнице и подлетаю к нему. Придерживаю за руку и осторожно помогаю прилечь. — Спасибо. Он смотрит на меня с улыбкой, благодарно принимая помощь. Что-то во мне щелкает. Не замечаю, как моя ладонь сильнее сжимается на его локте и по какой-то неизвестной мне причине не хочет отпускать её. Взгляд Арсения чуть затуманенный. Голубые глаза безотрывно наблюдают за моими действиями. Я поднимаю свою руку чуть выше к плечу и легкими движениями отряхиваю невидимую пыль с его майки. Стоп. — Черт. — Ощущение, будто мозг выключился на этот маленький миг событий. Молча возвращаюсь к себе на койку, стараясь скрыть своё дебильное волнение. Твою мать, Шастун, думай перед тем, как делать. Не хватало, чтобы тебя ещё и извращенцем посчитали. — Извините меня. Оно как-то спонтанно вышло. — Молодец, оправдание на все сто из десяти. — Ничего страшного… Кхм. Так собственно зачем я пришел. — Делать вид, будто я не замечаю его румянец на щеках достаточно трудно. Хочется заплакать от моей тупости. — Я заметил, что Вы… — Так, минуточку. — Минуточки, бл, не хватит. — Давай на «ты». Меня эта уважительная форма общения напрягает. Хорошо? — Арсений расслабленно выдыхает, будто держал весь этот груз неловкости на своих плечах. Почему он раньше мне об этом не сказал? — Хорошо. На самом деле, это была одна из причин, почему я пришел. — А, ладно. Вопрос исчерпан. — А какие другие причины? — Вам же нравится мороженное? — Да Боже правый, опять? Сколько можно то уже… Тяжело пропускаю воздух через нос. Не буду спорить, что я сейчас похож на разъярённого быка, которого уже всё задолбало конкретно. — Арсений, прекрати свои попытки благодарности. Я же сказал, что мне ничего не нужно. — В эту же секунду замечаю его сменяющиеся эмоции. С воодушевления и активной готовности на осунувшуюся грусть и разочарование. — Ну что за щенок… — Щенок? Блять. Только не говорите, что я это вслух сказал. — Какой щенок? Видимо все-таки сказал. Идиота кусок. — Забудь. Я повторяю, мне ничего не нужно. — Второй раз рвано выдыхаю из-за своей «тупой тупости». Это же надо было так выдать, не думая перед этим. — А что насчет фисташко-шоколадного? Черт. Бьет по моей слабости. Скрывать свои собственные эмоции — явно не самый лучший мой талант, ибо я даже боковым зрением вижу, как глаза Попова загорелись от моей невольной улыбки при упоминании этой сладости. Пытаться закрыть её серьезностью уже смысла нет, так почему бы не согласиться? — Ладно-ладно, уговорил. — Вижу его счастливую улыбку. Он весело похлопывает руками от такой дикой радости. Неужели этому человеку для счастья нужно только попробовать его мороженное? Серьезно? — Отлично! Завтра я принесу его Ва…тебе. — Арсений неловко запинается на обращении ко мне, но я не обращаю внимания. Смотреть на это яркое лицо с такими же глубокими лазурными глазами мне только в удовольствие. — Сколько тебе лет? — Вижу, что мой вопрос застает его врасплох. Парень чуть откашливается и тихо произносит. — Двадцать три. — Я старше него. Неожиданно. — А тебе? — Мне двадцать пять. У нас небольшая, как можно заметить, разница. — В ответ только кивок и снова тишина. Вопрос по поводу того, как он смог пробраться в мою палату, не попадаясь на глаза дежурным, так и остался не раскрытым. Вернее, я сам не спрашивал. Не нашел необходимости. — Я тогда пойду? — Задает вопрос Попов. На самом деле, мне было все равно, что есть его, что нет. Он так тихо сидел. Порой я даже не замечал его присутствия, но боковым зрением видел не пустую койку и спокойно продолжал размышлять. — Если хочешь. Сам дойдешь то? — Да, все будет хорошо. Арсений медленно встает. Опирается на все, что попадает под руку и направляется к выходу. Я лишь незаметно наблюдаю за его действиями. Он ушел. И походу я врал сам себе. Мне было не все равно. Далеко не так. Только дверь за ним закрылась, как тишина превратилась из спокойной и расслабляющей в нагнетающую и одинокую. — Так пусто…