If I Had A Heart

      Проснулись парни в обнимку на одной кровати, другую они даже трогать не стали, свалив на неё всю свою грязную одежду. По идее Алексей должен был приехать ближе к вечеру, так что у них был свободен ещё практически целый день, который было суждено провести, увы, в мыслях о надвигающемся событии. Тем более, что способов связаться и с Сашей, и с Машей было не особо много, а точнее, чуть меньше чем ни одного — это предоставило парням возможность побыть наедине с самими собой (пусть и против их воли).       Так как покидать пределы номера им было строго-настрого запрещено под страхом смерти, еду пришлось заказывать по старенькому стационарному телефону, пожелтевшему от времени, проведённого под испепеляющими лучами солнца. Было до боли очевидно, что выбор блюд на кухне оказался крайне скудным: парням пришлось выбирать между варёной картошкой со свининой и гречневой кашей с тушёнкой, поэтому остановились на первом. Доставили им утреннюю трапезу через минут двадцать, при чём сделал это какой-то особенно неприветливый официант, а потому к двенадцати часам дня им обоим стало нечего делать, ведь они были сыты, чисты и ужасно, ужасно, нервными.       Миша то и дело просто вскакивал с места, начиная расхаживать из угла в угол, и Андрей для себя подметил, что бандит любил так делать крайне часто. Князев, кстати, на это совсем не жаловался, даже наоборот, с простой лёгкой улыбкой спокойно наблюдал за выплёскиванием эмоций парня, наслаждаясь каждым мгновением, ведь ему было так хорошо, как никогда до этого. Парня даже начали посещать кое-какие светлые мысли, связанные с возможным удачным завершением этой истории, но, как ни крути, было это невозможно, и пусть Андрею было чрезвычайно больно это осознавать.       За окном медленно сгущались огромные тёмные тучи, при этом комната резво наполнялась стойким запахом озона, словно Москву вот-вот должна была накрыть сильнейшая гроза. Подойдя к замызганному стеклу и взглянув краем глаза на бесконечные ряды домов, где-то вдалеке, практически у самой линии горизонта, Князев мельком заметил странного человека на крыше одного из серых зданий, тянущего за собой небольшую наплечную сумку. «Странный какой», — подумалось Андрею, но он тут же переключил всё своё внимание на Мишу, который в этот же момент и сам подошёл к окну, опёршись о подоконник спиной.       — И чё, мы, типа, реально будем тут страшного суда ждать или как? — раздражённый голос Миши тихим эхом пронёсся по полупустому номеру, замирая где-то между платяным шкафом и стеной, пугая паучка, плетущего там свою тонкую паутину.       — А у тебя есть другие предложения? — Князев же наоборот был чересчур спокойным и даже каким-то уставшим, словно ему надоело постоянно убегать, прятаться и драться, — Если ты и впрямь придумал что-то гениальное, я готов выслушать.       — А ты всё не меняешься, — брезгливо бросил Горшенёв, слегка отодвигаясь от собеседника, скрестив руки на груди, — ей богу, блядь, Андрей, начни выражать эмоции, а то заебал.       — Ты прекрасно видел мои эмоции, — парень скептически оглядел Мишу с головы до ног, и от такого взгляда по телу бандита неосознанно побежали мурашки, — просто сейчас не время для них. У на- — Андрей резко прервался на полуслове, на некоторое время замолчав, однако довольно быстро прокашлялся, продолжив как ни в чём не бывало: — у меня слишком много проблем, которые требуют скорого решения. Не лучше ли встречать их со свежей головой?       — А, я понял. Ты вчера так голову свою освежал! — Горшенёв забыл не то что взвесить им сказанное до того, как произнести, он не удосужился банально подумать, что он вообще проговорил, сделав это на одном дыхании, поэтому фраза получилась слишком уж импульсивной и ужасно злой.       Андрей в ответ ничего не сказал, незаметно поджав губы, однако в его бездонных бриллиантовых глаза мелькнуло мерзкое чувство предательства, словно его истинные чувства наглейшим образом перевернули с ног на голову, выставив наиболее отвратительным образом. Миша же, кажется, всей важности сказанного для Князева не очень-то и осознавал, однако на подсознательном уровне уловил, что изрёк нечто крайне обидное, а потому хмуро насупился, слегка отворачивая голову от Андрея, как бы демонстрируя нахлынувший стыд.       — Я просто… — начал робко оправдываться Горшенёв, пусть он и пытался скрыть это под плотной хмурой маской, — Я не знаю, как… Что вообще… — Миша резко прервался, а затем нервно усмехнулся, представляя, как ужасно глупо и по-детски он выглядел со стороны, однако Андрею же это показалось крайне милым и искренним, поэтому возникший гнев быстро испарился, уступая место свойственной ему лёгкости.       — Слушай, я тут кое-что хотел у тебя спросить, — парень легко оторвался от созерцания серой холодной улицы, где только-только начал моросить мелкий дождик (человек на крыше с тёмной сумкой уходить не собирался), и полностью повернулся к Горшку, — Этот бандит, который нас тут запер. Он очень похож на тебя, — Андрей довольно ловко и обтекаемо задал вопрос так, что его собеседник не имел иного выбора, как только покорно на него ответить:       — Это мой брат, — Горшенёву не очень-то и понравилось, что Князев коснулся такой щекотливой для Миши темы, как родственные связи, которые были тем ещё бардаком, однако он почему-то решил сказать Андрею правду, в особенности после его предыдущей неловкой реплики, словно он мог её компенсировать, — Он был глупый, и спутался не с теми ребятами, а в итоге ещё и на меня обиделся, когда я попытался ему помочь. Глупый, глупый, глупый Лёша! — ни с того ни с сего Миша схватился одной рукой за голову, зарываясь в свои чёрные волосы пальцами, слегка их оттягивая, словно пытаясь отвлечь самого себя от навязчивых мыслей.       — Слушай, если не хочешь рассказывать, то не стоит так себя мучить, — взволнованно затараторил Князев, при этом мягко положив ладонь на напряжённое плечо товарища в попытке успокоить, однако это не помогло совершенно никак.       — Нет, — неожиданно чётко и собранно сказал бандит, отрывая руку от головы и поворачиваясь всем телом к Андрею, подхватывая его за запястье, при этом сжимая до лёгкого покраснения, — Я расскажу тебе, — в его глазах мелькнул загадочный фиолетовый отблеск, от которого Князю стало не по себе, а искусанные губы то и дело слегка подрагивали при разговоре, обнажая выступающий клык.       Бандит отошёл от окна к ещё не заправленной кровати, поднимая с неё подаренную Князевым пачку сигарет, дрожащими руками вытягивая оттуда одну палочку, прямо там же её и закуривая. Андрей не видел лица Горшенёва, лишь его напряжённую сгорбленную спину, но менять положения не пытался, предоставляя управление ситуацией своему другу, лишь зажигалку подал, которая была небрежно брошена на стол ещё со вчерашней ночи.       — В детстве он был гораздо общительнее и улыбчивее меня. Помогал родителям там, почти не дрался. Он был, можно сказать, золотым ребёнком. Поэтому никогда в жизни я не хотел видеть его похожим на меня, — бандит сбрасывал пепел прямо на пол, всё также скрывая своё лицо от Князева, — А он за каким-то хером удивительно строго следовал по моим стопам. Записался со мной в одну питерскую банду, привёл туда Яшу. Пытался быть таким же «крутым», как Мишка, повторял за мной практически всё. Кроме разве что… — на последней фразе голос его заметно потух, а плечи устало опустились, и он неосознанно коснулся свободной рукой вены на внутренней части локтя, и излишние комментарии Андрею для понимания ситуации не понадобились.       После столь неоднозначного жеста Миша, на удивление Князева, повёл себя как-то очень уж странно: резко встрепенувшись, он схватился за полы своего плаща, присаживаясь при этом на край кровати, ногтями неаккуратно и рвано начиная распарывать нитки, которые скрепляли саму кожу и нижнюю подкладку. Андрей никак ему не препятствовал, лишь увлечённо наблюдал, при чём делая это издалека, будто бы боясь приблизиться, к тому же Горшенёв выглядел на удивление очень настойчив в отношении своих действий. Завершив варварские манипуляции с предметом гардероба, бандит вынул из специально сшитого внутреннего тайного кармана маленькую прозрачную капсулу размером с две продолговатые таблетки, доверху заполненную белым порошком.       Князев сразу же напрягся, наблюдая за тем, как в глазах товарища мелькнуло нездоровое желание, сравнимое с жадностью изголодавшегося волка, однако по первому же требованию Миши он дёрнулся с места, направляясь в ванную за аптечкой первой помощи. Открывая настенный шкафчик, прикреплённый над раковиной, извлекая оттуда запечатанную стерильную пачку со шприцом и прикреплённой к нему длинной тонкой иглой, Андрей лишь частью своего мозга осознавал, что именно он делал и с чем помогал Горшенёву, остальной же просто послушно исполнял приказы, плодя опустошённость и вакуум.       Парень взвешивал очень много вещей в данный момент, хороших и плохих. Дальнейшие события в их жизни могли стать последними, и было понятно, почему Миша так на них реагирует. Из шести дней, проведённых с Горшком, Князев всё же понял о нём кое-какую важную вещь: внешняя грозная сила и злость была лишь гримом, неумело скрывающим израненную уколами и изрезанную ненавистью душу. Вроде как в Библии писалось, что Бог создал Землю за шесть дней, а на седьмой решил немного отдохнуть (цитата не точная), и Князеву очень не хотелось, чтобы Бог и в этот седьмой день решил слегка наплевать на свои земные дела и заботы. Парням в скором времени может понадобиться любая помощь.       Через какое-то время всё же вернувшись в комнату с уже открытой пачкой от шприца в руках, он увидел, как Миша заканчивал подогревать наркотик на чистой, правда успевшей закоптиться снизу, ложке, принесённой сюда с завтраком. Горшок лишь краем глаза смотрел на сконфуженного парня, который не был до конца уверен, как всё должно было происходить, и что с ним будет во время непосредственного процесса. То, что Князев пробовал до этого всё-таки не включало в себя использование колюще-режущих, а потому ему было слегка боязливо в себя что-то втыкать, и Горшенёв это сразу же заметил.       Поманив свободной рукой Андрея к себе, бандит спокойно принял шприц, откладывая его на тумбочку рядом с кроватью, при этом лицо его выражало чудное спокойствие, что всё-таки внушало определённую долю доверия, такому обаятельному человеку просто нельзя было не ввериться. Затем Миша на удивление крайне аккуратно стянул со своих штанов ремень, при этом прихватывая правую руку Князева за кисть, разворачивая её внутренней стороной вверх и указывая замотать импровизированный жгут чуть выше локтя.       Поразительно, насколько пассивным мог быть Андрей, особенно в стрессовых ситуациях, когда каждое твоё движение могло повлиять на конечный результат. Но парню, похоже, с той же поразительностью было гораздо проще просто плыть по течению, и этот факт грыз его изнутри, вырываясь наружу лишь изредка, когда его жизнь была на волоске от неминуемой и пугающей своей неизбежностью гибели. В остальном же можно было воспользоваться просты правилом «дают — бери, а бьют — беги». И именно это происходило прямо сейчас, в московском отеле, двухкомнатном номере, на небрежно заправленной кровати, на которой Андрей десять часов назад впервые переспал с мужчиной, который шесть дней назад чуть его не застрелил. Картина маслом.       Всё складывалось слишком быстро для него, и он был не в состоянии удержать этот несущийся поезд. Особенно сложно стало контролировать ситуацию, когда тонкая металлическая игла под углом раздражающе медленно вошла в набухшую от давления вену, и произошло это так непривычно больно, что Князев неосознанно дёрнул рукой в свою сторону, дабы уйти от болезненного прокалывания, но Миша держал всё поразительно крепко, да так, что по спине парня резко пробежал холодок. Возможно это было связано ещё и с тем, что наркотик разливался по синим венам довольно быстро, замещая кровь сладким ядом, а мозг активно начал вырабатывать всевозможные гормоны счастья.       Ноги Андрея сразу же подкосились, а потому он в срочном порядке переместился на мягкую кровать, касаясь трясущимися пальцами места укола, пока Горшенёв к этому моменту уже небрежно стягивал с парня затянутый на руке ремень, лишь изредка поглядывая, всё ли с Князевым хорошо. А хорошо ему было. Мысли улетели куда-то далеко, за облака, атмосферу, стратосферу и дальше, в бесконечные глубины космоса, манящие своей неизвестностью и свободой, той самой, которую Андрей желал постичь уже больше месяца. Кровать казалась мягче пуха, а голова в кои то веки перестала гудеть от урагана мыслей, оставляя место лишь единению со своим нутром, которое уже очень давно ему осточертело, но сейчас казалось лучшим другом, вечным товарищем по несчастью.       Уставившись в серый потрескавшийся потолок, Князев наблюдал, как буквально у него на глазах тонкие рваные трещины заполнялись вязкой жидкостью, по цвету напоминавшей полупрозрачную кровь, и со временем её накапливалось так много, что она начинала капать прямо на лицо Андрею, доставляя жуткий дискомфорт, попадая в глаза, затекая в нос и рот, на волосы и в углубление ключицы. Когда горькая и металлическая на вкус жидкость заполнила почти весь рот парня, дышать ему стало до такой степени тяжело, что лёгкие сводило в безумно болезненном спазме, а потому он непроизвольно потянулся к своей тонкой шее, обхватывая её ноющими пальцами, непреднамеренно оставляя на коже красные следы.       Почувствовав на тыльной стороне ладони чужие мягкие прикосновения, Андрей слегка расслабил руку, фокусируя взгляд на своём соседе по кровати, который уже давно отбросил пустой шприц куда-то в угол комнаты. На лице Миши сияла самая чистая и искренняя улыбка, которая в трезвом состоянии у него даже и не намеревалась возникать, и видеть его таким счастливым казалось Андрею величайшим чудом. Жаль только, что это чудо резко исчезало, стоило только исчезнуть и очередной дозе.       Андрей точно не знал, что должно было происходить прямо сейчас, однако по его скромным ощущениям эффект был крайне схож с опиумом, который парень попробовал, ещё будучи студентом Реставрационного училища, когда на летний трудовой лагерь ему по распределению пришлось поехать в отдалённые уголки России, ближе к Китаю, откуда красный мак в те годы активно начинал литься рекой. Траву, что удивительно, он попробовал намного позже, примерно через год, когда все документы на отчисление уже были им поданы.       Именно тогда он нарисовал свой первый и, похоже, последний настоящий рисунок, который ему нравился и которым он гордился — пень с человеческим лицом и широкой улыбкой, шея которого была надрезана. Он был пугающим и уютным одновременно, и это было именно то, чего Андрей и добивался. Тогда-то к нему и пришло осознание, что то образование, которое он получал, ему было абсолютно не нужно. Он стремился к другому, желал другого, мечтал о другом. О чём-то более высоком, чем работа в музее или школе учителем изо, о чём-то, где он может реализовать себя полностью, где его таланты оценят, а стихи будут цитировать ещё десятилетиями после.       Так он и заснул: со всепоглощающими мыслями о лучшей жизни, прижимая к себе что-то тёплое, родное, домашнее и уютное. И спал он крепко.

***

      Когда Андрей разлепил свои сонные тяжёлые веки, то первое, что он увидел, это была затемнённая фигура Миши, которая мягко очерчивалась бьющими из окна серебряными лучами восходящей луны. Руки парня ломило, как никогда до этого, а пальцы то и дело хрустели при каждом лишнем движении, давая знать о раздирающей усталости, но Горшенёва, похоже, ничего из этого особенно не волновало — он привык к таким последствиям. Стоило только Князеву приподняться на предплечьях над кроватью, как бандит моментально среагировал, лишь на четверть поворачиваясь к Андрею, хищно улыбаясь и сверкая своими мистическими глазами.       — Как тебе? — голос его осел, как после продолжительного крика, только вот насколько парень помнил, Миша всё то время, пока Князев пытался разобраться в себе вместо получения кайфа, особой активностью не отличался.       — Так себе, знаешь, — неуверенно, зато очень даже честно, ответил Андрей, выдавливая из себя усталую улыбку, — я, пожалуй, остановлюсь на сигаретах и алкоголе. Это, конечно, не совсем ЗОЖ, но и большего мне и не надо.       — Ладно, это уже не так и важно, — Горшок махнул на ситуацию рукой, явно недовольный тем, что Андрей не понял глубинную суть произошедшего, которую так старательно закладывал в сие действо Горшенёв, — Поднимайся. У нас есть двадцать минут до прихода моего брата, так что поспеши.       Вновь не став спорить с товарищем, Князев с усилием начал активные действия, которые давались ему не так хорошо, как обычно, всё же наркотическое похмелье давало о себе знать больше, чем того требовал организм парня. Однако, на большое удивление, Андрей умудрился вложиться в данный ему промежуток времени, стоя как солдат с жуткой ноющей мигренью наготове уже через четверть часа.       — Мишка, — ни с того ни с него изрёк Князев с глупой улыбкой на лице, в ожидании, пока Горшенёв зашнурует свои высокие берцы около входной двери.       — Ты это чего, — смущённо пробубнил себе под нос бандит, отводя свой кофейный взгляд в сторону от собеседника, при этом улыбаясь лишь уголками губ, пребывая в довольно амбивалентных ощущениях по поводу такой новой клички.       — Очень мило звучит просто. Тебе подходит, — и Андрей искренне по-дружески рассмеялся, смотря на то, как Мишка на глазах краснел как варёный рак, при этом всё также натянуто улыбаясь, не в состоянии среагировать иначе.       Прервала их идиллию неожиданно распахнувшаяся дверь, чуть не сбившая с ног Горшка, благо он вовремя среагировал на резко возникшее перед его лицом препятствие. В проходе появился Алексей во всей своей ужасающей красе, нервно оглядывая то улыбающегося Князева, то Мишу, который старательно потирал свой слегка ушибленный нос. Глубоко вдохнув, вошедший сменил свой взгляд на более суровый и строгий, при этом обращая всё своё внимание исключительно на Андрея.       — Ренегат тебя уже заждался.       Четырёх слов Алексею с лихвой хватило, чтобы привести Князева в состояние дичайшей паники и тремора — удивительная семейка, ничего не скажешь.