Some Sunsick Day

Never invite me over ever again, Just kidding, please do! I really wanna hang out with you. But fuck you! You're so old, dude! Like seriously, what do you think you're doing? Your hands are so big and you're sooo talll, wooowww, You know I kinda wish I had let you do that one thing that one time, But in retrospect it would've been a bad idea, 'cause you don't care about me, and like, I care about you, so that's bad… …Never invite me over ever again, Just kidding, please do! I really wanna make out with you. Вздрогнув, Сириус проснулся — в горле саднило от ночной мольбы о пощаде, а на губах все еще был призрак его кошмара. Мокрые от пота волосы липли к голове, к вискам, а простыни свернулись вокруг него, словно ловушка. Его сердце глухо билось о грудную клетку, пока он хватал ртом воздух, а руки все еще инстинктивно тянулись, чтобы оттолкнуть землю, которая смыкалась вокруг него. Вылезая из кровати, он стянул с себя влажные простыни и, покрытый каплями пота, со скрипом открыл дверь, молясь не разбудить соседей. Он побрел на кухню, и ужасы ночи все еще впивались в его память своими длинными темными ногтями — поэтому, когда он споткнулся о неуклюже выставленную ногу Ремуса Люпина и упал лицом на ковер, все, на что его хватило — это приглушенное «блять», все еще хриплым от криков голосом. — Черт, — прошептал Ремус, помогая ему подняться. Его крепкие руки, сжимая скользкое от пота плечо Сириуса, пустили мурашки по его спине. Ощущение физического контакта с человеком, пальцы на руке, где только мгновения назад его касался Орион, заставило что-то щелкнуть в его мозгу и оттолкнуть Ремуса дрожащими руками. — Просто осторожнее, окей? — вырвалось из него, и он двинулся дальше по коридору на кухню, тут же пытаясь стереть из памяти это выражение боли и раздражения, которое он успел разглядеть на лице Ремуса даже в темноте их гостиной, залитой лунным светом. Он налил себе стакан воды и склонился над раковиной, отчаянно пытаясь прийти в себя. Прохладная жидкость приятно скользнула по горлу. Голоса Ориона и Вальбурги по-прежнему звенели в ушах, как гвозди по грифельной доске, жестоко гармонируя с плачем Регулуса у двери и воплями боли Сириуса. Достаточно, сказал он себе, опираясь на столешницу и опуская голову. — Ты в порядке? — спросил Ремус, появившийся в дверном проеме. Сердце Сириуса сжалось от выражения искренней озабоченности на его лице, от того, как искривились губы, что он кусал своими очаровательными кривыми зубами, а его янтарные глаза смотрели на него беспокойно. Сириус почувствовал тошноту, будто бы от вины, которая начала зарождаться в его желудке — потому что это было именно то, чего он не хотел, чтобы Ремус увидел. Он всегда пытался это скрыть, но где-то на подсознательном уровне понимал, что Ремуса Люпина обмануть будет труднее. Сириус провел рукой по липким волосам. — А ты любопытный, да? Не двигаясь, Ремус пожал плечами. — Я в порядке, — коротко ответил Сириус, наливая еще один стакан и выпивая его залпом. — Думаю, я приболел. Лихорадка, понимаешь? Ремус что-то уклончиво ответил, все еще пристально глядя на Сириуса, который вздохнул, разочарованно осознавая свой полуобнаженный внешний вид и затрудненное состояние дыхания. Тишина была оглушительной. Сириус почувствовал, как его сердце, что только-только начало успокаиваться, снова ускорилось. Это был их с Ремусом первый момент наедине с того разговора, и он, всего лишь его стройные очертания в дверном проеме, обрамленные лунным светом, льющимся из окна в гостиной, как в гребаной сказке, заставили сердце Сириуса подпрыгнуть. Он стоял, тяжело дыша, сжимая в руках мокрый стакан, в одних пижамных штанах, и не мог не почувствовать, как весь он превращается в лужицу при виде человека перед ним, небрежно облокотившегося на край проема, в одежде, в который он был в клубе. И пахло от него тоже клубом — ночью и музыкой, сладким пульсирующим дыханием «Virgo», вплетенным в волокна его дурацкой зеленой рубашки, которую он так часто носил. Сириус видел его ключицу так же ясно, как в первый раз, когда они нормально поговорили, и ему ничего так не хотелось, как просто держаться за него, обнимать его, целовать, провести по груди грубыми пальцами, покрытыми мозолями от многолетних кистей и гитарных струн. Господи, Сириус ненавидел то, что происходило в его голове — как его мысли прыгали и, черт возьми, сталкивались друг с другом и с ним самим, заставляя его хватать ртом воздух, нуждаясь в чем-то спокойном, в чем-то стабильном, что держало бы его, пока худшее не окажется позади. Все всегда было плохо, но когда он просыпался от кошмара, было, блять, намного хуже. Он жаждал вырваться из этого тумана, нуждался в чем-то, что разрежет его, словно ножом мясника. И Ремус стоял прямо перед ним, угловатая фигура с приподнятыми бровями, прислонившись к дверному косяку, будто ему было наплевать, и Сириус знал абсолютно точно, что ему нужно сделать. Пошел ты, Ремус Люпин, подумал Сириус, пересекая кухню и чувствуя босыми ногами прохладу деревянного пола, схватил Ремуса, толкнув его к стене, возможно, слишком сильно, и прижался к нему губами, остановившись лишь на мгновение — дождаться одобрения Ремуса, чтобы тот поцеловал в ответ. И, конечно, он поцеловал его, уверенно и настойчиво, но жар ночи и страсть в его затрудненном дыхании пронзили Сириуса насквозь, и он прижался сильнее, наслаждаясь контролем ситуации и обхватив руками тонкое лицо Ремуса, прижимаясь теплыми, отчаянными губами к его. Ремус разорвал поцелуй, его рука — на груди Сириуса. — Тебе не нужно целовать меня, чтобы заткнуть мне рот, — прошептал Ремус, и его рот был так близко, что Сириус мог буквально почувствовать его дыхание: свежесть воды из-под крана и легкий запах сигаретного дыма. — Я не хочу использовать тебя. Сириус молча покачал головой и снова поцеловал Ремуса, который прильнул к нему и положил руки на затылок, нежно поглаживая кожу головы большим пальцем. Какое-то время они стояли так, запутавшись в объятьях, пока не пришлось снова разорвать поцелуй. Ремус моргнул. — Серьезно, Сириус. Если что-то не так, ты можешь рассказать мне. Сириус почувствовал, как злость накрыла его так же неожиданно для него самого, как и для Ремуса. Он должен быть маяком, а не гребаной бурей. Подняв руки, Сириус шагнул назад, разочарованно кривя губы. — Оставь это, понятно, Ремус? — прошипел он, голосом жуткого призрака своего отца. — Мы трахаемся или нет? У Ремуса отвисла челюсть, а брови взлетели до линии волос. — Господи, Бродяга, какого черта… — О, неважно, — сплюнул Сириус, протискиваясь мимо мужчины, в отчаянии неспособный унять яростную дрожь в груди, как бы ни старался. — Просто отвали, хорошо? В следующий раз держи ноги при себе. Это моя квартира. С этими словами он рванул в свою спальню, не слишком беспокоясь о том, насколько громко хлопнула дверь в ночное время. Он упал на кровать, с ноющими от ярости венами, горящий огнем страха, поскольку сон все еще пульсировал в самом его существе. К глазам подкатили слезы, когда он уставился на изображения Луны на потолке, после чего закрыл лицо руками. И с закрытыми глазами он не увидел созвездий. Он увидел Ремуса вместо них, его красивое, обрамленное лунным светом лицо, искривленное от боли и отвращения, когда пьяные ото сна слова Сириуса прогремели на кухне. Следующая суббота пролетела в мгновение ока. Магазин, как обычно, был забит, на занятия Сириуса по искусству записывались все больше и больше, а листы заказов становились все длиннее и шире на разлинованной бумаге. Сириус натянул рубашку, темно-синюю под цвет глаз, и расстегнул свою фирменную пуговицу, обнажив созвездие на груди. Он вздохнул, глядя на свое отражение и понимая, насколько вымотанным он выглядит: глаза, окруженные синим и фиолетовым, изможденное лицо со впалыми щеками. Он должен быть счастлив — он сделал себе имя в мире искусства, его работа хорошо оплачивалась, и впервые в его жизни все шло гладко. Но он не мог вытащить Ремуса из головы. Ему казалось, что он одновременно знал о мужчине все и ничего — он видел его шрамы, практически даже мог представить их сейчас, видел сверкающую изорванную плоть в раскаленном освещении паба. Он целовался с ним — несколько раз, черт возьми — и все еще ощущал призрак теплого тела Ремуса, прижимающегося к нему в «Virgo». Но Ремус все еще был незнакомцем, верно? Какова была его страсть в жизни? Его любимый цвет? Есть ли у него домашнее животное? Господи, где он, в конце концов, живет? Сириус выругался на себя. Именно такие мысли заставят тебя привязаться, Сириус. Перестань зацикливаться на нем. Хватит. Но он не мог. Весь съежился внутри, думая о том, как разговаривал с ним неделю назад, в темной и холодной в свете Луны кухне, их прерывистое дыхание и отчаянные поцелуи, будто Ремус был лекарством, наркотиком, противоядием от яда ночи. И Сириус ненавидел это. Он не мог — не должен был — полагаться на кого-то, кроме Джеймса и Лили. И даже они не знали всего о его мучениях, или, может, просто притворялись, что не знали. Сириусу нужно было быть независимым — достаточно было того, что он опирался на своих лучших друзей. Никто не собирался быть его гребаным противоядием. По крайней мере, не Ремус Люпин и эта маленькая симпатия Сириуса к нему. Ему нужно было напиться. — Джеймс, открой дверь? Это, должно быть, Ремус, — крикнула Лили с кухни, наливая шоты, и Сириус поперхнулся, держа в руках кружку черного кофе, что он налил себе. — Что здесь делает Ремус? Мы никого не приглашаем на препати, — прошипел Сириус, на что Лили закатила глаза. Это было не совсем правдой — иногда с ними были Доркас и Марлин, но это было особенным знаком дружбы — чтобы кто-то за пределами их троицы был приглашен в эту квартиру до начала тусовки. — Мне и Джеймсу он нравится, — прошипела она в ответ, как раз перед тем, как Джеймс зашел на кухню, сопровождаемый Ремусом, который, как обычно, выглядел непринужденно незаинтересованно, спокойный, как удав, привычно устроив свое тощее тело у двери. Сириусу захотелось его поцеловать. — О, и Гид и Фаб придут сегодня, — добавила Лили, раздавая рюмки всем, включая разъяренного Сириуса. — Что? — воскликнул он, чуть не расплескав водку ей на руку. — Почему? Ну ебаный же пиздец. Сириус ненавидел Фабиана Пруэтта. Правда ненавидел. Джеймс и Лили тоже ненавидели, но по просьбе Сириуса держали рты на замке. Никто, кроме них троих и близнецов Пруэттов, не знал, что конкретно Фабиан сделал Сириусу, и он намеревался хранить это в тайне и дальше. — Боже, мне реально нужна была хорошая ночь сегодня. Вот же невыносимый придурок, — Сириус провел руками по волосам, закинув еще одну рюмку на удачу. Он почувствовал, как на лбу выступили капельки нервного пота. Он видел Гидеона и Фабиана примерно раз в пару месяцев, когда ничего не подозревающий Кингсли умолял их прийти и потусить с ними. И обычно, когда они соглашались, ночь проходила в атмосфере ненавистных вглядов между четой Поттеров и близнецами Пруэттами и заканчивалась тем, что Джеймс, которого старались остановить Лили и Сириус, пытался оттащить Фабиана в какой-нибудь угол «поговорить» — как правило, с кулаками. Ремус пожал плечами, взял со стола рюмку и осушил ее — Сириус смотрел на это практически с благоговением. — У вас есть чай? — спросил он Сириуса, когда Лили и Джеймс ускользнули пить на диван, и Сириус почувствовал, как сердце застучало у него в горле. Он отчаянно хотел, чтобы его соседи вернулись, чтобы были их буфером, каким-то физическим барьером, бастионом здравого смысла, чтобы он не бросился на Ремуса прямо здесь и сейчас на этой самой кухне. — Э-э… чай? — переспросил Сириус, наполовину сбитый с толку абсурдностью просьбы и частично отвлеченный тем, насколько открытым был воротник рубашки Ремуса. — Да, — медленно повторил Ремус с улыбкой. — Чай? Я бы хотел выпить чашку перед выходом. — Ты из странных, да, Луна… эм, Ремус. — Сириус невольно улыбнулся, поворачиваясь к шкафу, где Лили хранила свои травы. — У нас есть, э-э… мандариновые специи, ромашка и апельсин, малина и… лимон, да, умиротворяющая смесь, что бы это ни было, перечная мята… Задохнувшись, Сириус потерял голос, когда почувствовал рядом Ремуса, потянувшегося за одной из коробочек — бордовой упаковкой с надписью «Ванильный чай». Его губы изогнулись в его любимой глупой ухмылке, а его тело было все еще слишком близко к Сириусу, который вытянул шею, чтобы посмотреть на лицо с янтарными глазами, что глядело на него сверху вниз привычно озадаченным взглядом. Сириус вздохнул, и Ремус тихо заговорил. — Знаешь, ты все еще можешь звать меня Лунатиком. Затем он отошел, чтобы поставить чайник, спрашивая, где стоят кружки. Сириус передал ему чашку, и все его тело гудело от их близости, пока рот был плотно закрыт, а жалкие оправдания ползли по языку. — Прости меня, — только и сказал он, пожав плечами. — Я был в плохом настроении. На той неделе. Сонный и больной, понимаешь? Что-то напевая себе под нос, Ремус заваривал чай длинными руками и на мгновение взглянул на Сириуса, прежде чем вернуться к напитку. — Как лихорадка? — спросил он, не поднимая глаз, чему Сириус был бесконечно рад — его лицо покраснело, когда он залез на столешницу, наблюдая за действиями Ремуса. — В порядке, — пробормотал он, размахивая ногами в попытке изобразить беспечность, и Ремус наконец улыбнулся ему, склонив голову и поднося кружку к губам. — Ну, тогда я полагаю, я тоже в порядке, — сказал он у самого края чашки, его лицо было затуманено поднимающимся от чая паром. Сириус почувствовал, как сжалось сердце и скрутился желудок, бесконечно расстроенный спокойствием Ремуса, его невозмутимостью, тем, как он лениво изучал Сириуса, когда он так привык, что люди подлизываются к нему. Сириус не знал, что сказать, и, привыкший заполнять тишину первым, что приходило в голову, спросил: — Ты останешься сегодня? Подавившись чаем, Ремус опустил чашку, и горячая жидкость слегка разлилась на столешницу. Осознав, что сказал, Сириус смутился. — Черт, нет. Не в этом плане. Я просто имел в виду, что мы, как обычно, делаем афтепати. Я имел в виду… черт, нет… Ремус махнул рукой, его глаза все еще слезились. — Я знаю, что ты имел в виду. Все в порядке. Сириус простонал, и Ремус пришел в себя, рассмеявшись. — Почему всегда здесь? — спросил он, потянувшись за чашкой и вернувшись в свое ужасающе спокойное состояние. — Самая большая квартира, я думаю. — Сириус пожал плечами, после чего смутился, когда лицо Ремуса вспыхнуло. — Большая, потому что мы живем втроем… Ремус кивнул. — Так ты остаешься? — подтолкнул Сириус, чувствуя напряжение в мышцах. — Скорее всего, нет, — ответил Ремус, потягивая чай. — Калипсо будет скучать по мне. Желудок Сириуса бухнул вниз. — Калипсо? У тебя… девушка? Ремус откинул голову назад и рассмеялся. Свет кухни упал на его кадык и красивый изгиб горла. — Калипсо — моя кошка, — сказал он, все еще ухмыляясь. — Оу! — Сириус чувствовал себя очень, очень глупо. Это ответ на твой вопрос ранее. Значит, у него есть домашнее животное. — Да, она прелесть. Она со мной с тех пор, как я переехал. — Когда ты переехал? — уточнил Сириус, после чего сразу же одернул себя. Он приводил в жизнь свои пророческие размышления: он собирался узнать все о Ремусе Люпине, а затем неизбежно продолжать мечтать о том, чтобы переспать с ним. — Два года назад, когда мне было девятнадцать, — ответил Ремус. Сириус кивнул — он уже знал, что Ремусу 21 год, его день рождения в марте. Сириусу исполнилось 22 два месяца назад, в ноябре. — То есть в Лондоне ты только два года? — Да, — сказал Ремус, усаживаясь на столешницу напротив. — До этого жил в Уэльсе. — Ты не учишься в университете, или что-то вроде того? — спросил Сириус и тут же пожалел об этом. Не все хотели поступать в универ, да и не все могли себе это позволить. — Учился, — просто ответил Ремус, и Сириус удивленно взглянул на него, чувствуя себя неловко. — Правда? — Сириус проклял свой развязанный язык. Ремус несколько дрогнул в лице, но тут же выпрямился. — Я бросил учебу после первого курса, — пожал он плечами. — Получал степень в области образования, но … Он замолчал, его лицо едва заметно побледнело, и Сириус не сдержался. — Универ — отстой, — вставил он, заработав этим смешок от Ремуса. — Никогда даже не парился об этом. Ремус кивнул, слушая, и Сириус, наконец, почувствовал себя легко. — Я провожу занятия по искусству в задней «Full Moon», — продолжил он. — Думаю, когда-нибудь хотел бы иметь собственный магазин. Сириус мог иметь его и сейчас, у него было более чем достаточно денег, но он был счастлив там, где находился. Кроме того, он не мог управлять им в одиночку. — Да? — пробормотал Ремус, допивая чай. — Что бы ты продавал? — Вибраторы, — моментально ответил Сириус, наслаждаясь выражением лица Ремуса. — Может быть, еще кокаин. Развеселившись, Ремус покачал головой, и Сириус почувствовал, как улыбается в ответ, теплое чувство просочилось в его желудок. — Я бы продавал свои работы, очевидно, и оставил бы студию в задней для занятий. А потом хотелось бы иметь музыку и книги на витринах. — Мне это нравится, — просиял Ремус. — Звучит здорово. Сириус неловко рассмеялся, застенчиво опустив голову. — А что насчет тебя? Какова цель? Улыбка Ремуса слегка померкла, и Сириус почувствовал досаду на себя за то, что снова затронул трудную тему. Он не знал, что сказать, поэтому принялся жевать губу. — Думаю, цель всегда была стать учителем, — начал он размеренно, и Сириус понимающе кивнул. — Но чего я на самом деле всегда хотел — это мой собственный книжный магазин. Люблю читать. — Ты похож на любителя почитать, — кивнул Сириус, наливая себе колу, только чтобы чем-то занять руки. — О да, — ответил Ремус. — Калипсо получила свое имя из греческой легенды. Сириус фыркнул. — Конечно. Одиссея? — Еще бы, — подмигнул Ремус, и желудок Сириуса сделал сальто. — Какие книги ты обычно читаешь? — О, любые, — сказал Ремус, задумчиво глядя в потолок. — Я люблю все книги, правда. Мне нравится вся эта греческая тема, знаешь. Классика и все такое. Но на самом деле — что угодно, что мне удастся достать. — Ботаник. — Хей! — он указал на Сириуса, громко смеясь. — Каждому свое. Еще я играю на гитаре. — Серьезно? — Сириус подался вперед, приятно удивленный. — Я тоже! — Никогда не видел гитару в этой квартире! — О, — Сириус откинулся назад, лениво потягиваясь. — Ты думаешь, я позволю этим грязным обывателям прикоснуться к моему сокровищу? Он в моей комнате. — Он? — Ну же, Ремус! Я назвал тебе его имя пару недель назад! Ремус задумчиво сморщил лицо. — Э-э… Саймон? — Нет, — Сириус взмахнул серебристым кофейником. — Это Саймон. Гитару зовут Берти. — А, точно, — серьезно кивнул Ремус, и Сириус кинул в него полотенце. — Stratocaster, да? Довольный, Сириус кивнул, и полотенце прилетело ему обратно. Он показал Ремусу средний палец. — Я покажу тебе его как-нибудь, когда буду немного трезвее. — Отлично, — протянул Ремус. — И я когда-нибудь сыграю тебе песню о любви на своей. У меня, правда, не Stratocaster. Сириус отмахнулся. — Это неважно. Тишина между ними была приятной, но Ремус прервал ее. — Думаю, это был наш самый долгий разговор за все время, — сказал он, и Сириус пробурчал в знак согласия. — Скажи, Сириус, какой твой любимый цвет? — Мой? — Сириус рассмеялся, примеряя задумчивое выражение лица. — Мне нравится темно-синий, хотя у меня много черных вещей. Черный и синий. — Мой — зеленый, я думаю. Может быть. — Может быть? — Ну, до тех пор, пока они не найдут новый цвет, конечно. Сириус расхохотался. — И как бы ты его назвал? — Зависит от обстоятельств. — От каких? — Ну, на что он будет похож, идиот. Очевидно. — Эй! — Сириус поднял руку, грозясь кинуть яблоко Ремусу в голову. Ремус поднял руки в притворной капитуляции. — Я бы назвал его Берти, — улыбнулся он. «Virgo» заполонила разрастающаяся масса томных тел, плавно передвигающихся вокруг уже подвыпившего Сириуса, который прокладывал себе дорогу к бару локтями, будучи вынужденным вызваться принести напитки. Он собирался танцевать — подальше от близнецов Пруэттов, устроившихся за их столом и занятых разговорами с остальными, намеренно избегая кипящих взглядов Джеймса Поттера. Сириус со звоном поставил ром и колу на стол, пригубив свой напиток, и Джеймс с благодарностью тоже взял один. — Спасибо, Бродяга. Это… — Двойная порция? — ухмыльнулся Сириус, манерно откинув волосы назад. — Тебе ли не знать, Джеймси? Джеймс улыбнулся и сделал глоток. Его лицо уже было горячим и красным. — Бродяга, моя самая прекрасная вторая половинка, — начал он, выползая из кабинки. Демонстративно поклонившись, он протянул руку в аристократической манере. — Позволишь? Сириус радостно хихикнул, принимая руку лучшего друга, и потащил его к танцполу, решительно настроенный держаться как можно дальше от Фабиана и — самое сложное — от Ремуса. Джеймс танцевал с грацией подвыпившего деда, и Сириус смеялся, кружа по площадке и не беспокоясь о неуклюжести движений. — Тебе место на поле для регби, Сохатый, — прокричал Сириус в ухо другу, заработав тумак по голове. Ослепительно улыбнувшись, Сириус отвернулся, наслаждаясь океаническим потоком фигур, которые, словно море, бились о скалы эйфории. Музыка была громкой, энергия шипела, и тело Сириуса гудело и пульсировало от басов и мигающих огней, которые, казалось, замедляли время. Но как бы ни хотел, он не мог насладиться всем этим сполна, потому что все, чего он прямо сейчас хотел — это оказаться в объятиях холодных рук Ремуса, танцевать с ним, прижимаясь друг к другу и рассоединяясь, словно магниты, чувствуя экстаз гудящей толпы в равной степени внутри себя и друг от друга. Он подумал, не спросить ли Джеймса, где Ремус, но не хотел показаться настолько отчаявшимся. И, кроме того, он бы, скорее всего, зацеловал бы его до чертиков, учитывая количество алкоголя в его крови и то, как атмосфера клуба заставляла его себя чувствовать. Приятный танец был грубо прерван, когда волна холодной жидкости хлестнула его спереди. Несчастный Джеймс стоял с двумя пустыми стаканами, настороженно глядя на лучшего друга, облитого алкоголем. — Сохатый, ты придурок! — Сириус перекрикивал музыку, и Джеймс виновато пожал плечами. — Прости, Бродяга! — крикнул он в ответ, и Сириус покачал головой, легко пнув его по руке. Ему всегда было трудно злиться на Джеймса. — Я пошел отмываться, — известил он сквозь гремящие басы, и Джеймс — или хорошо умел читать по губам, или же его просто это не волновало — кивнул, снова теряясь в толпе по пути за новыми напитками. Сириус поморщился, когда холод просочился к коже сквозь взмокшую переднюю часть его рубашки, и пробрался сквозь танцующие тела, игнорируя недовольные вопли, брошенные ему вслед. Сириус плечом толкнул дверь туалета для инвалидов, под действием алкоголя решив, что тот, должно быть, был пуст. Он стянул рубашку, пьяно уставившись глазами в пол, и принялся очищать ткань. Ему не было холодно, и он был почти рад случившемуся, поскольку его кожа блестела от пота, а затылок зудел от лихорадочного жара клуба. Продолжая проклинать Сохатого, он встряхнул рубашку и включил сушилку для рук. — Гребаный придурок с полным отсутствием координации, — пробормотал он себе под нос, держа рубашку под потоком горячего воздуха. — Эм… Сириус? — прозвучал голос позади него, и Сириус обернулся, чтобы увидеть Ремуса в расстегнутой рубашке и с взъерошенными волосами, неловко мнущегося рядом с очень красивым мужчиной, который — надо отдать ему должное — казался абсолютно невозмутимым, прислонившись спиной к стене и прикрыв чем-то грудь. С тошнотворной болью Сириус узнал его — Карадок Дирборн. — Черт, — пробормотал он, накинув рубашку и принимаясь за пуговицы дрожащими руками. Почему тебя это волнует? выругал он себя. Ремус, блять, не твой парень. Вы просто как-то раз поцеловались. Или два раза. Формально три раза, но это неважно. Ты сказал ему, что вы друзья. Изогнув бровь и скрестив руки на груди, Ремус тоже прислонился спиной к стене. Он казался нетерпеливым, осознал Сириус, и горечь подступила к горлу, несмотря на его внутренний диалог, который противостоял теперь его бурным, ревнивым мыслям. — Я уже ухожу, — сладко сказал он, и его голос сочился сарказмом. Через несколько секунд он вышел, хлопнув дверью, и направился в сторону курилки, отчаянно пытаясь разрядить это иррациональное напряжение, искрящееся в его венах. Зона для курящих, слава Богу, была пуста, и Сириус сидел один. Он курил уже третью сигарету, когда появился Ремус, гораздо менее растрепанный, чем ранее. — Всего десять минут, Лунатик? Все, на что тебя хватило? У Сириуса в крови было слишком много вялотекущего рома, чтобы думать о вежливости, но Ремус, беззаботно как всегда, пожал плечами, лишь слегка вспыхнув. — А тебе так интересно? — коротко ответил он, и Сириус только хмыкнул, затягиваясь сигаретой, чтобы избежать необходимости отвечать. Но, в типичной для Сириуса Блэка манере, он просто не мог прикусить язык. — Он был хорош, — сухо заметил он, выпуская дым изо рта. — Слишком хорош для тебя. Сириус не знал, почему он это сказал, и знал, что это должно было быть действительно неприятно. Но такова была его природа. Годы абьюза дома и почти десятилетие, будучи геем в гребаной элитной школе-интернате, сделали его язык острее, чем было необходимо. Он ненавидел, когда эта злобная часть его поднимала голову, но, как ебаная гадюка, она каждый раз бесконтрольно ускользала от него сквозь пальцы. Ремус тихо усмехнулся. — Не думаю, что ты в это веришь, Сириус. Сириус вскипел и докурил сигарету, зажигая следующую еще до того, как предыдущая коснулась земли. — Ты нихрена не знаешь. Ремус повернулся к нему. — Тогда в чем твоя проблема сейчас? Разумная часть Сириуса хотела разрядить ситуацию, отчаянно нуждаясь в легких дружеских отношениях, к которым они медленно приближались в течение нескольких недель. Но другая его часть думала — о да, наконец-то, черт возьми. Давайте разберемся. В груди Сириуса вспыхнуло раздражение: на Ремуса, за то, что разрушил до основания его личную жизнь — он не испытывал ни к кому искренних чувств с момента, как встретил его, и каждый раз после ночи с кем-то он лежал без сна и думал о глупом бариста; на Фабиана, за то, что вывел его из себя и пустил его пьянство в сферу злых эмоций вместо привычного веселья; и снова на Ремуса, которому было наплевать на Сириуса, и даже это наплевательское отношение в нем было красиво. Было бы гораздо легче, если он кружил Ремусу голову, заставляя его заискивать перед ним, умолять. Но это было вызовом — то, насколько Ремусу было все равно. Это кипятило кровь. — Ты. Ты моя ебаная проблема. Ремус рассмеялся, и Сириус удивленно посмотрел на него. Это было лицемерием с его стороны, он знал это, но эта злость, ледяной осколок стекла в его голосе удивили Сириуса. Он вспомнил их первую ночь в «Virgo», когда Ремус расквасил лицо гомофобу. Ремус не был одним лишь легким океанским бризом и прохладным безразличием. Но у Сириуса волосы встали дыбом, так он хотел драки. — Что? Ты завидуешь, Сириус? Сириус встал, выкидывая сигарету и чувствуя, как бурлит и шипит кровь в венах. — Что? Завидую? Тому, что ты каждые пять минут уходишь с кем-то поебаться? Не думай, что я не вижу тебя насквозь, Ремус. Лицо Ремуса стало как грозовая туча. Он подошел ближе. — Как будто ты не трахаешь все живое, что попадает в твое поле зрения? Сириус вздрогнул. — О, перестань, Сириус. Ты каждую ночь с кем-то, — Ремус обвиняюще указал на него пальцем. — Тебе потребовалось 10 недель. 10 недель, чтобы поцеловать меня. И теперь ты устраиваешь сцену из-за того, что застал меня с кем-то другим в туалете. Это просто жалко. Сириус сердито посмотрел на него, сжав кулаки. Вена на виске пульсировала, и на мгновение ему показалось, что его боевому хиатусу может прийти конец именно сейчас. — В этом все дело? С Фабианом? Ты спал с ним, не так ли? Сириус задохнулся — не только от абсолютной неточности догадки, но и от этой невероятной наглости, смелости. — Ты с кем, блять, думаешь, разговариваешь? — прошипел он, когда их разделяли какие-то миллиметры. — Ебаный трус, — прошептал Ремус в ответ. — В чем настоящая причина, что ты ведешь себя как сука со мной, Сириус? Почему ты такой злобный ублюдок? Что ты скрываешь, а? Орион забрался Сириусу в горло, полный решимости наконец попробовать крови. Ремус держал его в челюстях, но Сириусу хотелось расправы. Он прошипел сквозь стиснутые зубы: — Как будто ты не прячешь чертову выставку под рубашкой, Лунатик. Лицо Лунатика окаменело от шока. — Ты, блять, думаешь, что можешь просто прийти, ворваться в мою… — он толкнул Ремуса назад, — жизнь. И я позволю тебе топтать меня? Я храню свои секреты, а ты — храни свои, ясно? Ремус молчал. — Нахуй тебя, — выдохнул Сириус, и он больше не был уверен, где начинался он и где заканчивался Ремус. Они оба тяжело дышали, одни на темной освещенной фонарями улице, сигареты дымились на земле — оба были слишком пьяны и разъярены, чтобы загасить их должным образом. Сириус поцеловал его прежде, чем успел осознать, что он делает. Он целовал быстро и уверенно, прижимая Ремуса спиной к стене. Но Ремус был зол не меньше, и, схватив Сириуса за плечи, он резко развернул его и вжал в холодный бетон, отрывая его от земли и крепко сжимая запястья. Сириус вздохнул от удивления, но, вообще не расстроенный контролем Ремуса, позволил ему. — Бродяга, — прошептал Ремус ему в губы, едва разрывая поцелуй, и Сириус, все еще пьяный от ярости, бурлящей в его венах, прикусил его нижнюю губу и сжал плечи Ремуса, чувствуя, как его накрашенные ногти впиваются в него. — Господи, вы двое, — раздался голос Джеймса у входа в клуб, и они, все еще задыхаясь, оторвались друг от друга. Момент был разрушен, как кусок стекла, расколотый надвое. Ремус попятился, его кожа блестела от пота, а полные разочарования янтарные глаза потемнели. Сириус тяжело дышал, все еще сжимая кулаки, не зная, кричать на Ремуса или просто снова поцеловать его. Джеймс неодобрительно покачал головой и, взяв лучшего друга за руку, повел его обратно в клуб. — Честное слово, Бродяга, — вздохнул он, когда Сириус вырвался из его хватки. — Просто давай поторапливайся. Компания вернулась в квартиру с коробками пиццы в руках, но Сириус был значительно мрачнее, чем когда уходил. Гид и Фаб ушли, спасибо и на этом, и Кингсли с Питером тоже. Доркас и Марлин устроились у кофейного столика, Джеймс и Лили размахивали пиццей, а Ремус и Мэри погрузились в разговор. Внутри Сириуса все кипело, и он направился на кухню, чтобы выпить. Он порылся в шкафах, мысленно проклиная своих соседей по квартире за то, что они не купили больше алкоголя. Они всегда беспокоились о нем — что он пьет слишком много или что он пьет в одиночестве. Ему, черт возьми, не нужна была жалость, ему нужен был лишь стакан жидкой удачи. Вздохнув, он встал у кухонного окна, приоткрыл его и дрожащими пальцами зажег сигарету. Смеясь, вошли Ремус и Мэри, и Сириус почувствовал, как волосы у него на затылке встали дыбом. Он изогнул бровь, глядя на пару. Мэри улыбнулась ему в блаженном неведении. — Все в порядке, Сири? — спросила она. — Ремус сказал, что у Лили есть отличная чайная коллекция. — Неужели? — ответил Сириус, делая долгую затяжку — он решил сделал как можно глубокий вдох, не повышая голоса. Его передние зубы нетерпеливо щелкнули. — Может, Ремус покажет тебе свою коллекцию в его собственной квартире? Ремус вздрогнул, закусив губу. — Ну же, Сириус. У вас в любом случае самая лучшая. Не так ли? Сириус глухо рассмеялся. Мэри переводила взгляд с одного на другого, будто следила за теннисным мячом, и нервно возилась с ногтями. — Ты что, завидуешь, Лунатик? — сказал Сириус, с горечью повторяя слова Ремуса. Краем глаза он видел, как ускользнула Мэри, но ему было все равно. Раздражение потрескивало и шипело в комнате — электрическое, статическое. — Чему же? М? — О, я не знаю, — ответил Ремус, опираясь на столешницу и помешивая чай. — Может, ты завидуешь, потому что Фабиан не обратил на тебя никакого внимания? От такого удара, от этого яда в голосе кожа Сириуса покрылась мурашками, и его следующая фраза вышла едва слышным шипением. — Ты ничего не знаешь обо мне и Фабиане, — мрачно сказал он, на что Ремус изогнул бровь. — Ты ничего не знаешь, слышишь меня? Тебе стоит поменьше болтать о том, чего ты не знаешь. Ремуса, к счастью, казалось, абсолютно не волновала ядовитость его низкого голоса. — Как скажешь, — пожал он плечами. — Как скажешь, Бродяга. Дрожа, Сириус мгновенно вскочил. Ремус удивленно моргнул и открыл было рот, но Сириус опередил его. — Никогда больше, блядь, не говори со мной об этом, ясно? — сплюнул Сириус, и губы Ремуса зло искривились. — Да ладно, Бродяга, — ответил он, подаваясь вперед, и их лица оказались в нескольких дюймах. — Что там такого? Мы дружим уже 10 недель, так? Этого достаточно. Расскажи мне свои маленькие секреты. Сириус уперся пальцем в грудь мужчины, его голос дрожал от грусти и гнева. — Ты не слишком хорош в следовании указаниям, да? Ремус смерил его непоколебимым взглядом, и его красивое лицо исказило презрение. — Что-то мне подсказывает, что ты тоже, Сириус. Сердце Сириуса бешено колотилось в груди, зубы стучали, и все тело гудело от ярости. Все, что он хотел сделать, — это закричать и ударить что-то или кого-то, просто броситься и выпустить эту дрожащую энергию, что закупорила его нервную систему. Но по какой-то милости богов, он просто отступил назад, безжалостно оглядывая Ремуса с головы до ног, будто пытаясь внушить себе ты не дерьмо. Это была неправда, конечно же. Ремус был тем еще дерьмом, как минимум для Сириуса. Он был красив, красивее любого парня, что он встречал до этого. Его глаза были добрыми, за исключением тех моментов, когда они не были, конечно же, но, Господи, Сириус чувствовал ликование, когда грозовая туча опустилась на его высокие скулы и тонкую челюсть, а молнии отразились в неровных шрамах, что рассекали его лицо и тело. Это было нездоровой херней, что Сириусу нравилось видеть мужчину таким разъяренным, но он чувствовал, что наконец-то может сломать его стену. Сириус носил с собой большой багаж, а Ремус вел себя так, будто путешествовал налегке. И он соврет, если скажет, что ему не понравилось разрывать чемодан Ремуса на куски. — Просто, блять, держись от меня подальше, — все, что он сказал, убираясь из кухни и по пути бросая дымящуюся сигарету в пепельницу. Он прошел через гостиную прямо в свою комнату и закрыл дверь с яростным хлопком, который эхом разнесся по квартире и заставил притихнуть разговоры за кофейным столиком. В квартире на мгновение воцарилась тишина, но она постепенно начала растворяться, когда Ремус вернулся в комнату. Сириус сидел на кровати, сердито глядя на дверь, больше всего на свете желая, чтобы у него были магические силы, чтобы он мог сделать гребаную трещину в белом дереве. Но, увы, он не мог этого сделать, поэтому злой взгляд отскочил от покрашенной поверхности, спасая радостный смех в гостиной от темного яда его голубых глаз. В дверь тихо постучали. — Отъебись, — крикнул Сириус, перекатываясь на бок и переводя взгляд на стену. — Это Джеймс, — тихо сказал сосед, и Сириус вздохнул, поворачиваясь на спину и протирая глаза. — Входи, — ответил он, втайне благодарный. Если кто-то и мог решить проблемы мира — и в данный момент, что более важно, проблемы Сириуса — то это был Джеймс Поттер. Закрыв за собой дверь, мужчина в очках подошел и устроился рядом с Сириусом, обнимая рукой забившегося на кровати длинноволосого друга. — Что это было, м, Бродяга? Сириус пожал плечами, положив голову на плечо Джеймса. — Я не знаю, Джейми, — честно ответил он. — Он просто… Боже, заставляет меня чувствовать себя ужасно. Буквально, все, что он говорит, я воспринимаю слишком близко к сердцу. Джеймс тихо напевал, пытаясь успокоить его. — Я думаю, это потому что он тебе нравится. Сириус недоверчиво фыркнул. — Он мне не нравится. Джеймс взъерошил ему волосы. — А я думаю, что нравится, Бродяга. Сириус закатил глаза. — Я едва его знаю. — Оу, да? Какой его любимый цвет? — Зеленый, — моментально ответил Сириус, поморщившись от собственной скорости. — Ага. Домашние животные? Сириус простонал и кивнул. — Кошка. Калипсо. — Так и думал. Он с нами уже два месяца, Бродяга, и ты несколько раз поцеловал его. Сириус надулся. — Он тебе нравится. Не ври мне. Я вижу тебя насквозь. Сириус повернулся лицом к лучшему другу. — Может быть, он мне немного нравится, но что с того? Я не вступаю в отношения, никогда. И он тоже. Так что я ничего не могу с этим поделать. Джеймс пожевал внутреннюю сторону щеки. — Возможно. Но, может быть, все наладится?  — Этого со мной обычно не случается, Джейми. — Сириус покачал головой, уткнувшись в широкое плечо Джеймса. Джеймс снова встряхнул его волосы. — В этот раз все может быть по-другому? — Никогда не бывает по-другому, — вздохнул Сириус. — Всегда одно и то же, блять. Джеймс пробормотал соболезнования, уткнувшись в его голову. — Ты вернешься к нам? Сириус нервно рассмеялся. — Нет уж. Мне и здесь хорошо. — Ладно, Бродяга, — сказал Джеймс, садясь. Он знал, что не стоит давить на Сириуса, когда тот в плохом настроении. Это всегда приводило только к еще большему хаосу. — Поговорим завтра, хорошо? — Да, — лежа кивнул Сириус. — Спокойной ночи, Джейми. — Спокойной, Бродяга, — сказал Джеймс, тихо прикрыв за собой дверь. Три часа спустя, пока все остальные в квартире спали, Сириус смотрел в потолок. Ему было скучно, и он никак не находил покоя, поэтому он свесил ноги с кровати, решив заварить кофе. Это казалось хорошей идеей. Он распахнул дверь и врезался в чью-то грудь. Подняв глаза с удивлением, которое тут же сменил ужас, он увидел янтарные глаза Ремуса Люпина, уставившиеся на него сверху вниз. Блять, подумал Сириус.